- Так что же вы мне расскажете, Дмитриева? Заходите. У меня, правда, темно и неуютно, но сейчас будет свет. Вот стул, присаживайтесь. Вы ужинали сегодня?
Девочка поблагодарила и отказалась. Ей было лет двенадцать на вид, но держалась она необыкновенно серьезно, совсем не по возрасту.
- Спасибо, Иван Тарасович, я уже кушала. Я к вам по делу на минутку. Сейчас я расскажу… Во всем виноват был заяц, такой серый, растрепанный и зубастый, противный ужасно. И мы с девочками хотели купить волка, но потом все обернулось очень хорошо, так что когда я прочла в газете, что вы будете в Пензе, девочки собрали мне на билет, и я поехала к вам, потому что я каждый месяц писала Андрюше…
Только здесь Кондратенков начал соображать, с кем он имеет дело.
- Подожди! - сказал он. - Ты Вера Дмитриева из Ртищева? Так бы сразу и сказала. Но насчет волков, зайцев и прочей зоологии я ничего не понимаю. Рассказывай с самого начала…
* * *
Однажды, еще весной, из только что присланной почты Андрюша выбрал конверт, надписанный крупными буквами круглым детским почерком.
- Хочешь, я прочту, папа? - предложил он.
Ему хотелось показать, как бегло научился он читать по писаному.
Письмо было из города Ртищева Саратовской области:
"Многоуважаемый Иван Тарасович!
У меня большая просьба к вам. Ребята нашего города решили засадить пионерский участок в лесной полосе.
У нас каждый школьник посадил хотя бы одно гнездо - все классы: и пятый "А" и пятый "Б". А наш класс не ходил, потому что Мария Евгеньевна была больна. Мария Евгеньевна - это классный руководитель. Теперь у всех девочек есть гнезда, и они соревнуются - у кого быстрее вырастет, а в нашем классе нет ничего. А Мария Евгеньевна говорит, что в этом году уже поздно сажать и все равно мы отстали.
Многоуважаемый Иван Тарасович, я читала в "Пионерской правде", что вы изобрели быстрорастущее дерево. Пришлите нам, пожалуйста, семена, если у вас есть лишние. Мы очень хотим, чтобы у нас тоже были посадки, как в пятом "А" или пятом "Б". Ведь мы же не виноваты, что Мария Евгеньевна болела, а без нее директор школы не разрешил.
Староста пятого класса "В"
1-й неполной средней школы города Ртищева
Вера Дмитриева"
- Ну как, папа, пошлем? - солидным баском спросил Андрюша, почти благополучно добравшись до конца.
- А ты как думаешь?
- Давай пошлем, а?
- Ну что ж… Думаю, не ошибемся. Девочка аккуратная, старательная, пишет без клякс, слушается директора…
Семян быстрорастущих еще не существовало, и поэтому Кондратенков послал Вере шесть черенков тополя комсомольского вместе с подробными указаниями, рецептом удобрения и даже с флаконом нового состава, ускоряющего рост корней. А на сопроводительном письме Андрюша приписал:.
"Здравствуй, девочка Вера! Это я попросил у папы шесть тополей для тебя. Андрюша Кондратенков".
Письмо ушло - еще одно из многих тысяч, написанных рукой Ивана Тарасовича. Экспедитор на почте прихлопнул марку круглой печатью, почтовый грузовичок доставил сумку на Павелецкий вокзал и сдал в почтовый вагон поезда Москва Саратов. И никто: ни машинист, ни почтальоны, ни экспедитор, ни даже Кондратенковы - отец с сыном не знали, какое волнение вызовет в городе Ртищеве это рядовое письмо.
"Шутка ли! Знаменитый московский ученый самолично написал письмо нашему классу. Нам поручен важный научный опыт. Уже идет посылка с драгоценными, редкостными растениями!"
Письмо Кондратенкова обсуждалось на классном собрании пятого класса "В". Шесть черенков быстрорастущих решили распределить между отличницами. Один достался Вере, один - Тоне Каблуковой, один - Гале Минц, один Марусе Данченко, один - Лиде Григорьевой, а последний - Кате Маловой и Кате Алексеевой, один на двоих.
И как только пришла посылка, весь класс вышел в поле, и к пионерскому участку было добавлено шесть тополей.
С той поры каждый месяц - пятого числа и никогда не позже чем шестого - на имя Андрея Ивановича Кондратенкова приходило письмо, написанное все тем же круглым, крупным и на редкость разборчивым почерком.
"Дорогой Андрюша! Пишет тебе по поручению девочек пятого класса "В" Вера Дмитриева. Я живу хорошо. Папа и мама кланяются твоему папе. Передай ему, пожалуйста…"
И дальше следовал подробнейший отчет о том, как растут тополя.
Иногда Андрюша, по поручению своего отца, отвечал на эти письма. А однажды Иван Тарасович сам взялся за перо. Он предложил своим аккуратным сотрудницам поставить опыты по ускоренному черенкованию, когда деревья станут старше. Теперь оставалось ожидать, чтобы питомцы подросли скорее.
Девочки следили за посадками всемером. По понедельникам дежурной была Вера, по вторникам - Тоня и так далее до субботы, принадлежавшей обеим Катям. А по воскресеньям они приходили все вместе, иногда даже с учительницей Марией Евгеньевной.
Еще издалека они видели на склоне холма, среди нежной зелени прорастающих посадок, тоненькие хлыстики быстрорастущих и взапуски бежали к своим питомцам, чтобы измерить, сколько прибавили они за неделю.
- У меня ровно двадцать два сантиметра!
- А у меня на три миллиметра больше!
- А ну-ка, покажи… Мария Евгеньевна, это нечестно: она приминает землю линейкой.
Мерили с азартом, со спорами, проверяли, зарисовыва_ли, а потом Вера заносила все цифры в специально купленную тетрадку с золотым обрезом, на первой странице которой среди переводных картинок красовалась разукрашенная цветными карандашами надпись: "Агротехнический дневник пятого класса "В". Наблюдатели: В. Дмитриева, Т. Каблукова…" - все семеро столбиком.
Раньше всех зазеленел и потянулся вверх тополь Гали Минц. Потом его начал догонять, сровнялся и вышел вперед Маруснн тополь. Деревцо Тони было ростом невелико, зато лучше всех кустилось. А две Кати заметно отстали от подруг. Тезки были в полном отчаянии и готовы были тянуть свой стебель руками, чтобы он догонял товарищей.
Потом наступили каникулы. Кое-кто из девочек уехал на юг, другие - в деревню. И Веру родители хотели отправить к бабушке на Волгу, но староста пятого "В" категорически воспротивилась. Поспорив немного, папа с мамой согласились. Ведь они тоже гордились, что их дочь состоит в переписке с московским ученым.
Здесь-то и вмешались в дело зайцы.
Однажды часов в девять yтра Вера отправилась на пионерский участок с "Агротехническим дневником" и простыней (простыня натягивалась на кольях, чтобы затемнять растения в полдневные часы). С утра был туман; обрывки его еще не растаяли в высоте, и солнце, расплываясь в капельках влаги, насыщало воздух сверкающим золотом.
На небо больно было смотреть - так оно сияло. Вера долго не могла различить грядку быстрорастущих.
Все ближе и ближе подходила она. Вот угловой столбик, вот полоса, отведенная яблоням, и пологий склон с дубовыми гнездами. А где же тополя? Не могла же oнa заблудиться!
Вера не сразу поняла, что она не заблудилась. Место было именно то, но опытного гнезда на нем не существовало. Вместо стройных стеблей с бархатистыми листьями на земле лежали какие-то ободранные объедки, лохмотья сорванной коры, обрывки листьев.
Онемевшая Вера, опустив руки, глядела на страшное разрушение. Шорох за спиной заставил ее оглянуться.
И девочка увидела шагах в двадцати серого зайца, поджарого, с растрепанной, взъерошенной шерстью. Пригнув к себе лапами молодую яблоньку, косой с аппетитом обдирал кору. Заметив девочку, он остановился, вопросительно поднял ухо и вдруг, ощерив зубы, словно усмехнувшись, неторопливо скакнул в сторону.
Если бы собрать все слезы, которые пролили две Кати над своим погибшим питомцем, наверное хватило бы на поливку десяти гнезд. Мстительная Тоня Каблукова составила сложный план, как приманить на пионерский участок волка, чтобы "зайцев глотал живьем". Верочка не плакала и не злилась - Верочка винила себя, и это было гораздо тяжелее.
Она представляла себе 1 сентября, школьную лужайку и сад, где листья уже тронуты красноватым вечерним отблеском осени. Шумные стайки школьниц, блестящие глаза на загорелых лицах. Бурные восклицания подруг, не видавших друг друга три месяца:
- Галя!.. Маруся!.. Тебя не узнать, ты совсем взрослая…
- Ой, девочки, если бы вы видели восход на море! Девочки, а я ловила рыбу неводом, честное слово!..
- Вы были уже в классе? У нас всё покрасили заново…
- А кто видал Веру Дмитриеву?.. Верочка, как наши посадки? Вера, почему ты не отвечаешь?.. Что? Не уберегла!
И сразу молчание. В центре круга Вера стоит пунцовокрасная и молча смотрит на носочки туфель. Что ей сказать этим глазам, сотне осуждающих глаз! Да, не уберегла. Да, не оправдала доверия.
Или задолго до сентября подойдет пятое число. В далекой и замечательной Москве, в квартиру 108 дома 9/13, позвонит веселый почтальон: письмо Андрею Ивановичу Кондратенкову из города Ртищева.
- А ну-ка, читай вслух, сынок! - скажет Иван Тарасович, поглаживая бороду (Вера представляла его себе почему-то седобородым стариком, похожим на академика Павлова). Сначала все будет обыкновенно: "Дорогой Андрюша, я живу хорошо. Папа и мама кланяются твоему папе. Передай ему, пожалуйста, что посадки я не уберегла - их съели зайцы…"
- Фу, какая легкомысленная девчонка! - скажет Андрюша.
- А я-то хотел сделать из нее ученого! - вздохнет Иван Тарасович.
Больше он ничего не добавит. И молчание его будет хуже всякой ругани. Потом он положит письмо в портфель, пойдет в академию или в Ученый совет, и там перед самыми знаменитыми профессорами ему придется сказать про зайца и про ртищевскую неудачницу Веру Дмитриеву.
- Ага! - скажут ученые. - Мы говорили вам, что нельзя серьезное дело доверять школьницам!
Вероятно, даже в газетах будет написано: "Все опыты были удачны, кроме одного, который провалил пятый класс "В". Об этом прочтут все наши люди, а может быть, даже и за границей. И рабочие покачают головой, а капиталисты обрадуются: "Все-таки у них еще не все сознательные!"
Так раздумывала Вера, сидя у стола над начатым письмом. Этот провал был первым настоящим горем в ее жизни, и никто не мог ей помочь. Мама предложила написать Ивану Тарасовичу письмо с извинениями. Вера отказалась. Она вела взрослую работу и отвечала за нее, как взрослая. Папа сходил с нею на посадки, вбил в землю деревянный костыль и привязал к нему веревочками тополь Гали Минц, более или менее уцелевший. Но это не помогло: уже на следующий день измятый стебель стал подсыхать. А остальные нечего было и привязывать - от них остались пеньки да клочья…
Наступило воскресенье - утраченный праздник итогов. Унылые девочки собрались у Веры. Кто-то предложил пойти гулять "совсем в другую сторону". Но ноги сами собой повернули на привычную дорогу.
- Может быть, он еще не совсем засох? - вздохнула Катя Малова.
Но он - тополь Гали Минц - не захотел подниматься. Крученой серо-желтой плеткой вился он вокруг березового костыля. Грядка превратилась в квадрат с сухой черной землей, она была похожа на забытую могилу. И уже трудно было различить, где был тополь Веры, где - Тони, где Лиды…
А что это с тополем Лиды?
Вера первая заметила тоненький, как булавка, росток крошечный язычок зеленого пламени на выгоревшем квадрате. Он поднимался на ровно срезанном заячьими зубами стебле Лидиного тополя. Деревцо проросло - оживало!
Девочки уже не решились оставить возрождавшийся тополь в гнезде. Вместе с солидным пластом земли они перенесли его к Вере на дом. Папа сколотил ящик и, сдвинув в угол герань и фикусы, поместил Лидин пенек на почетном месте, в южном окне.
Все эти дни Вера жадно читала книжки по лесоводству - все, которые она смогла достать и сумела понять. Она узнала, что с Лидиным тополем не произошло ничего чудесного. У многих растений на поверхности ствола имеются так называемые спящие почки, из которых могут развиваться новые стебли, если дерево сломано или срублено. Кусты ивы, например, специально срубают к концу первого года жизни - это называется "посадкой на пень". На следующий год из пенька вырастает сразу три-четыре стебля. И еще Вера прочла про девочку Тоню Козлову, которая, обрезая и отсаживая стебли, вырастила из одной картофелины двести пятьдесят кустов. Правда, там был картофель, а здесь тополь - редкий, экспериментальный и единственный оставшийся.
И все же Вера решилась.
Ровно через неделю, когда росток вытянулся сантиметров на восемь и завязал один за другим три кругленьких листочка, Вера созвала подруг.
- Девочки, - сказала она, - Лида, Галя и Маруся поручили нам свои деревья. Мы должны к их приезду вырастить по крайней мере три тополя.
- А для нас? Чем мы хуже? - воскликнула Тоня.
Затем Вера взяла новенький бритвенный ножик, прокипятила его, чисто вымыла руки и осторожно взяла, росток двумя пальцами.
- Верочка, не надо! - просили обе Кати. - Пусть у нас будет хоть один на всех, но живой.
- Не говорите под руку, глупые! - прикрикнула на них Вера и одним взмахом обезглавила Лидин тополь.
Обе Кати вскрикнули - они почувствовали боль, как будто бритва порезала их собственную кожу.
Молча, сжав губы, безжалостная Вера нарезала стебель на кусочки, так что в каждом был только один листик с молодой почкой, опустила нижние срезы не надолго в корнеобразующий раствор, присланный Иваном Тарасовичем, а затем посадила черенки в чисто промытый речной песок и прикрыла их стаканами.
Этой ночью в городе Ртищеве четыре девочки не спали.
В четыре часа утра три из них постучали в ставни к четвертой.
- Нет еще, - сказала Вера.
В шесть часов утра все они снова были в сборе.
- Нет еще, - повторила Вера опять.
- Видишь, что ты наделала! - сказала Тоня в восемь часов.
Четыре девочки в городе Ртищеве в этот день не завтракали и не обедали.
Тополя проросли на третьи сутки: всё вместе - и пенек и черенки.
Через неделю операция была повторена. Через две недели на окошке у Веры зеленело пять ростков, через месяцтринадцать. Снабдив тополями всех отличниц, четыре девочки готовили теперь ростки для хороших учениц, потом для отстающих, потом для двоечниц, потом для параллельного класса - пятого "А". Папа Веры не успевал сколачивать ящики.
Четыре девочки терпеливо"'работали целые дни, перeтаскивая ростки то на солнце, то в тень под навес, то в комнату, то из комнаты… А сейчас, в пензенской гостинице, Вера рассказывала Ивану Тарасовичу о том, что в Ртищеве зеленеют уже сорок семь потомков Лидиного тополя - вплоть до девятого поколения.
- И они хорошо растут? - спросил Кондратенков.
- С каждым разом все лучше, - сказала Вера. - Как будто они торопятся наверстать время. Последние поднимались на десять сантиметров за шесть дней.
Кондратенков, волнуясь, прошелся по комнате.
- Этакая живучесть! - сказал он. - Этакое богатство жизненной силы! А мы в учебниках пишем: "Черенки тополя лучше всего брать с трехгодичных деревьев". Вот тебе и трехгодичный! Да знаешь ли, что ты, курносая, наделала? Ведь ты же решила головоломку, над которой я бьюсь уже полгода!.. А твои родители знают, что ты поехала в Пензу? Смотри у меня, я спрошу их! А когда идет обратный поезд?
Так был открыт простои и легкий способ, позволяющий быстро размножать новые породы быстрорастущих. Ртищевские девочки выяснили, что тополь Кондратенкова можно черенковать на третий день крошечными, совсем короткими черенками. Позже новый способ сыграл большую роль, и Кондратенков мог с полным основанием сказать родителям Веры, Тони, Кати и Кати: "Можете гордиться своими девочками: они сделали нужное дело".
Нет, это был не случайный успех. Не верьте в детские рассказы о мальчике, который поглядел на кипящий чайник и понял, что это паровая машина, или о философе, открывшем закон всемирного тяготения, потому что ему на парию упало яблоко. Открытия приходят к тем, кто их ищет, Десятки тысяч зайцев в Советском Союзе обгрызли сотни тысяч деревьев, и во всех областях ругали этих зайцев и ставали на них капканы. Но открытие сделали ртищевские девочки, именно те девочки, которые изо дня в день следили за ростом своих деревцев, аккуратно вели дневник, читали все книги по лесоводству, какие только могли достать и понять, - маленькие прилежные девочки, которые искали и знали, чего ищут.
Приблизительно через месяц то же самое открытие одновременно сделали в двух лесопитомниках Кондратенкова Черниговском и Краснодарском. Когда же Иван Тарасович вернулся в Москву, Борис Ильич сказал ему здороваясь:
- Знаете, Иван Тарасович, я тут без вас пробовал ускоренное черенкование. Работал с годовалыми и даже с трехмесячными саженцами. С отдельными экземплярами хорошо получается, честное слово!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СНОВА В БУДУЩЕМ
Глава 11. Я становлюсь биохимиком
С той поры прошло много лет. Ртищевский метод позволил уже через два года начать массовые посадки скоростных пород. Еще через год Кондратенков создал новую, трехметровую породу, потом четырехметровую, пока не дошел до тех растений, которые были посеяны у меня на глазах.
Но рассказывать про всю работу от этапа к этапу - это значит снова и снова говорить о поездках, беседах и спорах, о письмах, опытах, ошибках и находках, вместо главы о тысяче двухстах биографиях написать про двенадцать тысяч и еще и еще раз рассказывать о школьниках, горожанах и колхозниках, увлеченных благородной задачей улучшения растений.
Создавая новые породы, Кондратенков передавал их на поля для массового изучения, и обширный актив помогал ему совершенствовать породу. Улучшенная порода опять направлялась на поля, и так много раз.
Все это потребовало не один год. Сын Кондратенкова, Андрюша, когда-то в детском саду сажавший веточки на песочке, теперь уже сам мечтал о лесотехническом институте. Окончательно смирившись с победой ученика, профессор Рогов целиком отошел от селекции, посвятив себя изучению физиологии дерева, а ртищевская школьница Вера Дмитриева за это время превратилась в студентку Веру Николаевну, любимую сотрудницу Кондратенкова. И это она постучала в дверь, прервав воспоминания Ивана Тарасовича.
- Иван Тарасович, можно? Мы с Левой хотим поговорить с вами.
Она потянула из-за двери своего нерешительного товарища. Я подумал, что у него слишком несчастный вид для жениха, собирающегося объявить о помолвке.
Лева вытер ладонью лоб и, глядя куда-то в угол, с отчаянной решимостью в голосе произнес;
- Иван Тарасович, я знаю, из-за чего погибли деревья. Дело в том… дело в том, что я добавил в удобрения бамбукидин.
Должен сознаться, что только, по многозначительному виду окружающих я понял, насколько важно было сообщение Левы. Сначала я не сообразил, что речь идет о давнишнем изобретении профессора Рогова - о сильно действующем составе, который иногда ускорял рост бамбука, а иногда отравлял растения. Но об этом я подробно говорил раньше, когда описывал поездку Кондратенкова в Самтредиа.
Лева сам целиком не знал забытую историю бамбукидина. На Курильских островах кто-то из сотрудников показал ему старые, незаконченные и давно оставленные опыты.
Лева пришел в восхищение, раздобыл склянку "чудодейственного" вещества и всюду возил с собой. Об этой склянке он думал, обещая мне показать "не менее удивительное". И за ней же поехал на станцию, когда тополя Кондратенкова остановились в росте.