Первый полный русский перевод романа немецкого писателя-романтика Людвига Тика (1773-1853) "Виттория Аккоромбона" (1840) открывает до сих пор неизвестного в России позднего Тика, создавшего многие повести и новеллы на исторические темы. В центре романа события итальянской истории конца XVI в. Судьба поэтессы Виттории Аккоромбоны, ее жизнь и трагическая гибель показаны автором на фоне панорамы итальянской действительности, той анархии, которая царила в карликовых итальянских государствах. Участниками событий выступают как папа Сикст V, глубоко несчастный великий поэт Торквато Тассо, так и скромные горожане и наемные убийцы.
Содержание:
Людвиг Тик - ВИТТОРИЯ АККОРОМБОНА{1} 1
ПРЕДИСЛОВИЕ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 33
АЛЬБОМ 57
ДОПОЛНЕНИЯ 57
Джон Уэбстер - БЕЛЫЙ ДЬЯВОЛ{143} 57
Стендаль - ВИТТОРИЯ АККОРАМБОНИ, ГЕРЦОГИНЯ ДИ БРАЧЧАНО{252} 80
ПРИЛОЖЕНИЯ 86
Е. В. Соколова, С. В. Тураев, И. В. Карташова - РОМАН "ВИТТОРИЯ АККОРОМБОНА" И ЕГО АВТОР 86
Т. Н. Потницева - ДРАМА ДЖ. УЭБСТЕРА "БЕЛЫЙ ДЬЯВОЛ" 94
Примечания 99
Комментарии 102
Виттория Аккоромбона
Людвиг Тик
ВИТТОРИЯ АККОРОМБОНА {1}
ПРЕДИСЛОВИЕ
Уже много лет назад мое внимание привлекло имя этой поэтессы, как и ее странная и удивительная судьба. В 1792 году я впервые прочитал в сборнике старых пьес Додслея трагедию Уэбстера "Белый Дьявол, или Виттория Коромбона"{2}. Эта пьеса была издана в 1612 году в Лондоне и часто ставилась в те годы. Возможно, сюжет ее навеян какой-то новеллой, которая могла быть написана около 1600 года и теперь затерялась; пьеса содержит только обвинение и искаженно передает все известные нам обстоятельства. Квадрио упоминает о несчастной Виттории во втором томе своей "Истории поэзии"{3}, хвалит и оправдывает ее; его вкратце цитирует в своем большом труде Тирабоски{4}. Риккобони в "Истории университета Падуи"{5} сообщает о ее гибели, об этом же пишет Морозини в "Истории Венеции"{6}. Й. Лебрет{7} повествует в своей "Истории Венеции" об убийстве Виттории; но самые полные сведения о ней находятся в журнале этого историка. Новейшее сочинение господина Мюнха{8} я увидел, когда моя работа уже была завершена. Это удивительное и трагическое происшествие не могло не захватить и не вызвать сочувствия у современников Виттории. Если история ее гибели и наказания пресловутого Луиджи Орсини во многих книгах описана достаточно четко, то история убийства Перетти, ее первого супруга, представляется туманной и запутанной как в отношении обстоятельств, так и мотивов. По-видимому, все современники сознательно замалчивали связь между ними, ибо даже многоречивый и изобретательный Лети{9} только кратко и вскользь упоминает об этих событиях и, кажется, сам не имеет понятия о том, что племянник кардинала состоял в браке с Виргинией Аккоромбони (как ее называет Квадрио). Таким образом, автору не оставалось ничего иного, как заполнить своими средствами пробелы этой странной истории и осветить ее туманные места поэтическим светом.
Однако многое в этом романе не придумано, а изображено в соответствии с фактами. Так, в 1576 году, в ночь на 11 июля, Пьетро Медичи в своем загородном доме убил свою супругу Элеонору Толедскую, а 16 июля того же года загадочным образом в уединенном замке Паоло Джордано, герцога Браччиано, умерла его супруга Изабелла (С. Галуццо{10}, История герцогов Тосканских. Т. II).
Картина этого времени - времени упадка итальянских государств - должна была обнажить темные стороны человеческой души и выставить их в надлежащем свете. Виттория, или Виргиния, Коромбона, или Аккоромбона, завоюет, как надеется автор, сердца чистых и сильных духом людей и тем самым опровергнет клевету старого английского трагика{11}, поэтические достоинства которого (в противоположность прежним временам) слишком высоко оцениваются некоторыми новейшими критиками.
Дрезден. В июле 1840 г.
Л. Тик
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Это было в юбилейный год 1575-й{12}, когда семья Аккоромбони остановилась на вилле в прелестном Тиволи{13}, чтобы там во время жарких месяцев наслаждаться свежей прохладой, любоваться водопадами, прекрасным видом на падающую Теверону и чарующие холмы богатого ландшафта. Мать этого семейства - величественная гордая матрона, достаточно крепкая и в преклонном возрасте и не без следов былой красоты - управляла своим относительно небогатым домом с такой большой осмотрительностью и мудростью, что в нем царили достоинство и достаток, и чужеземцы, охотно бывая в этой семье, встречали здесь образованность, музыкальность, поэтический талант и даже ученость.
Эта женщина, благородная римлянка крупного телосложения, была душой дома, ибо ее властное присутствие внушало уважение всем знакомым и незнакомцам; она гордилась своей знатностью и своими детьми. Происходила она из старинного дворянского рода, а ее покойный супруг Аккоромбони был когда-то видным в Риме адвокатом, который вел важные дела великих мира сего и самого государства и с честью выигрывал значительные судебные процессы. Уже его отец, тоже будучи адвокатом, снискал любовь и уважение римлян, и оба эти человека имели дело с князьями, патрициями и знаменитыми учеными и писателями всех итальянских государств. Таким образом, дом Аккоромбони пользовался известностью, и не было ни одного выдающегося чужеземца, который не пожелал бы быть представленным почтенной хозяйке дома.
Однако наибольшую радость эта величественная женщина находила в своей семье и в кругу своих детей. Старший сын ее благодаря своим покровителям, среди которых первое место занимал кардинал Фарнезе{14}, был уже аббатом, и мать надеялась увидеть его в скором времени в облачении епископа, а впоследствии в пурпуре кардинала, ибо он пользовался славой ученого и его почитали как приятного светского человека.
Марчелло, второй сын, был дик и необуздан, часто много дней блуждал в горах, не давая матери отчета в том, где и с кем он проводил время. Гордым взглядом своих голубых глаз мать принуждала всех людей к почтению и, в известной степени, к повиновению, но не могла сломить упрямый нрав Марчелло, считавшего унижением подчиняться женщине.
Она пыталась использовать все свое влияние, чтобы выхлопотать этому упрямцу место капитана в папской гвардии, но он сам больше всех противился этому, поскольку не хотел жертвовать свободой и подчиняться дисциплине.
Фламинио, младший сын, казался его полной противоположностью: податливый, хрупкого телосложения, нежный по характеру, почти как девушка, почтительный слуга своей матери, повиновавшийся взгляду и движению ее руки. В постоянных заботах о доме, он доставал все необходимое для семьи, надзирал за слугами, был советчиком молодых людей, любимцем юных девушек, о чьей благосклонности, однако, не особенно беспокоился, хотя вообще был приветлив в обращении с людьми. Казалось, он обратил всю свою любовь на самое младшее существо в семье, свою очаровательную сестру Витторию, или Виргинию, как ее иногда называли. Какой-нибудь незнакомец, наблюдая за, ними, мог принять его скорее за влюбленного жениха, чем за брата прелестного создания.
Виттория казалась чудом совершенства, она напоминала один из тех портретов старого времени, который восхищенный наблюдатель, однажды увидев, уже никогда не мог забыть. Едва вступив в семнадцатый год, она была почти одного роста с матерью, ее бледное лицо было окрашено только легким румянцем, который при малейшем волнении души исчезал полностью или, быстро меняясь, так странно вспыхивал, что она казалась тогда другим существом, почти не похожим на прежнее.
Ее нежно очерченный рот пламенел рубином, бесконечно радуя улыбкой или пугая гневно сжатыми губами; продолговатый, приятного изгиба нос придавал благородство ее прекрасному лицу, и черные, изящно очерченные брови подчеркивали выражение огненных глаз. Ее волосы были темными; спадая локонами на плечи, они отливали медью; когда она сидела, задумавшись, погрузив свои длинные белоснежные пальцы в кипу волос, даже Тициан{15} не мог бы пожелать лучшей модели для прекраснейшей из своих картин. Но ни Тициан, ни любой другой художник не сумели бы даже в малой степени передать взгляд, выражение и огонь ее почти черных глаз. Серьезность взора, глубокомыслие, сменяющееся приветливостью, создавали неповторимое очарование, а пламя гнева было невыносимо даже для наглеца. По милой игре природы, ее длинные ресницы были светлыми, почти белыми, при движении век они сверкали, как лучи или яркие золотые блики, которые мы иногда встречаем на древнегреческих изображениях Минервы{16}.
Хотя благоразумная мать Юлия при своих ограниченных средствах стремилась дать всем своим детям хорошее воспитание, образование и приобщить их к наукам, все же Виктория, это высшее создание, была ее любимицей, на нее мать возлагала самые честолюбивые свои надежды. Сама донна Юлия часто дивилась рано созревшему уму этого ребенка, восхищаясь памятью Виттории, хранившей все прочитанное и заученное, и в то же время радовалась таланту, которым были отмечены стихи дочери.
Семья сидела в зале, когда Марчелло взял свою шляпу и плащ, прицепил к поясу шпагу и хотел попрощаться с матерью.
- Куда на сей раз? - озабоченно спросила она.
- Навещу друзей, знакомых, - ответил упрямец, - утро такое чудесное, вы не будете скучать без меня.
- Мне сказали, - возразила мать, - ты свел знакомство в горах с подозрительным Амброзио. Этот жестокий человек, должно быть, связан с бандитами, которые бродят в окрестностях Субиако{17}.
- Эх, матушка! - воскликнул Марчелло. - В наши дни бандитом называют всякого, кто не учитель, не священник и не адвокат. А последние часто грабят больше, чем те свободные люди, которые время от времени по очень веским причинам рвут связи со скучным государством и среди которых встречаются знатные графы, добродетельные люди, и даже такие, кто происходит из княжеских домов.
- Сын мой, - очень серьезно промолвила Юлия и, взяв шляпу из рук заносчивого юноши, положила ее на стол, - ты рассуждаешь как неразумный мальчишка, не знакомый ни со светом, ни с моралью. Ты можешь оставаться ребячливым, если так велит твоя гордость, но только никогда не забывай того, что твой почтенный отец и твой благородный дед были адвокатами.
- Конечно не забуду, - ответил Марчелло, - ведь их имена занесены в такие мерзкие книги, что уже только поэтому рискнешь заняться совершенно противоположным ремеслом.
Он торопливо схватил со стола шляпу и так поспешно выскочил за дверь, что гневные слова матери застыли у нее на устах.
Виттория подняла глаза от книги, с легкой улыбкой встретив взгляд матери.
- Что ты об этом думаешь, дитя мое? - спросила Юлия.
- Я уже давно убеждена, - ответила дочь, - что парня надо оставить в покое. Он проявляет мужскую гордость и находит утешение в непослушании и противоречии тебе; чем больше ты будешь настаивать, тем больше он станет искать случая делать то, что ты запрещаешь. Если ты сделаешь вид, что не беспокоишься о нем, он образумится, потому что вообразит, что поступает как свободный человек.
- Если только до этого не случится несчастье, - со вздохом заметила мать.
- Это, как и все, нужно предоставить провидению, - сказала Виттория, - ведь он вышел из того возраста, когда воспитывают и предостерегают.
- Но откуда, - снова начала мать, - у мальчика эта необузданность? Его отец был кротким и тихим, покладистым, сговорчивым, противником всего дикого, заносчивого: само спокойствие и миролюбие. От кого?
- Да от тебя, конечно, - со смехом сказала Виттория.
Мать встала, подошла к окну, окинула взором пейзаж, потом, повернувшись, посмотрела на дочь широко раскрытыми глазами и отрывисто спросила:
- От меня?
Виттория не смутилась, закрыла книгу, положила ее в футляр и спокойно ответила:
- Так я объясняю происхождение его буйного нрава. Твоя твердая воля, сила твоего характера, твоя благородная натура, которая должна была дать плоть и кровь его убеждениям, превратились в нем, как в мужчине, в жестокость молодости, которая пройдет с годами, разве я не была таким же резвым ребенком? И ты в свое время едва ли могла похвастаться кротостью, когда играла в куклы.
- Вероятно, ты права, - ответила мать, - мне такая мысль не приходила в голову. Действительно, с годами мы слишком легко забываем, какими были в ранней молодости.
- Я только что видела Камилло Маттеи, - снова начала матрона, - мне показалось, он идет к нашему дому, я не знаю, что ему здесь нужно.
- Да это же прелестное дитя, - засмеялась Виттория, - над ним приятно подтрунивать, при этом он так кроток и предан, что его нельзя не полюбить.
- Кто он для нас? - спросила Юлия, недовольно отвернувшись, - он необразован, простоват, незнатного происхождения. Вот уже несколько недель, как он является обузой для своего дяди-священника: он не может вернуться в Рим к своим бедным родителям, чтобы продолжить обучение в школе.
- Оставь его, дорогая матушка, - попросила Виттория, - он так нравится мне и всем в нашем доме; ведь наша семья славится гостеприимством, неужели мы сделаем исключение для милого Маттеи? Спроси лучше няню или старого Гвидо, какой приятный, приветливый и славный этот Камилло.
Мать заставила себя улыбнуться, когда Камилло вошел, почтительно поклонился и робко остановился, пока к нему не приблизился Фламинио и не предложил ему кресло рядом с собой.
- Камилло, - начала Виттория, - вы недавно хотели посмотреть эскизы картин, которые заказал кардинал Фарнезе для своего нового замка Капрарола живописцу Цуххери{18}, он прислал нам вчера этот прекрасный альбом, вот, посмотрите.
Немного полистав его, Камилло застенчиво промолвил:
- Я мало разбираюсь в этих великих и замысловатых вещах, а сражения и битвы меня вовсе не интересуют и я не могу оценить их; вот, например, битва Константина или Аттилы Рафаэля{19}…
- Странный человек! - воскликнула Виттория полусмеясь-полугневаясь. - Когда разговор заходит о Рафаэле, всем остается молчать. Но кардинал, по-видимому, уверен, а его художник тем более, что может помериться силами с этим молодым человеком и его ватиканскими залами{20}, хотя в искусстве тот на несколько ступеней выше. А вот эти картины из Зала грез тоже по-настоящему поэтичны, такие замечательные произведения всегда могут служить образцом.
- Возможно, - согласился, немного раздраженно, Камилло. - Но сейчас такое чудесное ясное утро и совсем не жарко, не лучше ли нам прогуляться с уважаемыми дамами?
Мать взяла свою соломенную шляпу, и Виттория последовала ее примеру.
- Давайте сходим к вилле д’Эсте, - предложила матрона, - еще раз посмотрим прекрасный новый дворец и полюбуемся прелестями сада.
- О нет! - невольно вырвалось у Виттории. - Это сооружение лишилось бы своей привлекательности даже с маленькими фонтанами и фресками, изящно вытесанными и выложенными, если бы не посаженные между ними кипарисы, вносящие серьезную ноту. Нет! Лучше к милым водопадам! К Меценской вилле, к гроту Нептуна! - Там наше сердце и душа раскрываются, и бесконечно прекрасная, чудная природа берет тебя за руку и нашептывает в твое чуткое ухо такие сердечные, успокаивающие, возвышенные и веселые слова, каких нет ни в одной книге и ни в одной рукописи.
Фламинио повел мать, а Камилло пошел рядом с девушкой. По его облику было заметно, что он чувствовал себя ничтожным и скованным рядом со статной красавицей и в то же время польщенным, что имеет возможность находиться рядом с нею.
Когда они подошли к водопадам{21}, мать села рядом с сыном в тени и задумчиво обвела взором прекрасные холмы, поросшие оливковыми деревьями, а Виттория пробежала мимо нее к воде, чтобы насладиться прохладой, и увлекла за собою Камилло.
- Как много вы знаете, - тихо начал Камилло, - как бесконечно много, а я…
- Оставьте всю эту чепуху! - шаловливо воскликнула Виттория и ускорила шаг. - О, посмотрите на бесконечные чудеса вокруг, на эти каскады; сказки и золотые легенды, которые они не устают рассказывать, постоянно кажутся нам новыми, как бы хорошо мы ни знали их. Давайте будем здесь детьми, настоящими детьми, все забывающими в игре.