Метаморфозы тем временем продолжались. Из кома некротической плоти возникло подобие человеческой фигуры. Мрак, облепивший добычу, поредел, рассеялся, и дитя Талеловой магии предстало перед конклавом. Из круга на чародеев слепо пялилась тощенькая, горбатая старушонка. Лицо - в складках бесчисленных морщин, морщинок и морщиночек. Синева прожилок на крючковатом носу. По плечам рассыпались редкие, грязно-седые волосы. Дряблая кожа, вся в рыжеватых пятнах. Пустые, отвислые груди. В сухоньких лапках карга сжимала четки из человеческих зубов. Зубы были стертые и пожелтевшие, со щербинами и темными вкраплениями, с наростами зубного камня. Пальцы старухи ни на миг не оставались в покое. Они все время шевелились, жили своей, отдельной жизнью, издавая сухой шелестящий звук. Казалось, старухе не терпится начать перебирать четки, и она с трудом сдерживается.
Мертвечиной от карги не пахло. Исходивший от нее едва ощутимый аромат напоминал горечь осенней листвы. Талел отер с лица слезы и, через силу улыбнувшись, погрозил старухе пальцем:
- Это свои, Смертушка. Ты их не трогай.
Старуха мелко-мелко закивала, соглашаясь.
- Знаешь, за кем идти, Смертушка? Знаешь ведь?
Старуха потянула носом воздух, хихикнула и с неожиданным проворством крутнулась на босых пятках, чуть пригнувшись. Раздув ноздри, она кивала без отдыха: знаю, мол.
- Вот и славно. А мы тебя подкормим. Силенок подбавим…
Старуха опять хихикнула - и замерла, в ожидании уставившись на магов. Тобиас Иноходец попятился под ее невидящим взглядом, споткнулся и чуть не упал.
- Ваша очередь, братья. Ваша жертва.
Маги переглянулись. Никто не хотел быть первым.
- Боитесь, братья?
- Белово охвостье…
Злой Газаль шагнул вперед. Ощерившись, он развел руки в стороны, словно хотел взлететь - и, сведя их над головой, с ненавистью выплюнул шипящую формулу. Грудь Газаль-Руза разверзлась, наружу высунулись исполинские клешни. Тускло блеснул хитин, отразив разлитое в воздухе зеленоватое мерцание. Миг, другой, и гигантский скорпион, не менее десятка локтей в длину, выбрался из Газаля целиком. Грудь мага вновь была целой, от жуткой раны, что в мгновение ока убила бы любого, не осталось и следа. Сама по себе подобная тварь никак не могла уместиться внутри человека, но Стихийные Облики превышают размерами тела хозяев. Покинув убежище, скорпион поблек, больше походя на призрак, нежели на чудовище.
Старуха плотоядно ухмыльнулась и поманила скорпиона скрюченным пальцем. Тварь, как ни странно, подчинилась и кинулась к ней. Карга вытянула губы трубочкой, раздался влажный, чмокающий звук - и скорпион на бегу стал таять, превращаясь в облако грязно-серого тумана, похожего на клочья старухиных волос. Когда он без остатка втянулся в ненасытный рот, тело карги сделалось стеклянным; внутри проступили одутловатые лица мертвецов-учеников, подернулись рябью - и исчезли.
Газаль-руз пошатнулся, но устоял. Медленно, словно постарев на сотню лет, маг отступил назад. Злой Газаль принес свою жертву. Его Облик больше не вернется к нему.
Тобиас Иноходец зарыдал, как ребенок, когда красавец-дракон, сияя алмазной чешуей, покинул его - и канул в утробе ненасытной старухи. Губы карги всосали гудящий рой пчел Н’Ганги. Лицо Осмунда Двойного затвердело, превращаясь в камень: за роем последовал извергнутый им ледяной гигант…
- Жертвы приняты.
Талел оглядел понурых собратьев, едва державшихся на ногах. Облик-жертва обеспечивал магам связь с творением Талела. Пока ужасная посланница не выполнит свое предназначение, каждый из чародеев будет ощущать часть себя - в старухе, и толику мертвечины - в себе. Магам было зябко. Их томил холод могилы, который останется с ними до конца дней. Впрочем, сам Талел чувствовал себя не лучше.
- Иди, - велел он. - И поторопись!
Визгливо хихикая, старуха устремилась прочь, к утонувшим во мраке предместьям Тер-Тесета. Едва она пересекла границу "волдыря", как болотное свечение угасло, и метель с лихим посвистом ворвалась на территорию лагеря.
5.
Снег предательски скрипел под сапогами.
Себастьян Дорн шел один. Ему, природному трусу, до сих пор не верилось: по ночным улицам - один, мимо трущоб окраины - один, вдоль кладбищенской ограды, блестящей от инея - один, как перст. Сперва Дорн хотел взять охрану, но передумал. У охранников, сколько им ни заплати, есть языки. Если эти языки не развяжутся от вина или глупости, их развяжет палач на допросе. Нет, мы уж лучше рискнем встречей с грабителями. Меч в дубовых, окованных серебром ножнах больно хлопал по бедру. Завтра будет синяк, вздохнул Дорн. Если останусь жив… Впервые за много лет он был при оружии. Советник не обольщал себя лживой надеждой. Случись драка, меч не спасет. Вывернется из слабой руки, упадет в сугроб. Разве что какой-нибудь золотушный оборванец поостережется нападать на человека с мечом…
Месяц качался на черных волнах. Длинная тень Дорна бежала впереди хозяина. Карабкалась на стены зданий, цеплялась за балконы. Меч тень превратила в хвост. Быстрей, шептал Дорну темный бес. Быстрей, пока решимость не увяла. Вон, впереди пряничный домик. Красный кирпич, вставки из белого тесовика; треугольник фронтона над окнами. Вот дверной молоток. Стучи; ну, стучи же!
Звук ударов спугнул кота, дремлющего меж прутьями ограды. Советнику долго не открывали. Он ждал, переминаясь с ноги на ногу; начинал стучать снова. Наконец лязгнул засов. Створка отодвинулась, сверкнула провисшая цепь; в щель глянул налитый кровью глаз.
- Какого ляда… - прохрипел Вазак.
И умолк: узнал советника.
- Холодно, - сказал Дорн. - Пусти погреться.
Некромант размышлял. Тон, предложенный советником, намекал на важность беседы. Вазак не был ранее представлен Дорну; Дорн никогда не обращался к Вазаку по магической части. Если королевский советник является к королевскому магу - и вот так, запросто, как с давним приятелем…
- Не боишься? - спросил Вазак.
- Боюсь, - честно ответил советник. - Очень. Давай бояться вместе?
- Мне-то чего бояться?
- Ты меня впусти. Я и расскажу: чего…
- Ну, входи…
Дверь закрылась; брякнула цепь, и Вазак распахнул створки пошире. Дорн обождал, пока колдун подвинется, освобождая дорогу, и вошел в крошечный холл. Чистота, невероятная в доме некроманта, который Дорн представлял вонючей берлогой, поразила советника. Он ждал сушеных жаб и маринованной требухи, а тут и пылинка бы сесть постеснялась.
- Мне бы разуться, - с робостью сказал Дорн.
Вазак пожал плечами: дескать, я не против. Маг был в ночной сорочке - короткой, до колен - поверх которой он набросил застиранный халат. Голову Вазака украшал бязевый колпак с кисточкой.
- Годы, - объяснил Дорн. - Сам не справлюсь.
- Слуг не держу, - буркнул Вазак. - Садись…
Дорн сел на дубовый табурет, вытянул ноги - и Вазак Изнанка, ученик Талела Черного, начал стаскивать с советника грязные, задубевшие на морозе сапоги. Толстяк пыхтел, встав на колени, по лицу его градом катился пот. Дорн смотрел на некроманта сверху вниз и думал, что беседа может получиться легче, чем он ожидал, или не получиться вовсе. Когда сапоги разместились в углу, на веревочном коврике, а Вазак дал гостю кожаные шлепанцы с носами-клювами, оба - и маг, и советник - утомились сверх всякой меры. Шубу Дорн сбросил на пол, даже не пытаясь повесить ее на крюк. И, шаркая, двинулся за хозяином в кабинет.
- Вина? - спросил Вазак.
Кивнув, Дорн с облегчением плюхнулся в кресло. Кабинет, по счастью, располагался на первом этаже. Похода в подземелья Дорн бы не пережил. Накатила слабость; страх, испытанный во время ночной прогулки, дал о себе знать. Не время, подумал советник. Слабые умирают первыми.
Огни свечей двоились в глазах.
- Кажется, еще осталось… Подогреть?
- И пряностей. Хочу взбодриться, - Дорну вспомнился визит лекаря. - Корица, гвоздика, розмарин. И чуточку душистого перца.
Вазак смотрел на него со странным выражением лица.
- Корица есть, - некромант говорил с Дорном, как со слабоумным ребенком. - Две палочки. Остального нет. У королевского мага большое жалованье?
Дорн кивнул.
- Вот казна раскошелится, тогда и придешь за розмарином. А пока…
Не договорив, маг вышел прочь. Дорн скучал, разглядывая стол на гнутых ножках, шкафчик у окна и кушетку в углу, застеленную клетчатым покрывалом. Больше в кабинете ничего не было. Чистота и бедность. Чувствовалось, что в услугах Вазака нуждаются редко, и платят скупой мерой.
Дорн не знал, хорошо это или плохо для его замысла.
Вернулся Вазак с котелком, кувшином вина, корицей и мешочком древесного угля. В шкафчике нашлась жаровня и пара оловянных кубков. Дорн втайне ждал чудес, но маг воспользовался огнивом и пригоршней щепок. И гость, и хозяин молчали: Вазак хлебосольничал, Дорн готовился к разговору. Когда угли раскалились, подернувшись сизым пеплом, а вино в котелке готово было вскипеть, Вазак бросил в напиток палочку корицы, голыми руками снял котелок с жаровни, опустил на подставку из можжевельника - и с вопросом уставился на советника.
- Колдовство, - сказал Дорн. - Я опишу внешние признаки, а ты ответишь мне, есть ли такое колдовство. Предположим, человек тяжело ранен. Лекари говорят, что он останется калекой. И вдруг человек выздоравливает. Никаких последствий, отметин, шрамов. Кажется, что раны никогда не было. Сам человек не помнит о ней. Он забыл все; он полагает, что случай, приведший к ранению - выдумка окружающих. Спустя несколько дней человек простужается. У него болит горло, его донимает жар. И вдруг - выздоровление. Болезни как не бывало. Правда, и памяти - тоже. Человек вновь забывает все, что было после первого ранения. Есть ли такое колдовство?
- Это не выздоровление, - после долгой паузы бросил Вазак. - Это возвращение. Судя по твоим словам, любая опасность, грозящая телу, возвращает человека назад, в тот миг, когда он был здоров. Возвращает телом, рассудком и душой. Возможно, это бессмертие. Хотя, если сжечь тело дотла…
Брови Дорна взлетели на лоб:
- Сжечь? К чему нам злоумышлять против своего короля?!
Кусая губы, Вазак стал разливать вино по кубкам. Лоб толстяка превратился во вспаханное поле: складки, морщины. Вазак лихорадочно размышлял над услышанным. Он поверил советнику, поверил сразу и безоговорочно.
- Охота, - продолжил Дорн. - Альберт сломал на охоте ногу. В покоях принца находились Ринальдо и Амброз вместе с той девкой…
- С сивиллой Эльзой, - уточнил Вазак.
- Ты слышал глашатаев?
- Их слышал весь город.
- Хорошо. Никто не знает, что сделал Амброз с принцем. Но Альберт выздоровел. Потом было воспаленное горло, и новое выздоровление. Говоришь, возвращение? Значит, он возвращается в день накануне охоты: телом, рассудком и душой. Но хватит о короле. Вернемся к нам с тобой…
Сделав глоток, советник еле удержался, чтобы не скривиться. Дешевое, терпкое вино вязало рот. Корица не спасала. Вазак же пил с видимым удовольствием.
- Ты хочешь жить, Вазак? - спросил Дорн.
- Хочу.
- Ты, мастер смерти, хочешь жить?!
- И больше остальных.
- Я тоже хочу. Но Альберт не позволит нам жить. Ты бил его отца кнутом. Я видел это. Когда ты говоришь о колдовстве, я соглашаюсь. Потому что ты - мастер. Согласись и ты со мной, мастером интриги, мастером двора. Ринальдо был опасней кобры. Мальчишка - весь в отца, если не хуже. Он не простит, и не станет долго ждать.
- Я маг, - оскалился Вазак. - Не всякий палач…
- Думаешь, король не найдет другого мага? Сильнее, опытнее тебя?! Нет, если ты уверен, что никто из ваших не подрядится вырвать твое сердце и доставить Альберту…
Потное, лоснящееся лицо некроманта пошло пятнами. Меч, подумал советник, втайне улыбаясь. Я не попаду мечом в сердце. Но словами я бью без промаха.
- Что ты предлагаешь? - севшим голосом спросил Вазак.
- Допустим, его величество заболеет. Допустим, его величество снова вернется. Память его сделается чиста, как лист пергамента. Кто окажется рядом? Верные слуги: советник и маг. Клемент, новый капитан - болван, его я не боюсь. Да его и не было с нами в усыпальнице. Ах, как вовремя умер Гуннар! Мы расскажем принцу, что он - король. Мы расскажем ему всю правду: зубастая сивилла, предатель-Амброз, новый королевский маг… Всю правду, за мелким исключением. Мы не станем говорить про кнут. Про унижение Ринальдо. Если к тому времени сивилла будет у нас в руках, или мертва - тем лучше. Гнев мальчишки найдет выход. А наша верность получит достойную награду. У королевского мага и впрямь большое жалованье…
- Это ненадолго, - после раздумья ответил Вазак. - Рано или поздно все повторится. Ты спрашивал, слышал ли я о таком колдовстве? Нет, не слышал. И сомневаюсь, что о нем слышал Амброз. Нельзя вечно скрывать от людей короля-мальчишку.
- И не надо. Главное, что мы здесь будем ни при чем. Начнись мятеж, сядь на престол кто-то из родичей Альберта, сменив вечного ребенка - мы останемся верными слугами. Такие всегда в цене, уж не сомневайся. Если нам повезет, мы сумеем дотянуть мальчишку невредимым до того дня, когда он сделает себе наследника. Ты отыщешь нужную болезнь для короля?
Вазак поднял кубок, словно возглашая здравицу.
- Да, - ухмыльнулся толстяк.
6.
"Где я?!"
Натан заморгал, завертел головой, пытаясь оглядеться. Гулкая тьма, окружавшая его со всех сторон, была даже не слишком черной. Мутные помои, сквозь которые, тем не менее, ничего не видно. Ну, то есть, совсем ничего.
"Я ослеп!"
Изменник едва не заорал. В панике он принялся лихорадочно шарить вокруг. Ладонь наткнулась на теплое, мягкое… Живое! Живое зашевелилось, вздохнуло, прижалось к Натану. Госпожа Эльза! Парень отдернул руку, замер, не дыша. Больше слепоты, смерти, больше всего на свете он сейчас боялся разбудить сладко посапывающую во сне сивиллу. Бегство, думал он. Память упрощала, превращала события в слова, а слова - в колечки, связывая из них понятную цепочку. Пещера. Ночь. Костер погас. Все хорошо. Мы убежали, мы живы, а я не ослеп. Словно в подтверждение этой мысли, Натан разглядел в мглистом сумраке свою ладонь, а дальше - плечо Эльзы. Глаз видит, Эльза рядом; чего еще надо?
Оказалось - надо.
Давящие позывы в паху напомнили изменнику, отчего он пробудился ни свет ни заря. Натан отодвинулся от Эльзы - сивилла беспокойно заворочалась - и, пятясь на четвереньках, отполз на пять шагов. Стараясь быть тише мыши, а главное, не оступиться, он поднялся на ноги. Накинул на плечи кожух, которым укрывался. Справить нужду в пещере, ставшей им домом? Нет, стыдно. Найти ход, ведущий наружу, и выбраться в стужу и пургу? Тут главное, хозяйство не отморозить…
Куда идти?
Спать мы легли у стены, вспомнил парень. Я - ближе к середине зала, прикрыв собой Эльзу. От кого? Ну, мало ли, от кого! От господина Циклопа, к примеру. Вчера господин Циклоп был не в себе. Уставился, как пес на кость, камнем во лбу сверкает… Потом, вроде, передумал.
Сказал, что будет добрым, как чудовище.
Обойдя сивиллу по широкой дуге - чтоб, упаси Митра, не наступить! - Натан добрался до стены. Хорошо, что он шел, выставив руки, иначе точно бы лбом треснулся. То-то господин Вульм потешился бы с утра: "Было два рога, а стало три!" Натан осторожно двинулся по кругу, ведя рукой по бугристому камню. Под ладонью камень менялся: из сухого и шершавого, как терка, он сделался шершавым, но влажным, потом стал влажным и гладким. Стена тянулась и тянулась, а ход сгинул. Проморгал, дубина? Нет, ход - не трещина, мимо не прошмыгнешь… Дотерпеть бы! Хорошо Тугодуму. Схрумал миску ячменя - порченого; хорошего Вульм не дал - навалил кучу, где стоял, и нет забот. А ты топай, корячься…
Рука ушла в пустоту. Натан ощутил на лице зябкое дуновение. Ну наконец-то! Мокрая стена, словно по волшебству, заискрилась, вскипела мерцающими бликами. Пещера преобразилась. В далеком небе разошлись тучи, и молоко луны по каплям стекло в подземелье сквозь световые колодцы. Сталагмиты - перламутр и серебро; базальтовый пол украсили пятна, словно шкуру леопарда…
Ты это, сказал Натану мочевой пузырь.
Ты долюбуешься.
Парень сунулся в проход. Здесь темнота загустела, подобно смоле. В паре мест Натан с трудом протиснулся, но ничего, хвала богам, не застрял. Холод усилился, терпеть становилось все труднее. Обеими руками Натан держался за живот, поскуливая, как баба на сносях.
Шлеп, шлеп, шлеп…
Это не я, понял изменник. Это оттуда. Звук был тихий, размеренный, и в первый миг парень решил: где-то капает вода. В пещере все время капало. Но шлепанье приближалось, и Натан вспотел от догадки: это шаги. Кто-то шел в пещеру. Зимой. Босиком. Сердце бухнуло в груди и, сорвавшись в галоп, застучало часто-часто. Натан попятился. Может, это Вульм? Тоже до ветру ходил? Но почему босиком? И вообще, сегентаррец ходит тихо, как волк… Изменник все пятился и пятился; когда он уперся спиной в уступ, мимо которого недавно протискивался, то чуть не закричал. Показалось: кто-то схватил его за плечо. Натан рванулся, слыша треск кожуха, миновал узкий участок и, забыв про искалеченные ступни, кинулся обратно.
Шлепанье преследовало его.
Он вылетел в серебристую мешанину лунных бликов, отбежал шагов на двадцать - и подхватил с пола камень побольше. Замахнулся для броска. Поднять тревогу? А вдруг это все-таки Вульм? Или безобидный бродяжка? Если что, заорать он всегда успеет.
Смоляная чернота хода подернулась серой, пыльной паутиной. Миг, и из паучьей сети родилась сухонькая, морщинистая старушонка. Натан не поверил своему единственному глазу: старуха была голая! Тем не менее, замерзшей она не выглядела. Скорее, заинтересованной. Мол, куда это я попала?
"Нищенка, - решил Натан. - Неужели ее ограбили?"
Пялиться на голую старуху было стыдно. Натан хотел и не мог отвести взгляд в сторону. Шея заржавела, глазное яблоко заледенело в глазнице.
- Ты… ты кто? - выдавил он.
Старуха навострила уши. Повела крючковатым носом, принюхиваясь. На парня в упор уставились два страшных, белых, сваренных вкрутую яйца - без малейшего намека на зрачки.
"Слепая!"
- Тебе холодно? У нас есть одежда…
Одежды в пещере и впрямь было завались, причем женской. На дюжину старух хватит. Карга явственно хихикнула - должно быть, от радости - и мелкой, тараканьей пробежкой сократила расстояние между собой и Натаном на треть. Груди ее тряпками болтались при каждом движении. Лишь сейчас Натан увидел, что в пальцах старуха сжимает четки. Паломница, догадался изменник. В храм Митры шла, за перевал, где святой источник. Он и зимой течет, не замерзает. Шла бабушка на богомолье, встретила лихих людишек… Вот ведь гады! Небось, когда грабили, бедняжка так в свои четки вцепилась, что отобрать не смогли. Догола раздели, на морозе бросили… Старуха сделала еще шажок, ласково улыбаясь Натану, и луч луны упал на ее последнее сокровище.
Четки паломницы были сделаны из человеческих зубов.
- Ведьма! - ахнул парень. - Пошла вон!
Старуха взмахнула четками, как плетью.
- Пошла, говорю! Вульм! Господин Циклоп…