- Совсем не обязательно, если на то пошло. Он думает, что если он спасёт её и они сумеют добраться до реки, то у него будет шанс. Он сбит с толку и растерян. Он никогда ничего подобного не чувствовал. Впервые в жизни ему приходится думать своей головой. Лошади ждут неподалёку. Стражников - несколько, тут же и другие пленники, а в воздухе клубится дым, потому что горят книги, и у всех слезятся глаза.
Тиффани подалась вперёд, выискивая подсказки, пытаясь заранее угадать, чем всё кончится.
- Тут же - несколько его помощников, а также и старейшины Омнианской церкви: они пришли понаблюдать за казнью и изречь своё благословение. И, наконец, жители ближайшей деревни: они громко радуются и веселятся от души, поскольку убивать-то собираются не их, а кого-то другого, и в общем и целом с развлечениями у них не густо. На самом-то деле это вроде как очередной рабочий день, рутина, вот только эта девушка, пока её привязывали к столбу его же помощники, поймала его взгляд и теперь следит за ним очень внимательно, не произнося ни слова, и даже не кричит - пока ещё нет.
- А меч у него есть? - спросила Тиффани.
- Да, есть. Можно, я продолжу? Спасибо. Так вот, он подходит к ней. Она неотрывно глядит на него, не кричит, просто смотрит, а он про себя думает… что? Он думает: "Смогу ли я уложить обоих охранников? Подчинятся ли мне мои помощники?" Он подходит ближе, гадая про себя, а удастся ли добраться до лошадей под прикрытием дыма. И это - мгновение, навек застывшее во времени. Великие события ожидают его решения. Одно простое действие - так или иначе, - и история изменится, и ты, конечно, думаешь, всё зависит от того, что он предпримет. Но, видишь ли, то, что думает он, это совсем неважно, потому что она-то знает, кто он такой, и что он натворил, и сколько зла причинил, и чем славится, и, пока он идёт к ней, шаг за шагом, сомневаясь в себе, она-то знает, каков он, даже если он про себя мечтает всё изменить, и вот она просовывает руки сквозь прутья плетёной клетки, куда её поместили, чтобы стояла прямо, и обнимает его, и крепко держит, - а в это самое мгновение факел падает на политые маслом дрова, и взвивается пламя. Она не сводит с него глаз - и не ослабляет хватки… Ещё чаю?
Тиффани заморгала, разгоняя дым, и пламя, и потрясение.
- А вам-то откуда об этом известно, скажите, пожалуйста?
- Я там была.
- Тысячу лет назад?
- Да.
- Как вы туда попали?
- Пешком, - отозвалась госпожа Смит. - Но не в этом суть. Суть в том, что так случилась смерть - и рождение - той твари, что мы называем Лукавцем. Поначалу он ещё был человеком. Он, конечно же, сильно пострадал. И очень долго приходил в себя. А розыск ведьм продолжался - да с размахом! И не скажу доподлинно, кого прочие ведьмознатцы боялись больше - ведьм или гнева Лукавца, если ему не находили тех ведьм, которых он требовал, - и, уж поверь мне, если тебе в спину дышит Лукавец, ты отыщешь столько ведьм, сколько ему нужно, о да!
А сам Лукавец ни одной ведьмы не пропускал. Просто диву даёшься. Вот взять какую-нибудь тихую захолустную деревушку, где все друг с другом неплохо ладят и где ведьм никто никогда не замечал. А стоит появиться Лукавцу - и внезапно ведьмы обнаруживаются повсюду, они прямо кишмя кишат, вот только, к сожалению, недолго. Лукавец считал, что во всех на свете бедах виноваты ведьмы - это они воруют младенцев, это они подговаривают жён сбегать от мужей, это из-за них молоко скисает. Мне лично больше всего нравится история о том, что ведьмы выходят в море в яичной скорлупке, чтобы топить честных моряков. - Госпожа Смит подняла руку. - Нет, не говори мне, что даже самая миниатюрная ведьма в скорлупку не влезет, а, напротив, её раздавит - это то, что мы, ведьмы, называем логическим аргументом, а значит, никто из тех, кому хочется верить, будто ведьмы топят корабли, во внимание его не примет.
Понятное дело, так не могло продолжаться до бесконечности. Людям случается повести себя глупо, людей нетрудно запугать, но порою встречаются люди и неглупые, и храбрые, так что Лукавец был изгнан из мира. Вышвырнут как мусор, - да он мусор и есть.
Вот только покончить с ним не удалось. Его ненависть ко всему, что он почитал ведьмовством, оказалась так могуча и так страшна, что он каким-то образом сумел выжить, пусть и лишился в конце концов тела. Такая ярость обуревала его, что, даже не имея ни кожи, ни костей, он продолжал жить - как призрак. А время от времени он находил кого-нибудь, кто его впустит. Ведь в мире полным-полно людей, чьё отравленное сознание для него открыто. А есть и те, кто предпочёл бы оказаться скорее за спиною у зла, чем лицом к лицу со злом, и один из таких написал для него книгу под названием "Костёр ведьм"*.
Но когда он завладевает чужим телом - и поверь мне, в прошлом находились неприятные люди, полагавшие, что их страшным честолюбивым устремлениям это только на пользу, - владелец тела очень скоро обнаруживает, что всякий контроль он утратил. Эти люди тоже становились частью Лукавца. И слишком поздно осознавали, что спасения и освобождения нет. Кроме как через смерть…
- Отрава проникает туда, где ей рады, - промолвила Тиффани. - Но похоже, что просочиться отрава может куда угодно, неважно, рады ей или нет.
- Прости, но я всё-таки скажу: "Молодчина!" - похвалила госпожа Смит. - Ты в самом деле так сильна, как о тебе говорят. В Лукавце уже не осталось ничего материального. Ничего такого, что можно увидеть. Ничего такого, чем можно завладеть. И хотя он зачастую убивает тех, кто великодушно впустил его, он, тем не менее, по-прежнему процветает и благоденствует. Не имея собственного тела, он дрейфует по ветру и, я так понимаю, вроде как спит. А если и впрямь спит, то я знаю, что ему снится. Ему снится прекрасная юная ведьма, самая могущественная из всех ведьм. И он думает о ней с такой ненавистью, что, согласно теории эластичных струн, эта ненависть облетает всю вселенную кругом и возвращается с другой стороны, так что оборачивается своего рода любовью. Он мечтает увидеть эту ведьму снова. И тогда она почти наверняка умрёт.
Были ведьмы - настоящие, из плоти и крови, которые сражались с ним и побеждали. Были и такие, что гибли. А затем, в один прекрасный день, девочка по имени Тиффани Болен ослушалась старших - и поцеловала зиму. Чего, надо сказать, никто прежде не делал. И Лукавец вновь пробудился. - Госпожа Смит отставила чашку. - Как ведьма, ты ведь понимаешь, что не должна ничего бояться?
Тиффани кивнула.
- Так вот, Тиффани, ты должна найти в себе место для страха, страха, который держишь под контролем. Мы считаем, что голова очень важна, что мозг по-королевски восседает на троне тела. Но и тело могущественно, и мозгу без тела не выжить. Если Лукавец завладеет твоим телом, не думаю, что ты сможешь дать ему бой. С таким врагом ты ещё не сталкивалась. Угодить в его власть - значит в конце концов умереть. Но что ещё хуже, перед этим ты станешь его орудием. И смерть покажется долгожданным избавлением. Вот такие дела, госпожа Тиффани Болен. Он пробудился, он скользит по ветру, он ищет её… Он ищет тебя.
- Ну, мы её хотя бы сыскнули, - заявил Явор Заядло. - Она где-то туте, в этой вонявой отбросной кучище.
Фигли, открыв рты, стояли перед пузырящимся, гниющим месивом Объекта Движимости. Под завалами мусора что-то загадочно побулькивало, вертелось и взрывалось.
- Туда суйносить - всё равно что на верную смерть, - заявил Чокнутый Крошка Артур. - На верную смерть, грю! Вы все обрычены!
- Ах-ха, мы и так все обрычены, ранее или попозжее, - весело заверил Явор Заядло. Он принюхался. - Что ишшо за хренищная вонизма такая?
- Звиняй, Явор, энто я, - пригорюнился Туп Вулли.
- Ых, наэ, твою вонизму я бум-бум, - возразил Явор. - Но, знатца, нюхивал я такое прежде. Тот идучий вражина, которого мы на дороге унюхали. Нды? Весь в чёрном. Огроменная недостача по части глазевых яблоков. Как выгребенная ямина вонявал, и в выгребенную ямину ему дорога. И памятуется, вякал он разные гадственные словья о нашей мал-малой громаздой карге. Моя Джинни грит, надыть нам держаться к мал-малой громаздой карге поближе, и думкаю я, этой чучундре пованниться не помешает.
Чокнутый Крошка Артур ненароком ускорил события.
- Дыкс ты, Явор, разве не в курсах, что туда соваться запрещено законом, ыть? - Он указал на древний, полурасплавленный знак, на котором едва разборчиво проступали слова:
Явор Заядло так и впился в знак глазами.
- Ых, вот теперча ты мне выбора не оставкал, - заявил он. - Да ишшо напомнил, что мы ужо мертвяки. Вперёд!
На языке у Тиффани вертелись десятки вопросов, но на самый верх пробился главный:
- А что будет, если Лукавец меня настигнет?
Госпожа Смит мгновение глядела в потолок. А потом ответила:
- Ну, наверное, с его точки зрения, это будет что-то вроде свадьбы. А с твоей точки зрения, это всё равно что быть мёртвой. Нет, хуже, поскольку ты-то окажешься внутри, наблюдая за тем, что он способен сотворить, вооружённый всеми твоими способностями и могуществом, с твоими близкими и знакомыми. Кажется, где-то ещё оставался последний кексик?
"Я не стану бояться", - твердила себе Тиффани.
- Рада это слышать, - вслух произнесла госпожа Смит.
Тиффани в ярости вскочила со стула.
- Не смейте этого делать, госпожа Смит!
- Уверена, где-то был ещё один кексик, - откликнулась госпожа Смит. И тут же добавила: - Так держать, госпожа Тиффани Болен.
- Я, между прочим, справилась с роителем. Я в состоянии о себе позаботиться.
- А о своей семье? Обо всех, кого ты знаешь? Ты защитишь их от атаки, которую они даже не заметят? Ты не понимаешь. Лукавец - это не человек, хотя когда-то им был, а ныне он даже не призрак. Он - идея. И, к сожалению, для этой идеи пришло время.
- Ну, по крайней мере, я чувствую его приближение, - задумчиво промолвила Тиффани. - Он него невыносимо воняет. Даже хуже, чем от Фиглей.
Госпожа Смит кивнула.
- Да, это разит от его сознания. Это запах порчи - порчи в делах и в мыслях. Твой разум её улавливает, не знает, что с ней делать, и регистрирует как "вонь". Все предрасположенные к магии эту порчу чуют; а вот когда с нею сталкиваются обычные люди, порча их меняет, отчасти уподобляя Лукавцу. Так что, куда бы он ни направился, беда следует за ним по пятам.
Тиффани знала в точности, о какой беде идёт речь, хотя воспоминания рывком перебросили её в прошлое, ещё до пробуждения Лукавца.
Мысленным взором она видела, как обугленные по краям обрывки бумаги порхают туда-сюда; мысленным слухом слышала обречённые вздохи ноябрьского ветра, а хуже всего, о да, всего хуже, мысленным носом чуяла резкую, едкую вонь полусожжённой старой бумаги. В памяти Тиффани клочки трепетали на безжалостном ветру, точно раздавленные, искалеченные мотыльки, которые, тем не менее, всё ещё отчаянно пытаются взлететь.
И на этих клочках были звёзды.
Люди вышли строем под звуки лютой музыки и грубо выволокли из дому помешанную старуху, чьё единственное преступление, насколько могла судить Тиффани, заключалось в том, что зубов у неё не осталось и от неё попахивало мочой. Люди швырялись камнями, расколотили окна, убили кошку - это всё творили хорошие люди, милые люди, знакомые Тиффани люди, с которыми она сталкивалась каждый день, - они всё это совершили и с тех пор никогда не заговаривали о случившемся. Тот день каким-то образом выпал из календаря. В тот день, набрав полный карман опалённых звёзд, не зная сама, что делает, но исполненная решимости сделать то, что нужно, она стала ведьмой.
- Вы сказали, какие-то ведьмы сражались с ним и победили? - спросила Тиффани у госпожи Смит. - А как им это удалось?
- Последний кексик наверняка лежит в пакете с именем кондитера. Ты на нём не сидишь, часом? - Госпожа Смит откашлялась. - Удалось благодаря тому, что это были очень могущественные ведьмы, они понимали, что значит быть могущественной ведьмой, они пользовались случаем, пускали в ход все уловки и, как я подозреваю, угадывали мысли Лукавца ещё до того, как он угадает их мысли. Я проделала долгий путь сквозь время, чтобы узнать о Лукавце побольше, - добавила она, - и одно скажу точно: убить Лукавца можно только с помощью лукавства. Тебе придётся его перелукавить.
- Не очень-то он и хитёр, если ему потребовалось столько времени, чтобы меня найти, - возразила Тиффани.
- Да, меня это озадачивает, - промолвила госпожа Смит. - И тебя тоже должно озадачить. Я бы предположила, что ему понадобится гораздо больше времени. Уж всяко не два года. Либо он стал умнее - а, признаться, умничать ему особо нечем, мозгов-то нет, - либо что-то привлекло к тебе его внимание. Что-то - или, вероятнее, кто-то, наделённый магической силой. У тебя есть недоброжелатели среди ведьм?
- Совершенно точно нет, - заверила Тиффани. - А не осталось ли в живых хоть кого-нибудь из тех ведьм, которые его побеждали?
- Осталось, да.
- Я вот думаю - может быть, мне встретиться с кем-нибудь из них и спросить, как им это удалось?
- Я же тебе объяснила, он - Лукавец. С какой стати ему дважды попадать в одну и ту же ловушку? Тебе придётся придумать свой собственный способ. Те, что тебя учили, на меньшее и не рассчитывают.
- Это, случайно, не очередное испытание какое-нибудь? - спросила Тиффани и тут же смутилась: до того неуклюже это прозвучало.
- Ты разве не помнишь, что постоянно твердит матушка Ветровоск? - промолвила госпожа Смит.
- "Всё, что с тобой происходит, на самом деле - испытание", - хором произнесли они, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Раздалось тихое кудахтанье. Госпожа Смит приоткрыла дверь, в комнату вошла белая курочка, с любопытством огляделась по сторонам - и взорвалась. На её месте осталась луковица с мачтой и полным парусным вооружением.
- Извини, я-то надеялась, обойдётся, - посетовала госпожа Смит. Она вздохнула. - Боюсь, такое здесь постоянно происходит. Объект Движимости, видишь ли, не статичен. Вся магия перемешивается, обрывки одних заклинаний переплетаются с другими, и рождаются заклинания совершенно новые, которые прежде никому и в голову не приходили… словом, получается куча-мала. А она в случайном порядке порождает невесть что. Вот вчера, например, я нашла книгу о выращивании хризантем, отпечатанную медью по воде. Казалось бы, строчкам полагалось размазаться, но нет, книга каким-то образом держалась до тех пор, пока магия не иссякла.
- Не повезло курочке, - нервно заметила Тиффани.
- Ну, я могу гарантировать, что ещё две минуты назад курицей она не была, - утешила госпожа Смит, - а теперь ей, наверное, приятно побыть немного мореходным овощем. Понимаешь, почему я не задерживаюсь здесь надолго? Был у меня один неприятный случай с зубной щёткой, который я не скоро забуду. - Она приоткрыла дверь чуть шире, и Тиффани увидела путанку.
Путанку ни с чем не спутаешь. Ну то есть в первый момент с каждым может случиться: Тиффани ненароком приняла её за груду мусора.
- Просто диву даёшься, что отыщется в карманах, когда ты на магической свалке, - невозмутимо заметила госпожа Смит.
Тиффани снова вытаращилась на гигантскую путанку.
- Это ведь лошадиный череп, да? А вон там - неужели ведро с головастиками?
- Ну да. Без чего-то живого не обойтись, верно?
Тиффани сощурилась.
- Но вот это - посох волшебника, так? А мне казалось, посох перестаёт работать, если за него берётся женщина!
Госпожа Смит улыбнулась.
- Ну, я-то владею своим посохом с колыбели. На нём даже отметины от молочных зубов есть, если знать, где искать. Это мой посох, и он прекрасно работает, хотя, надо признаться, он заработал ещё лучше, когда я сняла с него набалдашник. От набалдашника никакого проку, а равновесие нарушается. Да сколько можно на меня пялиться, открыв рот?
Тиффани послушно сомкнула челюсти, но рот тут же открылся снова. До неё наконец дошло - причём путь был пройден немалый.
- Так вы - она, да? Вы наверняка она, вы она и есть! Эскарина Смит, правильно? Единственная женщина, ставшая волшебником!*
- Где-то внутри себя я думаю, что да, но это было так давно, и, знаешь, я никогда не чувствовала себя настоящим волшебником и поэтому не тревожилась о том, что другие скажут. В любом случае у меня был мой посох, и этого у меня не отнимешь. - Эскарина на мгновение замялась, но тут же продолжила: - Вот чему я научилась в Университете: быть собой, просто собой, и не беспокоиться на этот счёт. Это знание - само по себе незримый магический посох. Слушай, на самом-то деле, давай сменим тему. Не хочу ворошить прошлое.