- Лечить буду. А вот вылечу ли - это уже не ко мне. Это, - во рту у меня сделалось кисло, - как боги сообразят. Крепко твоего господина отделали. А вот за что его добрые люди камнями побили, ты мне сейчас и разъяснишь.
Гармай зыркнул на меня спелыми виноградинами глаз.
- Ничего себе добрые! Ну ты, тётушка, и скажешь. Как звери набросились. Ну чистые разбойники!
- Знавала я разбойников, - разговор не мешал мне растирать сухие стебли травы острожара. - Те своё дело знают. Камни - это не их оружие. Порезали бы разбойники господина твоего. Заодно бы и тебя порезали, чтоб государеву стражу не навёл. И серебришко всё бы выгребли. А тут гляди как благородно! Рук, значит, добрые селяне марать не стали. По древнему закону, камнями. А древний закон что говорит? Конокрада разрывают конями, поджигателя медленным огнём палят, вору руку рубят, соблазнителю чужой жены ясно что режут… А камнями - это значит, богохульника. И кто же, выходит, твой господин?
Мальчишка опустил голову, но промолчал.
- Ты мне молчать не смей! - закончив делать мазь, я принялась осторожными круговыми движениями её в кожу Алана, стараясь не слишком давить на посиневшие места. - Раз уж ко мне прибёг, всю правду и выложишь, сам. А не то, - я решила, что пришла пора пугать упрямого парнишку, - заклятье чёрной луны на тебя наложу, под заклятьем-то у любого язык развяжется. Только вот потом худо тебе будет.
Чёрная луна твоё сердце изнутри выест…
Я резко подалась к нему - и едва сдержала изумление. Любому на месте Гармая полагалось побледнеть от страха, но этот паршивец лишь криво усмехнулся.
- Ты меня, тётушка, заклятьем-то не стращай, - оскалил он крепкие молодые зубы.
- Защита на мне от злых духов да от всякой волшбы. Господин мой меня в воду три раза окунул и вот это дал, - непонятно откуда вытащил он вырезанную из воловьего дерева фигурку. Две скрещенные палочки, поперечная покороче. - Теперь хоть дюжина духов на меня набросятся, крест их отгонит!
В голосе его чувствовалась немалая гордость. Ишь ты, какой, оказывается, говорливый. Дурак его господин - из таких зверьков плохие рабы получаются.
Слишком много о себе понимают.
- Да кто он такой, твой господин, чтобы деревяшкой духов гонять? - прищурилась я. - Может, князь Нижних Полей Аураххи человеком обернулся? Или Хозяин Грома на землю сошёл?
- Он посланник! - сообщил мальчишка. - Посланник Истинного Бога, Который превыше всех. Он нам благую весть принёс!
Я поднялась с корточек.
- Давай-ка мы с тобой посланника твоего на живот повернём. Спину ему полечим.
Видать, не сильно-то этот ваш Истинный Бог о своём вестнике заботится…
- Так ведь спас Он господина моего! - сейчас же вскинулся мальчишка. - Забили бы они его насмерть, да в деревне загорелось что-то, они и бросились туда, тушить…
- Добрый бог, добрый, - заметила я. - Мог ведь и насмерть забить… А с чего, кстати, добрые селяне на вас напустились? Небось, вы мимо села шли и господину твоему захотелось им про своего бога поведать?
Гармай кивнул и вновь уставился вниз. Будь в человеческом взгляде сила, небось, продырявил бы мне пол на три локтя. Волхвы, говорят, и впрямь умеют. Я коли такое слышу, всегда киваю. Умеют, умеют, какой же дурак спорить будет?
- Всё с вами ясно, - вздохнула я. - Теперь на бок повернём, так сподручней будет… Да не тяни ты, бестолочь! Осторожнее, не то правое плечо заденешь… а там, может, кость разбита…
Я хмуро мазала ушибы. Загадочный Алан был в глубоком забытьи, и немудрено - мне удалось разжать ему зубы и влить в рот несколько капель снадобья из корня амихары, эта сильная трава, сон даёт глубокий. Ему сейчас спать надо, не то от боли обезумеет, метаться начнёт. А метаться ему нельзя, пока неясно, целы ли кости.
Кислые у меня были мысли. Значит, всё-таки люди Бога Истинного… Уже почти год ходят о них разговоры. Завелись непонятно откуда, учение у них странное, но ведь находятся дурачки… Не вникала я подробно в эти глупости, зачем? Не чтят они богов Внутреннего Дома - что мне до того? Во Внутреннем Доме многие в открытую над своими богами насмехаются. И ведь знатные люди, высокородные. Срамные стишки о них пишут… А в здешней земле нравы попроще, тут местных богов уважают. Но рассказывал мне наставник о древнем мудреце Сиугги, тот как-то изрёк: "Приходит ветер и уходит ветер, боги пожирают богов, а человеку всё равно в землю". Но местные о древнем мудреце не слыхивали, богов своих побаиваются. Вот и не одобряют этих возмутителей. Их счастье, что против государевой власти рот не разевают, а не то Внутренний Дом их бы живо на колёса…
И всё равно, принять таких у себя только дура и могла бы. Люди шептаться начнут, скажут, отняли боги разум у тётушки Саумари… и кто тогда ко мне пойдёт? В городе я не одна ведьма-то… Хигурри и Миахиса хоть и глупы, а вот, по слухам, всё же кое-что удаётся им…
Так что же, выгнать? Вот представила я, как снова зову старика Иггуси и велю уволочь отсюда полуживого страдальца. Куда-нибудь, лишь бы тут не пачкался. И показалось мне, что из дальнего угла смотрит на меня наставник Гирхан, смотрит и не мигает. Уж больно у меня воображение резвое…
- Вот что, парень, - развернулась я к Гармаю. - Об этом вашем Истинном Боге чтобы никому тут ни звука. Услышу - и без заклятий обойдусь, виноградная лоза тоже вещь в хозяйстве полезная. Господин твой у меня побудет, пока раны его не подживут и он не сможет идти своей дорогой. Плату я ему назначу, когда малость оклемается. А ты у меня по хозяйству покрутишься, раз уж здесь. Кормить буду, но умеренно. Чтоб не подох. Дерзости не потерплю, с лозой быстро знакомство сведёшь. Услышал? А теперь живо на кухню, снова воду грей, в большом котле!
Мальчишка молча поклонился и резво выбежал из комнаты. А я осталась одна и, вновь опустившись на корточки, вгляделась в бледное лицо, расцвеченное бурыми и синими кровоподтёками. Линии бровей, очертания носа… разрез глаз. Вроде бы всё незнакомое, а метнулось вдруг сердце - где-то я уже это видела.
А припомнить не смогла, хоть на память и не жалуюсь.
2
Старухам моего возраста полагается страдать от бессонницы. Зевать, вздыхать, думать о всяких глупостях. Тут мне повезло, ни разу не приходилось корень змей-травы заваривать.
Только нынешний сон был таким, что лучше бы уж маяться, переворачиваясь с боку на бок в липкой духоте. Редко мне это снится, но уж как накатит…
Снова стояла весенняя луна Белоцвет, и над спящим городом Ишилуром распахнулась высокая синяя ночь. Полная луна, глаз Ночной Госпожи Алаиди, висела у меня над головой, и пахло, казалось, всеми травами разом. Стрекотали цикады, иногда коротко и глухо ухала сова, а мне было не до всех этих красот.
Пусто было во мне, точно внутренности выел какой-то слизень. И в эту пустоту вот-вот готова была хлынуть холодная чёрная тьма. Не на что уже надеяться, ничего не помогало. Жёлтая лихорадка - хворь коварная. Если день в день распознать, поить отварами тайных трав, втыкать тонкие медные иглы в нужные места… но поначалу кажется, будто человек всего-навсего простыл. Немудрено - белоцвет такое время, что жара с холодами рука об руку ходят. А потом уже поздно.
Я извела последние деньги на знахарок, и они обещали Миухири исцеление, но глаза при этом у них метались, точно воробьи, пойманные и посаженные в тростниковую клетку. Миухири, сынок мой, уходил. Всё ближе к нему была оскаленная пасть Нижних Полей. Кожа его обветрилась, натянулась, глаза, и без того большие, занимали теперь пол-лица. И, казалось мне, видели что-то недоступное никому из живых.
Я не плакала, кончились давно уже у меня слезы. Да и не время было предаваться рыданиям. Нужно было спасать моего мальчика. А знахарки ничего не могли, даже зелья их, снимающие боль, и то действовали слабо. Как Миухири мучился! Уже и кричать не мог, только сипел…
Оставалось одно. Когда людские силы иссякают, одна надежда на богов. До Хозяина Грома мне, конечно, было не достучаться, да и сподручнее женщине обращаться к иным силам. Высокая госпожа Алаиди, хозяйка ночи, повелительница теней и трав…
Только она поможет!
Храм её, стоящий на невысоком холме, у самой городской стены, не закрывался на ночь. Каждый мог обратиться к богине в любое время, да только немного находилось желающих прийти к ней в тёмную пору, да ещё при полной луне. Алаиди - госпожа грозная, нрав у неё переменчивый… Уж лучше при свете дня, когда силу её умеряет младший брат, сияющий Хаалагин. Солнце - это его видимый человеческому глазу облик… В дневное время госпожа Алаиди более сговорчива, но зато и просить её можно лишь о мелком. Чтобы уродился виноград, чтобы благополучно разрешилась от бремени жена, чтобы некий юноша заметил, наконец, воздыхания некой рябой и тощей девицы…
Но я хотела большего - забрать у смерти её добычу.
Храм встретил меня тишиной. Даже цикады примолкли. Луна заливала ступени желтовато-белым светом, столь ярким, что читать при нём можно. Впрочем, тогда я не умела читать.
Внутри было темнее, но всё равно сквозь огромные проёмы в стенах сочилось лунное сияние. Даже факел, что я предусмотрительно захватила с собой, не понадобился.
Колонны, подпирающие сводчатый потолок, казались стволами огромных деревьев, такие водятся либо на юге, в джунглях, либо в ещё более далёких северных лесах.
Впрочем, откуда мне тогда было об этом знать?
В центре, перед высоченной, в три человеческих роста статуей богини располагался круглый мраморный алтарь, с углублением для стока крови.
Я, как положено, достала из сумки связанную курицу, положила на выщербленные плиты пола. Курица вела себя смирно - спала. Недолго ей, однако, оставалось спать.
Опустившись перед статуей на колени, я помолчала. Потом, подняв глаза к плохо различимому в полутьме лицу богини, хрипло прошептала:
- Госпожа моя, небесная повелительница, хозяйка ночи, грозная луна! Я взываю к тебе, потому что больше ни на кого нет у меня надежды. Умирает мой сын, единственная радость моя, свет жизни моей. Человеческое искусство не может его спасти. Страдает он, мучается. А ведь ему ещё только дюжина годов, он не стал ещё мужчиной, не познал радостей любви, не обрёл мудрости…
"Какой такой мудрости? - промелькнуло во мне что-то холодное и скользкое, точно рыба в ручье. - В лавке овощами торговать, вот его жизненный удел. А мудрость - это для знатных, богатых…" Но я отогнала эту так некстати ввернувшуюся мыслишку.
- Смилуйся, госпожа! Прошу тебя, пошли ему исцеление! Я даю тебе по обычаю кровь…
Тут я поднялась с колен, взяла свою курицу, возложила на алтарь. Взмах тяжёлого бронзового ножа - и куриная головка покатилась куда-то во тьму, а кровь брызнула на белый мрамор. "Небось, каждый день храмовые служки до блеска оттирают, - вновь что-то ухмыльнулось во мне. - Иначе бы тут такая вонь стояла…" По незаметному желобу куриная кровь стекала с жертвенника к ногам богини.
- Но это не всё, о великая госпожа. Я знаю, что тебе надо отдавать самое дорогое. Вот, - достала я маленькую серебряную коробочку. Единственные мои драгоценности, свадебный подарок покойного Гирроуги. - Я отдаю тебе это рубиновое ожерелье. Конечно, что тебе земные камни, когда самые яркие звёзды украшают тебя? Но пусть к рубинам прибавится ещё и это…
Наклонившись перед жертвенником, я вытянула левую руку, и крепко сжав зубы, резанула тем же бронзовым ножом свою кожу. Несильно, не так, чтобы перерезать вену - но тонкая тёмная струйка скатилась на мрамор.
- Я даю тебе свою кровь, тёплую человеческую кровь. И прошу тебя исцеления своему сыну. Сжалься, госпожа!
Всё было сказано, всё было сделано. Я обмотала порезанную руку тряпкой, спрятала в сумку нож, завязала тесёмки - с трудом, в темноте, в полторы руки. И встала перед богиней.
Луна за это время чуть сместилась, и теперь широкий поток света падал на её лицо. Холодное, белое, равнодушное лицо. Кусок мрамора. Я ждала. Ждала хоть какого-то знака, хоть какого-то отзвука - но было тихо и пусто. Надежда моя таяла, как огарок свечи.
И тут оно всё и случилось. Внезапное, гулкое и страшное понимание. Сердце метнулось - и, почудилось мне, упало на тёмные плиты пола, разбилось глиняной миской. Пустота! Там, за этим мраморным лицом - пустота! И за лунным глазом, и за гранью небес. Есть лишь холодный ночной воздух, есть бусинки звёзд, а богов - нет. Никаких Господ, Хозяев и Правителей. Обман. И не кто-то могучий да хитрый обманывает нас - это мы сами… Каждый сам себя, и все вместе - друг друга…
Выбежала из какой-то щели жирная крыса, поводила острой мордочкой - учуяла, стало быть, куриную кровь. И не только куриную. Воровато глянула на меня - не претендую ли на её добычу? - и одним прыжком взлетела на мраморный жертвенник, где валялась обескровленная тушка.
Что мне до того? Я повернулась и вышла в звенящую голосами цикад ночь. В мир, где нет и не было богов. И где только что, прерывисто вздохнув, умер мой сын.
Утром я была злая. Прилип ко мне этот сон… И ведь не вырвешь из себя… Пришла от купца Наогиси служанка Миугних, принесла еду. Мне ж некогда самой зерно тереть да кашу варить. Не ведьмино это дело.
- Мало принесла! - фыркнула я, заглянув в горшки. - Чтоб завтра больше было. И курицу хочу. Вот тебе медяшка…
Курица… Вот уж чего мне не хотелось. Торчал занозой этот непрошеный сон. Но больного надо бульоном кормить.
Гармая я тоже загоняла. Нечего ему возле господина сидеть да в лицо тревожно заглядывать. Раб - он работать должен. Дел-то по хозяйству немало накопилось. Я как-то подумывала, не нанять ли служанку, да и раздумала. Ни к чему мне в доме лишние глаза. На худой конец всегда есть кого позвать. Уважают меня в городе да побаиваются, лишь свистну - всё сделают. Но это на крупный случай, а по мелочи столько всего надо… Вот и сгодился мальчишка.
А я, поев чуток просяной каши, пошла в дальнюю комнату, где на тростниковых циновках лежал его господин.
Тот, оказывается, уже не спал.
- Ну и откуда ж ты такой взялся? - я не спеша ощупывала его раны. - Из какой семьи будешь, какого звания человек?
Алан пошевелился, заворочался. Сумел даже приподняться на локте. Да уж, травы своё дело знают. Жар утянулся, кровь по жилам с прежней прытью бежит, а боль - ну что боль? Не такая, чтобы криком кричать. Перетерпит.
И всё-таки было ему пока что худо. Серые глаза точно дымкой заволокло, и смотрит он из этой дымки - всё равно что гранитные глыбы ворочает.
- Звать меня Аланом, - голос его оказался, в отличие от разбитого тела, вполне крепким. Густой такой бас, даже чем-то смахивает на речь Гирроуги, мужа моего покойного. - Странник я, хожу по земле… а семьи у меня давно уже нет… Что касается звания, - сизые от загустевшей крови губы чуть дёрнулись, видно, в улыбку сложиться решили… - Звание у меня самое простое - человек я… Вестник Бога Истинного. А откуда я взялся… - он помолчал, уставившись глазами в низкий потолок… - Из очень дальней страны, в Высоком Доме про такую не знают и имя её ничего тебе не скажет, добрая женщина.
Вот так за меня всё и решил, что мне знать надо, что нет. Ишь ты, простого он звания… С такой важностью сказал, словно о родстве с государем поведал. И хоть бы для приличия назвал свою землю… даже если я и впрямь такой не знаю…
- Значит, вот чего, - сказала я, осмотрев наконец его раны. - На самом деле без разницы мне, кто ты и откуда, господин Алан. Но ты в моём доме, и быть тебе здесь не меньше полутора лун, плохи пока что болячки твои. А доколе ты здесь, рот не по делу разевать не смей. Об этом самом боге своём помалкивай. Не должно его имя тут звучать, понял?
- А что так? - зыркнул он на меня не по-нашему светлыми глазами. - Я, добрая женщина, как раз собирался благословение Божье на твой дом призвать. И чем же тебе Бог-то Истинный не угодил?
- Вот только не хватало мне о богах спорить, - фыркнула я, прикидывая, какие травы понадобятся на сегодня. - Есть у нашего города боги, есть покровители… вот хоть Ночную Госпожу взять, или Распорядителя Ветров… А новые боги - это новые смуты, понял? Что про меня люди говорить станут? Кого пригрела, смутьяна?
Вот оклемаешься, пойдёшь куда тебе надо, там и болтай. Сперва, конечно, за постой и заплатишь, - многозначительно добавила я.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Отчего бы и не заплатить, добрая женщина? Но…
- Меня, между прочим, тётушкой Саумари звать надо, - сказала я. Интересно, какое он мне "но" приготовил?
- Но вот хватит ли мне серебра… У меня осталось две дюжины докко, а здешних цен я не знаю.
Вот тут-то я окончательно поняла, из какого дальнего далека он притащился. Кто ж по доброй воле скажет, сколько денег с собой? И кто обмолвится, что не знает цен? Или полный дурак, или… Не похож был этот господин Алан на дурака.
- Видно будет… За постой-то ладно, много места не займёшь и не обожрёшь меня, старуху, - утешила я его. - Да и мальчишка твой пока в хозяйстве сгодится. А вот травы, что на лечение потребны… Дорогие у меня травы, редкие… в дальних странах собранные, в ночь пепельной луны, под соединением звёзд Арбис, Гуазь и Араханги…
Малость понесло меня. Будто перед очередным посетителем пёрышки распускаю.
Соединение звёзд… красивая песенка, внушающая. Дальние страны опять же… До этих дальних стран полдня ходу, и травки-то вполне обычные, только мало кто их правильно собрать умеет. Наставник Гирхан всему меня научил… Ох, встреться он мне раньше… когда ещё жив был Миухири… Тогда бы я вовремя сообразила, что значит сухой кашель по утрам, и отчего потеет лоб на закате… и отвар из лебединого листа вкупе с "волчьим ухом"… Глядишь, и выходила бы… Но что толку мечтать о несбывшемся? Не повернёшь назад годы… Утекают, как резвая, плюющаяся пеной река. И даже нет, по реке, сильно налегая на вёсла, можно подняться вверх, а тут… Мне иногда кажется, что годы - они как раз и стоят, а это мы всё сквозь них продираемся… как в пещере, по узкому лазу… и не развернуться… а камни над головой дышат, вот-вот обрушатся… потому и останавливаться нельзя, а только вперёд… в такие же норы…
- И кто же ты такая, тётушка Саумари? - полюбопытствовал Алан, с кряхтением повернувшись ко мне. - Какого ты рода, кто твой почтенный муж, если он жив? Чем кормишься?
- А то не понял? - хмыкнула я. - Ведьма я тутошняя. - Сглотнув несколько раз, я подстроилась под нужный голос. - Ведьма я. Больных целю, ветрам велю, сглаз сымаю, порчу насылаю… А род мой тебе без надобности, да и никого уж не осталось…
- О как! - улыбнулся он разбитыми губами. - Ведьма, значит? Интересно… не приходилось мне ещё с ведьмами встречаться. Волхвы - те да, были.
- Ну и как тебе волхвы? - Мне и впрямь стало любопытно. Уж сколько я после смерти Миухири постранствовала, и до наставника, и с ним, и после - а все волхвы, что мне попадались, большие сомнения вызывали. Говорили о них многое, а мне вот как-то не довелось чудес узреть. Настоящих чудес, не фокусов, каким меня наставник Гирхан обучил. Может, не везло? Не тех встречала?
- Да разные они… С одними просто спорили… иногда и очень толковые попадались… а иные меня своими прирученными духами травить хотели. Но, как видишь, жив. Что могут завладевшие ими духи против Того, Кто повесил над землёй солнце и луну?.
- Я тебе что сказала? - сейчас же взыграло во мне. - О богах чтобы молчок! Мало ли чьи-то уши некстати уловят. В дом-то ко мне люди ходят… помогаю я людям.