Неподвижное войско стояло в полном порядке, все смотрели налево. Воины держали в руках поводья, на луках их сёдел восседали соколы. Отряд воинов ждёт приказа.
Спутник девушки миновал этих древних солдат, как будто не замечая их. Вернее так, словно они не имеют значения. И направился в том направлении, куда они все смотрели.
Там над двумя широкими ступенями зиял провал огромной двери, как пасть чудовища, готовая проглотить их. Фальконер сделал шаг вверх, второй… Он знал, что находится за дверью: там прошлое фальконеров, а не народа салкаров. Но Танри не могла оставаться позади. Проходя по двору, она разглядывала лица воинов. Каждый в руке держал шлем, словно они нарочно открыли лица, чего обычно не делают. Она заметила, что все они чем-то отличаются друг от друга, хотя явно принадлежат к одному народу. Картина наверняка была сделана с натуры.
Входя в дверь, Танри снова услышала смешанный крик человека и птицы. Ну, они по крайней мере целы, хотя ощущение затаившегося здесь зла усилилось.
За дверью царил полумрак. Танри стояла в конце большого зала, тянувшегося направо и налево. Зал не был пуст. В нём находилось множество статуй, и среди них статуи в пышных платьях и с высокими причёсками. Женщины! Женщины в горной крепости? Она принялась внимательно разглядывать ближайших, чтобы убедиться в этом.
Время, причинившее явные повреждения воинам во дворе, этих статуй совсем не коснулось. На плечах фигур - в натуральный рост - покоился толстый слой пыли, но это всё. Лица застыли неподвижно. Но их выражение! Коварство, хитрость, алчный… голод? Глаза у всех смотрели прямо вперёд. И неужели в них горит какая-то искра знания?
Танри отбросила игру воображения. Они не живы. Но их лица - она посмотрела на второе, на третье - во всех читалось злорадство, вожделение, ощущение голода, который скоро будет утолён; а вот лица мужчин пусты, лишены эмоций, как будто вовсе не изображают жизнь.
Фальконер уже добрался до противоположного конца зала. Теперь он молчал, обратившись лицом к помосту с четырьмя фигурами. Они сто ли не торжественно, как все остальные, а словно застыли в момент бешеной схватки. Смертоносной схватки, заключила Танри, подойдя ближе. Из-под ног её поднимались облачка пыли.
На троне-кресле сидел, вернее, полулежал мужчина.
Голова его упала вперёд, обе руки сжимали рукоять кинжала, всаженного в область сердца. Второй, более молодой мужчина делал выпад мечом, нацелившись в женщину, на лице которой было написано смешанное выражение гнева и ненависти. Танри вздрогнула.
Четвёртая фигура стояла несколько в стороне, и на лице её не было выражения страха. У этой женщины платье было простое, гораздо скромнее, чем на первой, без драгоценностей на руках, груди или на горле. Волосы свободно падали на плечи, каскадом спускаясь вниз, чуть не до пола.
Несмотря на полутьму, волосы её как-то странно поблескивали. Как, впрочем, и глаза - тёмно-красные, нечеловеческие, понимающие, возбуждённые, жестокие - живые!
Танри обнаружила, что не может оторваться от этих глаз.
Возможно, она закричала или как-то иначе отреагировала на принуждение. Оно, как змея, как слизняк, заползало ей в сознание, прочно привязывая к этой женщине.
- Дьяволица! - фальконер плюнул, и капля слюны упала на грудь рыжеволосой женщины. Танри почти ожидала, что женщина сейчас повернётся к разгневанному воину. Но её крик ослабил чары. И Танри смогла отвести взгляд.
Фальконер развернулся, схватил здоровой рукой меч, который держал молодой человек, и бессильно дёрнул. Что-то странно зашевелилось, словно весь зал был изображён на развеваемом ветром знамени.
"Убей!"
Танри покачнулась под силой этого мысленного приказа. Она должна убить того, кто смеет угрожать ей, Йонкаре, Открывательнице Врат, Госпоже Теней.
Гнев охватил её. В гневе двинулась она вперёд, зная, что должна сделать с мужчиной, осмелившимся бросить вызов. Она - рука Йонкары, орудие её силы.
Но в глубине существа Танри зашевелилось что-то другое, и его никак не удавалось подавить.
"Я оружие… Я должна служить… Я…"
"Я Танри! - вскричала другая часть её. - Это не мой спор. Я салкарка, я живу в море, у меня другая кровь и другое племя!"
Она замигала, и шевеление на мгновение прервалось, зрение прояснилось. Фальконер по-прежнему пытался выхватить оружие.
"Пора! - снова волна принуждения ударила в девушку, добираясь высоко, до самого сердца, как волна на берегу.
- Убивай! Кровь… дай мне кровь, чтобы я смогла ожить. Мы женщины. Нет, ты будешь больше, чем женщина, когда прольётся кровь и откроет мне дверь. Убей! Ударь в спину! Или ещё лучше - перережь горло. Он всего лишь мужчина! Он враг - убей!"
Танри покачнулась, тело её словно попало в мощное течение. Без участия воли поднялась её рука, держа кинжал наготове, расстояние между нею и фальконером сократилось. Она легко может сделать это, и кровь поистине потечёт. Йонкара освободится от пут, наложенных на нее глупцами.
"Бей!"
Танри видела, как двинулась её рука. Но тут та, другая её часть вспыхнула в героическом усилии.
"Я Танри! - слабый крик против могучих чар. - Салкар ни перед кем не склоняется!"
Фальконер повернулся, внимательно посмотрел на неё. В глазах его не было страха, только холодная ненависть. Птица у него на плече расправила крылья, закричала. Танри не была уверена: ей показалось, что красный вихрь привязывает птицу к плечу человека, не даёт взлететь.
- Дьяволица! - воин бросился на девушку. Оставив попытки завладеть мечом, он поднял руку, чтобы ударить Танри по лицу. В воздухе взвился красный туман, окутал запястье поднятой руки, и хотя фальконер яростно задёргался, рука его оказалась в плену.
"Бей быстрее!" - принуждение давило со страшной силой.
"Я не убиваю!" - палец за пальцем Танри заставляла свою руку раскрыться. Кинжал, выпав, зазвенел на каменном полу.
"Дура!" - сила вызывала в голове яростную боль. Танри закричала и пошатнулась. Её вытянутая рука упала на тот самый меч, который пытался вырвать у статуи фальконер. Меч повернулся и высвободился быстро и легко.
"Убей!"
Девушку заполнил поток ненависти и силы. Тело кололо, вспыхнул жар, как факел, который окунули в масло.
"Убей!"
Она не могла справиться с каменным мечом. Обе руки сомкнулись на холодной рукояти. Танри подняла меч. Мужчина перед ней даже не пошевельнулся, пытаясь уклониться. Живы были только его глаза - полные не страха, а только ненависти, такой же горячей, как та, что заполняет её.
Сражаться… она должна сражаться, как с волнами бурного моря. Она - Танри - салкар, она не орудие какого-то зла, давно ушедшего в Среднюю Тьму.
"Убей!"
Огромными усилиями она заставила своё тело двигаться, боролась с волей, которая пока ещё не смогла её победить. Меч упал.
Камень ударился о камень - правда ли это? Снова воздух дрогнул, заколебался; жизнь одолела древнюю смерть, но только на мгновение, промежуток между двумя ударами сердца. Меч ударился о Йонкару.
Донёсся затихающий крик:
"Дура!.."
Никакой рукояти меча в руке, только пыль меж пальцами. И ни искры жизни в красных глазах женщины-статуи. На том месте, где меч ударился в изваяние, - на плече, появились трещины. Фигура на глазах раскрошилась и рухнула. И все остальные тоже ломались, превращаясь в пыль, от которой Танри раскашлялась и закрыла глаза руками.
Зло ушло. Холодное помещение опустело, больше в нём ничего не ждёт. Рука схватила девушку за плечо, рванула к выходу.
- Наружу! - голос человеческий. - Наружу, Салзатар рушится!
Танри покорно позволила увести себя, вытирая по дороге горевшие от пыли глаза. Слышался треск, грохот. Поблизости свалился большой каменный блок, девушка съёжилась от страха. Они бежали, уклоняясь, увёртываясь. И наконец, всё ещё кашляя, со слезами, текущими из глаз, с лицами в серой пыли, оказались под открытым небом.
Их подхватил свежий ветер с запахом моря. Танри скорчилась на прошлогодней траве, сквозь которую уже начали пробиваться свежие весенние побеги. Рядом, так что плечи их соприкасались, сидел фальконер. Птица его исчезла.
Они сидели на небольшом холме. Танри не помнила, как они сюда поднялись. Внизу, между ними и морем, лежали груды разбитых камней. Невозможно было определить, где находились стены или проходы. Спутник девушки повернул голову и посмотрел ей прямо в лицо. В глазах его стояло огромное удивление.
- Всё ушло! Проклятие ушло. Она наконец побеждена. Но ты же женщина, а Йонкара всегда действовала через женщин, в этом была её сила и наша погибель. Она держала в своих руках всех женщин. Зная это, мы и создали свою защиту. Мы не могли верить ни одной женщине, потому что они готовы были открыть страшные двери Йонкары. Почему же ты не убила меня? Моя кровь освободила бы её, а она поделилась бы с тобой властью, как поступала всегда.
- Она не будет мною командовать! - с каждым вдохом уверенность возвращалась к Танри. - Я салкарка, а не одна из ваших женщин. Так эта Йонкара - из-за неё вы ненавидите всех женщин?
- Может быть. Она правила нами. И проклятие её держало нас в её власти, пока не умер Лангвард. Как ты видела, он погиб от рук своей королевы, но его смерть частично освободила нас. Он долго искал возможности заключить дух Йонкары. И отчасти ему это удалось. И тогда мы бежали, как говорят легенды, и больше не допускали женщин в свои крепости.
Он потёр руками лицо, стирая пыль исчезнувшего Салзатара.
- Это древняя земля. Я думаю, сейчас в ней никто не живёт. Мы можем остаться здесь - если только тебя не станут разыскивать твои родичи. Иначе на нас падёт тень другого проклятия.
Танри пожала плечами.
- Я салкарка, но не осталось никого, кто назвал бы меня сестрой по клану. Я работала на "Диком борове" без родственных связей. Никто не станет искать меня, - девушка встала, положила руки на бёдра и отвернулась от моря.
- Фальконер, если на нас ляжет проклятие, придётся жить с ним. Но пока человек живёт, его может ожидать в будущем разное: и хорошее, и плохое. Надо только смотреть в лицо тому, что придёт.
С неба до них донёсся протяжный крик. Тучи разошлись, и в слабом солнечном свете показался сокол. Танри откинула голову, следя за ним.
- Земля твоя, а море моё. Что скажешь, фальконер?
- Он тоже встал.
- Меня зовут Ривери. И в твоих словах есть смысл. Проклятиям пора уйти в тень, а мы пойдём в свете и увидим, что лежит впереди.
Плечом к плечу они спустились с холма, сокол парил у них над головами.
Наследство из трясины Сорн
У западной стены Клавенпорта, на берегу моря Осенних Туманов… - но вы же не хотите, люди добрые, чтобы я начинал свой рассказ в манере бардов? Хорошо, да у меня и арфы нет, чтобы сыграть по-настоящему. Да и рассказ этот не для лордов в их залах. Хотя начинается всё и вправду в Клавенпорте.
И начинается с некоего Хигбольда. Случилось всё это сразу после войны Вторжения, в такие времена маленькие люди, если у них острый ум, могут возвыситься в мире - и быстро, если повезёт. На языке бардов это означает просто, что эти люди знают, когда воспользоваться ножом, когда дать ложную клятву, а когда протянуть руки к тому, что не принадлежит им по праву.
Вначале Хигбольд заставил крыс бегать по своему свистку, а потом и собак - по горну. И наконец никто уже не вспоминал (ну, разве что тайком, прикрывая рот рукой и оглядываясь), с чего он начинал. Поселился он у ворот крепости Клавенпорт, принял команду над вратами и женился на женщине благородного рода (одной из тех, у кого весь род погиб в войнах; эти женщины с радостью шли к тем, кто предлагал крышу над головой, мясо на тарелке и мёд в чаше). Жена Хигбольда была подобна всем своим сёстрам.
Однако она не забыла жестоких испытаний перед выходом замуж. Может быть, поэтому противостояла даже самому Хигбольду, оказывая милость нищим, переходившим от двери к двери.
Среди них был и Калеб. Одноглазый, он ходил накренившись и, стоило пойти быстрее, падал. Никто не мог сказать, сколько ему лет; калека стареет быстро.
Может быть, леди Исбель знала его в прошлом, но если это и так, то она никогда не говорила об этом. Как бы то ни было, он остался в доме и работал в маленьком ограждённом стенами саду. Говорят, он обладал властью над всем растущим, травы у него всегда вырастали высокие и ароматные, цветы роскошно распускались под его заботой.
Хигбольда же в саду ничего не интересовало. Только изредка он встречался там с кем-нибудь, чтобы поговорить на открытом месте и подальше от стен, которые, как известно, часто имеют уши. Честолюбие Хигбольда не удовлетворилось вратами Клавенпорта. Нет, честолюбие такого человека никогда не перестаёт расти. Но показывая кулак или обнажённый меч, можно дойти только до определённого положения. После этого нужно добиваться своих целей более тонко, действуя на сознание людей, а не порабощая их тела. Хигбольд хорошо это усвоил.
Так никогда и не стало известно, что было сказано и сделано в саду в одну ночь начала лета. Но нашёлся свидетель, о котором Хигбольд узнал слишком поздно. Слуги всегда сплетничают о господах; говорили, что Калеб побывал у леди Исбель и поговорил с нею наедине. Потом взял небольшой дорожный мешок со своим имуществом и ушёл - не только из привратницкой крепости, но вообще из Клавенпорта, по большой дороге ушёл на запад.
К тому времени вблизи порта всё уже было починено, восстановлено, и следы войны Вторжения больше не резали глаз. Но Калеб недолго шёл по дороге. Он был благоразумный человек и знал, что на дорогах, по которым можно быстро ходить, можно быстрее и отыскать ушедшего.
Идти напрямик было тяжело, и вдвойне тяжело для его искалеченного тела. Тем не менее Калеб добрался до края топи Сорн. A-а, я вижу, как вы качаете головами и строите гримасы при этом названии! Справедливо, добрые люди, справедливо! Все мы знаем, что это район Верхнего Халлака, принадлежащий Прежним, и человек с умом в своём крепком черепе туда ни за что не сунется.
Но Калеб обнаружил, что не он первым углубился в топь. Это были гуртовщики, перегонявшие одичавший скот (разбежавшийся во время войны) на рынок. Что-то вспугнуло животных и обратило стадо в бегство. И вот пастухи, сходя с ума от мысли, что могут потерять плату за свою тяжёлую работу, вслед за животными углубились в болота.
Однако там они наткнулись на нечто совершенно другое. Нет, я не буду описывать, кого они выгнали из логова. Вы знаете, в таких болотах обитает множество таинственных существ. Достаточно сказать, что у этого была наружность женщины, и этого хватило, чтобы возбудить похоть гуртовщиков, которые уже давно никому не задирали юбок. И вот, загнав существо в тупик, они вознамерились с ним позабавиться.
Надо сказать, что Калеб не ушёл из Клавенпорта невооружённым. Несмотря на искалеченное тело, он мастерски владел самострелом. И снова это доказал. Дважды выстрелил он, и люди завыли, как звери - или хуже зверей, учитывая, что они делали: звери так со своими самками не поступают.
Калеб крикнул, словно вёл с собой отряд воинов. Пастухи разбежались. А он спустился к той, кого они оставили.
Никто не знает, что произошло потом, потому что Калеб никому не рассказывал. Спустя некоторое время он ушёл один, с побледневшим лицом, а привыкшие к тяжёлой работе руки дрожали.
Он не пошёл в болота, но двинулся, словно без всякой цели, по его краю. Две ночи он провёл под открытым небом. Что он делал, с кем говорил, откуда приходили его собеседники - кто может сказать? На утро третьего дня он повернулся спиной к топи Сорн и направился назад, к дороге.
Странно, но теперь хромота в его походке стала не так заметна, и с каждым шагом его согбенное тело распрямлялось. К вечеру четвёртого дня он шагал как обычный человек, правда, уставший и стёрший ноги. И тогда он вышел к развалинам постоялого двора "На Перекрёстке".
Когда-то это было процветающее заведение. Много серебра тратилось за его столами и переходило в руки хозяина и его семьи. Гостиница была построена там, где встречаются две дороги: одна с севера, другая с юга - и уходят к Клавенпорту. Но дни расцвета этого постоялого двора миновали ещё до битвы у Ущелья Сокола. Уже пять лет обгоревшие останки дома лежали памятником ужасам войны, и путника здесь не поджидал отдых.
Калеб постоял, глядя На это печальное зрелище, и…
Хотите верьте, хотите нет, добрые люди, но неожиданно обгоревшие развалины исчезли. А на их месте выросла гостиница. Калеб, не проявляя никакого удивления, пересёк дорогу и вошёл в ворота. Вошёл как хозяин, и как хозяина его приветствовали работавшие во дворе.
По западным дорогам тогда странствовало много путников, потому что наступил торговый сезон в Клавенпорте. И вскоре новость о восстановленной гостинице достигла города. Многие не хотели верить, некоторые даже сами поехали, чтобы убедиться лично.
И обнаружили, что постоялый двор точно такой же, как и раньше. Правда, те, кто бывал здесь до войны, находили небольшие отличия. Но когда их просили назвать эти отличия, они терялись. Однако все сходились на том, что хозяин постоялого двора - Калеб, и что он изрядно изменился с приходом процветания. Ибо дело его пошлине процветало.
Хигбольд услышал эти рассказы. Он не нахмурился, но потёр указательным пальцем под толстой нижней губой - такова была его привычка, когда он глубоко над чем-то задумывался. Потом позвал к себе аппетитное щегольское существо в юбках. Эта девица давно служила Хигбольду, чем могла. Всем было хорошо известно, что хотя Хигбольд когда-то женился на леди и постарался закрепить их союз, однако потом он никогда не показывался в её спальне и получал удовольствия в других местах. Но не под своей крышей.
Он поговорил наедине с Эльфрой и дал ей в руки листок пергамента. Потом на людях отругал её и грубо выгнал, выбросил на улицу, не дав ничего, кроме плаща на плечах. И она с плачем отправилась в путь по западной дороге.
Со временем она дошла до гостиницы "На перекрёстке". Путь был нелёгким, она старалась идти незаметно и выглядела, как нищая, одна из тех многочисленных попрошаек, что толпятся в городе у дверей торговцев. Но она отдала Калебу листок, на котором была запись, сделанная как будто почерком леди. Калеб приютил девушку и сделал разносчицей в закусочной. Она работала хорошо, и работа девушке нравилась, вполне соответствуя её характеру.
Так день проходил за днём. Прошло лето, наступила осень. И вот наконец Ледяной Дракон дохнул на землю. Именно тогда Эльфра с проезжим торговцем сбежала назад в Клавенпорт. Калеб, услышав об этом, пожал плечами и сказал, что она имеет право делать выбор.
Но Эльфра оставалась с торговцем только до городских ворот. Оттуда она отправилась прямо в палаты Хигбольда. Вначале, пока он слушал, с лица его не сходило какое-то неприятное выражение. Но девушка не вняла предупреждению, уверенная, что это просто из-за необычности её рассказа. И чтобы доказать свою правдивость, протянула руку к столу.
На большом пальце её было надето кольцо (такое большое, что соскакивало с других пальцев женщины) с крупным зелёным камнем, покрытом сетью красноватых прожилок, словно кровеносными сосудами. Держа кольцо перед Хигбольдом, Эльфра произнесла своё пожелание.
На столе появилось жемчужное ожерелье. За такое ожерелье в дни войны можно было выкупить целый город. Хигбольд затаил дыхание, лицо его потемнело, глаза он полуприкрыл веками.