- Конечно, на самом деле я занимаюсь благотворительностью не потому, что хочу искупить свои грехи, - говорил тогда я, - но клянусь - у меня и в мыслях не было стать святым! Предсказанием я интересовался только потому, что мой хороший друг, ширай Хомарп, сейчас пытается в нем разобраться. Меня тоже заинтересовало, насколько нынешние события применимы к Предсказанию, - между прочим - истинная правда. - А благотворительностью я занялся совершенно для другой цели. Ваш человек, Гэлл, должен был рассказать, что дела у нашей компании идут просто превосходно. А вы не задумывались, в чем тут дело? Ведь на самом деле я ничего нового не придумал, в той или иной мере все, что мы делаем, было известно и до меня. Так в чем же дело? Я вам расскажу. Все дело в доверии. Там, откуда я пришел, доверие к компании стоит на первом месте, там целая земля, например, занимается только тем, что хранит чужие деньги. То, что мы делаем, еще непривычно. Люди, с которыми мы работаем, должны верить, что мы не обманем, что всегда лучше обратится к нам, чем работать напрямую. Гэлл, скажи, ведь даже когда я половину прибылей использовал для своих целей, они лишь увеличивались?
- Да, - вынужден был признать мой финансовый директор.
- Не странно ли? На самом деле нет. Я завоевал для нашей компании всеобщее уважение. Теперь все знают, что мы - порядочные люди. Более того, все уверены в нашей состоятельности. Если я могу позволить такие траты на благотворительность, то значит у нас финансовая стабильность, мы работаем надежно и нам можно доверять. Формирование позитивного имиджа компании является одним из основных залогов успеха ее деятельности. Другой фактор - отношение людей лично ко мне. Традиционно всегда вызывает большие подозрения, когда человек…
Я тогда долго заливался соловьем. Я говорил лишь то, что от меня хотели услышать. Если бы я начал утверждать, что у меня натура такая, я людям помогать люблю, мне бы не поверили. Люди во всех видят свое отражение, советники никогда бы не стали кому-то бескорыстно помогать. Потому, чтоб убедить их, что я не вру, я должен был стать как они. Черствым, прагматичным человеком. Который во всем ищет лишь собственную прибыль. И я этого добился. Я доказал, что на самом деле все мои действия были направлены лишь на то, чтоб компания "Моше и Авьен" стала еще богаче. В местном языке не было таких слов, как "имиджмейкер" или "пиар", но я убедил советников, что я лишь рекламировал себя и занимался созданием образа благопристойного бизнесмена, которому можно доверять.
Намного тяжелее было объяснить наши отношения с Авьен. Тут моя фантазия уже не сработала, и я просто рассказал правду. Да, я люблю ее. Но не как свою девушку, а как сестру, с которой ты всегда рядом, но ничего близкого между вами не происходит.
Когда я закончил свой рассказ, советники попросили меня удалиться и подождать их решение снаружи. Ждать пришлось недолго. Буквально через два минуты меня позвали внутрь, и тот, кого я, условно, назвал "Председателем Совета" высказал общее мнение:
- Нас устроили твои объяснения. Однако впредь Совет Латакии выражает свое желание быть в курсе твоих дальнейших планов, дабы между нами не возникло взаимного непонимания и лишних вопросов. Нам бы хотелось попросить, чтоб через брата Гэлла, который и впредь будет выполнять свои функциональные обязанности в твоей компании, ты информировал о своих новых задумках. Братья за это проголосовали единогласно. Не откажешь ли ты нам в этой небольшой просьбе?
- Конечно нет! - удивился я.
Еще бы. Когда такие люди делают такие просьбы, отказаться может лишь потенциальный самоубийца. А я таким себя никогда не числил.
- Мы рады, что между нами возникло взаимопонимание, и хотелось бы, чтоб оно продолжалось и впредь. Шмон Моше, мы больше не задерживаем тебя.
Я не помню, как я добирался из Совета домой. Помню только, что была ночь, шел снег, и было очень-очень холодно. А еще я был злой.
С тех пор моя работа значительно усложнилась. Я чувствовал, что за каждым моим шагом, за каждым моим словом следят. В офисе приходилось каждый вечер давать отчеты Гэллу, сколько я за сегодня человек осчастливил, как это отрекламировал и что это может дать для бизнеса. Сама компания "Моше и Авьен" приостановила свою работу - дикие снегопады занесли все дороги, в Хонери невозможно было попасть ни пешему, ни коннику. Я занимался исключительно "благотворительностью", используя уже накопленные к тому времени ресурсы.
Даже дома я не мог расслабиться, поговорить с Авьен, рассказать, какие у меня проблемы, что меня взяли под колпак. Я знал, что у этих стен есть уши. Единственное, что мы могли - переходить на русский язык. Но на нем моей даву было очень тяжело объяснятся. То ли я плохой учитель, то ли слишком мало практики, но если я владел теперь уже местным языком в совершенстве, то Авьен на русском говорила, как двухлетний ребенок. Или даже хуже. И она больше его не хотела учить.
Но даже тогда я не заподозрил, что с даву что-то не так. Я был уверен, что во всем зима, снежная, холодная и тяжелая, виновата. Я работал на износ, накапливая магические силы некроманта, но мне все время казалось, что их слишком мало. Я хотел еще и еще, это для меня стало наркотиком. Чувство всевластия, когда в меня вливалась очередная порция магии, хотелось повторять раз за разом. В моей голове тогда уже появились нехорошие мысли, что слишком мало людей умирают, и что не мешало бы увеличить их количество. Очень часто я проходил мимо замерзших в снегу людей, их в ту зиму было много в Хонери, и я испытывал не жалость, а сожаление, что эта жизнь потрачена напрасно и мне ничего не досталось от ее смерти.
Потом я перестал возвращаться домой. Было очень много работы, и я сначала одну ночь, потом другую остался в офисе, задремав на матрасе в углу. Авьен мне ничего не говорила, она мне все же была не жена, а даву, учительница. Ее долг - сделать так, чтоб я смог освоиться в этом мире, а не следить за тем, чтоб я ночевал дома.
Сейчас я вспоминаю те дни, тот месяц, и мне становиться страшно. Я действительно едва не превратился в бездушную машину, в наркомана, готового убивать ради очередной порции кайфа. К счастью, это не произошло. Я смог вовремя остановиться. В этом мне помог Хомарп.
Ширай вернулся в Хонери в первый день весны. То есть тут не было такого четкого понятия, как весна или осень - когда начинало теплеть, тогда местные и говорили: "пришла арhаш", то есть весна. А когда после жаркого лета начинали падать листья и идти холодные дожди, говорили: "наступила энhаш", то есть осень.
Я уже настолько привык, что за окнами идет снег и стоит мороз, что даже не поверил, когда увидел солнечное небо. Мне казалось, что зима теперь будет вечно, и ледяной ветер, который дует сразу со всех сторон, никогда не утихнет. Но пришла весна, а вместе с ней, тем же утром, в наш дом зашел Хомарп. Вернее, в свой дом.
Я его не сразу узнал. Этот человек ничего не имел общего с тем богатырем, что я когда-то повстречал на лесной дороге возле Фиеля, в свой первый день в этом мире. Тогда он, пожав мне руку, едва не переломал все кости, а теперь и сам, казалось, может в любой момент сломаться под собственным весом. Худой, изможденный, с новым шрамом на лице, со следами обморожения на руках, у Хомарпа даже не хватило сил подняться в свою комнату. Он упал на скамейку, и мы с Авьен вдвоем его за пол часа едва смогли дотащить до ближайшей кровати.
В тот день я не пошел на работу. Я знал, что будут новые просители, мечтающие перед смертью насладиться обществом первой красавицы Хонери или получить себе гроб из чистого золота. Да, были и такие - их желания я исполнил очень просто, там ничего, кроме денег, больших денег, не понадобилось. Я знал, что вновь смогу получить силу чужой смерти - но сейчас мне было не до этого. Плохо было моему другу, шираю Хомарпу, и моим долгом было позаботится о нем. Мы с Авьен целый день провели у его постели. К сожалению, наша магия ничем ему помочь не могла. Во-первых, потому что все шираи имеют иммунитет не только к ядам, а и ко всей лечебной магии. А во-вторых Хомарп был не болен. Он был лишь изможден, истощен, изнурен до такого состояния, когда только желание жить может вытащить человека с того света.
Днем мы смогли напоить его питательным бульоном, вечером он пришел в себя и смог поесть сам. Но заговорили мы только утром следующего дня. Ширай рассказывал о том, что происходит в Латакии, и его рассказ был страшен.
Прошедшая зима забрала больше жизней, чем все прорывы врагов за исчислимую историю. Она лютовала повсюду, и на севере Латакии, где люди хоть и не были привычны к такому морозу, но имели где укрыться и что на себя надеть. И на юге. Это было страшно. Там, доселе где обычно температура никогда не падала ниже нуля, а снег был некой экзотикой, в эту зиму пришла настоящая стужа, холод вымораживал целые города. Спаслись только те, кто догадался укрыться в замках - но не все это сообразили, а из тех, что сообразили, успели не все. В самих же замках царил голод. Никто даже не думал, что придется содержать такое количество нежданных беженцев, запасы продовольствия таяли слишком быстро. Люди съели всех домашних животных, всех птиц, как в блокадном Ленинграде. Но то была война, а это все происходило в мирное время.
Хомарп говорил о страшных картинах мертвых, замерзших городов. О каннибализме, когда обезумившие матери если своих детей. Ширай сказал, что погибло не меньше половины населения южной Латакии, и еще неизвестно, сколько из выживших уцелеет. Начинались эпидемии. До этого их сдерживал лишь мороз, но теперь, когда пришла весна, и тела мертвых, пролежавшие всю зиму в снегу, начнут таять, следует ожидать прихода всех мыслимых и немыслимых хворей. Будут заражены реки и колодцы. Было рано радоваться приходу весны, потому что беды только начинались.
А еще Хомарп говорил, что шираи паниковали. Люди, на которых до этого держался в Латакии весь порядок, просто не знали, что делать. Они прятались по своим замковым покоям, скрываясь от своих подданных, потому что им нечего было сказать. Они не могли объяснить, откуда пришли такие морозы, и почему к ним Латакия оказалась не готова. Но и это не все, что рассказал Хомарп. Смерть людей - это страшно, это великое горе, но такое случалось и раньше. У шираев не было ответов на вопросы, и они не искали их, как сам Хомарп, а хотели отмолчаться, не понимая, что этим лишь вызывают лишние подозрения. Все громче и громче среди людей звучали страшные слова: "кара небесная", "покаяние". Люди не понимали, за что пришли к ним такие муки, и обвиняли тех, кого до этого боготворили - шираев.
В языке Латакии не было такого понятия, как "гражданская война". Было слово "бунт", и то, что сейчас созревает в умах еще не осознавших это людей, Хомарп так и назвал. "Бунт по всей Латакии". Голодные, лишенные всего люди хотели найти виновного в своих бедах. Они уже не могли думать логически, эмоции затмили разум, и над самим институтом шираев навис острый меч.
Хомарп не успел закончить свой рассказ. Стены имеют уши, и эти уши передали тем, кому надо, то, что говорил ширай. За ним пришли. Вежливо попросили то же самое, что он только что рассказывал, повторить еще раз, только на этот раз уже не для наших с Авьен, а для других ушей. Хомарп был слишком слаб, чтоб идти сам, и его унесли. Куда - никто не говорил, но я это понимал и так. В Совет Латакии.
Впрочем, тогда я был только рад этому. Когда ситуация столь сложная, должны быть люди, готовые взять на себя ответственность за принятие всех решений. Почему бы не советники?
В тот день я тоже не пошел на работу - мои мысли витали далеко. Я до вечера просидел перед камином, осознавая, что мир Латакии - далеко не такая сказка, как я думал до этого. Циклопы, фавны, кентавры, хоббиты, йети, шестирукие великаны и девушки с волосами цвета вороного крыла; дома-башни с золотыми шпилями; драконы, обжигающие дорожную глину; маги; даже Башня Драконьей Кости - это реальный мир, где живут, любят, рожают, страдают и умирают люди.
Авьен сидела рядом, и тоже молчала. На душе у нас было тяжело.
А потом пришли за мной. Меня уже отвели в знакомое здание Совета, в знакомый подземный зал, где вновь, как и прежде, стоял круглый стол с одним свободным местом.
- Шмон Моше, - начал без предисловий Председатель, - ты слышал рассказ ширая Хомарпа, ты представляешь, что сейчас происходит в Латакии. Ширай высказался о тебе весьма благосклонно, мы учли его мнение, сравнили его с нашим, и теперь хотим сделать тебе еще одно предложение. Признаюсь сразу, в свете последних событий Совет Латакии столкнулся с проблемами, решать которые нам еще не доводилось в своей истории, ты же показал, что обладаешь оригинальным свежим взглядом на многие вещи, что в данной ситуации может оказаться полезным. Потому, учитывая, что ты в свое время уже прошел ширай эрэц, что нам до сегодняшнего дня не было известно, и тебе выпали Ахтарил, Лихалим и Хайар-Бараллах, мы бы хотели предложить тебе должность полноправного советника, со всеми вытекающими правами и обязанностями.
- Я должен подумать, - только и смог выговорить я.
- У нас нет времени, - покачал головой Председатель, - ты должен прямо сейчас сказать свое решение. Чтоб облегчить твой выбор, позволь тебе кое что показать.
Председатель поднялся со своего места, подошел к одной из стен, скрытой занавесом, и резким движением рванул его в сторону. Предо мною предстал настоящий пантеон - боги и богини, я их тогда не считал, но сразу понял, кто это такие. Тридцать шесть богов. Крайний - путник Ахтарил, где-то в середине притаился висельник Лихалим, а по самому центру, на троне, сидит император-чародей Хайар-Бараллах. Хоть до этого я видел богов только на картинках, но статуи были точно такие же. Совсем простые, образные. Они лишь давали намек, что это за бог. Лица как будто были скрыты туманом, а сами фигуры расплывчаты.
Авьен бы сказала что-то о судьбе, а я просто согласился.
- Хорошо. Я принимаю должность советника.
Так я узнал, что вера в 36 богов не умирает. Мне потом рассказали, что действительно, эта вера просто ушла в подполье, став верой избранных, сказкой для обычных людей. Тридцати шести богам поклонялись сильные мира сего, у меня возникли определенные ассоциации с масонскими ложами, но это было совсем другое. Еще мне рассказали, что все без исключения советники обязательно проходили ширай эрэц, и у каждого их них были свои покровители. Потому и я, когда они узнали про ритуал, сразу же стал для них своим. Меня уже не в чем не подозревали, называли "брат" и интересовались моим мнением по самым разным вопросам.
Это стало моей новой работой. Бэхэмм Гэлл меня очень быстро ввел в курс дела, ознакомил с правилами совета, которые на самом деле были очень просты. Все вопросы совместно обговаривались, а потом ставились на голосование, и тот, который набирал больше половины голосов, принимался. При этом каждый из советников отвечал за определенную отрасль, был советник по безопасности, советник по экономике, даже отдельный советник по шираям. Совет Латакии совмещал в себе законодательную и исполнительную власть, новых членов избирали по протекции старых, но убедившись, что они действительно достойны и могут принести пользу. Количество советников было не фиксировано, в одни времена их было всего пятеро, сейчас - двенадцать, я стал тринадцатым.
Так как мне нужна была какая-то должность, меня назвали "советником по чрезвычайным ситуациям". Обтекаемая формулировка, которая скорее характеризовала нынешнее время, чем мои прямые обязанности. На самом же деле от меня хотели свежего взгляда на события, от меня ждали советов, до которых другие не могли сами дойти. Все признавали, что раз я пришел с той стороны, то могу знать то, что в Латакии еще долго не будет открыто.
Дома я стал показываться еще реже. Авьен ухаживала за Хомарпом, который очень медленно набирал силы. Удивительным было вообще то, что он смог вернуться. Как потом рассказывал ширай, его конь пал почти в пятидесяти километрах от городских стен Хонери, и все это расстояние по снегу, в мороз, под лютым ветром Хомарп прошел сам. Его вел долг, а удерживала сила воли. Ширай не помнил ничего про этот путь, кроме того, что было очень холодно - в эти дни даже в городе мало кто рисковал на улицу выйти, а Хомарп должен был пройти огромное расстояние. Он шел весь день, и всю ночь, только под утро добравшись до городских ворот. Никто не думал, что в такой мороз и вьюгу кто-то способен прийти, и ширай долго стучал, прежде чем его, наконец, услышали. Поразив городскую стражу своим изможденным видом, он уже был в бессознательном состоянии, и не попросил о помощи. Его ноги сами отнесли туда, где всегда был его дом, и где мы с Авьен о ширае позаботились.
Хомарп был первым, кто принес в Хонери страшные новости о том, что происходит в стране. До него несколько месяцев город жил своей жизнью, закрытый от остального мира. На рассказ Хомарпа отреагировали соответствующие органы, все шираи, которые были в городе, проводили срочные совещания, мобилизовались тадапы. Но страшные слухи не дошли до простых людей, мы, в том числе совет, сделал все возможное и невозможное, чтоб предотвратить их распространение, и нам это удалось.
Лишь через месяц, когда снег окончательно стаял и в город подались первые беженцы из провинции, люди узнали, что за ужас творился там этой зимой. Но мы уже были готовы. Были моментально выпущены заранее заготовленные манифесты, где признавались "значительные проблемы, возникшие за последнюю зиму на территории некоторых регионов южной Латакии". Но, помимо прочего, было объявлено о том, что уже закончена подготовка в ликвидации их последствий, и зачитывалось, что именно предстояло совершить. Общий дух послания предложил я - объяснить людям, что неофициальная столица Латакии, Хонери, город Башни Драконьей Кости, не оставит в беде жителей других регионов, а уже готов прийти им на помощь.
Послание это мы писали и переписывали несколько бессонных ночей. Надо было не просто объявить людям правду, при этом скрыв истинные масштабы предстоящих бедствий, а и удержать на должном уровне их дух. В те дни я вообще дневал и ночевал в совете. Работы было очень много, мы действительно собирались послать на юг государства огромные караваны с продовольствием из не очень богатых городских запасов, отправить туда медиков, шаинов и аршаинов, а главное - туда должны были пойти шираи, которые будут не прятаться от простого люда, а делать то, что их клятва обязывала.
Тогда это казалось самым удивительным. Как шираи так могли? Почему они оказались неспособны унять народные волнения и успокоить людей? Никаких вестей не было от Иссы, от его первой регулярной армии шираев. Не слышно было и про Жана-Але. Они были где-то на востоке, то ли в сердце Латакии, землях около Багряного храма, то ли еще дальше, в Пограничье. Никто не знал, как в тех краях пережили зиму, и почему они никак не дают о себе знать.