- Нет, конечно! Цена на нее в политике - как наемнику-душителю - в вышивании. - Герцог поморщился. - Но она была королева. Какая-никакая, а представительница ВЛАСТИ. СИЛЫ. И народ в нее истово верил. В ее благородство, милосердие, заботу об убогих и сирых… Мол, аристократы и владетели наши плохие, а вот Ее Величество - заступница. Благодетельница. Ты представляешь, что начнется, когда и Тарсийское Ожерелье, и весь остальной мир узнают, что благодетельница сбежала, как блудливая девка?! Да нас растопчут! И первый, кто Тарсийский архипелаг на кусочки разберет, будет этот клятый Континент Свободы. Они сюда мигом отряды своих стальных головорезов введут!
Лицо герцога пылало. Он нимало не был патриотом. Но он присягал ей на верность. Ей, этой стране. А не королеве. И волей-неволей приходилось следовать присяге.
- Я вас понял, созерен, - спокойно сказал Уильям. - Не могу уразуметь лишь одного: почему вы упускаете благоприятный момент для того, чтобы вернуть стране короля? Раз уж королева сбежала…
- Вилли, у нас больше нет королей. Ты, вероятно, не читал тарсийской летописи.
- Отнюдь. Читал и изучал с пристальным вниманием. И я помню, как это все началось.
- Ты про убийство безумного короля Бланка его женой Галлиной? Да, это был хорошо организованный дворцовый переворот. Причем до этого в истории Тарсийского Ожерелья переворотов было штук тридцать. Но удался только этот.
- Потому что его полностью организовали и провели женщины. Только женщины.
Герцог Рено как-то тоскливо усмехнулся и затем кивнул:
- До того самого момента никто, наверное, и не подозревал, что хрупкие, затянутые в корсеты создания с изнеженными руками и певучими голосами смогут вот так - всерьез и виртуозно уби… добиваться своего. И они добились.
- "Точность - вежливость королев! - воскликнула блистательная Галлина и вонзила кинжал точно в правое предсердие своего венценосного супруга…" - дословно процитировал Уильям фразу из летописи и зашуршал бумагами. - Но, если сейчас в стране, по сути, нет королевы, почему ты не хочешь вернуть нормальный порядок вещей? Почему ты не хочешь королей? Или уже привык, как и остальные благородные и низкорожденные граждане этого славного государства, что вами верховодят бабы?
- Уильям! Не забывайся!
- Тогда почему? Это я насчет королей…
- Вот привязался, как гульфик к мошонке! Да откуда их теперь взять? Рассуди здраво, мой высокоумный и многознающий друг! Королями рождаются, а не становятся. Кровь королевская, наследственность, опять же… Но у нас в стране давным-давно принят закон, по которому монаршая власть передается только по женской линии. Это тебе не Континент Свободы, где к женщинам относятся как к недалеким бесправным существам, способным лишь рожать детей да скандалить по любому поводу. Откуда у нас теперь взяться королям? Очередная коронованная властительница может, если ей того возжелается, зачать и родить ребенка от кого угодно, хоть от конюха. Но родить только девочку. Наследницу престола. Если у королевы рождается мальчик, ей говорят, что она выкинула. А ребенка отдают в какую-нибудь бедную семью на самой окраине архипелага. Или вообще… Младенцы такие слабенькие, нить их жизни так легко рвется. Даже от случайного прикосновения…
- Какая мерзость!
- Вовсе нет. Просто политика. К тому же освященная вековыми традициями Тарсийского Ожерелья.
- Не понимаю. Герцог, ведь ты высокороден?
Рено усмехнулся:
- Наш род древнее камней, что покоятся в основании Тарсийских островов. Но что это меняет?
- Как?! Стань королем сам!
- Чушь. Нет, Уильям, мне нужно не это. От тебя - нужно не это.
- Так что же, наконец?!
Герцог растянул по столу свиток, стараясь, чтобы старая бумага не поломалась:
- Вот она. Твоя идея о зеркалах. Твоя Система Окон. Помнишь о ней?
- Еще бы!
- Ты сможешь сделать так, чтобы твоя Система… действовала? Чтобы в наш мир через Окно явилась другая Абигейл?
Невидимка молчал.
- Тебе это не под силу, ученый? - с тоской спросил герцог.
- Я могу это сделать. - Невидимые пальцы принялись аккуратно сворачивать бесценный свиток.
- Так принимайся же за работу! Я предоставлю в твое распоряжение все, что угодно! Только пусть…
- А зачем мне это нужно? - огорошил герцога Уильям.
- То есть как?!
- Это не моя страна. К тому же это дрянная страна, где все идет навыворот, потому что никто не удосуживается делать все так, как надо.
- А ты знаешь, как надо? - беззвучно задал вопрос герцог, но Уильям его не слышал, поглощенный своей речью:
- Вежливость королев! На самом деле истинная вежливость королев - это умение не совать свой нос в государственные дела! А ваши королевы мало того что превратили когда-то могущественное государство в жалкую страну, так еще и сами превратились в… Нет, я, конечно, уважаю женщин как вид, но проводить столь сложный эксперимент ради той…
- Не ради той. Ради страны. Впрочем, насчет страны ты уже высказался.
- Совершенно верно. Тарсийское Ожерелье сгноило меня на каторге! По приказу королевы!
Герцог хрустнул пальцами.
- В таком случае, Уильям Магнус Гогейтис, я, герцог Рено, прошу тебя сделать это ради того человека, который вытащил тебя с каторги. Приютил в своем замке. Дал новую возможность жить и творить.
Невидимка словно всхлипнул. Но это, видимо, показалось герцогу.
- Хорошо, созерен, - сказал Гогейтис - Ради вас я сделаю это. Но учтите Система Окон - это всего лишь теория. На практике я ее даже не успел проверить, сами понимаете, не тот был момент! И потому могут быть… сложности. Даже опасные сложности. Вместо отражения королевы Абигейл в наш мир может прийти совершенно не та женщина!
- Это ничего. Ты, главное, делай. Сделай это, гламур тебя раздери!!!
Гогейтис стукнул кулаком по столу и расхохотался:
- Да будет так, мой созерен! А после нас - хоть засуха!
И в этот вечер Принятого Решения герцог Рено и ученый маг Уильям Гогейтис бессовестно напились, как последние бродяги. И пили они драгоценное герцогское вино как простую воду, и пели похабные песни, и орали на весь замок, и пугали ошалевших от приставаний невидимки визжащих служанок, и горько, по-мужски, плакали, и весело, опять же по-мужски, братались, давая друг другу клятвы рыцарской верности… Потому что с завтрашнего дня Уильям Гогейтис начинал работу с Системой Окон. И в его пьяном мозгу прочно засела просьба пьяного же герцога:
- Ты это… выташши не онну бабу. А ешшшо онну. Пуссь будит эта, как ты гов'рил… О! Ре-зерв-ная копия!
* * *
- Начали.
Приказ, сухо и буднично прозвучавший в тишине громадного тренировочного зала, привел в мгновенное движение двадцать четыре рапиры. Звон клинков, дыхание боя, азартные выкрики бойцов - все это было знакомо старому залу, выдержанному в строгом и изысканном черно-белом стиле. Сквозь высокие, узкие, будто лезвия мечей, окна, окруженные причудливым узором переплетенных бронзовых линий, в зал пробирались робкие лучи осеннего Белого солнца. Однако, когда солнечный луч касался ни на минуту не прекращавших движение клинков, казалось, что в зале вспыхивают маленькие молнии: быстрые, беспощадные и всегда разящие прямо в цель.
Стены тренировочного зала украшали вышитые серебряной нитью, черным стеклярусом и речным жемчугом старинные портреты лучших бойцов Монохроммы. Монохромма была маленькой страной, против которой вечно ополчались более крупные и сильные соседи. Но размер страны не имеет значения, если у ее жителей главной национальной чертой являются гордость и желание победить супостатов любой ценой. Поэтому военному делу в этой стране учили с младых ногтей и надлежащим образом.
Двадцать четыре бойца выкладывались в сражении вовсю, словно сегодня была не обычная ежедневная учебная тренировка, а Критериум, где строгость судей и безжалостность зрителей не делали скидок на то, что бойцам нет еще и тринадцати лет, что рука, стиснувшая благородное оружие, может дрогнуть в самый неподходящий момент, тем самым губя репутацию, круша надежды и приводя в отчаяние юного воина. В бою не существовало скидок на возраст, пол или происхождение. Перед оружием все были равны. И потому двадцать четыре бойца считали, что сделали свой выбор и поэтому не имели права жаловаться на синяки, вывихнутые плечи или разбитые коленки. Они недаром стремились сейчас продемонстрировать все, на что способны, поскольку сегодня тренировку у них вели не простые менторы, а сама архелая, чьи серые глаза обладали уникальной способностью подмечать любую ошибку в атаке или неправильно проведенный прием.
Архелая (то есть начальница) Кириена Суорд стояла на небольшом возвышении посреди зала, а вокруг нее мелькали клинки. Казалось, невозможно было разобрать что-либо в этакой каше, но юные бойцы то и дело слышали реплики, свидетельствующие о том, что за боем каждой пары ведется пристальное и постоянное наблюдение:
- Дени, опять слабо провел атаку слева!
- Я правша с рождения, - отвечал на это из-под маски взмокший Дени и вновь кидался в бой.
- Ложная атака, Гаральф? Красиво. Растешь, малыш!
- Подтянись, княжна Эландрина, ты сейчас фехтуешь, а не вышиваешь! Резче работай кистью! От твоего умения фехтовать зависит, как скоро ты найдешь себе достойного жениха!
- Родители об этом позаботятся, - кошкой шипела верткая Эландрина, но махала клинком без устали.
- Поменялись местами! Вам осталось всего четверть часа.
Когда время тренировки истекло и бойцы устало опустили рапиры, сняли маски, вытерли пот и выстроились в шеренгу перед архелаей, Кириена Суорд сошла со своего возвышения и подошла к будущим защитникам Монохроммы:
- Хорошо. Вы отлично работаете, подопечные. Из вас выйдет толк. Передайте ментору Сигеллу, что я приняла у вас зачет. Можете быть свободны.
Зал снова стал тихим, будто погребальный дворец, едва его покинула толпа весело гомонящих бойцов. Посреди глубокой тишины стояла женщина с волосами цвета пепла с серебром и фигурой стройной, как рапира. Женщина отчего-то вздохнула и тихонько принялась обходить зал, еще хранящий запахи боя. Мимоходом смахнула несуществующую пыль с двух облезлых тренировочных чучел, ласково, как касаются редкостных цветов, коснулась букета рапир, тонко зазвеневшего под ее невесомой ладонью. Наконец женщина приблизилась к большому, в полстены, зеркалу, перед которым отрабатывались одиночные атаки и боевые позиции. Зеркало беспристрастно отразило архелаю, облаченную в серое длинное платье с черной накидкой сверху. Кириена поправила прическу: вечно эта седая серебристая прядь выбивается спереди и портит весь ее строгий аскетический вид. При этом цвет глаз наставницы юных бойцов приобрел странный оттенок грозового неба…
Часы на колокольне бойцовской школы пробили полдень.
- Пора на совет менторов, - снова вздохнула архелая и повернулась к зеркалу спиной.
Менторы частной бойцовской школы "Гладиус" поначалу шутили по поводу того, что архелая, всегда точная и педантично строгая, нынче почему-то запаздывает на совет. При этом даже звучали весьма вольные шутки на тему того, что носящая титул почетной городской девственницы двадцатичетырехлетняя архелая, возможно, именно сейчас, пренебрегая коллегами и школьным советом, расстается с этим титулом, находясь в объятиях какого-нибудь генерала. Но время шло, архелая не появлялась, менторы нервничали и прекратили скабрезности. Теперь они гневались: их, почетных и почтенных людей, заставляют сидеть в дурацком ожидании, тогда как им положено вести занятия у детей! Когда же пробило два пополудни, гнев сменился страхом и беспокойством. Менторы не сговариваясь, невзирая на почтенный возраст, помчались по школе, выясняя у встречных учеников, где и когда те в последний раз видели госпожу Кириену Суорд. А ведь и спрашивать не стоило! Надобно было сразу бежать в тренировочный зал!
Только и там запыхавшиеся представители менторского совета госпожи Суорд не обнаружили. Пуст был зал, безмолвен и загадочен.
- Смотрите!
Менторы сбежались на крик. И замерли. Большое, в полстены, зеркало было разбито посередине. От большой дыры, схожей очертаниями с человеческим телом, по всему зеркалу змеились трещины. А за дырой клубилась странная чернота…
Ментор, преподающий физику, нерешительно протянул руку и коснулся пальцами зазеркальной черноты.
- Странно, - сказал он и потыкал пальцами сильнее. - Это похоже… похоже…
- На что? - нетерпеливо воскликнул ментор исторических наук.
- На ткань. - Физик вцепился в черноту пальцами и аккуратно потянул на себя…
Это действительно была ткань.
- Святой Пропедевт, покровитель учителей! - приглушенно вскрикнула преподавательница хороших манер. - Это же накидка госпожи Суорд!
Но даже не черная накидка напугала и изумила в тот момент менторов. Напугало разбитое зеркало, по которому вдруг словно прошла волна, делая его вновь целым и совершенно гладким.
- И на полу - ни осколочка, - прошептал кто-то…
Зеркало отразило растерянные физиономии менторов частной школы.
- Я полагаю, - откашлявшись, заговорил физик, - что в школе надо объявить двухдневный траур. В связи с непонятным уходом от нас… или непостижимой и нежданной кончиной госпожи Кириены Суорд. Как вы полагаете, господа?
Остальные члены менторского совета поддержали это предложение.
Вместо архелаи Кириены в погребальном дворце кремировали ее накидку.
Однако памятник госпоже Суорд поставить не успели: независимая Монохромма подверглась очередному военному нападению.
И вновь стало не до памятников.
- Начали!
- Начали, девочки, хорош расслабляться!
Девочки из кордебалета, издалека в своих пышных перьях и блестках напоминавшие райских пташек, вблизи выглядели вымотанными до предела. Когда Слонище Акбар заорал в третий раз, девчонки, тихо матерясь и гася недокуренные сигареты, потянулись к выходу из гримерки, на ходу поправляя свое пропахшее потом и дешевыми духами потрепанное райское оперение. На сцене загремела музыка, напоминавшая активную работу прохудившегося сливного бачка.
Искусство, блин.
Птицы, блин…
Курица - не птица.
Стриптизерша - не человек.
Нет, Карине еще повезло. Когда она из своего села Верхние Затиральники приехала в Москву, чтоб стать звездой и "круто попасть на ти-ви", оказалось, что звезд в столице больше, чем блох на заднице у бомжа. И ничего приличного Карине не светит, хотя, конечно, с ее фигурой и внешностью она стала бы мечтой любого столичного мужчины. Карина ничего не имела против того, чтоб стать чьей-нибудь мечтой. А лучше - пылкой и сладостной реальностью. Но, как вскорости показал девушке опыт, сукин сын ошибок трудных, московские мужчины предпочитали не мечтать и даже не воплощать мечты в жизнь, а развлекаться без особого напряга… Снимать стресс, возникший на почве напряженной столичной жизнедеятельности. Правда, за "снятие стресса" девушке предлагали неплохие бабки. Но Карина из Затиральников уехала в столицу не для того, чтобы пополнить число московских проституток! Даже если они называются "специалистками по эротическому массажу"!
Гордость гордостью, а жить-то надо. Был у Карины в Белокаменной знакомый человечек: некий то ли шурин, то ли свояк по линии двоюродной тетки. Он из деревни рванул еще в самом начале нового русского капитализма и теперь, по слухам, держал в Москве свое дело. Прибыльное. Карина ему позвонила на сотовый, свояк назначил встречу. Когда увидел Карину, слегка ошалел и аж лицом весь замаслился. Но девушка быстро ему все разъяснила относительно своих моральных принципов и сексуальных вкусов, не включающих геронтофилию в список. Тогда он ей и предложил работенку.
А что, приличная работенка.
На нее даже имеется конкурс.
И между прочим постоянный.
"Да, кстати, учти, деточка, это заведение солидное. В некотором роде с претензией на элитарность и респектабельность. И публика потому в нем собирается соответствующая. Так что пальцами, испачканными в соусе "болонез", в трусы тебе никто не полезет, умеют клиенты пользоваться салфетками. Поэтому можешь работать без ущерба для собственной гордости и с учетом всех требований гигиены и санитарии".
И Карина, поплакав пару ночей, просчитав в уме варианты, а в кошельке оставшуюся наличность, согласилась.
Развлекательный центр "Парамон" на самом деле вообще-то был не из самых шикарных. И публика в нем собиралась не солидная-элитарная, а так - разбогатевшая шушера в законе. Но корежили из себя крутых, сидели с распальцовочкой за дорогой жратвой и выпивкой и напоминали Карине крабов, жизнь и повадки которых она как-то наблюдала по телевизору в известной научно-популярной передаче. Впрочем, девушка к публике старалась не приглядываться. Плевать ей, кто там сидит за столиками у сцены и пускает слюни, глядя на ее задницу. Ее дело (и дело ее задницы) - работать стриптиз.
Карина откинула со лба волнистые пряди своих редкостных волос - длинных, пышных, по цвету напоминающих пепел с серебром - и закурила. Кордебалету надрываться еще двадцать минут. Так что она, стриптизерша-элит, имеет законное право отдохнуть, покурить (на "кокс" или "геру" Карина, в отличие от остальных девочек, не цеплялась принципиально, здоровье берегла) и попроклинать свою жизнь, перед тем как выйти на сцену.
Конечно, такой жизни она себе не желала! Только и оставаться в родимой деревне, где все четыре времени года приходится ходить по улице в здоровых резиновых сапогах, потому как дороги в Затиральниках представляют из себя смешанную с навозом грязь, она не могла. Мать (отец давно помер по пьянке), конечно, плакала и уговаривала остаться. Но Карина была непреклонна:
- Остаться? Дояркой горбатиться? Или на птицеферме кур щупать?! Всю жизнь в дерьме по уши бултыхаться?! Что, что я здесь сделать смогу?! Замуж здесь выйду? Да за кого-о?! За последнего тракториста придурочного, что ли?! Ах, за Степана-механизатора… Да, это кандидат!.. Мать, ты хоть думай, под какой свеклоуборочный комбайн хочешь уложить свою "разъединственную дочушку"! У твоего Степана в мозгах одна солярка! И, кстати, по-моему, не только в мозгах, но и в других жизненно важных для мужика органах! От этого механизатора-передовика не то что дауны - мутанты с тремя головами родятся! И не останавливай меня! Все равно уеду! Москва, говорят, город больших возможностей. И там хоть не будет этого бесконечного навоза и солярки. А потом, мам, я, как там устроюсь, тебе все напишу. Увидишь, мне повезет!
Она написала. То, что работает в приличном месте, получает неплохо, на жизнь в Москве хватает… Только свою профессию она указывать не стала, написала - работает в развлекательном центре. Авось в Верхних Затиральниках и знать не знают, что такое развлекательный центр.