- Как ты все-таки похож на отца! Кстати, он уснул - лучше его не тревожить. Я иду к себе захватить кое-что из продуктов, чтобы состряпать пудинг к ужину. Может, составишь мне компанию? Ведь ты еще не был у меня дома.
Буш угрюмо поплелся за ней. Домик оказался светлым, чистым и странно несолидным. Уже в кухне Буш спросил:
- А почему вы не переедете к отцу, миссис Эннивэйл? Ведь так можно сэкономить на ренте и многом другом.
- Почему ты не зовешь меня Джуди?
- Потому что впервые слышу ваше имя. Отец всегда называл вас по фамилии.
- О небо, какие формальности! Но ведь мы не будем вести себя, как на официальном приеме, верно?
Она стояла, опираясь на дверной косяк, слегка улыбаясь, не сводя с него глаз.
- Я спросил, почему бы вам не переехать к отцу.
- А что, если меня привлекают мужчины помоложе?
Выражение ее глаз успокоило Буша: нет, он не ослышался. Итак, все было приемлемо и пристойно, говорил он себе. Ее постель свободна, она знает, что ему уезжать на следующей неделе. Его тело все решило само и уже доказывало разуму, что это замечательная идея.
Он поспешно отвернулся.
- Знаешь, с твоей стороны заботиться о нем очень мило, Джуди.
- Послушай, Тед…
- Ты уже все нашла и взяла? Тогда пойдем к нам, посмотрим, как мой старик.
Он первым направился к выходу, чувствуя себя круглым идиотом. Наверное, то же самое испытывала и она - судя по тому, как пыталась заполнить пустоту трескотней. Но в конце-то концов… это ведь почти кровосмешение. Все-таки есть граница, которую даже самый морально павший человек не имеет права преступить.
Видимо, Джуди Эннивэйл вообразила, что смертельно обидела Буша, потому что с того момента старалась быть с ним подчеркнуто мила. Несколько раз он пробовал искать убежища - от нее, от обстановки, от себя - в компании недолепленного глиняного Франклина в своей мастерской. И однажды, в день назначенного прибытия служебной машины, она неслышно прокралась за ним во флигель.
Буш обернулся и скорчил досадливую гримасу.
- Да не будь ты таким дикарем, Тед! Мне просто хотелось взглянуть на твои художества. В прошлом я и сама немного пробовала…
И вдруг Буш взорвался:
- Если тебе не терпится поиграть с моей глиной - пожалуйста; но перестань повсюду шляться за мной! Решила окружить меня материнской заботой?
- А разве я подавала повод, чтобы ты так со мной говорил?
Буш пожал плечами. Он чувствовал: вот сейчас из его рук ускользает единственная неповторимая возможность и уже завтра ничего нельзя будет поправить…
Голова Джеймса Буша просунулась в дверь.
- А-а, вот вы где оба угнездились!
- Я как раз восхищалась художественным талантом Теда, Джимми. Мне это страшно интересно - я ведь сама в молодости хотела стать художницей. Уверена, картины прошлого, виденные Тедом во время Странствий, очень много помогли ему.
Вероятно, какое-то подозрение все-таки шевельнулось в мозгу Буша-старшего, потому что он с раздражением буркнул:
- Дудки. Дырку от бублика он видел, а не прошлое. И ты туда же, Джуди. Да поймите же наконец, что пройденный Землей путь во Времени неизмеримо велик, и даже Странники Духа видят лишь микроскопическую его часть!
- Ох, ради всех святых, пожалуйста, давайте на этот раз обойдемся без аналогий с циферблатом! - простонал Буш.
Излюбленный пример отца уже давно набил у него оскомину.
Но отец, раз заведшись, уже не мог затормозить. Он начал объяснять со множеством скучных подробностей старую схему из книжки, специально для миссис Эннивэйл. Согласно этой схеме, Земля была сотворена в полночь. Затем следовали долгие часы беспросветного мрака; эпоха огня, разряженной атмосферы и долгих дождей - докембрийская или криптозойская эры, о которых нам мало что известно. Кембрийский период - период первых ископаемых находок - соответствовал часам десяти. Амфибии и рептилии явились на свет Божий около одиннадцати часов и без пятнадцати минут двенадцать уже исчезли. Человек появился за двенадцать секунд до полудня, а громадный отрезок времени с каменного века до наших дней не занял на этом циферблате и доли секунды.
- Эти хвастуны Странники бросаются миллионами лет, как будто толкуют о загородной поездке. А между тем все, что им дозволили увидеть, не займет и последних пятнадцати минут на циферблате времени. Человек - существо незначительное и жалкое.
- Твои аналогии никуда не годятся, - возразил Буш. - Потому хотя бы, что на твоих часах просто не осталось места для необозримого будущего, которое, может, в сотни раз превзойдет по своей протяженности прошлое.
- Но ведь о будущем-то еще ничего не известно. Что возразишь, сынок?
Возразить было нечего - во всяком случае пока.
VII. Десятый взвод
Машина доставила Буша в Центр подготовки к десяти утра. К полудню он едва узнавал сам себя: его обрили наголо, сунули, как в просторный мешок, в форму цвета хаки, искупали в дезинфекционной ванне, вкатили прививки от всех известных болезней, а под конец сняли отпечатки пальцев и угостили в столовой какой-то дрянью.
В час дня начался курс разных тренировок, который с небольшими перерывами на сон и еду продолжался целый месяц.
Буша приписали к Десятому взводу, отжав под начало сержанта Прунделя. Этот Прундель заготовил для новобранцев целый список того, что они должны уметь делать (все умения относились к числу труднодостижимых и попросту невозможных), и ревностно вколачивал всю эту науку в их бритые головы.
Их часами учили маршировать, уча выносливости; заставляли взбираться вверх по кирпичной стене; падать без членовредительства из окон; продираться сквозь колючий кустарник и шлепать по болотам; а также стрелять, пырять противника ножами, душить, крушить и даже есть помои.
Первое время разум Буша со стороны саркастически наблюдал за тем, что пыталось проделывать его тело. Время от времени он повторял себе: "Цель этих дурацких приказов - истребить индивидуальность и превратить человека в машину для беспрекословного исполнения приказов. Проходишь по веревочному мосту, не загремев вниз, на скалы, - и ты уже меньше личность, чем был раньше. Съедаешь миску вонючей каши - и вот в тебе уже осталось меньше художника, чем накануне".
Но вскоре разум сперва притупился, а потом и вовсе на время умолк под прессом ежедневных свирепых натаскиваний. Теперь Буш был слишком измотан, чтобы критиковать и оценивать, и скоро громовое гавканье сержанта Прунделя вконец заглушило робкий шепоток его интеллекта.
И все же у него хватало душевных сил на наблюдения за товарищами по несчастью. Большинство, как и он, покорно терпели все, запихав подальше свое "я" до лучших времен. Те, что остались в меньшинстве, поделились на две группы. Одна состояла из бедолаг, кто ну никак не мог (или не хотел?) расстаться со своим "я". Они опаздывали на утреннюю перекличку и понуро брели, глядя на носки нечищеных сапог. Они давились жратвой, не в силах есть такое, и частенько плакали по ночам.
Членам другого меньшинства наверняка суждено войти в историю человечества под общим названием (он им весьма льстил): "Бравые Вояки". Эти, казалось, наслаждались выпадами и ором Прунделя, чувствовали себя как дома в вонючем и сыром бараке - похоже, они были рождены именно для того, чтобы жечь, убивать и ломать. В свободные часы они тупо накачивались виски, избивали представителей другого меньшинства, оплевывали и без того грязный пол и вообще вели себя геройски. Именно они поддерживали во взводе то, что Прундель называл "воинственным и бравым духом", и Буш после сам себе дивился: как у него не явилось желания показать себя таким же молодцом?
Он ведь тоже не сплоховал и перещеголял всех на стрельбище, куда их таскали спозаранку по понедельникам и четвергам. Там их обучали стрельбе из лучевых ружей - впоследствии это оружие должно было стать постоянным атрибутом их арсенала. Но Буша лучевик привлекал не как совершенное орудие убийства; нет, в нем он как художник усмотрел нечто родственное. Легкий ствол тоже орудовал основным материалом художника - светом: он направлял его и организовывал. Так что, поражая мишени, Буш занимался единственной художественной практикой, возможной для него в то время.
Кроме муштры, в обязательный курс входили также и лекции. В немногие благословенные минуты покоя Десятый взвод рассаживался по скамьям, и Буш, бывало, очнувшись от полудремы, пытался определить, о чем же им говорят.
Всю программу, казалось, надергали по кусочкам из различных курсов армейских учений; однако Буш долго не мог усмотреть связи между этим отупляюще-нудным промыванием мозгов и его будущей ролью агента-соглядатая. Он отмечал про себя и как бы со стороны, что медленно, но неуклонно деградирует - даже более исправно, чем Бравые Вояки, которым, впрочем, уже просто некуда было катиться. Но для чего с ним делают все это?
Скоро он понял: все, о чем им говорили, действовало на подсознание. После успешного прохождения курса, подавленное и затравленное, подсознание куда легче позволит своему владельцу погибнуть согласно отданному начальством приказу.
Да нет, чепуха, потому что… Потому что не для того же их дрессировали, чтобы они мерли, как клопы во время дезинфекции в бараках. Злоба, которую изо дня в день вколачивал в них сержант Прундель, должна была все-таки помочь им переносить испытания, а не гибнуть. Подсознанию под шумок скармливали опаснейший яд - и никто и не думал остановить это безумие! Там, наверху, похоже, у всех зашли шарики за ролики. Но нет: ни при чем здесь генерал Болт и его Режим. Так происходит везде и всюду. И при других режимах люди занимаются самоотравлением, пороками и тупыми привычками вытесняя свою неповторимую индивидуальность.
Как это всегда бывает с художниками, жизнь Буша текла в одиночестве. И сейчас он впервые оказался в столь тесном окружении собратьев-людей. Ему казалось, что он может заглянуть им внутрь сквозь отверстия-окна в их грудных клетках. Там что-то шевелилось, вздымалось, дышало. Окна запотели, и на затуманенной внутренней поверхности стекол иногда ему виделась выведенная пальцем надпись из кривых букв. То был вопль отчаяния, призыв о помощи; что доказывало - рассудок еще не до конца покинул человечество. Но написанные с той стороны строки бежали в обратном направлении, и Буш тщетно силился прочитать слова.
Он уже совсем было расшифровал одну из надписей, когда…
Выкрикивали его имя - и он садился в постели.
Раздавался еще один рявк - и он засыпал, как убитый!
- Буш, у вас десять секунд на то, чтобы придумать ответ.
Некто краснорожий Стенхоуп в чине капитана стоял у доски и грозно таращился на Буша. Весь взвод тоже вылупился на него, а Вояки нехорошо хихикали и подталкивали друг друга локтями.
- Морить клопов, - услужливо подсказал кто-то сбоку.
- Морить клопов, сэр! - отчеканил Буш, вытянувшись в струнку.
Взвод повалился со скамей, держась за животы. Вояки истерично ржали, колотя по полу пудовыми сапожищами.
Стенхоуп оглушительно рявкнул - и порядок почти сразу восстановился.
- Буш, я спрашивал вас, для чего мы употребляем морковь. Вы же решили строить из себя шута? После занятий я с вами разберусь!
Буш послал ему взгляд, исполненный презрения… Но только когда капитан отвернулся.
Когда после занятий его товарищи убрались из класса, Буш промаршировал от галерки к кафедре и молча встал, ожидая, пока лектор-офицер удостоит его внимания.
- Вы надумали развлечь аудиторию, так?!
- Ни в коем случае, сэр. Я просто уснул.
- Уснули?! То есть, вы хотите сказать, что пока я читал лекцию, вы храпели?!
- Я так устал, сэр. Этот курс для меня слишком тяжел, сплошная беготня и…
- Чем вы занимались до Революции?
- Я художник, сэр. Создавал группажи и тому подобные композиции.
- А… Повторите, как вас зовут?
- Буш, сэр.
- Это я знаю. Я хочу услышать ваше полное имя.
- Эдвард Буш.
- Ну, тогда я видел ваши работы. - Стенхоуп, казалось, слегка смягчился. - Я сам был архитектором до того, как в архитектуре отпала нужда. Сказать по чести, я восхищался некоторыми из ваших работ - особенно той, которая на юго-западной Стартовой Станции. Кое-что явилось для меня настоящим откровением. У меня даже есть - то есть был - каталог ваших произведений… В общем, я счастлив познакомиться с вами, даже при таких обстоятельствах и в такой обстановке. Ведь вы, я слышал, самый опытный Странник?
- Да, я давненько этим занимаюсь.
- О Господи, а здесь-то вы почему оказались? Ведь вы - поверенный самого Уинлока!
- Как раз поэтому я и здесь, по-видимому…
- Да… правда. Я и забыл. Что вы думаете, кстати, о конфликте Силверстона и Уинлока? Разве вам не кажется, что многие идеи Силверстона очень интересны, хотя и необычны?
- Я не знаю, сэр. Не знаю.
Стенхоуп улыбнулся:
- Здесь сейчас никого больше нет; а со мной вы можете говорить откровенно. Ведь правда, это не дело - то, что Режим преследует Силверстона? Как вы считаете?
- Я уже говорил вам, сэр: вы преподали нам весьма основательный урок. Я больше не могу думать. И своих суждений у меня уже не осталось.
- Но у вас, у художника, просто должны быть весьма определенные суждения об этом деле!
- Нет, никак нет, сэр! Волдыри на руках, мозоли на ногах, и никаких суждений.
Стенхоуп рывком встал:
- Вы свободны, Буш. И учтите: еще раз замечу, что вы спите на моих лекциях, - разукрашу как бог черепаху!
Буш зашагал прочь с каменным выражением лица. Но как только вышел за порог, это выражение сменилось злорадным и самодовольным. Нет, шалишь: голыми руками меня не возьмешь!
Однако мысль о том, что Режим преследует Силверстона, теперь не выходила у него из головы. Это было так похоже на правду. Зачем только, интересно, им понадобилось его суждение об этом дельце?
Прошло еще две недели, прежде чем он получил наконец-таки ответ на свой вопрос. Эти недели, как и предыдущие дни, были заполнены ожесточенной стрельбой, беготней и отдаванием чести начальству. Но наконец взвод напичкался последней порцией словоблудия на последней лекции, поразил последнюю мишень, ткнул ножом последнее соломенное чучело, пробежал последнюю милю. Они бодро прошли через испытания, за которыми последовали личные собеседования с каждым выжившим. Буш тоже очутился в лекционном бараке, с глазу на глаз с лысым, как бильярдный шар, капитаном Хауэсом и капитаном Стенхоупом.
- Присядьте, - первым заговорил Стенхоуп. - Мы немного поспрашиваем вас, проверим ваши знания, а заодно и быстроту ваших реакций. Итак, что неправильно в утверждении:
Мир первозданный, тьмой окутан,
Был скован вечной ночи сном.
Сказал Господь: "Да будет Ньютон!" -
И осветилось все кругом.
- Это точная цитата - из кого? - из Поупа, должно быть. Да, правильно. Но утверждение целиком неверно: Бога нет, а Ньютон осветил куда меньше, чем вообразило его поколение.
- Что вы думаете о противостоянии Уинлок - Силверстон?
- Я ничего не думаю, сэр. Я ничего о нем не знаю.
- Что неверно во фразе: "Власти продолжают несправедливые гонения на Силверстона"?
- "Гонения на".
- А еще? - Стенхоуп нахмурился.
- Еще? Не понимаю.
- Быть не может!
- Что за власти, сэр, что за Силверстон? Я ничего в этой белиберде не смыслю.
- Вопрос следующий… - И они погнали Буша по лабиринтам подобной чепухи, чередуясь с вопросами. Но и у этой трагикомедии оказался конец.
Капитан Хауэс прокашлялся и заявил:
- Курсант Буш, мы рады сообщить, что вы успешно прошли испытания. Ваш результат - восемьдесят девять очков из ста, и, как мы полагаем, вы идеально подходите для Странствий Духа. Мы надеемся заслать вас в прошлое с особым поручением в ближайшие дни.
- А каким будет поручение?
Хауэс натянуто рассмеялся:
- Хватит с вас на сегодня. Ваше обучение закончено. Расслабьтесь пока, отдохните! Капитан Стенхоуп и я дадим вам все требуемые разъяснения завтра утром. Так что до половины десятого утра вы свободны - радуйтесь и веселитесь!
Он извлек из-под кафедры бутыль и торжественно вручил ее Бушу.
Когда оба наставника ушли, Буш с невольным любопытством оглядел бутылку. Броская наклейка гласила: "Черный Тушкан Особый: Настоящий Индийский Виски. Изготовлено в Мадрасе по Тайному Рецепту". Буш открутил металлическую пробку, осторожно втянул ноздрями запах, и его бросило в дрожь. Спрятав бутыль под формой, он понес ее в жилой барак.
Бравые Вояки уже вовсю праздновали, опрокидывая в глотки кружки мутной гадости. Буша встретил громогласный хор приветствий и тостов. Все они уже были зачислены бойцами новой, наспех испеченной Полиции Прошлого; всем полагался недельный отпуск - и они, судя по всему, намеревались провести его прямо здесь, не отрываясь от бутылок.
Буш презентовал им "Тушкана по Запретному Рецепту". Усевшись вместе со всеми на пол, он заметил тут же сержанта Прунделя, чьим самым деликатным обращением к ним было - "грязное стадо верблюдов". Сейчас Прундель, витая в облаке винных паров, опустил тяжеленную ручищу Бушу на плечо.
- Парни! Вы - мой лучш-ший взвод! Куда ш мне без вас? Завтра - опять к-куча вонючих новобранцев… вытирать им носы, и все такое… Вы - мои товариш-ши, на-стояш-шие дрруз-зя!
Буш потихоньку плеснул "Тушкана" в его кружку.
- Буш! Ты - мой луч-чий друг! - возгласил Прундель в очередной раз - и тут же грянул оркестр какофонической музыки: все загремели и забряцали кружками, ложками, жестяными банками, а также засвистели, завопили и загорланили песни (каждый - свою). Буш и сам не заметил, как тоже глотнул "Тушкана" - а в следующий момент оказался пьян, как сапожник.
Но уже меньше, чем через час весь барак сковало холодное оцепенение. Прундель рухнул в черный проем двери и исчез в ночи. На полу и на нарах в причудливых позах застыли бражники; кое-кто оглушительно храпел. Только одинокий силуэт маячил в дальнем углу; самый стойкий собутыльник полустоял, опершись на стену, в руке его каким-то чудом держалась бутылка. Он мычал, запинаясь, разудалую песню:
- …Он поймал того скота и швырнул за ворота…
Но скоро в бараке воцарилась полная тишина. Буш лежал на нарах, уставившись в потолок. Он понимал, что не спит, но ледяной ужас уже оцепенил его; и в этом состоянии смутно чудилось что-то знакомое.
Рядом вдруг послышались голоса, а затем показались четверо в белом. Они окружили его постель, и кто-то из них произнес:
- Он все равно не понимает ни слова из того, что мы говорим. Он воображает, будто находится совсем в другом месте, может, и в ином времени. Ну разве он не законченный тип кровосмесителя?
Мысль о кровосмешении встряхнула его: он приподнялся - и тут же стены призрачной комнаты, усеянной безжизненными телами, раздались во все стороны, увеличив ее до невероятных размеров. Но эти четверо никуда не делись. Сам потешаясь в душе над разыгравшимся воображением, он спросил:
- Ну и где, по-вашему, я нахожусь?
- Тсс! - цыкнул на него один из призраков. - Тише, не то разбудите всю пехоту. У вас - анемия и галлюцинации, разумеется, как у всех.
- Но ведь окно раскрыто, - запротестовал Буш. - Так где мы сейчас, в конце концов?
- В Карфильдской психиатрической больнице. Мы давно наблюдаем за вами, ведь вы - Амниотическое Яйцо.