ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СТАРАЯ МОГИЛА
1
Вперед и вперед. В ритме движения лучи электрического света скользили по стенам пещеры. Уже третьи сутки шла на восток группа подземных путешественников.
Неповторимой особенностью движения под землей была разобщенность его участников. Они шли гуськом, глядя под ноги. Каждый размерял скорость своего движения со скоростью идущего впереди. На ходу разговаривать не удавалось. Плохо слышались голоса, толща земли съедала звук. Люди привыкали к молчанию.
Внимание идущего впереди было занято, но мысль остальных оставалась свободной.
На поворотах группа останавливалась. Быстрая ориентировка планшета, перенос на чертеж расстояния по шагомеру, определение угла и дальше. Карнаухов торопился.
И опять пятно света падало на неровный пол и стены, поднималось и опускалось в такт ходьбе, освещало спину и: ноги идущего впереди…
На привалах дневники пополнялись записями. Вероятно, люди шли в одной из длиннейших и известных в мире пещер. Радостно было на душе у Карнаухова и Царевых. Они чувствовали себя первооткрывателями, путниками в неведомое, в неизвестное. Они начинали, и их неутомимо вела вперед надежда на новое.
А Новгородцев тревожился. Он все время испытывал чувство недовольства собой. Зачем он пошел с ними? Разве недостаточно было путешествия на берега подземного озера? Как вышло, что он опять пошел? И Новгородцев вспоминал: директор завода, почти не глядя на него, небрежно и вяло ответил на рукопожатие. А он ведь крупный работник. Да, пропущен случай. Воду на площадке открыл Карнаухов. Неудачно все получилось. На стройке нечего было делать, а возвращаться в Москву не хотелось. Вероятно, там знают, что он хотел предложить свернуть работы. Там всегда все знают. Нужно было бы подождать, не высказываться. Теперь его должно оправдать усердие -поэтому Новгородцев и напросился идти с геологами. Он не отдавал себе отчета в том, что его спутники, при всей его к ним неприязни, внушали доверие к себе. И с "грубым" Карнауховым, и с насмешливым Царевым было нестрашно.
Возгласы товарищей прервали мысли Новгородцева. Чудное зрелище открылось перед глазами молодых людей.
Лучи света дробились, рассыпались. Казалось, что фонари светили гораздо сильнее. Впереди искрились и сверкали причудливые, необычайные формы. Без признаков симметрии, но в гениальном единстве общего, везде стояли колонны.
Из-под пола поднимались толстые складчатые столбы с изломами сверху. А к ним со сводов спускались, остриями вниз, изогнутые морщинистые конусы. Свод опирался на ряды колонн. Между ними были подобия пней деревьев, сломанных бурей и превратившихся в белый камень.
Свисали могучие складки занавесей с неровной бахромой, сплетенных из длинных игл и ветвей.
Казалось, что бурные потоки вод, падавших сверху и бивших снизу, остановились сразу, вопреки силам земного тяготения, застыли, замерли, повисли и встали… окаменев.
И весь хаос живых форм, внезапно остановленных в могучем движении, был подобен ничем не ограниченному взлету фантазии, прочно лепившей из мрамора. Ледяной мрамор искрился и блистал.
Местами лежал иней плотным, но прозрачным для лучей мхом.
Следуя причудам неизвестных токов воздуха и законам разной степени охлаждения поверхностей, иней образовывал тысячи сложных, прекрасных фигур. Его белый покров извивался на колоннах гирляндами, накоплялся в одних местах и оставлял другие свободными.
Люди стояли неподвижно, молча. Перекрещивались лучи фонарей. Вот кто-то первым сделал шаг вперед. Остальные двинулись тоже. И сразу все изменилось. Сдвинулся со своего места чудесный подземный мир, открывая людям новые формы и новые линии. Остановились люди, и движение перед ними остановилось тоже. Подземный дворец молчал. Не было звуков падающих со сводов капель воды. Не было ее журчания под ногами. Царство подземного мороза встретило гостей торжественной тишиной. Термометр показывал три градуса ниже нуля.
Долго бродили путники по гроту, восхищаясь его красотами. Десятками, если не сотнями, тысячелетий копились в пещере натеки кальцита, занятые постройкой сталактитов и сталагмитов, Они постепенно наполняли подземную пустоту. Поднятая вверх, движением земной коры, она заполнялась минеральными отложениями. Когда-то вода создала пещеру, теперь вода же переселяет в нее растворимую часть известняка. Пройдет время, и пещеры не станет.
И местами слившиеся сталактиты и сталагмиты уже образовывали непроходимые чащи. Пол был покрыт неправильными волнистыми слоями кальцита. Было трудно ходить по его неровной поверхности.
Михаил говорил:
– Я дословно помню слова Ломоносова. Он писал: "Между тем дождевая вода сквозь внутренности горы процеживается, и распущенные в ней минералы несет с собой, и в оные расселины выжиманием или капанием вступает: каменную материю в них оставляет таким количеством, что в несколько времени наполняет все оные полости".
Слова великого русского ученого торжественно прозвучали в гроте.
– Несомненно, что здесь есть сообщение с поверхностью земли. Проникает холодный воздух извне, чем и объясняется низкая температура, – рассуждал Карнаухов. – Если бы здесь было холодно весь год, то мы могли бы видеть только ледяные натеки, так как кальцит не мог бы осаждаться. Мы находимся в редком типе пещеры переменного климата. Летом теплый воздух растворит лед и возобновится прерванное на зиму образование сталактитов и сталагмитов.
– Мне не нравится школьное выражение "природа боится пустоты", – сказал Михаил. – Мне кажется, наоборот, природа влюблена в пустоту. Она ищет свободные места и проникает в них. Нашла эту пещеру и стремится ее наполнить… – Царев внимательно посмотрел по сторонам. Он продолжал: – Но нам здесь никак нельзя оставаться. Это неподходящее место для привала.
– Да, – отозвался Новгородцев, – здесь слишком холодно. Он, Новгородцев, держал в руке отломленную ледяную сосульку и клал в рот кусочки льда.
2
В северо-восточном углу грота была обнаружена узкая скважина. Но вскоре она ушла вверх и так сузилась, что стала непроходимой. Из отверстия тянула острая струйка холодного воздуха.
Были испытаны так же неудачно еще два прохода. Начало казаться, что прекрасный грот не имеет выхода.
Андрей испытывал чувство разочарования. Неужели придется уже вернуться? Не радовал сияющий грот, когда в восточной стене, за известковыми колоннами, удалось открыть еще один, вначале незамеченный проход.
Преодолевая усталость, подземные путешественники опять пошли на восток. Тоннель описывал кривую вправо. Температура повышалась, и термометр показывал уже около нуля. Мешки за плечами тяжелели. Скоро можно будет остановиться на отдых.
Андрей, шедший впереди, остановился, как вкопанный. На полу, прислонившись спиной к стене тоннеля, сидел человек.
Голова в большой меховой шапке так низко свешивалась на грудь, что нельзя было видеть лицо. Ноги человека были вытянуты, и широкие носки громадных сапог торчали вверх. Руки, согнутые в локтях, лежали на бедрах. На коленях лежала кривая сабля в деревянных ножнах. Он спал, этот человек. Такой свободной, спокойной и естественной казалась его поза.
Подземные путешественники стояли молча, пораженные.
– Его руки… – начала Елена шепотом. Ее голос дрогнул и прервался.
Из рукавов короткого овчинного полушубка высовывались странно вытянутые кисти. Колоссально длинными казались узловатые пальцы. Покрытые темной кожей, они были, как корни дерева.
– Он умер… он мертв… давно… – медленно проговорил Андрей и снял свой кожаный шлем. Двое других тоже обнажили головы перед тем, кто сначала показался только спящим.
Легким движением, без страха Елена опустилась на колени и осветила лицо мертвого. Девушка увидела сомкнутые веки на глубоко впавших глазах, густые кусты бровей и заострившийся орлиный нос между выдавшимися скулами. Низ лица закрывала широкая борода, слившаяся с усами… Не было страшным это лицо. Оно сохраняло выражение силы, мужества и покоя.
Елена безотчетно прикоснулась к плечу человека и тут же отдернула руку. Ей показалось, что ее пальцы не встречают сопротивления.
Девушка встала. Казавшийся только спящим человек был здесь давно. Так давно, что он только ждал прикосновения, чтобы превратиться в прах.
Торя от волнения, говорил Андрей Карнаухов.
– Вот она, вот правда перед нами! Они шли здесь! Восставшие ушли, от подавляющих сил врага. Они не сдались врагам. Кто он? Ставший воином местный крестьянин? Или рабочий, вырвавшийся, из крепостной кабалы уральских заводов? Или русский кузнец – богатырь, променявший молот на саблю и пику? Или удалой яицкий либо донской казак? Он герой, кто бы он ни был. Они ушли от неволи и от казни. Вера в свободу вела их!.. Отчего он умер? Был ли он болен или ранен? Его товарищи оставили ему оружие и ушли… Мне кажется, сейчас он поднимет голову и скажет нам: "Это дорога свободных людей!"
Андрей замолк. Давила тяжкая тишина. Неожиданно и странно заговорил Новгородцев. Он сказал тихо, точно спрашивал себя:
– Они ушли на верную смерть… добровольно…
Так же тихо, так же ни к кому не обращаясь, сказал Михаил:
– Цепляться за жизнь? Нет, это не главное в нашей жизни, это неверно… Не бояться жизни и не бояться смерти, и любить свободу – вот главное. Права была легенда. Сильные люди ушли от врага в землю. И встали, сильные, на горах. Они могли пройти через мрак и смерть только потому, что не цеплялись за жизнь. Они любили свободу и умели ее сохранить и в смерти!
Синими и красными огоньками искрились в лучах электрического света русские самоцветные камни на рукоятке казацкой сабли.
На своде невдалеке повисла капелька влаги. Наливаясь, она разрасталась, увеличивалась. Тяжесть преодолевала силы сцепления.
Круглая капля вытянулась грушей, и крупная слеза звучно упала.
…А на земле был ясный, солнечный день. Высоко над пещерой-могилой стонали и гнулись под теплым весенним вихрем могучие сосны. Вековой русский бор просыпался от зимнего сна.
Уже давно, выщелкивая клювом свою древнюю весеннюю песнь, ходил на красных рассветах красавец-глухарь по толстым веткам деревьев, прыгал вниз и чертил жесткими крыльями глубокие борозды на осевших сугробах.
Уже под корнями вывороченной буреломом ели начинал просыпаться отощавший за зиму медведь. Пора вставать! И теплом повеяло, и сочится вода, и сыреет уютная берлога…
Еще мертвы под исчезающим, плавящимся снегом прошлогодние травы, и еще дремлет великая сила семян. Но в согревающихся стволах деревьев готовятся, напрягаются новые соки.
Корни глубоко проникают в почву. Они крепко хватаются за трещины в старых скалах. Еще ниже лежат пласты древних тяжелых глин и в дресву рассыпавшиеся кварцы и граниты. Изгибаются похороненные пласты известняков. В них роются воды, строят бесконечные тоннели и бездонные колодцы… Много чудного есть на нашей земле…
В глубине пробуждающейся земли стояли потомки перед телом твоего предка.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГЛУБИНЫ КАРСТА
1
Трудная дорога в нескончаемой извилистой пещере. Скользят ноги по неровным влажным камням. Тянет назад и вниз, мешает движению надоевший груз за спиной. Режут плечи ременные лямки…
Не приносит отдыха сон на узких днищах резиновых лодок. Как хотелось бы раскинуться свободно, но нельзя лечь на холодный каменный пол пещеры.
Уже пятые сутки, как не встречаются больше редкостные красоты подземного мира. Не привлекают внимания и не возбуждают интереса заботливо отмечаемые на кроках маршрута разветвления пещеры. Однообразны зигзаги подземной дороги, однообразны стены и своды…
Кончаются десятые сутки пути. А подземным путешественникам кажется, что очень много времени уже прошло, что давным-давно и где-то очень далеко они оставили земную весну света!
Чертеж пути говорит – на восток, на восток вы идете! И думает Андрей Карнаухов: пора или не пора решать? Пора или не пора поворачивать назад?.. Упрямо гонит от себя вожак экспедиции назойливую мысль, и так же упрямо она возвращается обратно.
Идет Карнаухов и спорит сам с собой: припасов вполне хватит дней на шесть, нет, на неделю. Назад идти – куда легче будет, быстрей по знакомому пути. А усталость? А силы людей? Одна тягота уменьшается, другая – нарастает. Эх, Андрей, не горячись, не зарывайся. Лучше меньше, да зато верней! Нет, лучше больше и скорей! Пора или не пора решить?
Лучи электрического света скользят и подпрыгивают на влажных блестящих стенах. Люди идут на восток, стены – уходят на запад…
А наверху, на земле, быстро удлиняются дни. Почти месяц уже минул со дня весеннего равноденствия, пятнадцатый день апреля идет на земле!
Там быстро сокращаются ночи, там солнце день за днем все выше и выше поднимается в небе, а под землей все глубже, все ниже, все дальше от поверхности земли опускается пещера…
Длинный, вначале пологий спуск становился круче. Осторожный Царев предложил всем связаться веревкой, как это делают при трудных горных переходах. Спуск продолжался.
– Что ты об этом думаешь? – спросил друга Царев.
– Пласты сильно изогнуты и падают вниз. Значит, мы уже в предгорьях или под горами. Район сбросов…
– А ты не думаешь, – тихо спросил Царев, – что нам пора назад? Мы начинаем спускаться слишком глубоко. Не лучше ли вернуться сюда потом и лучше оснащенными? Ты замечаешь, что труднее стало дышать?
Андрей ответил шепотом:
– Я не спорю. Но слушай! Пройдем еще немного. Смотри! – и он протянул товарищу руку с комочком глины. – Понимаешь? На полу начинается нанос! Поэтому стало так особенно скользко До сих пор наносов не было. Это новое. Пройдем еще немного.
2
Как поломалась, как пала зима в половине марта, так и не смогла больше подняться со своими морозами и снежными бурями.
Сильная и ранняя весна наступила в этом году в западном предуралье. Днем и ночью дули устойчивые теплые ветры. Быстро опережая, как всегда, окрестные поля, освободилась от снега полоса отчуждения железной дороги. Солнце легче справляется с подкрашенным шлаком зимним покровом. Грачи прилетели шестнадцатого марта и бродили по железнодорожным насыпям. Спугнутые проходящим поездом неохотно поднимались отощавшие черные стаи и поспешно сыпались на пути за последним вагоном – в поисках еще редкой пищи.
А весна шла быстрым шагом. К двадцать шестому марта уже мало стало грачей на южноуральских дорогах. Они откочевали к рощи и к озерам. Там, над ноздреватым льдом в метелках мертвых прошлогодних камышей, уже кишели проснувшиеся насекомые.
В последние два дня марта прилетели первые серые дрозды, а на заберегах оттаивающих озер стало как-то сразу полно пролетной и прилетной водоплавающей птицы.
Оседал снег, час от часу открывалась земля. К десятому апреля полностью освободились поля, и в полдень от черной пашни клубами поднялся пар. В лесах открылись поляны, обнаружились широкие лунки кругом стволов деревьев.
Вздулись ручьи. В верховьях рек Уфы и Белой прошла первая подвижка льда. Еще день – и по всем склонам Южного Урала загремела вода. Первым яростно рванулся Сим.
На крупномасштабной карте горная часть бассейна речки Сим кажется чем-то вроде древесного листа. Масса извилистых жилок сходится к крутогнутому черешку. Летом и осенью в глубоких долинах-ущельях между шишками, – как называют горы на своем образном языке уральцы, – Сим в своих верховьях и его притоки только простые ручейки.
Не то весной! Так гонит солнце снег с крутых шишек, что мирные ручейки становятся потоками, а принимающий их подмогу Сим оборачивается нешуточной, злой и стремительной рекой.
В горах половодье недолгое. Недели на две, на три хватает высокой воды. Чем дружнее весна, тем выше поднимается свирепая вода, но тем и короче будет ее сила.
Самая хлопотливая и горячая пора пришла для рабочих горных лесопромышленных хозяйств. Всю зиму они рубили меченые спелые деревья, очищали их от сучьев и скатывали готовые бревна в ложе ручьев. В этих местах плоты вязать нельзя, и лес из гор должен выйти молевым сплавом. В дни половодья весь коллектив леспромхозов – па берегах. Нужно управлять ходом леса.
Стиснутая в узком скалистом ложе, вода бросает, вертит и крутит толстые стволы… Вздыблется в камнях бревно, к нему приткнется другое… Мигнуть не успеешь, как торчит поперек русла ежом ощетиненная плотина. Случится, что разом ударит вода, пробьется, дальше пойдет лес. Но ведь не всегда же одной силы довольно для дела! Закостенеет затор, укрепится самой водой и растет себе, и растет! Кончился сплав, пропала древесина.
А ведь один человек может разбить затор. Как многому другому, так и этой науке нельзя научиться со слов или из книги!