- Майен, Майен, - повторял хозяин, отчаянно жестикулируя руками, чтобы растолковать Ерофею про опасность. Ерофей понятливо кивнул и жестами показал тоже, что ему надо спешно скрыться. Хозяин с готовностью помог одеться, нацепил на него перевязь со шпагой, засунул за пояс пистолет, вывел во двор и усадил на коня. Потом хлопнул коня по крупу, и Султан затрусил по дороге. Ночные сумерки ещё не рассеялись, и Ерофей надеялся, что его не заметят, но, выезжая из селения, он увидел, что у дороги, выставив копьё, стоит человек, а чуть подальше над изгородью торчали головы ещё нескольких врагов. Ерофей в отчаянии выхватил пистолет и выстрелил в человека, но, видимо, промахнулся, если тот даже не шелохнулся. А те, кто прятался за изгородью, вовсе и не подумали наклонить головы.
- Ах, наглецы! - вскипел Ерофей. - Хотите показать, что не боитесь? Вот я вас! - и, выхватив шпагу, ринулся на врагов. Неловко взмахнув шпагой, которую держал в левой здоровой руке, Ерофей ткнул в ближайшую голову. Тотчас послышалось нечто, похожее на звон, и голова… рассыпалась - это висел на колу глиняный горшок, а у дороги (теперь это Ерофей разглядел) стояло обычное чучело.
- Да, Ерошка, нервишки у тебя стали ни к чёрту, - с грустью констатировал Ерофей. Тут силы оставили его, и он уже не почувствовал, как свалился под ноги Султана. Умный конь застыл на месте, чтобы случайно не наступить на хозяина.
Очнулся Ерофей в светлой комнате на обитом шёлком диване, застеленном чистыми шёлковыми простынями. Сам он был облачён в белую, тоже шёлковую, ночную рубаху до самых пяток (точь-в-точь как в кино про мушкетёров), плечо было заново перебинтовано и болело намного меньше. Он огляделся и увидел, что на стенах висят превосходные гобелены. В широкие, зарешёченные окна свободно льётся солнечный свет, потому так светло в комнате.
Ерофей поднялся с дивана и плюхнулся обратно от слабости в ногах. Однако, пересилив себя, он пустился осматривать комнату, в которой, кроме дивана и крошечного столика возле него, не было никакой мебели. Ерофей попробовал открыть дверь, но успеха не добился. Так же безрезультатно с полчаса стучал по стенам в поисках потайной двери. Вскоре он устал и опять лёг на диван, и поскольку ничего другого, как думать или спать, ему не оставалось, Ерофей решил заснуть, потому что голова у него сильно болела, в ней что-то гудело и трещало, и мыслям там не было места.
Проснулся Ерофей от осторожных шагов: в комнате появился парень в крестьянской одежде с глиняной миской каши и кувшином в руках. Он поставил всё на столик, вытащил из-за пазухи внушительную краюху хлеба, положил на кувшин и молча вышел. Ерофей ощутил голод и с удовольствием съел и кашу, и воды напился. И снова лёг на диван, ожидая, что случится дальше. За окном было уже темно, однако Ерофей не знал, наступила ли это ночь после прошедшего дня или это была уже другая ночь. Его вновь потянуло ко сну, и Ерофей решил вновь заснуть. Тут открылась дверь в стене, и в комнату вошёл, вернее - вкатился маленький толстенький человечек на коротеньких ножках.
- Ну, наконец-то, месье, вы у друзей! - жизнерадостно воскликнул человечек. - И теперь вы можете передать нам письмо монсеньора. Наш курьер доставит его в Париж, а вы можете спокойно отдыхать и набираться сил.
Ерофей в первый момент обрадовался, что его злоключения завершились и не надо больше скрываться, куда-то мчаться. Однако что-то не нравилось ему в маленьком человечке, и вскоре понял, что: человечек отводил постоянно в сторону взгляд, словно боялся, что Ерофей в нём прочтёт нечто лишнее. "Нет, здесь что-то не так, - решил Ерофей. - Остаюсь и дальше глухонемым", - и начал махать руками, показывая на язык и уши, дескать, ни понять, ни услышать, тем более сказать ничего не может.
- Ах, ты так? - вскипел человечек. Его участливость исчезла. - Ну ничего, ты у меня скоро заговоришь, у моего Жака и глухонемые говорят. Жак! - закричал он пронзительно, и Ерофей порадовался молча, что перстень Генриха вернул Гермесу, а его письмо у Ерофея отобрали ещё в Капденаке, и, значит, эти люди никак не смогут доказать, что Ерофей - шпион. Однако, увидев Жака - громилу головы на две выше себя - приуныл.
Жак молча вскинул Ерофея на плечо и поволок в подвал, где находились орудия пыток самого устрашающего вида: дыба, испанские сапоги, клещи, жаровня с пылающими углями.
В голове у Ерофея замелькали, как в калейдоскопе, лишь два слова - "за" и "против". Сказать всё своим мучителям и тем предать друзей, но сохранить себе жизнь? Но кому нужны лишние свидетели, так что неизвестно, будет ли ему сохранена жизнь? Но предателем он будет. Выходит: надо молчать. Ерофей глубоко вздохнул - уж никак не в подвалах инквизиции он собирался завершить свой жизненный путь, но уж если так случилось…
Жак, даже не сняв с Ерофея ночную рубаху, бросил его на приспособление, похожее на кровать, и привязал его руки-ноги ремнями к спинкам. Позвать на помощь Гермеса Ерофей не решился - наверняка в этом логове десятки вооружённых людей. Гермес же, оказавшись в этом временном пласте, потерял часть своих способностей, его умение становиться невидимым и передвигаться беспрепятственно во времени и пространстве вышло из-под контроля. И если Ерофея могут убить как шпиона, то Гермес может принять смерть во сто крат мучительнее, как колдун. Нет, этого Ерофей допустить не мог. И он, мысленно попрощавшись с матерью и сестрой, Пьером и Гермесом, пожелав им всем счастья и удачи, приготовился к смерти. В его мозгу стало пустынно, и вдруг прорезалось сквозь страх и отчаяние: "Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя…- дальше слов молитвы, которой пыталась научить его бабушка, Ерофей не знал и подумал: - Ну, всё, кранты мне полные, мамочка моя, спаси и помоги!"
В детстве Ерофей задумывался над тем, как люди могли выдержать пытки в фашистских застенках, откуда черпали силы. Иногда он ставил себя на их место, решая, а смог бы он сам выдержать те пытки, и не всегда отвечал положительно даже самому себе. "Ну, вот и представился случай проверить себя на прочность", - подумал Ерофей. А палач Жак между тем вытащил из жаровни раскаленный клинок и приложил его к голой пятке пленного. Ерофей застонал от боли, пытаясь отдернуть ногу, но, конечно, не смог из-за привязи. В глазах у него потемнело, и Ерофей решил, что душа его сейчас стремглав устремится в мир мёртвых, и хорошо, что там он уже бывал, и там есть у него знакомые - Тантал, может быть, возьмёт к себе в ресторан администратором или начальником снабжения. Гермес там тоже бывает, вот и свидятся. А может, он удостоится особой чести, и Зевс примет его на Олимп, тогда вообще будет… Ерофей не успел додумать, что будет тогда - отключился.
В себя Ерофей пришёл в какой-то придорожной канаве на пустынной улочке, на которую тихо опускался вечер. Солнце в окнах иных домов еще светило, в иных - маленьких и приземистых - уже загасло. Ерофей с трудом приподнял голову и увидел рядом с собой Султана, который мирно пощипывал травку. Мимо прошла компания молодых людей. Один из прохожих презрительно бросил: "Посмотрите на этого пьяного осла!" - его друзья засмеялись и потопали дальше.
Ерофей уронил опять тяжёлую голову носом в грязь. К боли в руке прибавилось нестерпимое жжение в пятке, к тому же Ерофей ощутил, что на одной ноге сапог есть, а на другой - нет. Он с трудом встал на ноги, пошарил в карманах, осмотрел седельные сумы - всюду девственно пусто. Ерофей кое-как вскарабкался на коня, чуть не закричав от боли, коснувшись голой пяткой стремени. Вот бы и позвать сейчас на помощь Гермеса, но губы распухли от прямых ударов кулаками в лицо. Ерофей усмехнулся: глянуть бы сейчас на себя в зеркало, наверное, видик ещё тот у образины, что отразилась бы в нём.
Медленно Султан шагал по улице, словно понимая, что лишняя тряска хозяину ни к чему. Ерофей в полном отчаянии оглядывался по сторонам. Где он? Навстречу ему попался какой-то подвыпивший дворянин, и Ерофей, собрав скудные познания французского языка, осведомился, что это за город.
- Приятель, похоже, ты еще больше пьян, чем я! - воскликнул прохожий. - Да ты же в Туре!
Ерофей тихо ахнул: уж этого никак не ожидал - что не только не приблизился к Парижу, а оказался ещё дальше от него. Но и в Туре были агенты короля Генриха, следовало их отыскать, ибо Ерофею срочно нужна помощь.
- А не знаешь ли, любезный, где здесь кабачок "У Франсуа"? - вежливо спросил он у горожанина.
- Приятель, - засмеялся тот, - мне кажется ты и так порядочно пьян, чтобы искать кабак. Впрочем, это не моё дело. Поезжай прямо и через два перекрестка ты увидишь вывеску, и если способен ещё читать, то прочтёшь - "У Франсуа", - и побрёл дальше.
Ерофей поехал в указанном направлении, не заметив, что пьяный не пошёл своей дорогой, а, крадучись, последовал за ним - это был агент его мучителей, которые резонно предположили, что, проследив за ним, можно обнаружить сторонников Генриха Наваррского.
Кабачок, оказалось, прилепился к городской стене - дальше уже не было улиц, только виднелись неподалеку городские ворота. Ерофей, привязал Султана к коновязи, вошел в кабачок. Выбрав столик почище, он подозвал слугу и велел позвать хозяина трактира. Слуга недоумённо пожал плечами, однако вскоре к столу Ерофея подошёл пожилой мужчина, который в юности, видимо, был очень красив. Он представился:
- Я хозяин - Франсуа Вернье, к вашим услугам. Что изволите? - он подозрительно, и не без оснований, уставился на Ерофея.
- А я - Луи де Моршан, сударь, и следую в Париж, а дело моё там - "Меч и ворота".
- Месье, - строго нахмурился Вернье, - не имею чести знать, о чём вы говорите, и мне всё равно, куда вы следуете. Что вы хотите от меня?
Ерофей смутился от его холодного тона, сурового взгляда, да и слуга исподтишка буравил его злым взглядом, и тихо произнёс:
- Я мог бы сказать вам больше, если бы это было в другом, более спокойном месте. Поверьте мне. Силь ву плэ…
- Хорошо, - кивнул Вернье, - идите за мной. Но если вы замыслили что-то нехорошее, то вам лучше отказаться от затеи, - и его глаза недобро блеснули.
Вернье направился за стойку бара внутрь трактира, куда последовал, прихрамывая, и Ерофей, не замечая, что в окно за ним наблюдает давешний встречный пьяница. Увидев, что Ерофей зашагал следом за хозяином, он бросился в один из соседних домов, откуда вскоре торопливо вышел другой человек и направился в кабачок, а первый вывел со двора коня, вскочил в седло и поскакал прочь.
Едва Ерофей оказался в комнате за баром, как его кто-то схватил за плечи и сжал с такой силой, что Ерофей потерял сознание от боли в раненом плече. А очнулся на лежанке возле стены, и над ним склонилось заботливое девичье лицо. То, что Ерофей потерял сознание, оказалось вернее всяких паролей и объяснений, ибо Гермес и Пьер, побывав в Ножан-де-Ротр у человека, верного королю, рассказали, что случилось с ними в Орлеане, что раненого Ерофея, то есть Луи, оставили в небольшом селении недалеко от Шатодиена, и попросили забрать его оттуда. Этот человек тотчас послал за Ерофеем своих слуг, но те опоздали, поскольку до них в селении побывал отряд герцога Майенского. Крестьянин, у которого был оставлен Ерофей, рассказал, что его забрали с собой люди герцога. Потом след Ерофея потерялся, и то, что вдруг он оказался в Туре, было большой неожиданностью. Сыграло свою роль и сходство Ерофея с неизвестным ему Луи де Моршаном, так что Вернье сразу же стал обращаться к Ерофею с большим почтением, поскольку знал старого графа де Моршана, уважал его и не раз бывал в Ангулемском поместье де Моршанов. Вернье же и рассказал Ерофею удивительную историю, из-за которой Луи должен ненавидеть Карла Майенского:
- Вашего отца, Луи, убил молодой виконт де Лавалетт. Он - один из ближайших сподвижников Карла Майенского, его шарже д'аффэр - поверенный в делах.
- Это была дуэль? - спросил Ерофей. Он объяснил Вернье, что был в Париже, а когда вернулся домой, то отца уже не было в живых.
- Нет, - покачал головой Вернье, - это было подлое убийство. Его подкараулили ночью трое в масках. Мы ехали с ним вместе из Орлеана в Тур. Убийца всадил нож вашему отцу прямо в спину, но ваш батюшка был могучим человеком, и потому успел развернуться и сдернуть маску с нападавшего. Это был молодой де Лавалетт. Меня тоже ударили по голове, но я не потерял сознание, а сделал вид, что мёртв и хорошо видел лицо убийцы. Узнал я ещё одного из нападавших, и это был, мужайтесь, дорогой Луи - ваш дядюшка.
Ерофей заволновался, словно речь шла и в самом деле об его отце:
- Неужели вы не могли помочь моему отцу отразить нападение?
- Молодой человек, - укоризненно покачал головой Вернье, - вашему отцу и мне уже немало лет. Нам трудно сражаться с молодыми, тем более, если нападение сделано неожиданно и столь подлым образом, кроме того, я - не солдат, а торговец.
Ерофей покраснел, извинился и попросил продолжать рассказ:
- Потом, когда убийцы ускакали, я взвалил вашего отца на спину - он был ещё жив, и всю ночь нес его до Тура, ведь нашу карету угнали. А потом я послал весть об этом к вам в поместье. Приехали слуги, но ваш отец и мой друг граф де Моршан уже умер, и они увезли тело. А у меня осталось на память вот это…
Вернье встал, подошел к стене, на которой висел роскошный ковер персидской работы, а в центре ковра - шпага. Вернье снял шпагу и подал её Ерофею.
- Этот клинок принадлежал вашему отцу, и теперь он - ваш.
Ерофей принял подарок с величайшим благоговением и поцеловал прохладную, сверкнувшую в свете свечей, сталь. Его не покидало странное чувство собственной подлинности: он почувствовал себя настоящим Луи де Моршаном и начал мыслить, как он. Потому в груди Ерофея вдруг стало тесно от ненависти к неведомому подлому де Лавалетту, а вместе с ней возникло и горячее желание отомстить. Но Лавалетт - враг, с ним всё ясно, а вот как быть с неведомым дядюшкой, всё-таки он - родня, и сколько вообще у Луи де Моршана родственников по ту и другую сторону баррикад, встреча с которыми сулит добро либо принесёт беду? И он осторожно поинтересовался:
- А вы уверены, что это был мой дядя?
Вернье хмыкнул:
- Ещё бы мне не узнать Андреа де Моршана! Да я его узнаю в любом виде, в любой одежде! Ведь он большой щеголь, на всей одежде у него затейливый вензель, даже на носовых платках и перчатках, вот такой вензель я и узнал у него на перчатке.
- А не могли эти перчатки украсть и подставить дядю?
- Как это - "подставить"? - удивился Вернье.
- Ну, сделать так, будто среди убийц был мой дядя, например, нарочно такие вензеля понаставить на одежде другого человека. А на самом деле дяди там и не было.
- Господи, да ведь тот человек прихрамывал точно так же, как Андреа. К тому же он левша, ну а голос его я не спутаю ни с каким другим. Нет, я ручаюсь, что вместе с Лавалеттом тогда был и Андреа де Моршан, тем более что и он тоже человек проклятого Карла.
- И они так и не узнали, что вы живы, что, может быть, поняли, кто они?
- Конечно, Лавалетт знает, что я жив, но я всем рассказывал тогда, боясь его мести, что когда я очнулся от удара, рядом со мной лежал только Анри де Моршан, и больше никого. Так что именно это и знает Лавалетт, а убивать меня - иной причины нет.
Находясь у Вернье, Ерофей впервые за многие ночи заснул безмятежно, чувствуя себя спокойно рядом с надёжными друзьями. Ночью разыгралась сильная гроза. Ерофей никогда не боялся грозы, но тут вдруг почему-то проснулся. Он сел на кровати и в свете очередной молнии заметил в окне чьё-то плоское лицо. Ерофей замотал головой, не веря собственным глазам: кто может заглядывать в окно на третьем этаже?
Вновь сверкнула молния, осветив комнату, грохнул гром. Ерофей вскочил с кровати, резко распахнул окно: там, конечно, никого не было. Но утром всё же обошел вокруг дома и увидел под своим окном в земле глубокие вмятины, словно кто-то давил на землю двумя квадратными брусками. Ерофей продолжил свой обход и за углом увидел прислонённую к стене длинную лестницу, которая вполне могла достать и до окна его спальни. Выходит, ночью ему не привиделось, за ним и впрямь следили, может, даже собирались убить. Ерофею стало зябко и неуютно.
Во время завтрака Ерофей поведал о своих подозрениях Вернье, предупредил, что, вероятно, и за ним следят шпионы герцога Майенского. Вернье, услышав это, озабоченно нахмурился и спросил, не дать ли ему для сопровождения пару слуг, но Ерофей отказался, потому что как ни опасно ехать одному, все же в одиночку в лесу легче и скрыться от преследования.
После завтрака Ерофей стал собираться в дорогу. Вернье дал ему тёплую одежду, оружие, новые просторные и мягкие сапоги, в которых совсем не болели обожжённые палачом пятки. Сердечно распрощавшись с хозяевами, Ерофей выехал за ворота и отправился в путь с надеждой, что на сей раз он благополучно доберется до Парижа.
Миновав городские ворота, Ерофей пустил Султана в галоп, стремясь как можно дальше ускакать, понимая, что за ним может быть погоня. И не ошибся - вскоре за спиной раздался стук копыт: дорога размякла после ночного дождя, но в утренней тиши погоню было слышно.
Дорога проходила по берегу реки под отвесным обрывом где, как сказал Вернье, в песчаной стене среди кустарников и вьющихся растений скрыт вход в небольшую пещерку, в которой при необходимости вполне можно спрятаться вместе с конем. Он подробно описал приметы, по которым можно обнаружить вход в пещеру. Ерофей так и сделал - въехал в пещерку и, не спешиваясь, приготовил к бою пистолеты, но преследователи, видимо, не зная о пещере, проскакали мимо. Ерофей осторожно выехал на дорогу и увидел, как во весь опор по дороге скачут четверо всадников. Он поднял руку с пистолетом, прицелился, и опустил руку, потому что выстрелить в спину не смог. Тогда он развернул Султана и направился в другую сторону к развилке, которую недавно миновал. Пусть преследователи скачут себе в Вандом, а он поскачет в Блуа, а оттуда - в Орлеан.
Солнце достигло зенита, дорога быстро просыхала, над ней курились дымки, скакать было легко. Ерофей миновал без приключений Блуа, и на сердце у него стало веселее. Вдруг он заметил впереди быстро растущую в размерах черную точку. Ерофей свернул с дороги в лес и, приготовившись к отпору, стал наблюдать за дорогой. Ждать пришлось недолго. Через несколько минут по дороге галопом промчалась напуганная чем-то четвёрка лошадей, запряжённая цугом в карету. Ни кучера на козлах, ни лакея на запятках не было видно, и ясно, что обезумевшие лошади будут лететь так до тех пор, пока не встретят какое-либо препятствие, и тогда карете несдобровать: или опрокинется, или вообще разобьётся, а между тем за окошком кареты мелькнуло чьё-то лицо.
Ерофей дал шпоры коню, и умный Султан, помогая хозяину, во весь опор помчался за каретой, пока Ерофей не изловчился и не перехватил одну из лошадей за уздцы. Почувствовав твёрдую руку, лошадь мало-помалу стала успокаиваться. Это передалось той, что была запряжена с ней в паре, их бег замедлился, начала сбавлять ход и другая пара. Ерофей перемахнул со спины Султана на спину лошади первой пары в упряжке, чтобы перевести её на рысь, а потом и вообще остановить. Он тут же спрыгнул на землю, распахнул дверцу кареты и увидел в ней двух перепуганных девушек. Они были столь красивы, что сердце юноши забилось сильно и гулко.