Потом они оба куда-то ушли совещаться, чтоб без помех. Наверняка совещание это Древень счел поспешным и торопливым - да Гэндальф и правда очень торопился, он говорил на ходу, потом уж их слышно не стало. Минут, что ли, десять просовещались, самое большее - четверть часа. Потом Гэндальф вернулся - и, видно, отлегло у него от сердца, даже повеселел и сказал, спасибо, что рад нас видеть.
"Слушай, Гэндальф, - воскликнул я, - ты где вообще-то был? Ты остальных наших видел?"
"Где был, там меня уж нет, - отвечал он на гэндальфовский манер. - Да, кое-кого из остальных видел. Но с новостями подождем. Ночь опасная, медлить нельзя, мне еще скакать и скакать. Но с рассветом, может быть, просветлеет; увидимся - поговорим. Берегите себя и от Ортханка держитесь подальше. А пока - прощайте!"
Древень очень задумчиво проводил Гэндальфа глазами. Он, видимо, многое враз узнал и теперь медленно переваривал. Поглядел он на нас и говорит: "Хм, да вы, оказывается, не такие уж и торопыги. Рассказали куда меньше, чем могли, и ровно столько, сколько следовало. Н-да, целый ворох новостей, и никуда от них не денешься! Вот тебе, Древень, и еще куча дел!"
Мы из него все ж таки кое-что вытянули - и новостям не порадовались. Огорчались мы, правда, только из-за вас троих, а про Фродо с Сэмом и беднягу Боромира и думать забыли. Оказывается, вам предстояла великая битва, и почем еще было знать, уцелеете вы или нет.
"Гворны помогут", - сказал Древень. Потом он ушел и появился только нынче утром.
- Муторная была ночь, - продолжал Мерри. - Мы кое-как пристроились на высокой груде камней, а кругом все заволокло: мгла колыхалась над нами огромным одеялом. Парило, слышались шорохи, трески, удалялось медленное бормотание. Не иначе, сотня-другая гворнов отправилась на подмогу своим. Потом с юга донесся страшный громовой раскат, над Ристанией замелькали молнии, на миг выхватывая из темноты далекие черно-белые вершины. У нас в горах тоже гром грохотал, и долина полнилась эхом, но совсем по-другому, не похоже на отзвуки битвы.
После полуночи онты разобрали свои запруды и затопили Изенгард через северный пролом. Гворны ушли, их темень рассеялась, и гром понемногу стих вдалеке. Луна спустилась к западному хребту.
А по Изенгарду расползались потоки, повсюду вскипали колдобины, черный паводок бурлил в лунном свете. Вода впивалась воронками в сарумановские шахты и скважины, оттуда вырывались столбы пара; свист, шипение, дым валил клубами. Вспыхивали разрывы. Длинный сгусток тумана змея змеей оплел Ортханк; он стал будто снежный пик, огнисто-рдяный внизу и лунно-зеленый сверху. А вода все прибывала; Изенгард кипел, точно кастрюля супа на огне.
- Прошлой ночью Нан-Курунир изрыгнул нам навстречу мутное облако дыма, - сказал Арагорн. - Мы опасались, не Саруман ли это измыслил какое-нибудь новое злодейство.
- Ну да, Саруман! - фыркнул Пин. - Ему уж стало не до смеха: он, поди, задыхался в собственном смраде. Ко вчерашнему утру онтские воды затопили все хитрые провалы, и расстелился плотный вонючий туман. Мы в ту самую караульню и сбежали - и натерпелись там страху.
Вода прибывала; по туннелю мчалась река - того гляди, захлестнет, и поминай как звали. Мы уж думали: все, сгинем, как орки в норе; нашлась, спасибо, винтовая лесенка из кладовой, вывела поверх арки. Там мы уселись на камушке над паводком и глядели на великую изенгардскую лужу. Онты подбавляли и подбавляли воды, чтобы загасить все огни и залить все подземные пещеры. Туман прибывал, густел - и склубился в огромный гриб, с милю, не меньше, высотой. Вечером над восточным взгорьем опрокинулась исполинская радуга, и такой потом хлынул грязный ливень, что и заката видно не было. А в общем было довольно тихо, только где-то вдали тоскливо подвывали волки. Ночью онты остановили наводнение и пустили Изен по старому руслу. Тем все покамест и кончилось.
- И вода стала опадать. Небось там в пещерах есть нижние подвальные ярусы. Вот уж не завидую Саруману: из любого окна, смотри не смотри, ничего путного не увидишь, одна грязь да гадость. Мы тоже взгрустнули - кругом ни души, ни тебе онта, и новостей никаких. Так мы и проторчали всю ночь над аркою без сна, в холоде и сырости. Казалось, вот-вот что-нибудь такое приключится: Саруман-то в башне сидит! Ночью и впрямь поднялся шум, будто ветер свищет в долине. Вроде бы онты и те гворны, что уходили, вернулись назад, но куда они подевались, даже не спрашивайте - не знаю, и все тут. Промозглым туманным утром спустились мы вниз, огляделись, а кругом опять никогошеньки. Ну вот, пожалуй, и нечего больше рассказывать. После всей этой катавасии нынче тише тихого. А раз Гэндальф приехал, он и вообще порядок наведет. Эх, соснуть бы сейчас!
Помолчали. Гимли выколотил и заново набил трубку.
- Мне вот что еще интересно, - сказал он, запаливши трут и затянувшись, - про Гнилоуста. Ты сказал Теодену, что он в башне с Саруманом. Как он туда попал?
- Забыл рассказать, - спохватился Пин. - Нынче утром он пожаловал. Только это мы разожгли очаг, немного позавтракали - глядь, ан Древень тут как тут. Слышим: гудит, топочет и нас кличет.
"А, - говорит, - вот и вы, ребятки, ну как, не скучаете? А у меня для вас, - говорит, - новости. Гворны возвратились. Там, в Ристании, все хорошо и даже очень не худо! - смеется и хлопает лапищами по ляжкам. - Покончено, - говорит, - с изенгардскими орками-древору-бами. К нам сюда с юга едут и скоренько будут здесь - кое с кем вы, пожалуй, не прочь будете свидеться!"
Только он это сказал, как раздался цокот копыт. Мы кинулись к воротам, я глаза растопырил, жду Гэндальфа с Бродяжником во главе победного воинства, но не тут-то было! Из тумана выехал всадник на заморенном коне и виду довольно-таки неприглядного. А за ним - никого. Выехал он из тумана, увидел, что здесь творится, разинул рот и аж позеленел от изумления. Совсем растерялся, сперва даже нас не заметил. А когда заметил, вскрикнул и вздыбил коня, но Древень шагнул раз-другой, протянул свою длинную руку и вынул его из седла. Конь метнулся и умчался, а его Древень отпустил, и он сразу хлоп на брюхо. Ползает и говорит: "Я, - говорит, - Грима, приближенный советник конунга, меня, - говорит, - Теоден послал к Саруману с неотложными вестями. Все, - говорит, - испугались ехать, кругом ведь гады-орки рыщут, я один вызвался. Ужас, - говорит, - что претерпел, до смерти устал, сутки голодаю. За мной, - говорит, - волки гнались, я, - говорит, - к северу крюка дал".
Я примечаю, как он косится на Древня, и думаю: "Все врет". А Древень посмотрел на него медленно-медленно: тот чуть в землю не вдавился. Потом Древень говорит: "Кха, кхм, а я тебя давно поджидаю, сударь ты мой Гнилоуст. - Тот совсем съежился и ждет, что дальше будет, а Древень-то: - Гэндальф уже побывал здесь, я все про тебя знаю и знаю даже, куда тебя девать. Гэндальф сказал, чтоб все крысы были в одной крысоловке: давай поспешай. Хозяин Изенгарда теперь я, а Саруман сидит у себя в башне; ступай к нему, раз у тебя такие неотложные вести".
"Пропусти меня, пропусти! - воскликнул Гнилоуст. - Я дорогу знаю".
"Раньше ты ее знал, это конечно, - сказал Древень. - Но теперь там трудновато пройти. Впрочем, ступай посмотри!"
Гнилоуст поплелся под арку, мы шли за ним следом; миновал он туннель, огляделся, увидел загаженную грязную топь между стенами и Ортханком и попятился.
"Отпустите меня! - заныл он. - Отпустите! Вести мои запоздали!"
"Что правда, то правда, - сказал Древень. - Но тебе предстоит выбирать: либо полезай в воду, либо оставайся со мной, подождем Гэндальфа и твоего государя. Что тебе больше нравится?"
Тот как услышал о государе, задрожал и сунулся было в воду, но отпрянул.
"Я не умею плавать!" - проскулил он.
"А там неглубоко, - сказал Древень. - Вода, правда, гнилая, но уж тебя-то, Гнилоуста, она не осквернит. Ступай вперед!"
И несчастный подлец погрузился в жижу почти по горло; сначала брел кое-как, потом схватился за бочонок, не то за доску. Древень проводил его.
"Добрался-таки, - сказал он, вернувшись. - А полз по ступеням и лязгал зубами - ну крыса крысой. В башне сидят, как сидели: оттуда высунулась рука и затащила его внутрь. Наверняка его встретили по заслугам. А я пойду обмоюсь от этой гнуси. Если кому понадоблюсь, я на северной окраине, а то здесь и воды-то чистой не сыщешь: ни тебе напиться, ни умыться, а онту без этого никак нельзя. А вы, зайчатки, вот что: побудьте-ка у меня привратниками. Тут ведь такие гости ожидаются - не кто-нибудь, а сам хозяин ристанийских угодий! Вы уж его привечайте, как у вас положено. Едет он тем более с победою: войско конунга одолело орков в кровавой битве. Нешто простой лесной онт сообразит, как его надо чествовать? Вы-то небось лучше нашего знаете людские словеса и обычаи. Много перебывало государей в зеленых ристанийских степях, а я не то что языка их не знаю, а и самые имена позабыл. Им, наверно, нужна будет людоеда: позаботьтесь, поищите, чем не стыдно угостить конунга". Ну, мы что могли, то сделали. Но хотел бы я все-таки знать, кто этот Гнилоуст? Неужто он и правда был советником конунга?
- Был, - подтвердил Арагорн. - А заодно шпионом Сарумана, его главным соглядатаем в Ристании. Судьба его, впрочем, не пощадила: ему привелось увидеть поверженным в прах то величие, которому он поклонялся, и пережить крушение всех своих упований. Казалось бы, он довольно наказан, однако худшее у него впереди.
- Да уж едва ли Древень запихал его в Ортханк по доброте душевной! - сказал Мерри. - Очень он угрюмо посмеивался, когда пошел купаться и пить водичку. Ну а мы принялись не покладая рук ворошить плавучий хлам да по каморкам копаться. Нашли мы целых три незатопленные кладовки, и вдруг на тебе - явились онты от Древня да и забрали все чуть не подчистую.
"Нам, - говорят, - нужна людоеда, чтоб хватило на двадцать пять человек". Так что, как видите, все поголовно подсчитаны, вы в том числе. Но вы не огорчайтесь, что остались: мы себя не обидели, смею вас уверить. А выпивки онты и вовсе никакой не взяли.
"Пить-то они что будут?" - говорю я им.
"Известно, что, - отвечают, - изенскую воду, она и для онтов, и для людей вполне годится". Наверняка, впрочем, онты состряпали из родниковой воды какой-нибудь свой напиток, и Гэндальф вернется с курчавой бородой. Словом, они отвалили, а мы, вконец усталые и голодные, давай отдыхать и кормиться. Внакладе-то мы не остались: усердствовали в поисках людоеды, а нашли такое, о чем и мечтать не смели. Пин притащил эти бочоночки с клеймом Громобоя, напыжился и говорит: "Поевши и подымить не грех". Ну вот и сказка вся.
- Да, теперь все разъяснилось, - одобрил Гимли.
- Неясно одно, - задумчиво сказал Арагорн, - как хоббитское зелье попало из Южного удела в Изенгард. Что-то я этого в толк не возьму. Положим, в Изенгарде я прежде не бывал, но уж пустынные края между Хоббитанией и Мустангримом исходил вдоль и поперек. Дороги там позаросли, места опасные, товары не возят. Видно, были у Сарумана тайные поставщики из хоббитов. Что ж, гнилоусты водятся не только в золотом чертоге конунга Теодена. Там на бочонках дата не обозначена?
- Обозначена, - сказал Пин. - Сбор тыща четыреста семнадцатого, прошлогодний, значит, то есть, виноват, уже позапрошлогодний, хороший был сбор.
- Ну, пока что он свои лиходейские затеи поневоле отложит, да и нам, по правде, нынче не до них, - сказал Арагорн. - А все ж таки скажу-ка я об этом Гэндальфу: пустяки тоже упускать из виду не след.
- Что он там застрял, хотел бы я знать, - сказал Мерри. - Время уж за полдень. Идемте прогуляемся! Вот тебе, Бродяжник, и представился случай побывать в Изенгарде, только виды там сейчас незавидные.
Глава X
Красноречие Сарумана
Они прошли разрушенным туннелем, выбрались на каменный завал, и перед ними предстала черная громада Ортханка, ее окна-бойницы угрюмо и грозно обозревали разоренную крепость. Вода почти совсем спала. Остались замусоренные, залитые водой ямины в мутной пене, но большей частью дно каменной чаши обнажилось, являя взору кучи ила, груды щебня, почернелые провалы и торчащие вкривь и вкось столбы. У щербатых закраин громоздились наносы, за стенами виднелась извилистая, заросшая темнолохматой зеленью лощина, стиснутая высокими горными отрогами. Со стороны северного пролома к Ортханку приближалась вереница всадников.
- Это Гэндальф и Теоден с охраной, - сказал Леголас. - Пойдем к ним навстречу!
- Только поосторожней! - предупредил Мерри. - Плиты разъехались: того и гляди, оступишься и провалишься в какую-нибудь бездонную шахту.
Они пробирались по расколотым, осклизлым плитам бывшей главной дороги от ворот к башне. Всадники заметили их и подождали, укрывшись под сенью огромной подбашенной скалы. Гэндальф выехал им навстречу.
- Мы с Древнем основательно побеседовали и о том, о сем договорились, - сказал он, - а все прочие наконец-то хоть немного отдохнули. Пора и в путь. Вы тоже, надеюсь, удосужились отдохнуть и подкрепиться?
- Еще бы! - отозвался Мерри. - Подымить и то удосужились - для начала и напоследок. Мы теперь даже на Сарумана не очень сердимся.
- Вот как? - сказал Гэндальф. - А я все-таки сержусь, тем более что с ним-то как раз и придется сейчас иметь дело. Разговор предстоит опасный, а может, и бесполезный, но неизбежный. Кто хочет, пошли со мной - но глядите в оба! Учтите, тут не до шуток!
- Я-то пойду, - сказал Гимли. - Охота мне толком на него поглядеть и сравнить с тобой: будто уж вы так похожи?
- Не многого ли захотел, любезнейший гном? - сказал Гэндальф. - Если Саруману понадобится, ты его от меня ни за что не отличишь. И ты думаешь, у тебя хватит ума не поддаться на его уловки? Ну что ж, посмотрим. Как бы он только не заартачился: чересчур уж много собеседников. Онтам я, правда, велел на глаза не показываться, так что, пожалуй, он и рискнет.
- А чего опасного? - спросил Пин. - Стрелять он, что ли, в нас будет, огнем из окон поливать - или околдует издали?
- Да, наверно, попробует околдовать, в расчете на ваше легкомыслие, - сказал Гэндальф. - Впрочем, кто знает, что ему взбредет на ум и что он пустит в ход. Он сейчас опасней загнанного зверя. Помните: Саруман - коварный и могучий чародей. Берегитесь его голоса!
Черная скала - граненое подножие Ортханка - влажно поблескивала; ее чудовищные острые ребра, казалось, только что вытесаны. Несколько щербин да осыпь мелких осколков напоминали о бессильной ярости онтов.
С восточной стороны между угловыми столпами была массивная дверь, а над нею - закрытое ставнями окно, выходившее на балкон с чугунными перилами. К дверному порогу вели двадцать семь широких и гладких круговых ступеней, искусно вырубленных в черном камне мастерами незапамятных лет. Это был единственный вход в многоглазую башню, исподлобья глядевшую на пришельцев рядами высоких и узких стрельчатых окон.
Гэндальф и конунг спешились у нижней ступени.
- Я поднимусь к дверям, - сказал Гэндальф. - Я бывал в Ортханке, а козни Сарумана не застанут меня врасплох.
- Я тоже поднимусь, - сказал конунг. - Мне, старику, никакие козни уже не страшны. Я хочу лицом к лицу встретиться с врагом, который причинил мне столько зла. Мне поможет взойти Эомер.
- Да будет так, - скрепил Гэндальф. - А со мною пойдет Арагорн. Остальные пусть подождут здесь. Хватит с них и того, что они увидят и услышат отсюда.
- Нет! - воспротивился Гимли. - Мы с Леголасом желаем смотреть и слушать вблизи. У наших народов свои счеты с Саруманом. Мы последуем за вами.
- Ну что ж, следуйте! - сказал Гэндальф и бок о бок с Теоденом медленно взошел по ступеням.
Всадники разъехались по сторонам лестницы и остались на конях, тревожно и недоверчиво поглядывали они на страховидную башню, опасаясь за своего государя. Мерри с Пином присели на нижней ступени, им было очень не по себе.
- Это ж по такой грязище до ворот не меньше полумили! - ворчал Пин. - Эх, удрать бы сейчас потихонечку и спрятаться в караулке! Чего мы сюда притащились? Нас и не звал никто.
Гэндальф ударил жезлом в двери Ортханка: они отозвались глухим гулом.
- Саруман! Саруман! - громко и повелительно крикнул он. - Выходи, Саруман!
Ответа долго не было. Наконец растворились ставни за балконом, но из черного проема никто не выглянул.
- Кто там? - спросили оттуда. - Чего вам надо?
Теоден вздрогнул.
- Знакомый голос, - сказал он. - Кляну тот день, когда впервые услышал его.
- Ступай позови Сарумана, коль ты у него теперь в лакеях, Грима Гнилоуст! - сказал Гэндальф. - И без оттяжек!
Ставни затворились. Они ждали. И вдруг послышался другой голос, низкий и бархатный, очарованье было в самом его звуке. Кто невзначай поддавался этому очарованью, услышанных слов обычно не помнил, а если припоминал, то с восторженным и бессильным трепетом. Помнилась же более всего радость, с какой он внимал мудрым и справедливым речам, звучавшим как музыка, и хотелось как можно скорее и безогляднее соглашаться, причащаться этой мудрости. После нее всякое чужое слово язвило слух, казалось грубым и нелепым; если же ее оспаривали, то сердце возгоралось гневом. Иные бывали очарованы, лишь пока голос обращался к ним, а после с усмешкой качали головой, как бы разгадав штукарский трюк. Многим было все равно, что кому говорится: их покорял самый звук речей. Те же, кому эти речи западали в душу, уносили восторг и сладкий трепет с собой, бархатистый голос слышался им непрестанно - он объяснял, уговаривал, нашептывал. Равнодушным не оставался никто, и немалое требовалось усилие, чтобы отвергнуть вкрадчивые или повелительные настояния этого мягкого и властного голоса.
- Ну, что случилось? - укоризненно вопросил он. - Непременно нужно меня тревожить? Вот уж поистине покоя нет ни днем, ни ночью! - В укоре была доброта - и горечь незаслуженного оскорбления.
Все удивленно подняли глаза, ибо совсем бесшумно невесть откуда у перил появился старец, снисходительно глядевший на них сверху вниз, кутаясь в просторный плащ непонятного цвета - цвет менялся на глазах, стоило зрителям сморгнуть или старцу пошевелиться. Лицо у него было длинное, лоб высокий, темноватые глаза смотрели радушно, проницательно и чуть-чуть устало. В белоснежной копне волос и окладистой бороде возле губ и ушей сквозили черные пряди.
- Похож, да не слишком, - пробормотал Гимли.
- Что ж вы молчите? - молвил благосклонный голос. - Ну, хотя бы двое из вас мне хорошо знакомы. Гэндальф, увы, знаком слишком хорошо: едва ли он приехал за помощью или советом. Но как не узнать тебя, повелитель Ристании Теоден: твой герб горделиво блещет и благородна осанка конунга из рода Эорла. О, достойный отпрыск преславного Тенгела! Отчего ты так промедлил, зачем давно не явился как друг и сосед? Да и сам я хорош! Надо, надо мне было повидаться с тобой, владыкой из владык западных стран, в нынешние грозные годы! Надо бы остеречь тебя от дурных и малоумных советов! Но, может статься, еще не поздно? Тяжкий урон нанес ты мне ради бранной славы со своими буйными витязями, но я не попомню зла и готов, несмотря ни на что, избавить тебя и царство твое теперь уже от неминуемой гибели, ибо в пропасть ведет тот путь, на который тебя заманили. Скажу больше: лишь я один в силах тебе помочь.