- Сейчас. - Он достал из-за пазухи самодельную карту и разложил на коленях. - Вот Кулхайм. Вот Эрдский Вал. - Прочертил пальцем. - Если бы хоть приблизительно знать направление…
Рот ее покривился, но на сей раз она ответила:
- Изволь. Междугорье. И это как раз приблизительно. Большего сказать не могу. Потому что не знаю.
- Междугорье… - Он не выдал радости из-за ее неожиданной откровенности. - В таком случае надо выбирать - едем дальше на юг, или сворачиваем на запад, через Заклятые Открытые земли.
Она взяла у него карту, вгляделась. Угрюмо пробормотала:
- Словно кто-то толкает меня на эти самые земли… Хорошо, и, если я решусь идти через них, какие будут предложения?
- Здесь есть несколько дорог на запад. - Он посмотрел через ее плечо. - Вот, например, Файт. Деревня и замок. Правда, наверняка сейчас на дороге есть заставы, но, если они такие же, как здесь, опасаться особо нечего. Дальше Кархиддин.
- Это как в песне про Хьюга Кархиддина?
- Какой песне?
- Да той самой. "Хьюг Кархиддин влюбился в чужую невесту. Ту пожелал, что связана словом с другим". Ну и так далее. Неужели не слыхал?
- Никогда.
- Не те ты песни слушал. У нас что ни день - какой-нибудь слепец усядется на площади и нудит себе… Хватит. Продолжай.
- А нечего. За Кархиддином дорог в этом направлении нету. Или я не знаю. Остается путь вдоль Вала, и уж оттуда…
- Никуда твоя карта не годится. И вообще, ты историк, а не космограф. Нечего тебе туда таскаться. Карты не заполнишь.
- А может, я совершу открытие именно как историк. Я же говорил тебе - никто в точности не знает, что там в прошлом творилось. А я как раз узнаю. И когда-нибудь напишу книгу, которая останется в веках.
- Не поздновато ли Геродотом становиться?
- И Эгинхардом тоже. Или Бэдой Достопочтенным. Поэтому предпочитаю оставаться самим собой.
- Пошутили, нечего сказать… Ты ничего не знаешь, я ничего не знаю, это у нас с тобой общее. А главное на сегодняшний день, чего мы не знаем, - это не свели ли с постоялого двора наших "полководцев". Рожа тамошнего хозяина мне не понравилась. Видимо, что-то из разряда "рыбак рыбака видит издалека". Пойду-ка я проверю, пока совсем не стемнело.
- Нет. Хватит на сегодня дразнить судьбу. Она этого не любит. Не нужно тебе тащиться через всю деревню. Я сам схожу, если это тебя действительно волнует. А ты отдохни.
Запихивая карту обратно за пазуху, он выбрался из укрывища. Селия осталась сидеть. На ходу он обернулся. Она прислонилась спиной к корню дерева, обхватив руками согнутое колено левой ноги, правая была вытянута. Взгляд был прежний - все та же серебряная амальгама, за которой ничего не просматривалось. Но почему-то теперь его это не огорчало. И он был уверен, что в его отсутствие Селия не сбежит. И было ему от этого хорошо.
Вечер был светлый, ясный, даже люди не смогли его окончательно изгадить. Хотя спать вряд ли придется. В деревне было так же шумно, как и на лугу. Бесконечный галдеж, ругань, хохот, плач. На улицах кучковались солдаты, выглядывали женщин. Но по домам не шарили - очевидно, был приказ сохранять порядок. И порядок сохранялся, относительный, конечно, как всегда. Было много пьяных или просто осовелых.
Трактирщик с трудом узнал его, может, притворно, а может, действительно, но потом согласился послать с ним мальчишку, проверить, накормлены ли лошади. Как ни странно, "полководцев" не только не свели со двора, но и накормили. Бедолаги Гай и Гней, очевидно после скудной кормежки и странствий, не привлекали конокрадов. Вообще-то Оливер не сомневался, что при таком скоплении народа конокрады в Кулхайме есть непременно. Другое дело, что при солдатах, специально высланных против воров, вряд ли кто решит высунуться. Но вот если лошадей примутся реквизировать сами солдаты… а подобные случаи бывали…
Его идиллические размышления на обратном пути о таких милых предметах, как солдаты, лошади, воры и реквизиции, прервались при виде скопления народа и того, кого они окружали.
Точнее, уже - чего.
На мирной деревенской улице лежал человек с проломленной головой.
Человек как человек. Бродячий лудильщик, судя по одежде и орудиям ремесла, вывалившимся из разорванного мешка. Только череп раскроен и…
Недавно Оливер видел убийства и сам принимал участие в них, и это не пробудило в нем никаких особенных переживаний. А теперь при виде этого неизвестного мертвеца, чей мозг смешался с дорожной грязью, тошнота подступила к горлу. Он замер. Услышал удалявшиеся крики на противоположном конце улицы. И голоса:
- Да не знаю я! Нажрался какой-то дряни, из той, что с южных границ завозят. Или нанюхался. Узнать бы, какая сволочь здесь этой дурью торгует…
Самое странное, что человек, от которого исходили эти ламентации, был солдатом.
- И что? Тем временем этот ваш… - стоявший рядом торговец проглотил какое-то слово, - еще с полдюжины людей положит. Взять его надо, пока не поздно.
- Так пытались уже, - протянул служивый, - а он палицей отмахивается. Вон один случайно присунулся под руку - видишь, что вышло. Вон он теперь на луг побежал, конечно, за ним с пяток наших кинулись унимать, только ведь погибать зазря тоже никому неохота, особливо от своего же брата…
Он все продолжал зудеть и зудеть, ему бы в семинарию с такими замашками поступать, а не в карательные отряды, и Оливер почти механически вслушивался в звучание голоса, не слушая речи, как вдруг одно-единственное слово, застрявшее в памяти, заставило его повернуть вспять в потоке слов - с трудом, как по скользкой дороге.
Луг.
"Он на луг побежал…"
Какой-то солдат, свихнувшись от дурмана (Оливер сам вырос на Юге и знал, что творят с людьми тамошние зелья), перешел черту и… всякое бывает после этого. В том числе и неодолимая потребность убивать. И он побежал в ту сторону… вот почему кричали в конце улицы.
Расталкивая зевак, глазеющих на мертвеца, он бросился туда, где вопли затихли, не потому что прекратились, а просто ушли дальше.
- Еще один свихнулся, - сказали ему в след. - Пойдем, что ли, и мы поглядим?
- Чего, покойников не видел? Так вот тебе уже один лежит, готовенький…
- И нехорошо, что лежит, прибрать бы надо, не по-людски это…
- А ты что суетишься? У него жена есть, пусть она и прибирает.
- Где ж она?
- Да я ее недавно видел, она в деревню к одной бабе пошла, козу, говорит, покупать.
- Ну, насмешил! Козу…
Оливер бежал и даже не пытался отговаривать себя, что все может обойтись. Знал - не обойдется, слишком им везло все время, слишком все шло хорошо, а уж в последний день - просто загляденье…
И он не ошибся. Только все было не так, как он думал. Просто, когда одержимый выметнулся на луг, а беженцы еще не успели понять, что к чему, охваченный бесом убийства мозг почему-то наметил в жертву узкоплечего подростка, прикорнувшего у корней вывороченного дерева.
Что-то странное творилось там. Никто не кричал, не бегал и не бился в истерике. Люди стояли вроде бы в беспорядке среди развороченных временных стойбищ и растоптанных костров. Но из беспорядка этого образовался широкий круг.
В середине его топтались двое. Здоровенный детина, сутулый, длиннорукий, со слипшимися от пота волосами, ежиными иглами торчащими над загривком, и невзрачный парнишка городского вида. Точнее, топтался только один. Другой метался, прыгал, рычал, шипы на его палице со свистом рассекали воздух. Назвать происходящее поединком, схваткой или просто дракой было невозможно. Потому что перерубить рукоять двуручного мэйса или хотя бы парировать его удар можно было только боевым топором или тяжелым мечом, а не просто пехотным "кошкодером". И уж конечно, не в таких руках.
А противник сумасшедшего почему-то не убегал, а топтался кругом, иногда припадал на ногу, и движения меча в выставленной руке были совершенно незаметны, особенно в сравнении с широкими взмахами мэйса, но почему-то каждый раз удар последнего падал мимо головы и осевое острие не вонзалось в беззащитное тело…
И все это Оливер увидел, подбегая, в одно мгновение, потому, независимо от того, что он сейчас чувствовал, - а определить это словами было невозможно, - сознание его вдруг стало холодным и ясным, и восприятие обострилось до предельной точности.
Люди толпились на лугу, и ни один не приближался, и большинство из них были солдаты, которым предписано наводить порядок и препятствовать буйству…
Почему они не застрелят его?
Почему она сама не выстрелила? Ведь у нее всегда арбалет под рукой, почему же она бросила его сейчас?
Палица вновь прошла круговым движениям над головой Селии, и вновь она как-то незаметно ушла от удара. На миг противники поменялись местами, и Оливер увидел лицо, более всего напоминавшее кулак. Очень большой, корявый, сжатый кулак. И глаза с пронизывающими точками вместо зрачков. Снова удар, снова перемена мест - и опять перед ним ссутуленная спина в кожаной куртке и впереди - прозрачно-непроницаемый серый взгляд.
…А ведь они развлекаются. Им страшно, но не настолько, чтобы утратить вкус к развлечениям. Вот если бы этот болван с кошкодером кинулся бежать - тогда другое дело. Тогда бы они подумали о себе. А так, если один противник - сумасшедший, а другой - дурак, отчего бы не поглазеть?
А не стреляют они потому, что он - свой. Сумасшедший, но свой. И пока его оружие обращено против чужого, они его не тронут.
И внезапно его пронзило: Селия тоже это понимает. Вот почему она бросила арбалет. И даже если ей каким-то чудом повезет, и она убьет взбесившегося солдата, остальные прикончат ее.
Есть только один выход - он должен убить его сам. Непременно. Что дальше - не важно.
И он, перехватив свой меч, кинулся вперед, прорывая круг. Но прежде, чем он в несколько прыжков, кажется что-то крича, чтобы отвлечь внимание на себя, успел преодолеть расстояние, произошло следующее.
При очередном замахе Селия вдруг прыгнула и, словно зависнув в воздухе, ударила сверху. Но лезвие не вонзилось в горло солдата, а упало плашмя на голову. Затем рука, словно по инерции, пошла в сторону, повернула назад - и новый удар по голове, на сей раз уже гардой. И - прыжок влево. Шипы мэйса вонзились в истоптанную землю. Подскочивший Оливер оказался рядом с рухнувшим ничком солдатом, повинуясь интуиции, не вонзил ему в спину меч, а наступил на нее коленом и с хрустом завел ему руки назад. Заорал:
- А ну, вяжите его, пока не очухался! Вяжите, дурьи головы!
Теперь солдаты стронулись с места, подбежали к ним. У одного имелась веревка, впору для корабельных снастей, и ею он принялся опутывать своего собрата. Голова оглушенного моталась, он часто дышал, из угла рта сползала струйка слюны. Но кулак, заменявший ему лицо, словно бы разжался. Селия стояла в стороне, цепляя к поясу меч - довольно неуклюже. Оливер подошел к ней, но прежде, чем успел что-либо сказать, их окружили - и солдаты, и беженцы. Благодарная публика.
- Ну, молодцы, схолары!
- Вот повезло, а! Хлоп по башке, и все!
- А мог бы и он тебя по башке… со всем своим железом, как того беднягу…
- А с тем что будет?
- Я почем знаю? Это дело капитана, не мое. Как он решит, так и будет. Скажет: "Зачем мне солдат, который дурь жрет?" - и привет профос и веревка!
- Но я всегда говорил - наши схолары на что-то годятся, кроме как винище хлестать и псалмы петь…
- Ты что, хорошие ребята. Им бы лучше к нам в отряд, чего зря время терять…
Слышался хохот, несколько истерический. Их хлопали по плечам, жали им руки, протягивали плетеные фляги с вином. Потом потащили к костру, уговаривая разделить компанию, и все время повторяя, какие они молодцы.
Как быстро и необъяснимо меняется настроение людей. Только что они были убойным мясом, зверями на травле, ничем. И вот они - всеобщие любимцы, душа-человеки, свои парни, для которых не жаль места у любого костра, лучшего куска и последнего глотка. Чего у нас там? Пиво? Брага? Тащи сюда!
Но, сидя у огня, среди всеобщего гомона, хохота, стонов волынки, Оливер никак не мог забыть того единственного удара, который Селия нанесла в схватке. Со стороны, особливо для неискушенного глаза, он мог показаться неуклюжим, нелепым, случайным. Но в бытность свою студентом в Тримейне Оливер повидал довольно много поединков. Гораздо больше, чем дрался сам. И он знал - подобный прием требует очень большого искусства. И опыта. Немногие столичные фехтовальщики рискнули бы провести этот двойной удар.
А Селия не умела фехтовать. Это он тоже знал.
Случайность? Совпадение?
И меч в ее руке, двигающийся неуловимо, точно живой, точно сам выбирающий время, когда противник откроется, и место, куда ударить.
Во время их учебных поединков Селия ни разу - ни разу! - не сумела преодолеть его защиты и хотя бы коснуться его острием.
Может, потому, что во время учебных поединков ее жизни ничто не грозило?
Он не помнил, как уснул. А когда проснулся, обнаружил, что лежит на земле и голова его упирается прямо в бок Селии, которая сидела, как вчера, привалясь к дереву. Отдернулся, как обожженный. Но она отнеслась к этому совершенно безразлично:
- Проснулся? Давай очухивайся, двигать пора.
Он сел, встряхнулся. Дым прогоревших костров стлался над становищем беженцев. В предутренней мгле их фигуры еле передвигались, точно взрыв вчерашнего неестественного веселья, последовавшего за испугом, отнял у них последние силы.
- Да… пора.
Они встали и пошли на постоялый двор. Собственно, он и один мог сходить за лошадьми, но после вчерашнего боялся оставлять ее одну, а она не возражала.
Плечом к плечу они двигались по деревне. Там уже начиналось копошение. Купцы собирались отъезжать, деревенские принимались за свои обычные труды, солдаты искали, где бы опохмелиться. Их узнавали, окликали, махали руками. Это вернуло Оливера к мысли, на которой он вчера как-то не задержался: его, несомненно, почитали за такого же героя, хотя драться пришлось одной Селии. Он поделился с ней своим недоумением.
- У тебя рожа попригляднее, - буркнула она. Потом добавила: - А если без дураков, ты и вправду уел их сильнее, чем я. Я что - на меня напали, я и отбивалась… А ты сам бросился, куда никто из них не посмел.
На постоялом дворе их также приняли с уважением, и даже с некоторой опаской. Поэтому они дружно поспешили убраться оттуда - еще не хватало, чтоб их боялись.
У заставы слонялись несколько сонных оружных чинов. Хлопали опухшими глазами, перхали и матерились с недосыпу и похмелья, ошаривали повозки побогаче, кого-то попридерживали. Им сказали только: "А, это вы, ребята…" - и пропустили. И все заготовленные Оливером загодя истории остались невостребованными. Оно, конечно, и к лучшему.
Миновав заставу, они шагом выехали из Кулхайма и были уже на повороте к Файту, когда их окликнули:
- Эй, молодые люди!
Оливер в тревоге обернулся. Но это оказался их недавний сосед - торговец. Оливер вчера мельком обратил на него внимание. Это был человек средних лет, очень белесый, издали даже мог показаться альбиносом, на самом же деле был просто чрезвычайно светловолос и светлобров, с выцветшими голубыми глазами. У него была короткая редкая бородка, лицо покрывали бледные веснушки. Сейчас он сидел на козлах своей повозки, уронив поводья. Ладони у него, при весьма не могучем общем телосложении, были большие и широкие.
Поскольку Селия явно не собиралась откликаться, Оливер подъехал к нему сам.
- В чем дело, любезный? - угрюмо осведомился он.
- Меня зовут Вальтарий. Я - торговец.
- Вижу. И что?
- У меня к вам предложение, молодые люди. Вчера я имел счастье заметить, что вы оба неплохо обращаетесь с оружием и не теряетесь в трудную минуту, и, похоже, едете на запад. Прекрасно, я тоже еду на запад. Но я тороплюсь, из-за всех известных событий я и так задержался, мой компаньон в Файте может меня не дождаться. Поэтому я еду напрямик, лесом…
- А при чем здесь мы?
- При том, юноша. В округе сейчас… кхм… беспокойно. И охраняется, по моим сведениям, только проезжая дорога. Вероятность, что патрули будут и на тропах, есть, но она мала. Поэтому я предлагаю вам сопровождать меня до Файта и охранять от возможного нападения. А я вам за это заплачу. Десять серебряков.
Оливер насторожился. Десять серебряных крон были солидной суммой, и если этот человек готов выложить их первым встречным, он либо очень богат - а богачи не ездят в одиночку, либо глуп - а на дурака он никак не похож. Либо действительно очень торопится.
- А вы уверены в том, - спросил он, - что, углубившись в лес, мы не ограбим вас и не заберем все ваши деньги?
- …И не убьете меня, забыли вы сказать, ибо оставлять свидетеля вблизи императорских отрядов крайне неразумно. - Вальтарий усмехнулся. - Нет. Конечно, я мог бы сказать: "Как можно? Такие благородные молодые люди…" Но не скажу. Я не уверен. Но предпочитаю рискнуть. Риск, знаете, входит в нашу профессию.
В этом признании было нечто подкупающее. И все же…
- Я должен посоветоваться со своим другом.
- Разумеется. Но не медлите. Если мы выедем сейчас, то к вечеру будем уже в Файте.
Когда Оливер изложил Селии предложение Вальтария, она спросила:
- А ты сам как думаешь?
- Не знаю. Чем-то смущает меня этот человек…
- Я тоже не знаю. Конечно, нам посторонний ни к чему. И мы особо не торопимся. А с другой стороны, я предпочла бы уйти с большой дороги. И если этот тип знает верную тропу…
- К тому же у нас нет больше денег. Остается милостыню просить…
- Нам с тобой никто не подаст. Половину денег бери вперед.
Вальтарий согласился отсчитать пять монет авансом и одобрительно кивнул:
- Вы, я вижу, весьма практичный молодой человек.
- Не такой уж практичный, - отозвался Оливер. - Я ведь так же не уверен, что вы не заведете нас по своей тропе в логово разбойников…
Вальтарий расхохотался так, что у него шапка чуть с головы не свалилась. Затем, оборвав смех, он сказал:
- Я вам представился.
Намек был более чем очевиден, и Оливер кивнул:
- Я - Оливер. А это - Арм.
- Вот и познакомились. Славно. Он взял поводья, и его крепкий мерин тронул с места.
- Вперед, мои молодые друзья. Я покажу вам дорогу.
Тропа действительно существовала. Она нашлась по левую руку от проезжего тракта, и если бы не Вальтарий, обнаружить ее не удалось бы. И они вновь углубились в лес. Тропа была узкая, и, переглянувшись, Селия с Оливером разделились - она отъехала вперед, он последовал за повозкой Вальтария.
Осень, несмотря на установившуюся погоду, чувствовалась все сильнее в этом смешанном лесу. Все больше золота прибавлялось в еще густых кронах, и утренний туман, несмотря на то что час был уже поздний, казалось, цеплялся за еловые лапы.
- Да, осень, - произнес Вальтарий, словно в ответ на невысказанные мысли Оливера. - Но вообще-то на исходе года здесь не холодно. Настоящей зимы почитай что и не бывает. Во всяком случае, теперь. В прежние времена, говорят, было по-другому. Но про прежние времена много что говорят…
- Вы хорошо знаете эти края?
- Так себе. Конечно, бывал здесь по торговым делам… Я вот удивляюсь, что это вас, книжных людей, занесло в такую глушь?
- Именно потому что книжные. Ищем древние списки с богослужебных книг. Иногда в приходских церквях сохраняются, иногда в монастырях.