"Не надо, не отпускай! - попросил я, понемногу возвращаясь к жизни. - Отнеси меня лучше в Кветлориэн!"
"Так мне и повелела Владычица Галадриэль, высылая меня за тобою", - отвечал он.
И принес он меня в Галадхэн, откуда вы недавно перед тем отплыли. Вы знаете, время там не старит, а целит, и я исцелился. Меня облачили в белые одежды. Я был советчиком и принимал советы. Необычной дорогой пришел я оттуда и принес вам устные посланья. Арагорну сказано так:
На сумеречном Севере блесни, Эльфийский Берилл!
Друзей призови к оружию и родичей собери.
Они увидят, услышат - и откликнутся все, кто жив, -
И Серая выйдет Дружина на южные рубежи.
Тебе же сужден одинокий и непомерный труд:
Прямую дорогу к Морю мертвые стерегут.
А тебе, Леголас, Галадриэль передала вот что:
Царевич из Лихолесья! Под сенью лесной
Жил ты себе на радость. Но потеряешь покой!
Возгласы быстрых чаек и рокот прибрежной волны
Станут тебе отрадней возлюбленной тишины.
Гэндальф замолк и прикрыл глаза.
- А мне, значит, ничего нет? - спросил Гимли и повесил голову.
- Темны слова ее, - сказал Леголас. - Моему уху они ничего не говорят.
- Для меня это не утешение, - буркнул Гимли.
- Тебе что, больше всех надо? Хочешь, чтобы она предрекла твою гибель?
- Да, хочу, если больше ей нечего мне передать.
- О чем вы там? - спросил Гэндальф. - Нет, моему уху обращенные к вам слова кое-что говорят. Прошу прощенья, Гимли! Я просто сызнова обдумывал эти два ее послания. Но есть и третье, не туманное и не скорбное.
- "Гимли, сыну Глоина, - сказала она, - поклон от его Дамы. Хранитель моей пряди, мысли мои неотлучно следуют за тобой. Да не остынет твоя доблесть, и пусть рубит твоя секира лишь то, что должно рубить!"
- В добрый час ты вернулся к нам, Гэндальф! - возгласил Гимли и пустился в пляс под диковатый напев на гномьем языке. - Ну, теперь держитесь! - кричал он, вертя топором над головой. - С Гэндальфом я, конечно, дал маху, но уж в следующий раз рубанем кого надо на славу!
- Следующего раза недолго ждать, - пообещал Гэндальф, вставая с камня. - Что ж, поговорили - и будет с нас на первый случай. Пора в путь!
Он снова завернулся в свою ветхую хламиду и пошел первым. Молча и быстро спустились они с горы, добрались до Онтавы и берегом вышли к опушке, на лужайку под развесистым дубом. Лошадей было по-прежнему не видать и не слыхать.
- Не возвратились они, - заметил Леголас. - Пешком побредем.
- Некогда мне пешком ходить, - сказал Гэндальф. Он задрал голову и засвистел так пронзительно-звонко, что все на него обернулись - неужто свист этот издал благообразный старец с пышной бородой? Он просвистел трижды; им почудилось, будто восточный ветер донес издалека ржание лошадей, и они изумленно прислушались. Арагорн лег, приложил ухо к земле и почуял дальнее содроганье; вскоре оно превратилось в цокот быстрых копыт, стучавших все четче и ближе.
- Скачет не одна лошадь, - сказал Арагорн.
- Конечно, не одна, - отозвался Гэндальф. - Одной на четверых маловато.
- Их три! - воскликнул Леголас, вглядываясь в степную даль. - Вот скачут так скачут! Да это Хазуфел, и Арод мой с ним! Но третий мчится впереди: огромный конь, я таких в жизни не видывал.
- И не увидишь, - молвил Гэндальф. - Это Светозар, вожак царственного табуна Бэмаров: такой конь в диковинку самому конунгу Теодену. Видишь - он блещет серебром, а бег его плавен, точно живой ручей! Конь под стать Белому Всаднику, мой соратник в грядущих битвах.
Так говорил старый маг; и пышногривый красавец конь на скаку появился вдали, весь в серебряных бликах. Хазуфел и Арод поотстали, а Светозар приблизился легкой рысью, стал, склонил горделивую шею и положил голову на плечо старика. Гэндальф ласково потрепал его по холке.
- Далек был путь от Раздола, друг мой, - сказал он, - но ты не промедлил и примчался в самую пору. Теперь поскачем вместе и уж более не разлучимся до конца дней! Мы спешим в Медусельд, в тронный чертог вашего господина, - обратился Гэндальф к двум другим коням, стоявшим поодаль как бы в ожидании. Они понятливо склонили головы. - Время наше на исходе; позвольте, друзья мои, мы поедем верхом, и просим вас бежать со всею резвостью. Седок Хазуфела - Арагорн, Арода - Леголас. Гимли я посажу перед собою: надеюсь, Светозару будет не в тягость двойная ноша. Тронемся в путь немедля, только напьемся воды у Онтавы.
- Теперь хоть я понимаю, что случилось ночью, - сказал Леголас, взлетев на коня. - Сначала их, может быть, и спугнули, а потом они с радостным ржаньем понеслись навстречу своему вожаку Светозару. Ты знал, что он неподалеку, Гэндальф?
- Знал, - ответил маг. - Я устремил к нему мысль и призывал его поспешить, ибо вчера еще он был далеко на юге. А нынче помчится обратно - серебряной стрелой!
Гэндальф склонился к уху Светозара, и тот прянул с места, оглянувшись на собратьев; круто свернул к Онтаве, мигом отыскал покатый береговой спуск и брод, пересек реку и поскакал на юг по безлесной плоской равнине, колыхавшей от края до края серые травяные волны. Ни дорог, ни тропинок не было и в помине, но Светозар несся, точно летел над землей.
- Скачет напрямик на Эдорас, к подножиям Белых гор, - объяснил Гэндальф. - Так, конечно, быстрее. Есть туда и наезженная дорога, она осталась за рекой, в Остемнете, и сильно забирает на север, а здесь бездорожье, но Светозар каждую кочку знает.
Тянулись дневные часы, а они все ехали приречьем, заболоченными лугами. Высокая трава порой охлестывала колени всадников, и кони их словно плыли в серо-зеленом море. Ехали, минуя глубокие промоины и коварные топи среди зарослей осоки; Светозар скакал как посуху, и оба других коня поспешали за ним след в след.
Солнце медленно клонилось к западу; далеко-далеко, за бескрайней равниной, трава во всю ширь занялась багрянцем и, надвинувшись, озарились багровым отсветом склоны гор. А снизу подымалось и кровянило солнечный диск меж горами дымное облако: закат пламенел, как пожар.
- Это Врага Ристании, - объявил Гэндальф, - они прямо к западу от нас. А вон там, севернее, Изенгард.
- Дым валит тучей, - пригляделся Леголас. - Там что, большой пожар?
- Большая битва! - сказал Гэндальф. - Вперед!
Глава VI
Конунг в золотом чертоге
Закат догорел, понемногу смерилось, потом сгустилась ночная тьма. Они скакали во весь опор; когда же наконец остановились, чтоб дать отдых лошадям, то даже Арагорн пошатнулся, спешившись. Гэндальф объявил короткий ночлег. Леголас и Гимли разом уснули; Арагорн лежал на спине, раскинув руки; лишь старый маг стоял, опершись на посох и вглядываясь в темноту на западе и на востоке. В беззвучной ночи шелестела трава. Небо заволокло, холодный ветер гнал и рвал нескончаемые облака, обнажая туманный месяц. Снова двинулись в путь, и в жидком лунном свете кони мчались быстро, как днем.
Больше не отдыхали; Гимли клевал носом и наверняка свалился бы с коня, если б не Гэндальф: тот придерживал и встряхивал его. Хазуфел и Арод, изнуренные и гордые, поспевали за своим вожаком, за серой еле заметной тенью. Миля за милей оставались позади; бледный месяц скрылся на облачном западе.
Выдался знобкий утренник. Мрак на востоке поблек и засерел. Слева, из-за дальних черных отрогов Привражья, брызнули алые лучи. Степь озарил яркий и чистый рассвет; на их пути заметался ветер, вороша поникшую от холода траву. Внезапно Светозар стал как вкопанный и заржал. Гэндальф указал рукой вперед.
- Взгляните! - крикнул он, и спутники его подняли усталые глаза. Перед ними возвышался южный хребет, крутоверхие белые громады, изборожденные рытвинами. Зеленело холмистое угорье, и прилив степной зелени устремлялся в глубь могучей гряды - клиньями еще объятых темнотою долин. Взорам открылась самая просторная и протяженная из них. Она достигала горного узла со снежною вершиной, а широкое устье разлога стерегла отдельная гора за светлым речным витком. Еще неблизкое ее взлобье золотилось в утренних лучах.
- Ну, Леголас! - сказал Гэндальф. - Поведай нам, что ты видишь!
Леголас заслонил глаза от рассиявшегося солнца.
- Я вижу, со снеговых высей, блистая, бежит поток, исчезает в разлоге и возникает из мглы у подошвы зеленой горы, близ восточной окраины дола. Гора обнесена мощной стеной, остроконечной оградой и крепостным валом. Уступами вздымаются крыши домов; венчает крепость круглая зеленая терраса с высоким дворцом. Кажется, он крыт золотом: так и сияет. И дверные столбы золотые. У дверей стража в сверкающих панцирях; во всей крепости никакого движенья - видно, еще спят.
- Крепость называется Эдорас, - сказал Гэндальф, - а златоверхий дворец - Медусельд. Это столица Теодена, сына Тенгела, властителя Мустангрима. Хорошо, что мы подоспели к рассвету: вот она, наша дорога. А ехать надо с оглядкой - время военное, и коневоды-ристанийцы не спят и не дремлют, мало ли что издали кажется. Не прикасаться к оружию и держать языки на привязи - это я всем говорю, да и себе напоминаю. Надо, чтобы нас добром пропустили к Теодену.
Стояло хрустальное утро, и птицы распевали вовсю, когда они подъехали к реке. Она шумно изливалась в низину, широким извивом пересекая их путь и унося свои струи на восток, к камышовым заводям Онтавы. Сырые пышные луговины и травянистые берега заросли ивняком, и уже набухали, по-южному рано, густо-красные почки. Мелкий широкий брод был весь истоптан копытами. Путники переправились и выехали на большую колеистую дорогу, ведущую к крепости мимо высоких курганов у подошвы горы. Их зеленые склоны с западной стороны подернуло, точно снегом, звездчатыми цветочками.
- Смотрите, - сказал Гэндальф, - как ярко они белеют! Называются поминальники, по-здешнему симбельмейны, кладбищенские цветы, и цветут они круглый год. Да-да, это все могильники предков Теодена.
- Семь курганов слева, девять - справа, - подсчитал Арагорн. - Много утекло жизней с тех пор, как был воздвигнут золотой чертог.
- У нас в Лихолесье за это время пять сотен раз осыпались красные листья, - сказал Леголас, - но, по-нашему, это не срок.
- Это по-вашему, а у мустангримцев другой счет времени, - возразил Арагорн. - Лишь в песнях осталась память о том, как построили дворец, а что было раньше, уж и вовсе не помнят. Здешний край они называют своей землей, и речь их стала невнятна для северных сородичей.
Он завел тихую песню на медлительном языке, неведомом ни эльфу, ни гному, но им обоим понравился ее протяжный напев.
- Послушать, так ристанийское наречие, - сказал Леголас, - и правда звучит по-здешнему, то красно и раздольно, то жестко и сурово: степь и горы. Но я, конечно, ничего не понял. Слышится в песне печаль о смертном уделе.
- На всеобщий язык, - сказал Арагорн, - это можно перевести примерно так:
Где ныне конь и конный? Где рог его громкозвучащий?
Где его шлем и кольчуга, где лик его горделивый?
Где сладкозвучная арфа и костер, высоко горящий?
Где весна, и зрелое лето, и золотистая нива?
Отгремели горной грозою, отшумели степными ветрами,
Сгинули дни былые в закатной тени за холмами.
С огнем отплясала радость, и с дымом умчалось горе,
И невозвратное время не вернется к нам из-за Моря.
Такое поминанье сочинил давно забытый ристанийский песенник в честь Отрока Эорла, витязя из витязей: он примчался сюда с севера, и крылья росли возле копыт его скакуна Феларофа, прародителя нынешних лошадей Мустангрима. Вечерами, у костров, эту песню поют и поныне.
За безмолвными курганами дорога вкруговую устремилась вверх по зеленому склону и наконец привела их к прочным обветренным стенам и крепостным воротам Эдораса.
Возле них сидели стражи, числом более десятка; они тотчас повскакивали и преградили путь скрещенными копьями.
- Ни с места, неведомые чужестранцы! - крикнули они по-ристанийски и потребовали затем назвать себя и изъяснить свое дело. Изумленье было в их взорах и ни следа дружелюбия; на Гэндальфа они глядели враждебно.
- Добро вам, что я понимаю ваш язык, - отозвался тот на их наречии, - но странники знать его не обязаны. Почему вы не обращаетесь на всеобщем языке, как принято в западных землях?
- Конунг Теоден повелел пропускать лишь тех, кто знает по-нашему и с нами в дружбе, - отвечал самый видный из стражей. - В дни войны к нам нет входа никому, кроме мустангримцев и гондорцев, посланцев Мундбурга. Кто вы такие, что безмятежно едете в диковинном облаченье по нашей равнине верхом на конях, как две капли воды схожих с нашими? Мы стоим на часах всю ночь и заметили вас издалека. В жизни не видели мы народа чуднее вас и коня благородней того, на котором вы сидите вдвоем. Он из табуна Бэмаров, или же глаза наши обмануты колдовским обличьем. Ответствуй, не ведьмак ли ты, не лазутчик ли Сарумана, а может, ты чародейный призрак? Говори, ответствуй немедля!
- Мы не призраки, - отвечал за Гэндальфа Арагорн, - и глазам своим можете верить. Что кони это ваши - знаете сами, нечего и спрашивать зря. Однако же редкий конокрад пригоняет коня хозяевам. Это вот - Хазуфел и Арод: Эомер, Третий Сенешаль Мустангрима, одолжил их нам двое суток назад. Мы их доставили в срок. Разве Эомер не вернулся и вас не предупредил?
Страж, как видно, смутился.
- Об Эомере у нас речи не будет, - молвил он, отводя глаза. - Если вы говорите правду, то конунга, без сомнения, надо оповестить. Пожалуй, вас, и то сказать, поджидают. Как раз две ночи назад к нам спускался Гнилоуст: именем Теодена он не велел пропускать ни единого чужестранца.
- Гнилоуст? - сказал Гэндальф, смерив его строгим взглядом. - Тогда больше ни слова! До Гнилоуста мне дела нет, дела мои - с повелителем Мустангрима. И дела эти спешные. Пойдешь ты или пошлешь объявить о нашем прибытии?
Глаза его сверкнули из-под косматых бровей; он сурово нахмурился.
- Пойду, - угрюмо вымолвил страж. - Но о ком объявлять? И как доложить о тебе? С виду ты стар и немощен, а сила в тебе, по-моему, страшная.
- Верно ты углядел и правильно говоришь, - сказал маг. - Ибо я - Гэндальф. Я возвратился. И, как видишь, тоже привел коня, Светозара Серебряного, неподвластного ничьей руке. Рядом со мной Арагорн, сын Араторна, наследник славы древних князей, в Мундбург лежит его дорога. А это - эльф Леголас и гном Гимли, испытанные наши друзья. Ступай же скажи своему подлинному господину, что мы стоим у ворот и хотим говорить с ним, если он допустит нас в свой чертог.
- Чудеса, да и только! - пожал плечами страж. - Ладно, будь по-твоему, я доложу о вас конунгу, а там воля его. Погодите немного, я скоро вернусь с ответом. Очень-то не надейтесь, время нынче недоброе.
И страж удалился быстрыми шагами, препоручив чужестранцев надзору своих сотоварищей. Вернулся он и взаправду скоро.
- Следуйте за мною! - сказал он. - Теоден допускает вас к трону; но всякое оружие, будь то даже посох, вам придется сложить у дверей. За ним приглядит охрана.
Негостеприимные ворота приоткрылись, и путники вошли по одному вслед за своим вожатым. В гору поднималась извилистая брусчатая улица: то плавные изгибы, то короткие лестницы, выложенные узорными плитами. Они шли мимо бревенчатых домов, глухих изгородей, запертых дверей, возле переливчатого полноводного ручья, весело журчавшего в просторном каменном желобе. Выйдя к вершине горы, они увидели, что над зеленой террасой возвышается каменный настил, из него торчала искусного ваяния лошадиная голова, извергавшая прозрачный водопад в огромную чашу; оттуда и струился ручей. Длинная и широкая мраморная лестница вела ко входу в золотой чертог; по обе стороны дверей были каменные скамьи для телохранителей конунга: они сидели с обнаженными мечами на коленях. Золотистые волосы, перехваченные тесьмой, ниспадали им на плечи; зеленые щиты украшал солнцевидный герб; их длинные панцири сверкали зеркальным блеском; они поднялись во весь рост и казались на голову выше простых смертных.
- Вам туда, - сказал вожатый. - А мне - обратно, к воротам. Прощайте! Да будет милостив к вам повелитель Мустангрима!
Он повернулся и, точно сбросив бремя, легко зашагал вниз. Путники взошли по длинной лестнице под взглядами молчаливых великанов-часовых и остановились у верхней площадки; Гэндальф первым ступил на мозаичный пол, и сразу же звонко прозвучало учтивое приветствие по-ристанийски.
- Мир вам, пришельцы издалека! - промолвили стражи и обратили мечи рукоятью вперед. Блеснули зеленые самоцветы. Потом один из часовых выступил вперед и заговорил на всеобщем языке:
- Я Гайма, главный телохранитель Теодена. Прошу вас сложить все оружие здесь у стены.
Леголас вручил ему свой кинжал с серебряным черенком, колчан и лук.
- Побереги мое снаряжение, - сказал он. - Оно из Золотого Леса, подарок Владычицы Кветлориэна.
Гайма изумленно вскинул глаза и поспешно, с видимой опаской сложил снаряжение возле стены.
- Можешь быть спокоен, никто его пальцем не коснется, - пообещал он.
Арагорн медлил и колебался.
- Нет на то моей воли, - сказал он, - чтобы расставаться с мечом и отдавать Андрил в чужие руки.
- На то есть воля Теодена, - сказал Гайма.
- Вряд ли воля Теодена, сына Тенгела, хоть он и повелитель Мустангрима, указ для Арагорна, сына Араторна, потомка Элендила и законного государя Гондора.
- В этом дворце хозяин Теоден, а не Арагорн, даже если б он и сменил Денэтора на гондорском троне, - возразил Гайма, преградив путь к дверям. Меч в его руке был теперь обращен острием к чужеземцам.
- Пустые перекоры, - сказал Гэндальф. - Веленье Теодена неразумно, однако же спорить тут не о чем. Конунг у себя во дворце волен в своем неразумии.
- Поистине так, - согласился Арагорн. - И я покорился бы воле хозяина дома, будь то даже хижина дровосека, если бы меч мой был не Андрил.
- Как бы он ни именовался, - сказал Гайма, - но ты положишь его здесь или будешь сражаться один со всеми воинами Эдораса.
- Почему же один? - проговорил Гимли, поглаживая пальцем лезвие своей секиры и мрачно поглядывая на телохранителя конунга, точно примеряясь рубить молодое деревце. - Не один!
- Спокойствие! - повелительно молвил Гэндальф. - Мы - ваши друзья и соратники, и всякая распря между нами на руку только Мордору - он отзовется злорадным хохотом. Время дорого. Прими мой меч, доблестный Гайма. Его тоже побереги: имя ему Яррист, и откован он эльфами много тысяч лет назад. Меня теперь можешь пропустить. А ты, Арагорн, образумься!
Арагорн медленно отстегнул пояс и сам поставил меч стоймя у стены.
- Здесь я его оставлю, - сказал он, - и повелеваю тебе не прикасаться к нему, и да не коснется его никто другой. Эти эльфийские ножны хранят Сломанный Клинок, перекованный заново. Впервые выковал его Тельчар - во времена незапамятные. Смерть ждет всякого, кто обнажит меч Элендила, кроме его прямых потомков.
Страж попятился и с изумлением взглянул на Арагорна.
- Вы словно явились по зову песни из дней давно забытых, - проговорил он. - Будет исполнено, господин, как ты велишь.
- Ну, тогда ладно, - сказал Гимли. - Рядом с Андрилом и моей секире не зазорно полежать отдохнуть. - И он с лязгом положил ее на мозаичный пол. - Теперь все тебя послушались, давай веди нас к своему конунгу.
Но страж мешкал.