- А вот ты бы вслушался, может, и слова бы различил, - возразил Гамлинг. - Дунландский это язык, я его помню смолоду. Когда-то он звучал повсюду на западе Ристании. Вот, слышите? Как они нас ненавидят и как ликуют теперь, в свой долгожданный и в наш роковой час! "Конунг, где ваш конунг? - вопят они. - Конунга вашего давайте сюда! Смерть Форгойлам - да сгинут желтоволосые ублюдки! Северянам-грабителям - смерть всем до единого!" Вот так они нас честят. За полтысячи лет не забылась их обида на то, что Отрок Эорл стал союзником Гондора и властителем здешнего края. Эту застарелую рознь Саруман разжег заново, и теперь им удержу нет. Ни закат им не помеха, ни рассвет: подавай на расправу Теодена, и весь сказ!
- И все равно рассвет - вестник надежды, - сказал Арагорн. - А правда ли, будто Горнбург не предался врагам ни единожды, и не бывать этому, доколе есть у него защитники?
- Да, так поется в песнях, - устало отвечал Эомер.
- Будем же достойными его защитниками! - сказал Арагорн.
Их речи прервал трубный вой. Раздался грохот, полыхнуло пламя, повалил густой дым. Шипя, клубясь и пенясь, Ущелица рванулась новопроложенным руслом сквозь зияющий пролом в стене. А оттуда хлынули черные ратники.
- Вот проклятый Саруман! - воскликнул Арагорн. - Пока мы тут лясы точим, орки снова пробрались в водосток и подорвали стену колдовским огнем Ортханка! Элендил, Элендил! - крикнул он, кидаясь в пролом; а тем временем орки сотнями взлезали по лестницам. И сотни напирали с тыла, везде бушевала сеча, приступ накатывался, точно мутная волна, размывающая прибрежный песок. Защитники отступали к пещерам, сражаясь за каждую пядь, другие напропалую пробивались к цитадели.
Широкая лестница вела от ущелья на крепостную скалу, к задним воротам Горнбурга. У ее подножия стоял Арагорн со сверкающим мечом в руке: орки испуганно пятились, а те из своих, кому удавалось прорубиться к лестнице, стремглав бежали наверх. За несколько ступеней от Арагорна опустился на одно колено Леголас, натянув лук, готовый подстрелить любого осмелевшего орка.
- Все, Арагорн, черная сволочь сомкнулась, - крикнул он. - Пошли к воротам!
Арагорн побежал вслед за ним, но усталые ноги подвели: он споткнулся, и тут же с радостным воем кинулись снизу подстерегавшие орки. Первый из них, самый громадный, опрокинулся со стрелой в глотке, однако за ним спешили другие, попирая кровавый труп. Но сверху обрушился метко пущенный тяжкий валун - и смел их в ущелье. Ворота с лязгом затворились за Арагорном.
- Плоховаты наши дела, друзья мои, - сказал он и отер рукавом пот со лба.
- Да хуже вроде бы некуда, - подтвердил Леголас, - а все-таки здорово повезло, что ты уцелел. Гимли-то где?
- Не знаю, где он, - сказал Арагорн. - Я видел, он рубился у стены, а потом нас разнесло в разные стороны.
- Ой-ой-ой! Вот так новости! - огорчился Леголас.
- Да нет, он крепкий, сильный боец, - сказал Арагорн. - Будем надеяться, что он пробился к пещерам и там ему лучше, чем нам. Гном - он в любой пещере как дома.
- Ну ладно, будем надеяться, - вздохнул Леголас. - Но лучше бы он сюда пробился. Кстати бы узнал, что на моем счету тридцать девять.
- Если он и правда в пещерах, он тебя опять перекроет, - рассмеялся Арагорн. - Секирой он орудовал так, что залюбуешься.
- Пойду-ка я поищу, может, стрелы какие валяются, - сказал Леголас. - Когда-нибудь да рассветет, тут они и пригодятся.
Арагорн поднялся в цитадель и с огорчением узнал, что Эомера в Горнбурге нет.
- И не ищи, не проходил он, - сказал один из стражей-вестфольдцев. - Я видел, как он собирал бойцов в устье ущелья; рядом с ним дрались Гамлинг и гном, но туда было не пробиться.
Арагорн пересек внутренний двор и взошел на башню, в покой, где конунг стоял, ссутулившись, подле узкого оконца.
- Что нового, Арагорн? - спросил он.
- Ущельная стена захвачена, государь, и разгромлена оборона Крепи, но многие прорвались в Горнбург.
- Эомер здесь?
- Нет, государь. Однако и в ущелье отступило немало воинов: говорят, среди них видели Эомера. Может быть, там, в теснине, они задержат врага и проберутся к пещерам. А уж как им дальше быть…
- Им-то ясно, как дальше быть. Припасов, кажется, достаточно. Дышится легко - там воздушные протоки в сводах. Да к пещерам и подступу нет, лишь бы защитники стояли насмерть. Словом, долго могут продержаться.
- Так-то оно так, однако орков снарядили в Ортханке пробойным огнем, - сказал Арагорн. - Иначе бы мы и стену не отдали. Если не пробьются в пещеры, то могут наглухо замуровать защитников. Впрочем, нам и правда надо сейчас думать не о них, а о себе.
- Душно мне здесь, как в темнице, - сказал Теоден. - На коне перед войском, с копьем наперевес я бы хоть испытал в последний раз упоение битвы. А тут какая от меня польза?
- Еще ничего не потеряно, пока ты цел и невредим со своей дружиной в неприступнейшей цитадели Ристании. У нас больше надежды отстоять Горнбург, чем Эдорас или даже горные крепи Дунхерга.
- Да, Горнбург славен тем, что доселе не бывал во вражеских руках, - сказал Теоден. - Правда, на этот раз я и в нем не уверен. Нынче рушатся в прах вековые твердыни. Да и какая башня устоит перед бешеным натиском огромной орды? Знал бы я, как возросла мощь Изенгарда, не ринулся бы столь опрометчиво мериться с ним силою по первому слову Гэндальфа. Теперь-то его советам и уговорам другая цена, чем под утренним солнцем.
- Государь, не суди раньше времени о советах Гэндальфа, - сказал Арагорн.
- Чего же еще дожидаться? - горько обронил Теоден. - Конец наш близок и неминуем, но я не хочу подыхать, как старый барсук, обложенный в норе. Белогрив, Хазуфел и другие кони моей охраны - здесь, во внутреннем дворе. С рассветом я велю трубить в рог Хельма и сделаю вылазку. Ты поскачешь со мною, сын Араторна? Может быть, мы и прорубимся, а нет - погибнем в бою и удостоимся песен, если будет кому их слагать.
- Я поеду с тобой, - сказал Арагорн.
Он вернулся на внешнюю стену и обошел ее кругом, ободряя воинов и отражая вместе с ними самые яростные приступы. Леголас не отставал от него. Один за другим полыхали взрывы, камни содрогались. На стену забрасывали крючья, взбирались по приставным лестницам. Сотнями накатывались и сотнями валились со стены орки: крепка была оборона Горнбурга.
И вот Арагорн встал у парапета над воротной аркой, вокруг свистели вражеские стрелы. Он взглянул на восток, на бледнеющие небеса - и поднял руку ладонью вперед, в знак переговоров.
- Спускайся! Спускайся! - злорадно завопили орки. - Если тебе есть что сказать, спускайся к нам! И подавай сюда своего труса конунга! Мы - могучие бойцы, мы - непобедимый Урукхай! Все равно мы до него доберемся, выволокем его из норы. Конунга, конунга подавай!
- Выйти ему или оставаться в крепости - это конунг решает сам, - сказал Арагорн.
- А ты зачем выскочил? - издевались они. - Чего тебе надо? Подсчитываешь нас? Мы - Урукхай, нам нет числа.
- Я вышел навстречу рассвету, - сказал Арагорн.
- А что нам твой рассвет? - захохотали снизу. - Мы - Урукхай, мы бьемся днем и ночью, ни солнце, ни гроза нам не помеха. Не все ли равно, когда убивать - средь бела дня или при луне? Что нам твой рассвет?
- Кто знает, что ему готовит новый день, - сказал Арагорн. - Уносите-ка лучше ноги подобру-поздорову.
- Спускайся со стены, а то подстрелим! - заорали в ответ. - Это не переговоры, ты тянешь время и просто мелешь языком!
- Имеющий уши да слышит, - отозвался Арагорн. - Никогда еще Горнбург не видел врага в своих стенах, не увидит и нынче. Бегите скорей, иначе пощады не будет. В живых не останется никого, даже вестника вашей участи. Бьет ваш последний час!
Так властно и уверенно звучала речь Арагорна, одиноко стоявшего над разбитыми воротами лицом к лицу с полчищем врагов, что многие горцы опасливо оглянулись на долину, а другие недоуменно посмотрели на небо. Но орки злобно захохотали, и туча стрел и дротиков пронеслась над стеной, едва с нее спрыгнул Арагорн.
Раздался оглушительный грохот, взвился огненный смерч. Своды ворот, над которыми он только что стоял, расселись и обрушились в клубах дыма и пыли. Завал размело, точно стог соломы. Арагорн бросился к королевской башне.
Орки радостно взревели, готовясь густой оравой ринуться в пролом, но снизу докатился смутный гомон, тревожный многоголосый повтор. Осадная рать застыла: прислушивались и озирались. И тут с вершины башни внезапно и грозно затрубил большой рог Хельма.
Дрожь пробежала по рядам осаждающих. Многие бросались ничком наземь и затыкали уши. Ущелье отозвалось раскатистым эхом, словно незримые трубачи на каждом утесе подхватывали боевой призыв. Защитники Горнбурга с радостным изумлением внимали немолчным отголоскам. Громовая перекличка огласила горы, и казалось, не будет конца грозному и звонкому пенью рогов.
- Хельм! Хельм! - возгласили ристанийцы. - Хельм восстал из мертвых и скачет на битву! Хельм и конунг Теоден!
И конунг явился: на белоснежном коне, с золотым щитом и огромным копьем. Одесную его ехал Арагорн, наследник Элендила, а за ними - дружина витязей-эорлингов. Занялась заря, и ночь отступила.
- Вперед, сыны Эорла! - С яростным боевым кличем на устах, громыхая оружием, врезалась конная дружина в изенгардские полчища и промчалась от ворот по откосу к плотине, топча и сминая врагов, как траву. Послышались крики воинов, высыпавших из пещер и врубавшихся в черные толпы. Вышли на битву из Горнбурга все его защитники. А в горах все перекликались рога.
Ни громадные латники-орки, ни богатыри-горцы не устояли перед конунгом и сотней его витязей. Мечи сносили им головы, копья вонзались в спины; без оглядки, с воем и воплями бежали они вниз по склону, ибо дикий страх обуял их с рассветом, а впереди ожидало великое изумление.
Так выехал конунг Теоден из Хельмовой Крепи и отбросил осаждающих за Гать. У Гати дружина его остановилась в рассветном сиянии. Солнце, выглянув из-за восточного хребта, золотило жала их копий. Они замерли и молча глядели вниз, на Ущельный излог.
А тамошние места было не узнать. Где прежде тянулись зеленые склоны ложбины, нынче вырос угрюмый лес. Большие деревья, нагие, с белесыми кронами, недвижно высились ряд за рядом, сплетя ветви и разбросав по густой траве извилистые, цепкие корни. Тьма была разлита под ветвями. От Гати до опушки этого небывалого леса было всего лишь три сотни саженей. Там-то и скоплялось заново великое воинство Сарумана, опасное едва ли не пуще прежнего, ибо мрачные деревья пугали их больше, чем копья ристанийцев. Весь склон от Крепи до Гати опустел, но ниже, казалось, копошился огромный мушиный рой. Направо, по крутым каменистым осыпям, выхода не было, а слева, с запада, близилась их судьбина.
Там, на гребне холма, внезапно появился всадник в белом светоносном одеянии, грянули рога, и тысячный отряд пеших ратников с обнаженными мечами устремился в ложбину. Впереди всех шагал высокий, могучий витязь с красным щитом; он поднес к губам большой черный рог и протрубил боевой сигнал.
- Эркенбранд! - в один голос закричали конники. - Эркенбранд!
- Взгляните! - воскликнул Арагорн. - Белый Всадник! Гэндальф возвратился с подмогой!
- Митрандир! Митрандир! - подхватил Леголас. - Вот это, я понимаю, волшебство! Скорее, скорее, поедем поглядим на лес, пока чары не рассеялись!
Изенгардцы с воплями метались из стороны в сторону, между двух огней. С башни снова затрубил рог, и дружина конунга помчалась в атаку по мосту через Хельмову Гать. С холмов ринулись воины Эркенбранда, правителя Вестфольда. Светозар летел по склону, точно горный олень, едва касаясь земли копытами, и от ужаса перед Белым Всадником враги обезумели. Горцы падали ниц; орки, визжа, катились кубарем, бросая мечи и копья. Несметное воинство рассеивалось, как дым на ветру. В поисках спасения ополоумевшие орки кидались во мрак под деревьями, и в этом мраке исчезали без следа.
Глава VIII
Дорога на Изенгард
Так ясным весенним утром на зеленом лугу возле реки Ущелицы снова встретились конунг Теоден и Белый Всадник Гэндальф, и были при этом Арагорн, сын Араторна, эльф-царевич Леголас, Эркенбранд из Вестфольда и сановники Златоверхого дворца. Вокруг них собрались ристанийцы, конники Мустангрима, более Изумленные волшебством, нежели обрадованные победой: взоры их то и дело обращались к таинственному лесу, который не исчезал.
Но снова раздались громкие возгласы: из-за Гати показались воины, вышедшие из пещер, - и старый Гамлинг, и Эомер, сын Эомунда. А рядом с ними вразвалку шагал гном Гимли: шлема на нем не было, голова обвязана окровавленной тряпицей, но голос звучал по-прежнему задорно и зычно.
- Сорок два как один, любезный друг Леголас! - крикнул он. - Только вот у последнего оказался стальной воротник. Голова его слетела, а секира моя зазубрена. Твои-то как успехи?
- На одного ты меня перегнал, - отвечал Леголас. - Да ладно уж, гордись: коли ты на ногах держишься, то мне и проигрыш не в тягость!
- Привет тебе, Эомер, сестрин сын! - сказал Теоден. - Поистине рад я, что вижу тебя в живых.
- Здравствуй и ты, повелитель Ристании! - отвечал Эомер. - Видишь, рассеялся мрак ночи, и снова наступил день. Однако же диковинный подарок преподнес нам рассвет! - Он удивленно огляделся и, посмотрев на лес, перевел взгляд на Гэндальфа. - А ты снова явился в трудный час, нежданно и негаданно, - сказал он ему.
- Нежданно? - отозвался Гэндальф. - Негаданно? Я, помнится, даже назначил вам место встречи.
- Однако время ты не указал, и не знали мы, с чем ты вернешься, с какой неведомой подмогой. Ты - великий волшебник, о Гэндальф Белый!
- Может быть, и так. Но пока обошлось без моего волшебства. Я всего лишь дал в свое время нужный совет, и Светозар меня не подвел. А победу принесла ваша доблесть и крепкие ноги вестфольдцев, ни разу не отдохнувших за ночь.
Все уставились на Гэндальфа, онемев от изумления. Искоса поглядывали на странный лес и протирали глаза: быть может, ему не видно того, что видят они?
Гэндальф весело расхохотался.
- Ах, вы о деревьях? - сказал он. - Да нет, деревья я вижу не хуже вас. Но это - этот исход вашей битвы от меня не зависел. Здесь растерялся бы даже целый Совет Мудрых. Я этого не замышлял и уповать на это не мог, однако же так вот случилось.
- Не твое волшебство, так чье же? - спросил Теоден. - Не Саруманово, это уж точно. Значит, есть колдун сильнее вас обоих, и надо узнать, кто он таков.
- Тут не волшебство, тут нет колдовского морока, - промолвил Гэндальф. - Встала древняя сила, старинные обитатели Средиземья: они бродили по здешним местам прежде, чем зазвенели эльфийские песни, прежде, чем молот ударил о железо.
Еще руду не добыли, деревья не ранил топор,
Еще были юны подлунные, сребристые выси гор,
Колец еще не бывало в те стародавние дни,
А по лесам неспешно уже бродили они.
- Ты задал загадку, а где на нее ответ? - спросил Теоден.
- Хочешь ответа, поехали со мною в Изенгард, - предложил ему Гэндальф.
- Как в Изенгард? - вскричали все разом.
- Да так вот, в Изенгард, - отвечал Гэндальф. - Туда лежит мой путь, и кто хочет, пусть едет со мной. Странные, должно быть, нас ожидают зрелища.
- Однако ж во всей Ристании, - возразил Теоден, - не найдется довольно ратников - даже если поднимутся на битву все до одного, забыв усталость и презрев раны, - не хватит их, чтобы осадить, а не то что взять неприступную твердыню Сарумана.
- Словом, я еду в Изенгард, - еще раз повторил Гэндальф. - И времени у меня в обрез: на востоке темень смыкается. Увидимся, значит, в Эдорасе, до ущерба луны!
- Нет! - сказал Теоден. - В смутный предрассветный час я усомнился в тебе, но теперь нам расставаться не с руки. Я поеду с тобою, если таков твой совет.
- Я хочу как можно скорее поговорить с Саруманом, - объяснил Гэндальф. - А он - виновник всех ваших бед, и слово теперь за вами. Но уж ехать, так ехать немедля - сможете?
- Воины мои утомлены битвой, - проговорил конунг, - да и сам я, по правде сказать, тоже очень устал: полсуток в седле, а потом бессонная ночь. Увы, старость моя неподдельна, и не Гнилоуст нашептал ее. От этого недуга исцеленья нет, тут и Гэндальф бессилен.
- Что ж, пусть все, кто поедет со мной, сейчас отдохнут, - сказал Гэндальф. - Тронемся ввечеру - да так оно и лучше, а впредь мой вам совет: таитесь, действуйте скрытно. И поменьше людей бери с собой, Теоден, - не на битву едем, на переговоры.
Отрядили гонцов из числа тех немногих, кто остался цел и невредим; на самых быстрых скакунах помчались они по ближним и дальним долам и весям, разнося весть о победе; и повелел конунг всем ристанийцам от мала до велика снаряжаться в поход и поспешать к Эдорасу, на боевой смотр - через двое суток после полнолуния. Он взял с собой в Изенгард Эомера и двадцать дружинников. А с Гэндальфом поехали Арагорн, Леголас и Гимли. Гном, несмотря на рану, не пожелал отстать от своих.
- Удар-то пустяковый, пришелся вкось по шлему, - сказал он. - Да если я из-за каждой поганой царапины…
- Сейчас попробуем подлечить, - прервал его Арагорн.
Теоден вернулся в Горнбург и опочил таким безмятежным сном, каким не спал уж много лет; легли отдыхать и те, кому предстоял с ним далекий путь. А остальные - все, кроме тяжелораненых, - принялись за дело, ибо надлежало собрать под стенами и в ущелье тела павших и предать их земле.
Орков в живых не осталось, и не было числа их трупам. Но многие горцы сдались в плен; в ужасе и отчаянии молили они о пощаде. У них отобрали оружие и приставили их к работе.
- Отстроите вместе с нами заново то, что разрушали с орками, принесете клятву никогда более с враждою не переступать Изенских бродов и ступайте себе восвояси, - сказал им Эркенбранд. - Саруман обманул вас, и дорогой ценой расплатились вы за вашу доверчивость, а если б одержали победу, расплатились бы еще дороже.
Дунландцы ушам своим не верили: Саруман говорил им, что свирепые ристанийцы сжигают пленников живьем.
Подле Горнбурга посреди поля насыпали два кургана: под одним схоронили вестфольдцев, под другим - ополченцев Эдораса. У самой стены был погребен главный телохранитель Теодена Гайма - он пал, защищая ворота.
Трупы орков свалили поодаль, возле опушки новоявленного леса. И многие тревожились, ибо неведомо было, что делать с огромными грудами мертвечины: закапывать - хлопотно, да и некогда, сжечь - недостанет хворосту, а рубить диковинные деревья никто бы не отважился, если б Гэндальф и не запретил строго-настрого даже близко к ним подходить.
- И не возитесь с трупьем, - велел он. - К завтрашнему утру, я думаю, все уладится.
Еще далеко не закончено было погребение, когда конунг со свитою изготовились к отъезду. И Теоден оплакал своего верного стража Гайму и первым бросил горсть земли в его могилу.
- Великое горе причинил Саруман мне и всему нашему краю, - молвил он. - Когда мы с ним встретимся, я ему это попомню.
Солнце клонилось к западному всхолмью излога. Теодена и Гэндальфа провожали до Гати - ополченцы и вестфольдцы, стар и млад, женщины и дети, высыпавшие из пещер. Звонко разливалась победная песнь - и вдруг смолкла, ибо угрюмые деревья внушали страх ристанийцам.