Однажды, когда мужики мирно перекусывали в общей зале, чужеземец, по своему обыкновению, ворвался, все понюхал и вырвал у Вавилы из-под носа большой бутерброд, который тот с особым усердием для себя готовил.
Вавила, уже давно потерявший терпение, тут же вскочил, заорал, замахнулся на пассажира и разразился такой бранью, что многим стало совестно.
Чужак, видать, сообразил, что сделал непотребное, достал из-за пазухи мешочек, а из мешочка - золотой червонец! Ну, не червонец, но золотой кругляш сходных размеров. И протянул его Вавиле в уплату за беспокойство.
Тот прознал, с какой легкостью пассажир раздает червонцы, и обратил все себе в пользу. Стал оказывать ему разные услуги, носить горшки с едой, а когда тот их принимал - протягивал руку. Плати, мол. Чужеземец без разговоров давал монету. За полдня такое произошло уже раз восемь.
Услышав это, Петр Алексеевич соскочил с койки и вместе с мужиками пошел искать Вавилу, чтоб устроить ему добрую головомойку.
Нашли его, конечно, в нумере чужеземца. Вавила был сплошная любезность, он держал в руках корец с квасом и так сладко улыбался, словно сам был сахарный.
- Ну-ка, выйди, - бросил ему Жбанков, нахмурив брови.
В коридоре купец прежде взял его за рыжий вихор и хорошенько потряс.
- А ну, рыжая бестия, выкладывай сюда монеты, что у пассажира взял!
- На что тебе мои монеты? - озлобился Вавила. - Он сам мне их передал, стало быть, мною заработанные.
- Все, что ты заработал, я тебе дома сполна выдам, - угрожающе пообещал Жбанков. - А это - что ты делаешь - есть грабеж и обман в чистом виде. Я тебе позорить нас не дам!
Вавила, сверкая глазами, оглядел собравшихся.
- А ежель не отдам?
- А ты отдай, - мирно посоветовал ему Степан, делая такое движение, будто засучивает рукав.
Вавила еще некоторое время разглядывал противников, решая, как быть. Сама мысль расстаться в один момент с дармовым капиталом была для него досадной.
- У чужеземца там целый мешок золота, - буркнул он. - Не убудет.
- А хоть два мешка, - твердо ответил Жбанков, - все одно не твое.
- Не прекословь старшому, - сердито проговорил дед Андрей. - Отдай все добром, пока просят.
Вавила процедил сквозь зубы какое-то мудреное проклятие и вынул из-за пазухи тряпочку, в которой были завернуты монеты.
- Забирайте, - презрительно сказал он. - Небось завидуете, что сами не догадались, а теперь отымаете.
- Поди с глаз вон, - объявил купец, а сам взял тряпочку и отправился с ней в нумер к пассажиру.
- Наши извинения, - сказал он, протягивая деньги. - Я говорю, один дурной жеребец весь табун осрамит. Негодящий он человек, и впредь не давайте ему денег.
Чужеземец настороженно шевелил ушами и никак не мог понять, что говорит ему Жбанков. Он даже не протягивал рук, чтоб забрать деньги.
- Вот, берите, нам чужого лишнего не надо. - Купец положил сверток на пол и повернулся уходить. Но прежде он успел оглядеть нумер. Постоялец разложил повсюду свои вещи, открыл коробки. В углу покоился мрачной громадой его истукан. Ростом он был на две головы выше Степана. Шеи не было, но в верхней части имелась темная большая дырка, несомненно, рот. А по бокам неизвестный ваятель провел глубокие борозды, обозначив, что у идола есть и руки. Камень казался шершавым и скверно обработанным. Жбанков подумал, что скульптор Фейфер, к которому он как-то ездил заказывать гипсовых амуров на крыльцо, смог бы сработать такого идола куда искуснее. Он бы и камень отшлифовал, и узорчиков разных высек, даром что немец.
Но пора было возвращаться к делам. Благодушие слетело с Вавилы, как шелуха, и он еще больше чужака возненавидел. Теперь он не только кричал и сквернословил в ответ на его причуды, но сам искал повода столкнуться, наговорить дерзостей, да еще и незаметно дать тумака.
На следующий день такой случай ему представился.
К обеду все ожидали пропадания тяжести предметов. А до того, как обещал Меринов, произойдет некая круговерть, связанная с торможением и разворачиванием снаряда. Хоть никто и не понимал, зачем тормозить на половине дороги, но перечить не стали. У мужиков нашлись дела, а Жбанкову и Гаврюхе надлежало пристегнуться к койкам и лежать тихо, ожидая, пока разворот кончится. Жбанков не преминул вспомнить, что в нумере пассажира стоит кое-как закрепленный идол.
- Сходи-ка, братец, привяжи его покрепче, - велел он Вавиле. И затем, повернувшись к деду Андрею, добавил: - И ты иди. Поможешь, да и поглядишь, чтоб рыжий опять денег не просил.
Вавила пробурчал, что прислужником к "этой обезьяне вислоухой" не нанимался, но тотчас пошел исполнять повеление. Чужеземца они застали за малопонятным перекладыванием багажа, которое, впрочем, происходило у того довольно постоянно. Он вечно вынимал и клал на пол какие-то камни, тряпицы, свитки, узорчатые доски, а затем перекладывал их в ином порядке и снова рассовывал по местам.
Дед Андрей сразу узрел, что веревки, которые они со Степаном так тщательно накрутили на идола, съехали и болтаются кое-как. Возможно, пассажир сам их расслабил с неизвестной целью. Тем более что и узлы имели совершенно иной вид.
Степан вязал тройные, а ныне имелось лишь жалкое их подобие, веревки были словно намотаны неопытной рукой ребенка.
- Помогай его двигать, - сказал дед Вавиле. - Надо ближе к стене притыкнуть, чтоб не болталось.
К тому времени благодаря маневрам снаряда в пространстве уже чувствовалась легкость во всем теле, и оторвать идола от пола стало делом посильным. Однако он все же был весьма массивным. Едва лишь дед Андрей прижимал к стене верхнюю часть, как низ стукался и отлетал. Вавила тоже что-то пытался сделать, но безуспешно - то ли специально, то ли из-за бестолковости. И злился он вполне натурально, и называл каменную глыбу такими скверными словами, что дед подумал: "Хорошо, пассажир ни бельмеса не понимает, а то бы нажаловался Жбанкову".
Что касается пассажира, то он проявлял некоторое беспокойство. Он суетился, повизгивал и прыгал за спинами, опасаясь за целость своего каменного имущества. Когда же Вавила вновь стал сквернословить и в сердцах пнул идола ногой, поднялся такой визг, словно в обезьянник запустили бешеного тигра.
Чужеземец начал хватать Вавилу за одежду, рвать на себя и кричать ему прямо в глаза, корча немыслимые физиономии. Вавила побелел от омерзения и гневно сверкнул глазами, оттолкнув пассажира прочь. Тот кувыркнулся через голову, встал на ноги и опять подскочил, продолжая орать. Правда, никого трогать уже не решился. Тут и дед не выдержал и пробормотал в адрес визгливого существа пару ядреных слов.
Дело тем временем не продвигалось ни на вершок. Идол нипочем не хотел прильнуть к стенке плотно, чтоб быть крепко привязанным. Он так и норовил массой своей вырваться из рук и завалиться на пол. Хотя он весил теперь немного, все равно очутиться между стеной и этой каменной громадой казалось делом малоприятным.
Вавила, окончательно остервенев, снова стал долбить его ногой и толкать изо всех сил, отчего идол начал с гулким звоном биться о железную стену. И опять повторилась старая история - пассажир с оглушительным визгом бросился на Вавилу и вцепился тонкими пальчиками в рыжую шевелюру.
- Уйди от меня, нечисть, гнида, паскуда!!! - заорал Вавила и со всех сил пнул пассажира ногой. Тот опять перевернулся через себя, но не смог остановиться и влетел головой прямо в стену.
Что-то хрустнуло…
Чужеземец в один миг перестал кричать, медленно опустился на пол и застыл.
Оба - и Вавила, и дед Андрей - с минуту молча глазели выпученными своими глазами, как пассажир лежит, не шевелясь и не издавая звуков. Затем дед часто-часто задышал, вскочил, опомнился - и помчался по коридору.
- Убили! Убили!!! - кричал он, двигаясь огромными прыжками из-за малой силы тяжести.
Вернулся он вскорости, ведя с собой всех. Вавила по-прежнему находился на своем месте, затравленно глядя на остальных.
Все было понятно без слов.
- Так-так… - проговорил Жбанков, сжимая кулаки.
- Некогда, Петр Алексеевич, - нервозно произнес инженер, тиская пальцами свой несчастный платок. - Некогда, говорю, сейчас разбираться. Надо оборот делать. Пожалуйте все сейчас по местам, иначе такая круговерть будет…
- Будет круговерть, будет, - согласился купец, пожирая Вавилу глазами. - Особенно вот этому, бесноватому.
- Петр Алексеевич, умоляю все отложить на другое время. Никак нельзя момент упускать.
- Ладно, - отрезал Жбанков. - Раз ты, Капитон Сергеевич, просишь, так тому и быть. Потом. Идола только привяжите. И покойника, чтоб они тут не болтались.
Когда за дело взялся Степан, привязать истукана удалось без затруднений.
Покидая нумер, Вавила был очень нервный и шел сгорбившись, словно каждую минуту ожидал удара по загривку.
Едва Петр Алексеевич привязался к койке, Меринов начал маневры. Закружило и впрямь нешуточно, так что нельзя было разобрать, где пол, где потолок, где стена. Немолодой организм Жбанкова отозвался на эти выкрутасы очень отрицательно, и весь обед едва не выскочил наружу.
Когда маневр закончился, Жбанков вздохнул с облегчением. Некоторое время он побыл на прежнем месте, проверяя самочувствие, а затем решился открыть замки на ремнях. Тело его тотчас подпрыгнуло и поплыло прочь от койки. Купец дождался, пока достигнет края комнаты, а там легко оттолкнулся одними кончиками пальцев и поплыл обратно. По пути перекувырнулся, попробовал загрести руками, как в воде. Получалось плохо, но занятно. "Рассказать Дрожину, - подумал он, - помрет со смеху".
Однако сейчас время для шуток было не подходящее. Петр Алексеевич с трудом добрался до двери и, хватаясь за стены, начал перебираться в общую залу, чтобы потребовать у Вавилы объяснений.
Разговор захотелось провести с глазу на глаз. Для этого вполне подошла полупустая кабинка возле залы, где хранились запасные полосы железа, а также ведра, лопаты, метлы и прочий инвентарь.
- Что с тобой теперь делать прикажешь? - хмуро спросил Жбанков, стараясь удерживать себя в висячем положении точно против нарушителя.
- Что тут делать? - буркнул Вавила. - Случайное происшествие - и весь сказ.
- Я те дам случайное происшествие! Ни с кем не было никаких происшествий, только с тобой вот… Зачем чужестранца в бока толкал?
- Так ведь мешал, ей-богу, работать не давал!
- И пусть бы мешал! Он - не нашей веры существо, он, может, и понятий не имеет, что нельзя людей трогать и за вихры их драть. Разве я не велел проявлять всем терпимость и снисхождение к его языческим привычкам? - Жбанков неосторожно сделал движение, будто хотел стукнуть кулаком по столу, и от этого закувыркался по комнате.
- Я в пансионатах благородным манерам не обучался, - глухо проговорил Вавила, наблюдая, как купец описывает круги и сальто вокруг него.
- Это ты полицмейстеру говорить будешь, - зловеще пообещал ему Жбанков, тщетно пробуя установить равновесие в своем теле. Ему казалось, что выкрутасы в воздухе умаляют серьезность его слов.
- Зачем полицмейстер? - опешил Вавила. - Не надо полицмейстера, прошу вас! - он замахал руками и от этого тоже пустился в круговой полет по кладовой.
- Как это не надо? - Петру Алексеевичу было досадно, что не может он прямо взглянуть в глаза виновнику из-за того, что оба куролесили, как птахи. - Привезем в город покойника и от полицмейстера утаим?
- Позовем лучше лекаря, - Вавила с каждой минутой показывал все больше беспокойства. - Пусть засвидетельствует, что был несчастливый случай, а никакого смертоубийства не имело места быть!
- Ишь, какой хитрец! - Жбанков вновь не удержался от резкого движения, закружился и даже задел головой одно из ведер, отчего произошел не совсем уместный в данном случае звук. - Никаких тебе лекарей! Сразу к полицмейстеру!
- Да ведь…
- И слышать не желаю! Марш на свое место.
Вавила помрачнел и, извиваясь, как рыба, поплыл к двери. Вслед ему пристроился и купец, думая про себя, как бы мужик не обернулся и не увидел, какие несуразные движения приходится выписывать телом, чтоб добраться из угла в угол.
Случившееся с пассажиром несчастье совершенно испортило всем настроение.
Даже радость возвращения пропала. Никому не хотелось оставаться в одиночестве, поэтому и Жбанков, и Гаврюха пришли в общую залу и тихо сели себе в угол.
Мрачные мысли нахлынули на купца. Он думал о покойнике, которого приходится везти домой вместе с выручкой и гостинцами для домочадцев.
Впрочем, постепенно хмурь начала отпускать. Петр Алексеевич вспомнил, что и раньше ходил он в торговые походы, и там случались несчастья самого разного рода. Бывало, лошадь понесет и убьет людей, бывало, пожар произойдет в постоялом дворе. А случалось, мужики схватятся с топорами - когда из-за денег, когда просто, с дури. Доводилось в таких случаях и покойников в обоз класть.
Такая доля купеческая - дорога, неизвестность, опасность…
Жбанков выскользнул из своего угла и начал тихонько перебираться к инженеру.
- Слышь, Капитон Сергеевич, - позвал он, - ты, что ли, покажи, как ты снарядом правишь. Надобно знать… - Купец смущенно замолчал, не сумев объяснить, зачем ему "надобно знать".
Инженер хмыкнул, указал на свои рычаги руками, тронул каждый по отдельности и, наконец, пожал плечами, не зная, с чего начать.
- К примеру, как вперед лететь, а как вбок отвернуть, - подсказал ему Жбанков.
- Ну… Он вперед и так летит, - непонятно ответил Меринов. - Надо ему углы задавать.
- Ясно, - с солидностью кивнул Жбанков. - А дальше?
- Ну… Вот… Это у нас планета одна впереди. Надо ее так миновать, чтоб не столкнуться. Для этого надо синусы разные считать.
- А как мне, к примеру, налево снаряд отвернуть?
- Ну… Как сказать… Берем эту вот рукоятку и крутим на себя, чтоб ослабить хомуты на пороховых бочках и чтоб они крутиться на осях могли. Потом оттянуть эти жгуты, но не совсем, а по делениям.
- А сколько делений?
- Это смотря какой синус вычислен.
- А мужики наши тоже умеют синусы вычислять?
- Нет, мужики не могут. Они себе, чтоб понятно было, на лимбах словами написали: "Чуток", "Побольше", "Много", "Дюже много". Только так они и понимают. А синусы я сам считаю.
- Мудрено, - вздохнул Петр Алексеевич, чувствуя, как остывает его интерес к летному делу.
- А эта рукоять - чтоб порох загасить и остановить снаряд вовсе.
- Где?
- Вот, за стеклом. Стекло надо разбить и рукоять выдернуть.
- И что ж, ты всякий раз колешь это стекло?
- Нет. - Меринов пошарил в карманах и, не найдя там платка, промокнул нос посторонней промасленной тряпочкой. - Это тормозная рукоять для особых случаев. А так я опять через синусы снаряд останавливаю.
- Мудрено, - снова вздохнул Жбанков.
Инженер в этот момент прекратил разговор, потому что в его тумбе затрезвонил какой-то звонок и пришлось срочно заниматься управлением. А через полчаса купец почувствовал, что не нужно больше держаться за всякие выступы из страха улететь к потолку. Тело начало обретать долгожданный вес.
Когда стало возможным передвигаться на собственных ногах, Петр Алексеевич взял Гаврюху и направился в кабину, где лежал пассажир, чтобы увидеть, в каком состоянии теперь пребывает тело. Вслед за ними увязался и дед Андрей.
В кабине царил неописуемый беспорядок. Все имущество пассажира, не будучи закрепленным, разлетелось и теперь лежало на полу как попало. Сам хозяин, вернее, тело его покоилось все там же, на лежанке, раскинув в стороны руки и ноги. Уши его беспомощно лежали на подушке. В воздухе висел чужой, неприятный запах, переходящий в отвратительный.
- Завонял уже, - прошептал дед Андрей, перекрестившись.
- Надо бы его… - купец поморщился, - куда-нибудь деть.
- В самом заду есть кабины, где прежде сухая рыба была, - отозвался приказчик. - Там и прохладно, и запах уже такой рыбный, что ничем не перебьешь.
- Да, - согласился Жбанков. - Пусть Вавила его туда сам и переправит. И еще - надобно здесь порядок опять установить. А то как-то неприятно, нехорошо…
Дед Андрей шагнул в глубь нумера и поднял с пола одну коробку, чтоб водрузить на надлежащее ей место. Но, не найдя такого, бросил обратно.
Беспорядок был столь безнадежный, что прямо-таки опускались руки.
- Позову Степана, что ли, - проговорил Жбанков, выходя в коридор. - Вместе вам сподручнее будет.
Ему хотелось поскорее покинуть кабину, где лежал покойник, где воняло и повсюду были разбросаны вещи.
- Эге! - воскликнул вдруг дед и замер на месте.
- Что? - всполошился купец.
- Идол-то… Мы его не на то место ставили.
- Что ты такое говоришь, - нахмурился Жбанков, с неохотой опять заходя в дверь.
- Точно так говорю. Мы его в угол привязывали, а сейчас он где?
Жбанков пригляделся, и действительно: идол стоял в трех шагах от той скобы, к которой его крепили.
- А веревки-то! Веревки где? - еще больше запаниковал дед.
- Да что ты, право, раскудахтался, - сердито произнес Петр Алексеевич. - Ну, ослаб узел, веревки упали, и эта глыба сдвинулась. Чего шум теперь зазря поднимать?
Гаврюха тоже прошел на середину нумера и разгреб вещи ногой.
- Вот, - сказал он и поднял с пола обрывок веревки длиной в пол-аршина.
- Святая богородица! - воскликнул дед, и голос его стал от волнения хриплым. - Уж не покойник ли…
Не дожидаясь продолжения, Гаврюха приблизился к телу чужеземца и склонился, зажав нос пальцами.
- Ничего не замечаю особенного, - сообщил он через некоторое время. - Мертв, как доска.
- Ты его пощупай, пощупай, - посоветовал дед Андрей шепотом. - Может, он еще теплый, может, кровь еще бьет?
Гаврюха распрямился и сделал шаг назад.
- Сам щупай, - громко сказал он.
- Да ну вас к лешему! - решительно проговорил Жбанков, собираясь уходить.
- Понапридумали страстей, сами себя запугали, тоже мне… Ну, мало ли, снаряд обороты делал, веревки и не удержали такую махину, порвались. Пойду я в залу.
Сейчас велю Степану прийти, чтоб нумер прибрать.
Он повернулся и быстро зашагал по коридору. Все же ему было не по себе.
Первобытный страх, с которым воспринял дед Андрей необъяснимые перемещения идола, оказался сильней, чем любые разумные доводы, и передался Жбанкову во всей полноте. А дело меж тем клонилось к вечеру, и с этими суеверными мыслями предстояло еще засыпать.
Но, как ни странно, спать ему в ту ночь удалось вполне сносно. Усталость помогла изгнать из мыслей всякую чертовщину. Наутро дед Андрей доложил, что все сделано, как было велено: мертвец обернут в рогожу и переправлен в кабину для грузов, порядок в его нумере восстановлен, все вещи сложены и закреплены. Так что, если вдруг хватятся родственники или лица, имеющие к погибшему интерес, можно будет им отчитаться, что все вещи и документы сохранены в целости.
Говоря об этом, дед как-то странно заглядывал Жбанкову в глаза, словно хотел сказать что-то необходимое, но боялся ошибиться и внести этим напрасное беспокойство.
- Что ты, брат, все егозишь? - не выдержал наконец Петр Алексеевич.
Дед тут же весь подобрался, распрямился, только что руки по швам не положил.