Бейка прошел вперед, пошарил по стене, нашел фонарь, зажег его… И сразу взвизгнул, отскочил! Да, было отчего визжать: прямо напротив входа, в каких-нибудь пяти шагах, на груде обгорелых книг лежал мертвый Ларкен! Флаг-спец был весь утыкан спицами - стальными, длинными, тускло мерцавшими при свете фонаря. Ну а вокруг - на полках, верстаках, столах - все было переломано, рассыпано, изорвано, растоптано!
- Мой господин, мой господин, мой господин, - как заведенный причитал стюард; он уже больше не решался заходить в секретную: стоял в дверях и прямо-таки корчился от страха…
А Рыжий подошел к лежащему Ларкену, сел рядом с ним, закрыл ему глаза, сжал ему челюсти, поправил подвернувшуюся лапу - уже совсем холодную, окостеневшую. Подумалось: вот как оно…
Х-хоп! Что-то рухнуло! Рыжий вскочил и обернулся…
Бейка лежал ничком, в его спине торчала спица, кровавое пятно даже еще как следует не проступило на стюардской беляшке. Вот как оно все просто и обыденно! Как муху, да! И Рыжий мрачно усмехнулся, шагнул было к стюарду…
Как вдруг…
- Полковник, не спешите! - послышалось откуда-то со стороны, из темноты.
Рыжий остановился и, не поворачивая головы, спросил:
- С кем я имею честь беседовать?
- Со мной!
И в тот же миг - удар! - невероятной силы! - по затылку! Рыжий обмяк-ослеп-упал… И тут же на него набросились и принялись вязать его, топтать, душить, выдавливать ему глаза! Последнее, что он еще успел услышать, были слова:
- Всецело ради вас! - и наглый, подлый смех.
Глава пятая - ЗЛОБНАЯ ТВАРЬ
Океан, он такой же, как небо - бескрайний, черный и пугающий, а острова в нем - это как звезды: они далекие, едва заметные, их свет манит к себе, вот только их никому никогда не достичь… Нет, Океан - это совсем не небо. Там, в небе, много звезд, а в Океане всего лишь одна - она трепещущей свечой чуть теплится на горизонте, а ты плывешь к ней день, неделю, год… Конечно же так долго плыть нельзя, сил никаких не хватит, и потому будь это не во сне, ты бы уже давно утонул, а тут, во сне, ты все еще плывешь, еще не захлебнулся. Волны вздымают тебя и швыряют, и вновь вздымают, вновь швыряют, а яркая заветная звезда на горизонте то появляется, то исчезает. Она влечет к себе - неудержимо, и так оно и должно быть, ведь та звезда, все говорят, непростая, магнитная. Кто хоть однажды усмотрел ее, тот уже глаз не отведет, ибо не сможет, и будет плыть к ней, плыть - год, два, сто лет, - пока не доплывет. А после… Корабли, которым удается к ней пристать, остаются там навсегда. Сперва они стоят, уткнувшись в берег, а шторм ревет, шторм там ни на миг не стихает, и корабли бьются о скалы, бьются - и разбиваются и тонут, а моряки, приплывшие на этих кораблях, спасаются на берегу. А берег той звезды… нет, того острова!.. а берег того острова сплошь золотой - вот почему он виден отовсюду, вот почему он так ярко горит - как звезда в ночной тьме. На то оно и золото чистейшей, высшей пробы, чтоб так сверкать. Там, кстати, на том острове, все сплошь из золота - и скалы, и трава, деревья, птицы, звери, даже вода в ручьях и та расплавленное золото, и всякий, кто взойдет на тот заветный, страшный остров, умрет от голода и жажды, ибо там нечего ни пить, ни есть; там только одно золото, и не простое, а магнитное - ты лишь притронешься к нему и сразу сам становишься магнитным, и, значит, никогда уже тебе тот остров не покинуть; ты будешь обречен остаться там и умереть там от истощения. А золото? Что золото! Его ни съесть, ни выпить: оно будет только сверкать день, ночь, день, ночь, то есть всегда, постоянно сверкать и сверкать, слепить твои глаза, пока ты не ослепнешь - там, кстати, все слепнут, и слепнут очень скоро, - и будешь ты ходить по золоту, но золота уже не видеть, и будешь умирать от голода и жажды - и умрешь, все умирают там, на том Магнитном Острове. И это правда, истинная правда, и это всем доподлинно известно… но тем не менее всегда находятся безумцы, которые над этим насмехаются и говорят, что это сказки, ложь - и рвутся в Океан и рыщут год, два, десять, сто, стараясь отыскать на горизонте эту заветную звезду, и жаждут, чтоб она скорей околдовала их, чтобы лишила сил, оставив лишь одну - силу стремиться к ней без устали, как ты сейчас… Но ведь они, эти безумные - даже безумные! - искатели, и те выходят в Океан на крепких кораблях, под парусами, с сотнями гребцов… а ты - вот где уже действительно безумный над безумными - как был сам по себе, без ничего, без никого, так и кинулся с берега в воду… и вот уже - какое наваждение! который год плывешь, бьешь лапами и задыхаешься, волны вздымают тебя и швыряют, вздымают, швыряют… Но ты признайся: тот огонь, что виден вдалеке, - действительно ли он влечет тебя? Вдруг ты все это снова выдумал, вдруг и звезды той вовсе нет, и нет огня на горизонте, а есть только одно видение, как и тогда, в Лесу?! Признайся! И одумайся! Уже который год вверх-вниз, вверх-вниз: ты весь продрог, ты отупел, ослеп - ведь разве ночь сейчас? День! Солнце светит, и всем светло, один лишь ты во тьме. Очнись! Оду…
Вал! Вверх! На гребень!.. Вниз! И в мрак! Удар! Еще удар! И…
Пузыри! Ко дну! Кровь горлом! Гром в ушах! Грудь хрустнула, и из нее…
…Свет! По глазам! Рыжий зажмурился. Лежал, дрожал; его трясло, его всего кололо так, словно он от носа до хвоста утыкан иглами, а эти иглы раскаленные! - впиваются в него все глубже, глубже! Открой глаза! Открой же, ну!..
Открыл. Над ним - очки - два черненьких кружочка. Пасть. Лапа… Вот она приблизилась, схватила его за щеку, тряхнула. Рыжий болезненно поморщился.
- Жив! - рявкнул адмирал…
Да, это он, действительно. Низко склонившийся над Рыжим, Вай Кау широко оскалился, воскликнул:
- Вот ты и выбрался! Я сразу им сказал: ты не из тех, тебя не заломать. Так?
- Т-так, - тихо ответил Рыжий, вздохнул… и сразу застонал от боли.
- А! - снова оживился адмирал. - Болит! И это хорошо. Значит, цепляешься. А не цеплялся бы… Лежи, лежи! Тебе вставать еще нельзя. Вон ты какой!
Каким он стал, Рыжий еще не видел, сил не было ни встать, ни шею повернуть. Зато он видел, как преобразился адмирал: на этот раз на нем был новенький ярко начищенный серебряный жилет, а в левом ухе медная серьга, ганьбэйский полосатый шарф намотан плотно, в девять оборотов, по уставу. Р-ра! Стало быть…
- Да! - закивал Вай Кау. - Угадал. Такие времена! "Обман и гнев стучатся в мою дверь…" Так вроде говорил твой Стоокий? А теперь посмотри на себя. Полюбуйся!
Адмирал снял со стены зеркало, осторожно навел его на Рыжего…
И Рыжий помертвел от ужаса! Еще бы: вся его грудь была сплошь утыкана спицами… а он все еще был жив! Рыжий вдохнул, еще вдохнул, а после шумно выдохнул, потом еще раз и еще - и спицы шевелились на нем, как живые… а боли он не чувствовал. Странно! Рыжий сглотнул слюну, спросил:
- Кто это так меня отделал?
- Я, - гордо сказал адмирал. - Ваш покорный слуга.
- …А зачем?
- Хотел поговорить с тобой, вот и отделал. Когда эти мерзавцы принесли тебя сюда, ты был мешком костей. Ты уже даже не дышал. Вот наглецы! Я же их, косарей, просил: "Поаккуратнее! И поскорее!" Вот они и ускорили. Да! Вот каковы теперь у нас помощнички! Ну ничего нельзя никому поручить. Нич-чего! Гниет Ганьбэй… Нет, сгнил уже, - и адмирал тяжко вздохнул, пошел, повесил зеркало на место и сел к столу, задумался.
Коптил, потрескивал светильник, в часах шуршал песок. Светильник! О! Свет в адмиральском кабинете - это добрый знак. Ему-то самому свет зачем? Свет, значит, для тебя, для желанного гостя, полковник. Ты, значит, нынче у него в фаворе. Или же ты ему сейчас очень нужен. Зачем-то… Но ведь и он тебе тоже очень, очень нужен! Так что вы, возможно, еще и договоритесь между собой, найдете общий интерес. А коли так, то главное сейчас - это не спешить, взвесить все как следует, и тогда, может быть, тебе удастся добиться многого, а то и вообще всего. Ну а сперва… Рыжий скосил глаза на спицы. Да, это несколько другие спицы. Те, что торчали в Ларкене, были значительно длинней. И Бейку прикончили тоже длинной и толстой спицей боевой. А здесь не спицы, а скорее иглы. Рыжий с опаской поднял лапу, хотел было дотронуться до этих странных игл…
- Хва! - рявкнул адмирал.
Рыжий поспешно убрал лапу. Вай Кау встал и подошел к нему, сел рядом с ним, сказал:
- Пока что ничего трогать нельзя. Здесь своя сложная, если хочешь, научная система. Свой порядок. И то! Если втыкать не так, не по уму, то загремишь в мешок. И также убирать надо правильно. Это же тебе не простые вязальные спицы! Этими можно убить, если хочешь, а хочешь, ими можно оживить. Диалектика! Что задрожал? Болит?
- Нет-нет!
- Тогда не шевелись. А то, ты знаешь, эти спицы… Ой, с ними мороки! Сперва их накаляют на огне, потом обмакивают в гролль и только после уже ставят. И еще у каждой спицы свой черед и свое место. Вот, скажем, эти две, - и адмирал при этом осторожно дотронулся до тех спиц, о которых рассказывал, - эти прикалывают душу. Их всегда ставят первыми, а снимают последними. А что! Душа приколота - и ты живешь, пусть тебе тогда даже голову отрежут. Такое тоже иногда нужно бывает. Но на этот раз нужно не было, я твою голову не трогал. Я и так, вместе с головой тебя вылечил. Такой вот лекарь-пекарь, с того света аптекарь. А теперь будем это дело помаленьку снимать. Мы ж не ежи! Т-так… Вот, начнем… Р-раз!
Р-раз!
Вай Кау дергал спицы, ухмылялся. Рыжий терпел. Сняв спицы, адмирал сходил за шкаф, принес оттуда банку какой-то едкой, но душистой мази и аккуратно обработал ею ранки. Спросил, склонив голову набок:
- Жжет?
- Нет. То есть не очень.
- Вот и терпи. Как перестанет жечь, тогда скажешь. А пока что молчи.
Рыжий лежал, а адмирал сидел над ним: молчали. Когда боль улеглась, Рыжий сказал:
- Готово.
- Хорошо. Теперь… Лежи, лежи!.. - адмирал посмотрел на часы и сказал: - Теперь о главном. Да! Я ж неспроста, - он усмехнулся, - я ж неспроста с тобой вожусь. Ведь что я, в самом деле, что ли, добрый лекарь? Нет, я Старый Голодный Крот, так меня называют. И так оно и есть. Да, я крот. Копаю, нюхаю, ловлю вас, косарей, потом душу, потом пью вашу кровь. И чем больше я вас, мерзавцев, задушу, тем больше выпью крови - и тем я здоровей, и тем мне радостней. Так говорят?
- Д-да, - нехотя ответил Рыжий. - Так.
- Вот то-то же! Такой вот я злодей. А тебя оживляю. Зачем?
Рыжий молчал. Вай Кау, подождав, спросил:
- Не знаешь?
Рыжий не ответил.
- А знаешь ведь! - гневно воскликнул адмирал. - Ну, говори! Не то…
- Что?
- Ничего!
И вновь они молчали - долго. Потом Вай Кау наконец сказал:
- А ты действительно не скот. Не то что все они. И это первое, из-за чего ты жив остался.
- А что второе?
Вай Кау усмехнулся, не ответил. Зато опять сказал:
- Да, ты не скот. Вот, скот ко мне придет, и я сниму очки: и он как муха в моей лапе. А ты - кремень. Таких нужно беречь! Вот я тебя и берегу. А ты себя? Зачем полез в подвал? Предупреждали ведь! Знаки давали, не пускали… А, что и говорить!
Вай Кау махнул лапой, замолчал. Рыжий спросил:
- Что, снова здесь бунт?
- Д-да, - нехотя ответил адмирал. - Хинт, Чиви Чванг, Ларкен. Ну и другие, не без этого. Вот я и повелел, чтобы форт маленько почистили. И чистили. Тут подвернулся ты… И хорошо еще, что я подсуетился, а так бы быть тебе в мешке, вместе с Ларкеном, - и, помолчав, добавил гневно: Скоты! Скоты безмозглые! - и брякнул кулаком об стол. Еще об стол! Еще!.. И замер, засопел…
А Рыжий терпеливо ждал, ибо прекрасно понимал, что наконец-то адмирал устал паясничать, что наконец и его задело за живое. А если это так, то… Ну! Ну, еще! Ну! Ну!..
И адмирал и впрямь заговорил уже без подковырок, зло и откровенно:
- Ну что, скажи, они, эти безмозглые скоты, умеют?! Топить, жечь, грабить, брать заложников - и это все! А гонору в них! А наглости! И еще дразнят меня: Крот. Да, Крот! И что с того? Зимой тут был Всеобщий Сход, я попросил, чтоб мне представили баланс. Представили. И получилось: я - не смейся, один я! - принес Сообществу в три раза больше прибыли, чем все девять эскадр вместе взятые. И это все при том, что они грохотали, гремели, позорились на весь Континент, а я тихо-мирно сидел на одном месте. Сидел за этим вот столом! А как я это делал? Очень просто. Вот, скажем, первое: свободная торговля - это когда товары нашим клиентам поставляются свободно, минуя всякие надуманные формальности, сборы и прочее.
- А! Это контрабанда, да? - не без иронии поинтересовался Рыжий.
- Ты называй это как хочешь, - сердито отмахнулся от него адмирал, зато заказчики довольны! И, главное, они отныне знают: Ганьбэй несет им прибыль, а не кровь; значит, Ганьбэй нужно любить и всячески поддерживать… Теперь второе дело - сельское хозяйство.
- Плантации обманки?
- Да. И не надо скалиться! Пусть лучше лох обманется обманкой, чем явятся к нему Хинт, Чванг, Зунчаста, Щер… Да много их, скотов, которые придут и будут убивать и грабить почем зря. А так, с моим сельским хозяйством, то есть с моим вторым делом, все получается мирно, дружно и при взаимном удовольствии сторон. И есть у меня еще, поверь, и третье дело, и четвертое, и пятое, десятое, но об этом потом, а мы сейчас опять поговорим…
И адмирал внезапно замолчал. Рыжий, немного подождав, спросил:
- Поговорим о том, куда нам теперь бежать? Ибо на этот раз, мне кажется, тебе…
- Х-ха! - усмехнулся адмирал. - Бежать! Бегут только скоты, спасая свою шкуру. А я могу и не бежать, а просто откупиться… Нет, я не побегу уйду, но так, чтобы потом опять прийти сюда, но не просто так прийти, а красиво. Ты понимаешь, как?
- Да, понимаю. Вернуться, имея здесь, - и Рыжий поднял лапу, сжал ее в кулак и повторил: - здесь… Южный Континент! Так?
- Х-ха! Я разве это говорил? Я разве хоть бы намекал?
- Вот-вот! - и Рыжий усмехнулся. - Ты даже намекать об этом не желаешь. А ведь пошел бы ты на юг. Ух-х как пошел! Но… Да! Ты, как и все они, эти скоты, страшишься Злобной Твари!
- Чего-чего? - наигранно не понял адмирал.
Глаза их встретились. Вай Кау снял очки… но почти сразу вновь надел - не помогало…
А Рыжий сказал так:
- Н-ну, хорошо. Пусть будет так, ты ничего не понял. Мне уже можно встать?
- Конечно.
Рыжий поднялся, осторожно потянулся, затем присел и выгнул спину, весь напрягся… Ничего не болит! Он здоров - совершенно здоров! Р-ра, вот так да!.. Но к делу! И Рыжий подошел к столу. На этот раз стол не был завален книгами и рукописями; мало того, с него была даже снята полосатая ганьбэйская скатерть, скрывавшая под собой конечно же искровик. И тот молчал пока: был неурочный час… Вай Кау молча указал на табурет, но Рыжий также молча отказался, а, навалившись грудью на край стола, задумчиво провел лапой по синеве Океана, затем дотронулся до берега… и наконец заговорил:
- Так вот, сперва о том, что я узнал за эти дни, ну а потом уже о главном. Годится?
- Да.
- Тогда… Дай-ка сюда мою монету! - и Рыжий протянул к Вай Кау лапу.
Тот, на мгновение замешкавшись, порылся по карманам… и отдал. Рыжий схватил монету, сжал ее в горсти, закрыл глаза, прислушался к себе. Монета была теплая… а вот она уже еще теплей… а вот еще… а вот она уже и жжет! Но Рыжий лапу не разжал, а лишь открыл глаза и посмотрел на адмирала, потом на макет. Ганьбэй и Мэг, Даляния, Фурляндия, Равнина, Лес… и тьма в Лесу, и все они бегут, и все кричат: "Наддай! Еще наддай!.." А ты вот здесь стоишь, ты смертельно устал, ты чуть жив, и у тебя в горсти - твоя последняя надежда, о которой…
- Я слушаю, - напомнил адмирал.
- Да, - кивнул Рыжий, - да, конечно. Так вот, о том, что мне в последнее время стало известно. Сколько-то времени тому назад, правда, не знаю где и с кем, Хинт, капитан твоей эскадры… а нынче, как я понимаю, главный бунтовщик… играл на интерес и выиграл вот эту вот монету.
- А почему это он выиграл? Да еще именно ее?!
- Дослушаешь - поймешь. Итак, я повторяю: Хинт выиграл эту монету. Я даже больше скажу: Хинт тогда выиграл много, очень много монет; он одним разом сгреб огромный выигрыш, ибо эта монета могла попасть к нему только под шумок, в общей куче.
- Ну а это еще почему?
- А потому, что, если бы эта монета была поставлена на кон одна, Хинт сразу бы ее узнал.
- А что, он с ней знаком, что ли?! - съехидничал Вай Кау.
- Да! И не он один! - злобно ответил Рыжий. - А все и все и все! И вот именно потому, что у вас в Ганьбэе с ней все прекрасно знакомы, ее прошлый владелец и поспешил поскорее от нее избавиться - ткнул в общий проигрыш, а Хинт, не проверяя, взял, загреб… Теперь понятно?
- Нет.
- Р-ра, даже так! Ну ладно. Тогда я говорю начистоту: и тот прежний, неизвестный мне владелец монеты, и капитан Хинт, и ты - все вы уверены в том, что эта вроде безобидная блестящая кругляшка и есть та самая Злобная Тварь!
- Что-что?
- Р-ра! Хватит лоха гнуть! Так вот, в "Казенных Делах" черным по белому, вот такими вот здоровенными буквами сказано: "Так как эта монета уж очень приметна, то спрячь ее, смешай в кону - и проиграй!" И совершенно верно сказано. Да от нее, кстати, иначе и не избавишься. Ведь Тварь, она на то и Тварь: она не отпускает свою жертву. Ее нельзя вот так вот просто выбросить - она опять к тебе вернется. И потерять ее нельзя, ею нельзя расплатиться, ее нельзя и подарить, а можно… только проиграть! Но кому? Она ж кругом засвечена! Вот в чем беда! И потому, когда, скорей всего, уже только наутро, проспавшись, Хинт в своем кошельке обнаружил ее, эту Злобную Тварь, то он сразу понял, какую жестокую шутку сыграли с ним его приятели! Теперь небось, подумал он, все они потешаются над ним и ни за что не дадут отыграться! Но оставлять монету при себе он очень, очень не хотел - ведь если Тварь успеет в тебя впиться, то уж тогда добра не жди! Вот он и поспешил!
- Куда?
- Да к тому шулеру в Голодной Бухте, то бишь ко мне. А этот шулер, рассуждал твой капитан, он не наш, он лохмат, он про Тварь и не слышал, примет ее и даже не поймет, в чем дело. Хинт так и поступил: пришел ко мне и проиграл ее. И он был рад. И я был рад! Ведь я тогда о Твари ничего не слыхал! И, знаешь, это меня и спасло. Иногда, знаешь, полезно быть тупым, безмозглым скотом. У скота чистый взгляд, ничем, никакой мыслью, никакой заботой не замутненный. Вот я, значит, таким незамутненным взглядом посмотрел, посмотрел на эту кругляшку… И рассмотрел в ней то, чего ни Хинт, ни все они, ни даже ты не видел!
И Рыжий замолчал, сжал челюсти. Ждал. Ждал… И, наконец, адмирал усмехнулся, сказал:
- Ты, значит, рассмотрел совсем не то. А что?
- А вот, сам посмотри!
И Рыжий резко разжал лапу. Глаз на монете был пока что неподвижен. Тогда Рыжий повел монетой вправо, потом влево - глаз ожил и задвигался… и замер. Рыжий опять чуть сдвинул лапу в сторону - и глаз едва заметно дрогнул. Рыжий застыл - и глаз застыл.
- …Что это? - чуть слышно спросил адмирал.
- Глаз, - коротко ответил Рыжий. И, облизнувшись, вновь заговорил: - А смотрит он всегда на Океан. Когда я в первый раз увидел, как он оживает…
И Рыжий сжал кулак! И очень вовремя - Вай Кау, не успевший дотянуться до монеты, вновь сел на свое место и сказал:
- Дай! Посмотреть только…
- Ты уже брал, смотрел.
- Ну, дай еще.