Шипулин пригляделся и понял, что перед ним стоит он сам, он, Шипулин, похожий как две капли воды, только иначе, по-домашнему одетый. Шипулин не поверил, почему-то ему показалось, что перед ним зеркало, и он тронул лицо незнакомца. Лицо было теплым, чуть влажным и отпрянуло под его рукой.
- Не может быть, чтобы вы были Шипулин! Наверное, вы меня разыгрываете, - сказал он. - Это невероятно. Невероятно, чтобы во Вселенной случались такие парадоксы!
- В чем же вы усмотрели тут парадокс? - обиделся тот, второй. - Я, слава богу, вот уже пятьдесят семь лет ношу эту фамилию, и у меня нет оснований отказываться от нее…
- Да нет, вы не так меня поняли; - смутился Михаил Михайлович. - Просто я хочу, чтобы вы как-то доказали мне свое существование. Я, видите ли, еще не могу поверить. Я нездешний… приезжий… и, сами понимаете… Может, опять какие-нибудь ваши лунные фокусы, вроде передачи мысли… передачи образа…
Но тот, другой, не слушал, он подошел к двери соседней комнаты и тихо позвал:
- Оленька, поди-ка сюда, скажи этому типу, кто я!
Из двери вышла Ольга, совсем настоящая, совсем такая, какою он видел ее в последний раз перед отлетом на Луну. Она обняла того, другого, положила голову ему на плечо и сказала нежно:
- Это Шипулин, Михаил Михайлович, мой самый любимый человек. Никому его не отдам!
- Ольга! - крикнул Шипулин в бессильном отчаянии. - Ольга, вот же он я…
- Ольга… - слабо простонал Шипулин.
Врач Шестой Лунной склонился над ним.
- Что, Михаил Михайлович?
- Скажите вы ему… - прошептал Шипулин.
Врач вытер пот на его лбу.
- Бредит, - одними губами произнес Саша Сашевич. - Лучше ему?
- Хуже! - отрезал врач. И отвернулся.
…В этот самый момент Димка из отряда буровиков с помощью ручного лазера открыл наконец входной люк лунного бункера и, оттиснув кого-то плечом, первым шагнул в неизвестное.
7
Ольга уже все знала, но еще не верила ничему. Не хотела верить; потому что об этом сказал ей Гришаев.
И вот - газета.
"НОВОЕ ОТКРЫТИЕ УЧЕНЫХ"
"Луна - не сестра и не дочь - Земли. Луна - падчерица Земли".
"ИССЛЕДОВАНИЯ ГОРОДА ВНУТРИ ЛУНЬ! ПРОДОЛЖАЮТСЯ"
"…таким образом, подтвердилась гипотеза ряда советских и зарубежных ученых о том, что…" "…немедленно направить в район работы Шестой Лунной научной экспедиции три пассажирских и семь Грузовых ракет из резерва Президиума Академии наук для форсирования работ…" "…В связи с ходатайством Академии наук кратеру Б-046-20, где был обнаружен вход в подземный лунный город, присвоить наименование КРАТЕР ОЛЬГА…"
Она все выдержала бы. Но это… Две капли упали на газетный лист. Прямо на кратер ее имени.
"Согласно последней воле доктора ШИПУЛИНА МИХАИЛА МИХАЙЛОВИЧА тело его захоронить на Луне близ кратера Ольга".
По радио скорбно звучал Бетховен. Соната "14 до-диез минор. "Лунная". Его любимая…
НИЧЬИ ДЕТИ
Откуда я? Я родом из детства.
Я пришел из детства, как из страны.
Антуан-де Сент-Экзюпери
1
Сирена.
Ошалело продирая глаза, они сыплются со своих трехъярусных коек, суют ноги в башмаки, на ходу напяливают хаки - одинаковые здоровенные парни, похожие друг на друга пустотой взгляда, тупым равнодушием лиц, одинаково вышколенные и покорные, одинаково стриженные под машинку.
Они стоят в строю. И как монотонный стук барабана - капрал выкрикивает их имена.
- Айз! - кричит капрал, и Айз делает шаг вперед и шаг назад.
- Найс!
- Хэт!
- Кэт!
- Дэй!
- Грей!
- Дэк!
- Стек!
- Дог!
- Виг!
Это каждый день, и так было всегда. Вся жизнь каждого из них - в этом. Что было до этого, никто не помнит. Все, что они помнят, началось с этого.
Их мысли коротки и односложны, как их имена. Их действия доведены до автоматизма. Айз машинально проглатывает у стойки что-то жесткое и безвкусное, что называют бифштекс, и выпивает кружку чего-то теплого, сладковатого, что называют кофе. Айз достаточно умен, он понимает, что кормят их не для того, чтобы доставить удовольствие; пища поддерживает силу, а сила нужна на полосе. Главное в их жизни - полоса.
Капрал выстраивает их лицом в поле. Перед каждым - своя полоса. Десять одинаковых полос. У каждого по ножу и правой руке. Десять коротких сверкающих клинков. Далеко, в конце полосы, так же, лицом в поле, стоят враги. Десять врагов. Для каждого - свой враг.
- Марш! - кричит капрал.
Айз бросается вперед. Все препятствия, которыми до отказа напичкана, полоса, нужно преодолеть за считанные минуты. Перемахнуть забор. Перепрыгнуть через канаву. Переплыть канал, зажав нож в зубах. Вскарабкаться на трехэтажную стену, подтягиваясь на карнизах, скользя и теряя опору Как обезьяна, взметнуться по канату и вместе с ним перелететь через яму. Ползти, ползти, ползти под колючей проволокой, не обращая внимания на шипы, вонзающиеся в спину. Стремглав промчаться по шатающемуся бревну - и ухитриться не потерять равновесия, не упасть. Только бы не упасть!
Все. Вот он наконец враг!
Айз уже понял, что это не настоящий враг, это брезентовое чучело, набитое пенькой; другие еще не поняли; но все равно, быстрее, быстрее кромсать жесткий прорезиненный брезент, резать, рвать ногтями, потрошить тугую пеньку; нет сил - зубами, но скорее, скорее добраться до красного мешочка величиной с кулак; он всегда в левом боку врага, этот желанный мешочек; и тем же путем, преодолевая те же препятствия, - назад, к капралу, быстрее, быстрее!
Они подбегают по одному, усталые, запыхавшиеся, довольные, руки по локоть и лица в красной краске, в правой руке нож, в левой - красный мешочек величиной с кулак, и каждый протягивает свой мешочек капралу - Айз, Найс, Хэт, Кэт, Дэй, Грей, Дэк, Стек, Дог, Биг.
Они толпятся вокруг капрала, в их взглядах появляется заинтересованность, на лицах - нетерпеливое ожидание: сейчас они будут получать жетоны. Тот, кто пришел первым, получит три желтых металлических кружочка, второй - два, третий - один. Остальные не получат ничего.
Они прекрасно умеют считать и знают свою выгоду. Жетон - все в их жизни, и они на все готовы ради жетона. Потому что за пять жетонов автомат в казарме выдает по вечерам стакан жгущей к веселящей жидкости, которую называют виски, а за десять жетонов, спущенных в прорезь двери дома, что ближе к Стене, автомат пропускает в клетушку, где ждет женщина.
Айз пришел третьим. Иной был бы рад, да он и сам радовался бы в другой раз, потому что не так-то просто отличиться среди десятка ребят, имеющих абсолютно равные шансы. Но сегодня он надеялся заработать два жетона - восемь у него уже было; а за девять дверь не открывается, некоторые недоумки попались на этом, теперь знают все; но раз не вышло, значит, не вышло, значит, надо ждать завтрашнего дня и постараться; конечно, лучше всего сначала выпить стакан виски, но для этого нужно десять да еще пять жетонов, целый капитал; столько почти никто не мог накопить, терпения не хватало.
Айз исподлобья глянул на Бига; Биг самый сильный в их десятке, зато самый тупой; Айз ловчее его, хитрее, проворнее. Но сегодня Биг пришел первым и получил три жетона; зачем они ему сегодня, все равно на три жетона ничего не получишь, а в запасе у Бига нет, это точно. Конечно, можно попросить у него один жетон; пока Биг накопит девять, Айз непременно вернет; но об этом и речь заводить не стоит, никто не даст, Айз уже пробовал объяснить им, не поняли, слишком сложно, да он и сам-то едва допетрил…
Они лежали на песке, отдыхали, кто дремал, кто бессмысленно уставился в небо, кто ковырял в носу, когда капрал крикнул:
- Строиться!
Мгновение - и они в строю.
- Сегодня вам будет проверка. Живой враг. Называется - собака. Враг, который кусает зубами. Премии повышены. Первый получает десять жетонов, второй - девять, третий - восемь и так далее. Последний - один жетон. Премии получают все. Ясно?
Это было что-то новое. Десять стриженых голов задумались, шевеля губами; подсчитывали, сколько получит четвертый, шестой, девятый; складывали с тем, что припрятано в специальных кармашках.
Капрал повел их серой улицей куда-то по направлению к Стене, мимо других таких же казарм, других полос, других улиц. Городок был достаточно велик; высокая бетонная Стена то исчезала за серыми прямоугольниками казарм, то вновь появлялась в просвете улицы. Они пришли во двор с десятью совсем особенными полосами. Десять коридоров из проволочной сетки, десять дверей за спиной, а впереди, на цепях, десять откормленных псов - налитые кровью глаза, вздыбленная шерсть, клокочущие, оскаленные клыками пасти.
- Внимание! Марш!
Двадцать врагов устремляются друг на друга; двадцать рычащих глоток; сорок налитых кровью глаз.
Айз хватает своего врага за шею - душить; комок пружинящих мускулов под рукой - вырвался, отскочил, сам нападает; пожалуй, это посложнее, чем брезентовое чучело; надо зажать пасть, капрал говорил, он кусается зубами; что такое - как огнем ожгло руку? - плевать; скорее, скорее, душить, резать, рвать ногтями еще горячее, извивающееся, хрипящее тело, ломать кости, разрывать сухожилия; где же тот мешочек величиной с кулак? - ага, вот он!
- Айз - десять жетонов. Биг…
Сколько получит Биг - не его дело. Он весь в красном, другие тоже; из раны в руке хлещет кровь. Появляется человек в белом халате, его называют доктор, он промывает и перевязывает рану; рана - пустяк, главное, теперь у него десять да еще девять жетонов, целое богатство, еще никогда не было так много.
Вечер. В казарме праздник. На стакан того, что называют виски, есть сегодня у всех. Айз тоже опрокидывает стаканчик, становится тепло, весело, беззаботно, но он помнит главное, что сверлит его мозг давно, он никогда не забывает об этом; не забыть бы об этом и сегодня.
Он отсчитывает десять жетонов и бережно, один за другим, опускает в прорезь двери; дверь открывается. В полутемной клетушке - девушка в короткой юбочке и куртке цвета хаки; у нее длинные льющиеся на плечи волосы; какая радость - эти волосы, нежные, щекочущие, шелковистые, их можно перебирать без конца и вспоминать что-то, чего никогда не было; она совсем молоденькая, моложе Айза, но глаза безразличные.
- Меня зовут Айз, - говорит он неуверенно. - А тебя?
- Шпринг.
- Шпринг, - повторяет он, касаясь ее волос. - Шпринг, весна…
- Скажи, Шпринг, ты не знаешь… никто не знает у вас, в женском корпусе, кто мы? Откуда мы?
Он всегда спрашивает об этом здесь; он задает эти же вопросы парням из других казарм; иные смеются над ним, иные задумываются, и лишь совсем немногие высказывают свои предположения; но при следующей встрече и те, и другие, и третьи смотрят осмысленнее, во взгляде пробивается интерес, и они уже сами спрашивают: "А правда, кто мы? Как ты думаешь, кто мы?" Ответов множество, и все разные; у Айза скопилась уже приличная коллекция крошечных фактов и самых невероятных догадок, он лелеет их, перебирает, классифицирует, хранит как зеницу ока, но настоящего ответа пока нет.
Не будет его и сегодня. Девушку не интересуют высокие материи, ее зеленые глаза наивны и лукавы, а рот смеется - полный белых зубов рот.
- Разве ты потратил свои десять жетонов, чтобы вести со мной умные разговоры?
Не знает! И эта не знает! А говорили, у них, в женских казармах, жизнь вольготнее. Но неужели никто не знает?
Она обнимает его голову, прижимает к груди, нежные волосы щекочут лицо, и ему представляется, что он маленький-маленький, совсем крошечный; как будто бы это называется - младенец; ему кажется - когда-то, давным-давно, это уже было с ним…
- Шпринг…
- Айз…
Ее волосы - теплый душистый дождь; ее руки - порывы ветра; ее глаза - зелень, омытая дождем после долгого зноя.
- Шпринг, весна… Ты никогда не задумывалась, что там, за Стеной?
- Там нет ничего.
- Я знаю одного парня, он залезал починять антенну главного корпуса; он говорит, за Стеной - лужайка, белые домики под красными крышами и синяя-синяя речка, а по ее берегам растут цветы: оранжевые, бирюзовые, сиреневые, желтые, розовые, фиолетовые…
Она недоверчиво улыбается.
- Это сказка, Айз. Мир не может быть таким ярким. Мир серый. А что такое цветы?
- Цветы? Ну, это - это самое прекрасное, что есть на свете. Когда-нибудь я принесу тебе столько цветов, сколько смогу поднять.
- Спасибо. Уже сейчас спасибо. Ты добрый. А ты-то знаешь, кто мы?
- Пока не знаю. Но узнаю обязательно. Пусть ради этого придется опрокинуть Стену!
- Опрокинуть Стену?! Возьми меня с собой - опрокидывать Стену!
Ему пора уходить; она удерживает его робкой, неумелой рукой; ей интересно, впервые в жизни интересно.
- Ты странный, Айз. Никогда таких не встречала. Мне хорошо с тобой. А ты придешь еще?
- Я приду. Но мы не встретимся больше, Шпринг. Здесь никто не может встретиться дважды. На ее лицо набегает тучка, дождем наливаются глаза.
- Я хочу, чтобы ты пришел еще, Айз. Чтобы ты пришел завтра! Чтобы ты не уходил никогда!
Все, отбой.
- Я приду за тобой, обязательно приду! А пока прощай, Шпринг, прощай, весна!
Теплыми дождевыми струями льются ее волосы; ее голос - задохнувшийся порыв ветра:
- Нет, нет, нет, нет, нет…
…Казарма. Пьяный Биг сидит на койке Найса, сразу видно, принял две порции, глаза помутнели.
- Мы - высшая каста! - кричит Биг. - Мы призваны стать владыками мира!
- Знаю, знаю, - бормочет Найс. - Но кто мы? Люди или не люди?
- Мы не просто люди, мы - сверхчеловеки!
Биг - порядочная дубина; крепко же вколотили в его башку эту чушь о сверхчеловеках. Но Айз - и многие другие тоже - не верят капралам, смеются над этой чушью; зато их постоянно мучает вопрос: кто они? А Бига ничего не мучает, Биг все знает.
Как-то доктор, перевязывая Айзу рассаженную о колючую проволоку ногу, спросил:
- Больно?
Айз пожал плечами; он не понимал, что такое больно; они все не знали боли.
- Бедные роботы, - пробормотал доктор, и шрам, рассекший его лицо от уха к подбородку, болезненно перекосился.
- Доктор, - осмелился Айз, - что называют роботом?
- Робот - это живая машина. Автомат, который может думать, но ничего не чувствует, - неохотно ответил доктор.
- А мы?
- Но, но! - озираясь, прикрикнул доктор. - Ты стал слишком много рассуждать! Разве забыл? Вы - сверхчеловеки, призванные стать владыками мира.
Кто же они? Если действительно только машины, тогда почему он так тоскует по правде? Почему эти проклятые вопросы не дают ему жить? И почему, расставаясь, кричала Шпринг: "Нет, нет, нет"? Может, их скупили младенцами у бедных родителей? Но тогда почему они так похожи друг на друга? И почему никто из них не помнит детства? Может, у них специально каким-то образом убили память? Отняли прошлое? Так кто же они, черт возьми?!
- Мы - нация господ! - пьяно орал Биг. - Мы - цвет мира!
Айз дал ему разок по шее.
- Заткнись, господин мира. Мы просто механические люди. Мы ничем не отличаемся от автомата для выдачи виски. Только он лучше нас, его работа - веселить людей, а наша работа - убивать.
Биг заморгал белесыми ресницами. Длинный Стек иронически хмыкнул. А Найс захныкал:
- Мы сироты. Мы бедные сироты. У нас нет мамы и папы. Мы ничьи дети…
По лицу Найса катились слезы.
"Роботы не стали бы плакать, - отметил Айз. - Роботы лишены чувств. Значит, мы все-таки не роботы. Но кто мы? Кто мы?!" Он быстро уснул. Всю ночь мерещилась ему Шпринг, ее шелковистые волосы, ее ласковые руки. Она плакала у него на плече и шептала:
- Мы - ничьи дети… Ничьи дети… Но как же так - разве могут быть ничьи дети?
Он гладил ее волосы, и успокаивал, и уговаривал, но она все плакала. И тогда они вдвоем полезли на антенну главного корпуса - он хотел показать ей, что такое цветы. Они уже залезли высоко, очень высоко, еще чуть - и она увидит, как ярок мир за Стеной…
Сирена.
Ошалело продирая глаза, они сыплются со своих коек - Айз, Найс, Хэт, Кэт, Дэй, Грей, Дэк, Стек, Дог, Биг.
2
Заместитель военного министра Тхор, дымя сигаретой, вольготно полулежал в кресле.
Показываться здесь в форме не годилось, поэтому он приехал в штатском. Тхор был одет изысканно, но с той нарочитой непринужденностью, даже небрежностью, которая отличает художников и киноактеров, однако никак не генералов. Он выглядел джентльменом, джентльменом с головы до пят, и сам чувствовал это. И в то же время понимал, что старик Климмер видит его насквозь и посмеивается в душе над наивным генеральским маскарадом. За долгие годы работы в штабах армии Тхор уверовал не столько в собственную проницательность, сколько в проницательность других; разве смог бы он подняться так высоко без почтительной веры в человека?
- Это успех, доктор Климмер, колоссальный успех! То, что достигнуто здесь, на полигоне, прямо-таки грандиозно! Я, признаться, не ожидал, что эксперимент уже подходит к концу.
- Мы предпочитаем называть это не полигоном, а Городком, - улыбнулся Климмер своей мягкой улыбкой.
- Пожалуй, вы правы, хотя суть дела от этого не меняется. Пусть будет Городок. Для меня же все равно ваш Городок - полигон из полигонов. Для меня все, во что вкладывает средства министерство, является полигоном. Такова логика военных, дорогой доктор. И мы вправе рассчитывать на дивиденды…
- Смею вам напомнить, господин Тхор, Городок существует не только на ваши средства. Часть вкладов принадлежит частным лицам, мне в том числе.
- Знаю, знаю. И тем не менее. Ну что вам стоит, я прошу так немного: всего-то пять сотен ваших парней. Поверьте, доктор, без крайней надобности…
- Вы разрушаете научный эксперимент, - вежливо прервал его Климмер. - Пока это невозможно. Мои ребята еще не готовы для практической деятельности.
- Ого-го! - расхохотался Тхор. - Будто я не видел, как они распотрошили у меня на глазах откормленных цепных овчарок! Неужели вы думаете, что с повстанцами, засевшими в болотах… Бросьте, доктор Климмер! К тому же, когда министерство убедится в незаменимости ваших "стриженых", вас же буквально золотом засыплют. Вас и ваш полигон. То есть, я хочу сказать, Городок.
Услышав "полигон", Климмер поморщился, точно на лицо его села муха; но вот муха улетела, и он снова стал тем же, чем был в начале разговора, - благообразным старичком, седеньким, чистеньким, пухленьким, с румяными щечками и кротким взглядом. Если бы Тхор не знал, что Климмер действительно большой ученый, он принял бы его за этакого семейного патриарха, счастливого отца нескольких дебелых дочек и восторженного дедушку, единственное хобби которого - сажать на горшок любимых внучат.