Она видела его необычайно ярко, реально… очень редко у нее в медитациях были моменты таких видений - а тут видения вставали, стоило лишь закрыть глаза. Джейн могла по желанию вспомнить все подробности любого разговора с Алексеем… она снова стояла, почти уткнувшись носом в его острое высокое плечо, он закрывал ее от толпы националистов, и она видела обугленную дырку в синем полотне, и даже запах ощущала - кровью пахло, гарью, жженной тканью. Она помнила прохладу вечернего воздуха, и шуршание шин вдалеке по асфальту.
Она снова видела его на Аничковом мосту, смотрящим в темную воду Фонтанки, и как ветер шевелит короткие русые волосы…
Она видела его в церкви, бережно подносящим руку ко лбу, к груди и к плечам крест-накрест. Прикладывающимся к иконе… Она видела его стоящим с Леной, и так весело, спокойно говорящим с ней… будто Лена - его сестра. Так не говорят с любимой женщиной… с женой, после долгих лет совместной жизни - еще может быть.
И все эти видения не давали ей жить нормальной жизнью. Алексей - было написано повсюду золотыми буквами. Она не была в спортклубе уже очень давно, она забросила статью, забросила чтение, вообще ничего не делала. Она и медитировать не могла - вместо этого роем налетали все те же видения. Но и пойти к психологу она не могла… словно что-то удерживало ее от этого. Так, наверное, сходят с ума, подумала Джейн. Человек считает себя здоровым, не решается пойти к врачу… не решается даже сказать себе, что у него не все в порядке.
Но я действительно не могу пойти к психологу! Что я скажу - вылечите меня от любви?
Джейн лежала в своей просторной гостиной, на маленьком белом диване, и абстракция Вагуччи смотрела на нее со стены желтым таинственным глазом. Она больше не боролась с собой… она закрыла глаза.
Они уже второй раз были в Русском музее, а потом Алексей повез ее еще куда-то… она даже не спрашивала - куда. Ей было так плохо, когда она сидела рядом с ним, в машине… правда, она могла без помех смотреть на его руку, лежащую на рычаге передач, сильную костистую бледную кисть пилота. Но ей тогда впервые показалось… нет, не показалось, она четко поняла это - Алексей ездит с ней потому, что выполняет какую-то неведомую взятую на себя обязанность. Он не ради нее ездит, и уж тем более - не потому, что ему приятно общение с ней. Он это делает просто потому, что видит в этом какой-то свой долг. Он очень старается это не показать, но тем не менее…
Они приехали к Пискаревскому развлекательному комплексу - казино, игровой зал, голографический зал, танцевальный… Джейн вышла из машины, немного недоумевая. Веселый городок гремел музыкой… все здания были выполнены в форме сказочных маленьких замков с башенками и балкончиками, между ними - дорожки, скамеечки, цветы. Сейчас народу здесь было немного.
- Извините, Джейн, - сказал Алексей глухо, глядя себе под ноги, - Я колебался, не знал, везти ли вас сюда… но батюшка благословил привезти.
- Вы хотите мне что-то показать здесь? - недоуменно спросила Джейн, - Если вы про этот комплекс - я тоже не в восторге… но его не ликеиды строили. Вы знаете, что ликеиды не производят массовой культуры… Да, конечно, очень жаль, что культурный уровень населения так низок, и власти, вместо того, чтобы поднимать его, предлагают людям лишь хлеб и зрелища.
Они шагали по дорожке между зданиями комплекса. Какой-то абориген вывалился из дверей казино, постоял немного на ногах, пошатываясь… взгляд его казался совершенно бессмысленным.
Вот человек, подумала Джейн. Человек - венец природы, самое совершенное творение Божье! Бессмертный дух…
- Я не об этом, Джейн. Я другое хотел вам показать, - ответил Алексей.
Они свернули с дорожки и пошли прямо по газону, за здания…
- Помните, мы говорили сегодня о воинах… вы сказали, что ликеиды - это подлинные воины?
- Да, помню.
- У меня здесь в детстве было сильное переживание… вот сюда, пожалуйста. Видите?
Пожухлая осенняя трава едва прикрывала три пологих длинных холма, расположенных в ряд.
- Что это… могилы? - сообразила Джейн.
- Здесь раньше было кладбище, - пояснил Алексей, - Давно уже, лет сто-сто пятьдесят назад… потом его снесли. Построили вот это…
Джейн сочувственно посмотрела на него.
- Но что поделаешь… кладбища нигде не сохраняются навечно. Иначе всю поверхность земли пришлось бы сделать кладбищем. Везде их засыпают и строят на них что-то новое.
- Джейн, понимаете… это было не просто кладбище. Здесь хоронили в войну… была такая Вторая Мировая война, знаете? Давно уже. Сейчас никому это не интересно, что там было двести лет назад.
- Ну, Алексей… я же все-таки интересовалась историей России. Конечно, мне интересно. Так это было военное кладбище?
- Да, то есть гражданское, но… потом здесь построили музей… мемориал. Вы знаете, Петербург - он тогда по-другому назывался - был осажден. Еды в городе практически не оставалось. И они здесь умирали… все. Вот здесь - братские могилы. Мертвых сюда привозили и зимой складывали штабелями… а потом выкапывали огромные ямы и хоронили всех вместе. Вы не знаете, как умирают от голода, и я не знаю. Мы этого даже на экране не видели. Но воображение есть, хоть приблизительно мы можем себе представить - не смерть, конечно, а хотя бы приближение к ней. Я когда это понял… представил… понимаете - все. Вовсе не воины. Высокодуховные люди и низкодуховные… образованные и тупые. Алкоголики и труженики. Герои, воины - и обычные трусоватые люди… дети. Старики. Совершенно неприятные на вид, с отвратительным характером, с кучей всяких проблем. Они все умирали здесь. Они лежат здесь, под землей, сваленные в одну кучу. А город не сдали. Даже не все они готовы были к такому героизму, кто-то предпочел бы сдать город, и это тоже можно понять, особенно матерей в такой ситуации. Кто-то был героем против своей воли - он просто оказался в такой ситуации, когда город не сдавали. Но какая разница, что думал каждый из них… то есть разница есть - большинство из них все-таки не хотело сдавать город, и потому он держался. Но даже не это существенно, а то, что они все умирали здесь. И они остановили врага, а враг был страшный… И когда до меня это дошло, я вдруг понял, что это все равно, какой человек - ликеид или нет… Что все мы люди, все принадлежим к человеческому роду. Все мы подвластны смерти. И смерти все равно, как ты умираешь - гордо и красиво, или же со стонами и страхом. Не-ликеиды умирают точно так же, как и мы… Я не скажу, что во мне тогда многое изменилось, но я запомнил это впечатление…
Алексей перевел дух. Джейн пожала плечами…
- Мне трудно понять то, о чем вы говорите… И в этом осажденном городе наверняка были и негодяи, и воры, живущие за счет других… И потом - ну а что это меняет? Да, все люди умирают. Что, это значит, что не надо расти духовно и работать над собой?
И тогда она увидела, что лицо Алексея снова перестало быть живым. На миг, на короткий миг он раскрылся… и она погасила эту искру. Глаза его как-то потухли, лицо стало каменным.
- Ну вот… собственно, это все, что я хотел вам показать.
И на мгновение новый огонь вспыхнул в глазах - яростный, еще незнакомый…
- Но могли они построить здесь ну хоть что-нибудь другое? Не это? - Алексей ткнул пальцем в пестрые здания комплекса.
- Да, это, конечно, кощунство, - согласилась Джейн, - Но ведь это построили не ликеиды? Это русские сами построили?
- Да… идемте, - до машины Алексей уже больше не проронил ни слова.
Мелодичный звон вырвал Джейн из грезы. Она села, нажала на пульте включение ВН. Беатрис сидела у себя на кухне, оседлав табуретку и держа в руках нож и яблоко.
- Привет, красавица!
- Привет, - тихо ответила Джейн.
- Слушай, мне совершенно не нравится, как ты в последнее время выглядишь… Давай я зайду за тобой, и мы побегаем немного?
- Давай, - подумав, согласилась Джейн.
- Через полчасика?
- Хорошо…
Джейн выключила ВН. Пошла в спальню, открыла ящик со спортивной формой. Надела светло-синее кампо. На улице уже практически зима, но для бега кампо достаточно… В рассеянности уронила руки, села на край кровати. Встала, подошла к окну, стала глядеть на серое небо в сплетении оголенных ветвей… последние листья нелепо топорщились на ветру. Уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей… А мама Алексея, похоже, питает какие-то надежды. Интересно, как она отнеслась к тому, что Алексей перестал быть ликеидом. Женщина явно с честолюбием…
Новый звонок вырвал Джейн из сумеречного состояния. Она стремительно вышла в гостиную.
На экране появилось незнакомое лицо… похожее на кого-то, но незнакомое. Молодая девушка, русская и не-ликеида на вид, пухлое, немного нервное лицо, карие добрые глаза.
- Здравствуйте, - сказала она робко, - Вы Джейн Уилсон?
- Здравствуйте, - в тон ей ответила Джейн, - Да, это я… А вы?
- Меня зовут Рита Ладонкина… вы меня не знаете, - пролепетала девушка. Обстановка за ее плечами расплывалась - похоже на какую-то обычную русскую квартиру. Рита замолчала и наконец сказала, будто решившись.
- Я сестра Лены Ладонкиной, невесты Алексея Старцева.
Джейн словно вырвало из оцепенения - имя Алексея всегда производило такое волшебное действие. Она собралась, внимание все сконцентрировалось на фигурке Риты в глуби экрана.
- Вы извините, - начала девушка. На лице ее отражалась сложная внутренняя борьба, - Я вас не такой представляла, - вдруг вырвалось у нее.
- А какой? - улыбнулась Джейн.
- Не знаю… я видела вас издали, у церкви. И по тому, что рассказывала Лена… понимаете, мы все за нее очень боимся.
- Бояться никогда не нужно, - сказала Джейн уверенно. И тут же подумала, что пять минут назад была точно такой же, как эта Рита… слабой, испуганной, ничего не знающей и не понимающей, подвластной любому повороту жизни. Но такой она может быть наедине с собой… ну еще с мамой или Беатрис. С кем-то старшим и опытным… А с не-ликеидом - как там говорила Беатрис - улыбку на лицо, флаг в руки и вперед.
- Чего, собственно, вы боитесь? - спросила Беатрис. Рита задумалась.
- Вы знаете… Лена - она такая… Она совсем ничего не понимает. Она очень любит Алексея, вы себе не представляете, как любит. Она уже давно его любит, но почти никому об этом не говорила… и вот тут - такое счастье. Но понимаете, он же был ликеидом… и вы - ликеида. Конечно, он может вас полюбить, оставить Лену… Но ведь так же нельзя… они помолвлены. Скоро свадьба. Это некрасиво… А для Лены это будет все… я знаю, она не сможет больше никого полюбить. Ее жизнь будет кончена. Конечно, если у вас это очень серьезно… не знаю. Но вы поймите… вы ликеида, у вас и так жизнь совсем другая. А у Лены ничего нет, кроме этой любви. Зачем вы отбираете у нее?
Джейн выслушала эту тираду, нахмурив брови. Она не испытывала ни стыда, ни раскаяния, ни неловкости… ребенок подошел к ней и высказал свою детскую обидку.
- А почему же Лена не позвонит мне сама? - спросила она. Рита помотала головой.
- Вы думаете, что она подговорила меня… она ничего не знает, и очень расстроится, если узнает. Мы с ней даже не говорим о том, что Алексей может ее оставить. И ей это даже в голову не приходит. Мы между собой… мы ведь все видим. И она рассказывает… она, понимаете, такая беззащитная, ее легко обмануть. Она сама вас приглашала, и знает о том, что Алексей с вами ездит, и ей это вовсе не кажется опасно… она полностью верит в Алексея. Полностью, понимаете? Поэтому это будет страшно, если он ее оставит… Я боюсь за нее, просто боюсь.
Джейн подумала немного.
- Видите ли, Рита… у меня нет намерения соблазнить Алексея. Я общаюсь с ним просто как с другом. Вы можете быть спокойны на этот счет. Но вообще-то, вы знаете… ведь Алексей - не вещь, он свободный человек, и он сам должен решать такие вопросы. Я понимаю, что вы беспокоитесь за судьбу сестры… Но есть еще и судьба Алексея, и он сам должен ее строить, без вашего и моего участия. Давайте предоставим решать ему самому, хорошо?
С ней вдруг произошло странное раздвоение. Она говорила эти слова, и в то же время слышала себя как бы со стороны… Свой уверенный, спокойный, жизнерадостный тон - и этот тон был ей невероятно противен. Именно тот тон, которым говорят психологи в консультациях… Тон учителя, человека, знающего, как жить, поучающего других… Но откуда она знает, как жить?
Ее не научили жить - по большому счету не научили. Да и можно ли этому научить? Все равно где-то в глубине души останется вот этот мокрый, плачущий комок - то самое, что болит, и страдает, и любит… и вот может быть только оно, это жалкое и крошечное - может быть только оно во всем человеческом существе и способно любить.
Но она - ликеида - закрыла этот беззащитный комок слоями брони - силы, ловкости, знания, уверенности, психотехники… Джейн вдруг пошатнулась, схватившись рукой за спинку кресла. В глазах Риты появилось беспокойство и участие.
- Что с вами?
- Ничего… что-то нехорошо стало, не обращайте внимания, - пробормотала Джейн.
- Вы вдруг так побледнели…
- Это я… ничего, ничего, Рита. Спасибо, что вы позвонили.
Джейн села на диван, безвольно опустив руки.
Это я впервые осознала, что у меня есть душа.
И осознание это оказалось совсем не таким, как я думала.
Ведь я думала, что душа - это что-то огромное, прекрасное, Божественное, способное объять всю Землю.
А душа, оказывается - это просто такой жалкий, маленький, очень болезненный комочек, съежившийся где-то там, в глубине… похожий на трехнедельного эмбриона.
Ее так легко убить…
- Вы извините, я вас, наверное, обидела, расстроила, - говорила Рита. Она сама теперь чуть не плакала. Джейн покачала головой. Она уже взяла себя в руки.
- Нет, нет, Рита, все нормально. Скажите, а вы с детства ходите в церковь?
- Да… наши родители верующие, и мы с детства приучены.
В дверь позвонили. Джейн протянула руку к пульту.
- К вам кто-то пришел?
- Да… Рита, вы не беспокойтесь. Все будет так, как должно быть.
- Да, вы правы… на все воля Божья, - ответила Рита. В гостиную ворвалась Беатрис - сильная, шумная, веселая, в лимонном кампо с вышитой зеленой ветвью. Джейн попрощалась с Ритой и выключила ВН.
- Пошли, лягушонок, - сказала Беатрис.
- Почему лягушонок? - спросила Джейн, надевая кроссовки.
- Меня бабушка так иногда называла… armes Froschlein. Бедный лягушонок.
Джейн улыбнулась - Беатрис с ее большим ртом, длинными конечностями и сейчас напоминала большую лягушку.
- Представляешь, - рассказывала Беатрис на ходу, - помнишь, я рассказывала, что заложила эксперимент - ну с рестриктазой… СК-4, чтобы усилить антимутационный механизм… Вчера эти телята родились. Я на ферму ездила… На мышах-то все хорошо получалось… А у телят знаешь как экспрессировалось? У большей части - вообще ничего, ноль. Хотя этот аллель доминирует стопроцентно, ген вообще менделирующий… А три теленка родились мертвыми, я посмотрела сегодня - оказывается, получился парадоксальный эффект, вообще рестрикция не работает. Уроды жуткие.
Девушки неторопливо бежали по парковой аллее.
- И почему это так? - спросила Джейн.
- А Гермес его знает… буду дальше смотреть. Все-таки разные виды - это разные виды… нельзя механически переносить. У меня Шурка работает, кандидат, знаешь, такой восторженный - ах, мы сначала коровам этот механизм встроим, а потом на людях… евгенист тоже. Тут даже с мышей на коров не переносится.
- Да… с людьми все сложнее, - сказала Джейн. Хорошо все-таки Беатрис… честный труженик науки. Как бы Джейн хотелось вот так спокойно заниматься генным конструированием, размышлять, экспериментировать… и даже какую-то досаду на себя чувствуешь - ведь тебя для науки готовили… а ты чем занимаешься? Все воюешь с какими-то несознательными личностями. Да еще вот и влюбилась…
Воспоминание об Алексее снова постепенно заполняло всю душу Джейн, становилось все острее, все тяжелее… Словно прочитав ее мысли, Беатрис спросила.
- Ну а у тебя как дела?
Они выбежали из сада, побежали по дорожке вдоль ручья - эта дорожка вела до самого Павловского Дворцового парка. Джейн уже привыкла заниматься здесь джоггингом.
- Да ничего, - вяло ответила она.
- Все страдаешь? - поинтересовалась Беатрис.
- Ага…
- Чокнутая.
- Ага.
Беатрис глубоко вздохнула на бегу.
- Не понимаю… не понимаю. Нашла, кого выбрать… Это ужасный тип, я спрашивала у Моники, она знает его как облупленного, он же к ней на обследование ходит.
- Что она тебе сказала? - встрепенулась Джейн.
- Ты же там сидела… могла сама все прочитать, она фиксирует все результаты обследований.
- Ты знаешь… мне это показалось как-то нехорошо. Я не стала читать. Ну понимаешь, если ты видишь голого человека на улице - ты же отвернешься… особенно если он не по своей воле голый.
Беатрис проворчала что-то себе под нос по-немецки.
- Чего?
- Ничего. Моника сказала, что это, безусловно, болезненный тип. Он в принципе здоров, но направленность личности такая, что вряд ли удастся его переформировать. Он и раньше был неустойчивым. Но для русских это нормально, они почти все душевно неустойчивы, метаются из крайности в крайность. А сейчас он находится под сильным влиянием церкви, он принципиально не приемлет возможности взять жизнь в свои руки, работать над собой… в общем, все эти их бредни, ты наверное, уже их слышала. И ты бы хотела серьезно жить с таким мужчиной?
- Понимаешь, Беа, - беспомощно сказала Джейн, - Я бы не хотела. Но это от меня уже не зависит. Сама я прекрасно понимаю, что он мне не подходит. Что если даже мы бы поженились, наша жизнь была бы сплошным мучением, а скорее всего, мы бы через год развелись. Но это какая-то болезненная страсть, которая совершенно не интересуется тем, чего я сама хочу, и что я сама понимаю… меня просто тянет к нему, со страшной силой - и все. Понимаешь? Может быть, я больна…
- Трудно понять, - призналась Беа, - видишь, у меня с Клаусом ничего подобного нет. И до этого у меня был друг. Тоже все было спокойно. Сошлись - разошлись. Я люблю Клауса, но у меня в этом нет никакого противоречия - я и умом знаю, что он хороший, добрый, интеллектуал, отличный собеседник, надежный товарищ, и сердцем чувствую любовь. Знаю пару его недостатков, но соглашаюсь с их наличием - ведь нет людей без недостатков. Я не понимаю, что с тобой происходит. Я если не хочу любить человека - то и не буду его любить.
- Может быть, я просто пытаюсь его понять… пытаюсь и не могу. Это как загадка, Беа… понимаешь, вот появился такой человек, который живет не как все. А вдруг мы неправы, а он прав? Ведь тогда все нужно пересматривать, нужно жить иначе… тебе хорошо, ты занимаешься наукой и всегда права. А я работаю с людьми. Я должна им что-то говорить, чему-то учить. А вдруг я неправа?
Девушки выбежали на широкую поляну, замолчали, проделывая дыхательные упражнения…
- Холодно, - пожаловалась Беатрис, - побежали обратно.
Она молчала некоторое время, а потом заговорила.