"Разумная система, - согласился Пало Барба. - В этом году мы исповедуем пансогматический гностицизм - систему верований со множеством достоинств".
"Мне она нравится гораздо больше тутеланики! - сказала Эдви. - Достаточно отбарабанить ектенью, и можно весь день заниматься своими делами".
"Ой, тутеланика страшно занудная! - поддержала сестру Хейзари. - Приходилось запоминать длиннющие тексты! И помнишь это ужасное "схождение душ", когда жрецы позволяли себе всякие вольности? По-моему тоже, пансогла... панглосса... в общем, простицизм, гораздо лучше!"
Дордолио снисходительно рассмеялся: "Вы предпочитаете не слишком усердствовать. Склонен согласиться с таким подходом. Доктрина яо, конечно, в какой-то степени синкретична. Пожалуй, можно выразиться даже точнее: на протяжении "раунда" всем аспектам невыразимой сущности предоставляется возможность самопроявления. Таким образом, принимая участие во всем цикле, мы демонстрируем все требуемое богопочитание".
Аначо, все еще уязвленный сравнением Рейта, повернулся к нему: "А что скажет наш эрудит-этнолог, Адам Рейт? Какими глубокими теософскими наблюдениями он может поделиться?"
"Никакими, - ответил Рейт. - Во всяком случае, очень немногими. Я думаю, что человек и его религия - одно и то же. Неизвестность существует. Верующий проецирует в пустоту неизвестности очертания своего индивидуального мироощущения, наделяя созданную им самим туманную проекцию присущими лично ему стремлениями и представлениями об относительной ценности вещей, качеств и поступков. Излагая сущность своей веры, он на самом деле объясняет самого себя. Поэтому, когда фанатик встречается с возражением или противодействием, он ощущает их как угрозу своему существованию и защищается, прибегая к насилию".
"Интересная точка зрения! - провозгласил толстяк-купец. - Как же вы смотрите на безбожников?"
"Атеист ничего не проецирует в пустоту неизвестности. Космические тайны он воспринимает как вещи в себе, не ощущая необходимости прикрывать их масками, вылепленными по образу и подобию человека. Во всех остальных случаях имеет место точное соответствие между человеком и той формой, которую он придает неизвестности, чтобы ему легче было иметь с ней дело".
Капитан поднял бокал, посмотрел сквозь вино на свет фонаря, залпом выпил: "Возможно, так оно и есть, но в этом отношении никто и никогда не изменится. Я побывал во многих странах - под блестящими шпилями дирдиров, среди садов синих часчей, в замках ванхов. Мне хорошо известны обычаи этих рас и выведенных ими пород людей. Я пересек все шесть континентов Тшая, дружил с сотнями мужчин, ласкал сотни женщин, убил сотни врагов. Я жил среди яо, среди биндов, валалукианов и шемолеев. Я торговал со степными кочевниками, болотными людьми, островитянами, каннибалами Раха и Кислована. Я знаю, чем они отличаются, знаю, в чем они одинаковы. Все стараются извлечь из существования максимальную выгоду. В конце концов все умирают, в конечном счете никто не выигрывает больше других. Мое божество? Старый добрый "Варгас"! Как еще? Пусть Адам Рейт прав, и мой корабль - мое отражение. Когда "Варгас" стонет под штормовой волной, я содрогаюсь и скрежещу зубами. Когда мы рассекаем темные воды в розово-голубом сиянии лун, я играю на лютне, я повязываю голову красной лентой, я пью вино. Мы с "Варгасом" служим друг другу - в тот день, когда "Варгас" пойдет ко дну, с ним вместе провалюсь в пучину и я!"
"Браво! - воскликнул фехтовальщик Пало Барба, тоже порядком выпивший. - И знаете что? Таков и мой символ веры!" Он выхватил шпагу и высоко поднял ее - лучи фонаря отсвечивали от клинка: "Для меня шпага - то же, что для капитана его "Варгас"!"
"Папа! - возмутилась рыжая Эдви. - И все это время мы думали, что ты - добропорядочный пансогматист!"
"Будь добр, вложи клинок в ножны, - посоветовала инструктору супруга. - А то еще ненароком отрежешь кому-нибудь ухо".
"Кто, я? Ветеран фехтования? Как у тебя язык поворачивается? А? Ну ладно, так и быть. Перекуем меч на еще один кубок вина!"
Беседа продолжалась. Дордолио важно прошелся по палубе, остановился напротив Рейта. Помолчав, он произнес игриво-снисходительным тоном: "Приятная неожиданность - встретить кочевника, связно излагающего логические умозаключения и разбирающегося в тонкостях психологии".
Рейт улыбнулся Тразу: "Не все кочевники - шуты гороховые".
"Вы меня ставите в тупик, - объявил Дордолио. - Где именно находится та степь, откуда вы родом? Какого вы племени?"
"Отечество мое далеко. Народ мой рассеялся во всех направлениях".
Дордолио задумчиво потянул себя за ус: "Дирдирмен считает, что вы стали жертвой амнезии. По словам Синежадентной принцессы, вы дали ей понять, что происходите из другого мира. Парень-кочевник, знающий вас лучше всех, ничего не говорит. Должен признаться, меня одолевает любопытство - простите за назойливость".
"Любопытство - признак мыслящего человека", - ответил Рейт.
"Да-да. Позвольте задать один вопрос, хотя я безусловно допускаю его абсурдность, - Дордолио искоса, осторожно следил за Рейтом. - Считаете ли вы себя уроженцем другой планеты?"
Рейт смеялся, подыскивая подходящий маневр, потом сказал: "Существуют четыре возможности. Если я действительно пришелец из космоса, то мог бы ответить "да" или "нет". Если это не так, я тоже мог бы ответить "да" или "нет". Первый ответ причинил бы мне большие неудобства. Второй противоречил бы моему самоуважению. Третий означал бы, что я сошел с ума. Четвертый - единственный, соответствующий вашему представлению о нормальности. Таким образом, согласно вашему собственному допущению, ваш вопрос абсурден".
Дордолио раздраженно рванул себя за ус: "Вы, по случайности - все бывает! - не из числа приверженцев "культа"?"
"Скорее всего, нет. О каком культе вы говорите?"
"Разумеется, о культе страждущих невозвращенцев, нарушивших чередование "раундов" и тем самым повинных в разрушении двух великолепных городов!"
"Насколько я понимаю, до сих пор неизвестно, кем были запущены торпеды, взорвавшие эти города?"
"Неважно! Именно "культ" спровоцировал нападение. Причиной послужила их преступная пропаганда".
Рейт покачал головой: "Непостижимо! Враг уничтожил ваши города. Однако ожесточение яо направлено не против безжалостного агрессора, а против группы соотечественников - вероятно, искренних и проницательных людей. Я назвал бы такую реакцию малодушным вымещением раздражения".
Дордолио смерил Рейта холодным взглядом: "Ваши аналитические потуги временами граничат с оскорбительной крамолой".
Рейт снова засмеялся: "Не принимайте их слишком близко к сердцу. Мне ничего не известно о "культе". А в том, что касается моего происхождения, я предпочитаю страдать амнезией".
"Любопытный пробел памяти - если учесть вашу явную убежденность в других вопросах".
"Интересно было бы знать, - пробормотал Рейт, будто размышляя вслух, - чего вы добиваетесь своими расспросами? Например, что бы вы сказали, если бы я претендовал на происхождение с другой планеты?"
Дордолио поджал губы, сощурился на фонарь: "Мои предположения еще не заходили так далеко. Давайте оставим эту тему. Даже представить себе трудно: древний мир, колыбель человечества... Пугающая перспектива!"
"Пугающая? Почему же?"
Дордолио неловко усмехнулся: "У человечества есть темная сторона - как у камня, наполовину вдавленного в землю. Поверхность, обращенная к солнцу и воздуху, чиста. Но приподнимите камень, загляните под него: слизь и плесень, копошащиеся насекомые... Мы, яо, прекрасно это понимаем. Эвэйль навеки с нами, повсюду с нами - ничто не положит ей конец! Но довольно об этом!" Дордолио передернул плечами, расправил их и продолжал первоначальным, слегка снисходительным тоном: "Вы твердо намерены ехать в Катт. Что вы собираетесь там делать?"
"Не знаю. Я должен где-то существовать - почему не в Катге?"
"Вы можете столкнуться с серьезными препятствиями, - сказал Дордолио. - Иностранцу трудно стать клиентом дворца".
"Что вы говорите? Никогда бы не подумал! Роза Катта утверждает, что ее отец, Синежадентный господарь, будет нас приветствовать".
"Он вынужден будет проявить формальную обходительность, но если вы думаете, что вам удастся устроиться и жить в Синежадентном дворце, то глубоко ошибаетесь. Смогли бы вы гостить на дне морском только потому, что рыба пригласила вас поплавать?"
"Что мне помешает?"
Дордолио развел руками: "Кому приятно выставлять себя на посмешище? В жизни все зависит от умения себя поставить. Манеры делают человека. Вы получили воспитание в степи - что вы знаете об изящных манерах?"
На это Рейту нечего было возразить.
"Поведение, подобающее кавалеру, складывается, подобно мозаике, из тысячи деталей, - продолжал Дордолио. - В академии нас учат различным формам обращения, осмысленной жестикуляции, искусству тщательного выбора выражений - в последнем, впрочем, я не слишком преуспел. Нам преподают правила учтивого взаимного представления перед боем и проведения дуэлей, курсы генеалогии и геральдики. Большое внимание уделяется науке хорошо одеваться и сотням других мелочей. Возможно, вам эти предметы кажутся излишне щепетильными?"
Аначо, ненароком оказавшийся поблизости, счел нужным заметить: "Лучше сказать - поверхностными".
Рейт ожидал, что кавалер осадит дирдирмена или, по меньшей мере, ответит надменным взглядом, но Дордолио безразлично пожал плечами: "Вы находите ваш образ жизни самым осмысленным? Спросите попутчиков - купца и фехтовальщика. У них может быть иное мнение на этот счет. Не забывайте, яо - народ пессимистов! Нам постоянно угрожает эвэйль, под личиной беззаботности кроется пучина мрака. Это обстоятельство важнее, чем может показаться на первый взгляд. Осознавая фундаментальную бесцельность бытия, превыше всего мы ценим быстротечные мгновения, создающие иллюзию полноты жизни. Взыскательно следя за строгим соблюдением формальностей, мы тем самым впитываем неповторимый аромат каждого стечения обстоятельств. Поверхностное легкомыслие? Упадок? Кто способен на большее?"
"Все это замечательно, - сказал Рейт, - но зачем же удовлетворяться пессимизмом? Зачем ограничивать себя в поиске новых возможностей? Более того, мне кажется, что вы смирились с разрушением городов, обнаружив удивительное равнодушие. Жажда мести - не самая благородная страсть, но рабская покорность намного хуже".
"Вот еще! - проворчал Дордолио. - Что варвар понимает в нашей катастрофе, в ее последствиях? Тысячи невозвращенцев нашли последнее утешение в эвэйли, раскрепостившись в катарсисе искупления. Это позволило стране сохранить волю к жизни. Ни на что другое не оставалось сил. Вы распространяете инсинуации, порочащие мой народ. Будь вы благородной крови, я насадил бы вас на шпагу, как кусок сала!"
Рейт усмехнулся: "Так как низкое происхождение предохраняет меня от возмездия, позвольте задать еще один вопрос: что такое "эвэйль"?"
Воздев руки, Дордолио потряс кулаками в воздухе: "Варвар, и ко всему в беспамятстве! Мне не пристало говорить с такими, как вы! Спросите дирдирмена - он любит потрепать языком". Кавалер в ярости удалился.
"Непредсказуемое проявление эмоций, - задумчиво произнес Рейт. - Порочащие инсинуации? Хотел бы я знать: что, на самом деле, вызвало такое бешенство?"
"Стыд, - сказал Аначо. - Малейший намек на позор раздражает яо больше песчинки, попавшей в глаз. Таинственный неприятель уничтожил их города. Они подозревают дирдиров, но вынуждены подавлять бессильный гнев. Стремление к высвобождению из депрессии, типичной для их темперамента, предрасполагает их к эвэйли".
"И в чем проявляется эвэйль"?
"В убийстве. В приступе отчаяния. Яо, испытывающий невыносимый стыд, убивает всех, кого может, столько, сколько может - родственников, друзей, знакомых и незнакомцев, независимо от пола и возраста. Затем, когда возможность убивать исчезает, он покоряется, становится безразличным ко всему. Убийцу подвергают страшному публичному наказанию, производящему драматический эффект очищения и успокоения как в толпе, собравшейся поглазеть на мучения, так и во всем населении страны. Каждая казнь организуется в особом стиле, по существу превращаясь в пышный спектакль страдания и боли, вероятно, приносящий наслаждение даже виновнику торжества. В Катте этот обычай накладывает отпечаток на все стороны жизни. Не удивительно, что дирдиры считают недолюдей помешанными".
Рейт хмыкнул: "Таким образом, задержавшись в Катте, мы рискуем быть бессмысленно убитыми".
"Лишь в некоторой степени. В конце концов, такие случаи редки, - Аначо посмотрел на опустевшую палубу. - Становится поздно". Пожелав Рейту спокойной ночи, он ушел спать.
Рейт, оставшийся у фальшборта, смотрел на спокойные воды. После кровопролития в Пере Катт обещал стать подходящим пристанищем, цивилизованной страной, где, как он надеялся, ему удалось бы как-то соорудить космический корабль. Теперь эти надежды казались опрометчивыми.
Кто-то подошел и встал рядом - Хейзари, старшая из рыжеволосых дочерей Пало Барбы: "Почему вы такой грустный? Что вас тревожит?"
Рейт опустил взгляд на бледный овал лица девушки - лукавого и дерзкого, оживленного невинным (или не таким уж невинным?) кокетством. Рейт сдержал первые слова, готовые сорваться с языка - девушка была безусловно привлекательна: "Разве тебе не пора спать? Сестра твоя, наверное, уже легла".
"Эдви? Ха! Она тоже не спит, сидит с вашим приятелем Тразом на квартердеке - обольщает, соблазняет, дразнит, терзает! Ее хлебом не корми, дай пофлиртовать".
"Держись, Траз!" - подумал Рейт и спросил: "Как же ваши родители? Они не беспокоятся?"
"А им-то что? Папа в молодости волочился за каждой юбкой, да и мамаша была хороша. Разве люди не вправе делать все, что им хочется?"
"В какой-то мере. В разных местах разные обычаи, ты же знаешь".
"А у вас? Какие нравы в вашей стране?"
"Неоднозначные и довольно-таки запутанные, - признался Рейт. - Многое зависит от того, где человек находится, с кем имеет дело".
"У нас на Облачных островах все точно так же, - заявила Хейзари, облокотившись на поручень чуть ближе к Рейту. - Мы не заводим шашни с каждым встречным. Но время от времени на меня что-то находит. Так бывает и с другими. Я думаю, это следствие законов природы".
"Невозможно не согласиться, - Рейт уступил побуждению и поцеловал очаровательное лицо. - Тем не менее, невзирая на законы природы, мне не хотелось бы восстанавливать против себя твоего отца: он мастерски владеет шпагой".
"По этому поводу не волнуйтесь. Если вам так не терпится заручиться его поддержкой... я уверена, что он еще не спит".
"Трудно представить себе, о чем бы я его спросил! - сказал Рейт. - Что же, принимая во внимание все вышесказанное..." Они прошли в носовую часть корабля, поднялись по вырубленным из бревен ступеням на палубу форпика - под ними простиралось ночное море. Заходящий Аз рассыпал по волнам дорожку перемигивающихся аметистов. Огненно-рыжая красавица, сиреневая луна, сказочный парусник в далеком океане: стоило ли возвращаться на Землю? Чувство долга подсказывало: стоило. И все же, зачем отказываться от редких мимолетных удовольствий? Рейт снова поцеловал девушку, теперь уже достаточно страстно. В тени за брашпилем что-то пошевелилось - едва заметная фигура вскочила и бросилась прочь с отчаянной быстротой. В косых лучах голубой луны Рейт узнал Йилин-Йилан, Розу Катта... Его пыл охладился, он опустил голову с жалостью и стыдом. В чем, однако, он мог себя обвинить? Принцесса давно дала понять, что их когда-то близким отношениям пришел конец. Рейт повернулся к пламенноволосой Хейзари.
4
На рассвете наступил полный штиль. Солнце вставало в небе, напоминавшем огромное птичье яйцо - бежевое и серовато-сизое по окраине, бледно-серо-кобальтовое в зените.
На завтрак, как всегда, подали хлеб из грубо смолотого зерна, соленую рыбу, консервированные фрукты, резкий едковатый чай. Пассажиры сидели молча, каждый погрузился в неясные утренние мысли.
Роза Катта припозднилась. Бесшумно проскользнув в салон, она заняла свое место, вежливо улыбнувшись налево и направо, стала рассеянно есть, будто замечтавшись. Дордолио озабоченно наблюдал за ней.
С палубы в салон заглянул капитан: "Днем будет тихо. К вечеру соберутся тучи, гроза. Что будет завтра? Не знаю. Капризная погода!"
Рейт нервничал, но сдерживался и вел себя, как обычно. Для тревожных предчувствий не было оснований: он не изменился, изменилась Йилин-Йилан. Даже когда их связь казалась неразрывной, она утаивала какую-то часть своей личности, видимо, носившую еще одно из множества имен. Рейт заставил себя не думать об этом.
Йилин-Йилан не теряла времени в салоне и вышла на палубу, где к ней присоединился Дордолио. Вдвоем они облокотились на планширь. Йилин-Йилан что-то настойчиво втолковывала кавалеру. Дордолио дергал себя за усы, время от времени вставляя пару слов.
Матрос на квартердеке неожиданно закричал, указывая на что-то за бортом. Вскочив на крышку люка, Рейт заметил темную плывущую фигуру с очертаниями головы и плеч, неприятно напоминавшими человеческие. Существо резко нырнуло, исчезло под водой. Рейт повернулся к Аначо: "Что это было?"
"Пнуме в водолазном костюме".
"Так далеко от берега?"
"Почему нет? Они той же породы, что и фунги. А кто может требовать от фунга отчета в его действиях?"
"Но что пнуме делает здесь, посреди океана?"
"Предположим, по ночам ему нравится качаться на волнах, лежа на спине, и любоваться лунами - ты имеешь что-нибудь против?"
Приближался полдень. Траз и две девушки играли в серсо. Купец задумчиво листал книгу в кожаном переплете. Пало Барба и Дордолио какое-то время фехтовали. Как всегда, Дордолио бравурно жестикулировал, картинно выгибал поднятые руки, со свистом разрезал воздух рапирой, притопывал ногами.
Пало Барба скоро устал. Дордолио стоял, подергивая клинком из стороны в сторону. Йилин-Йилан вышла и села на крышку люка. Кавалер обратился к Рейту: "Ну что, кочевник, возьмитесь за рапиру, покажите нам приемы родных степей!"
Рейт сразу стал подозревать неладное: "Наши приемы не слишком разнообразны. Кроме того, я давно не практиковался. Как-нибудь в другой раз".
"Давайте, давайте! - покрикивал Дордолио; глаза его чернели расширенными зрачками. - Ходят разговоры о вашей ловкости. Не подобает отказываться от демонстрации своих навыков".
"Прошу меня извинить - сегодня я не склонен к фехтованию".
"Бери шпагу, Адам Рейт! - крикнула Йилин-Йилан. - Ты всех нас разочаровываешь!"
Рейт бросил долгий взгляд на Розу Катта. Ее хмурое, бледное, подергивающееся от волнения лицо ничем не напоминало девушку, нежно дружившую с ним в Пере. Что-то заставило ее преобразиться - на него смотрела незнакомая женщина.
Рейт обернулся к Дордолио, явно действовавшему по наущению Розы Катта. Каковы бы ни были их замыслы, ему готовили западню.