Говорят, на этой опасной реплике ленинградские гастроли любимого клоуна детей и взрослых М. Н. Румянцева, более известного по цирковому псевдониму Карандаш, закончились. Продолжилась ли эта история в зловещих кабинетах ведомства Берии, нам не известно. Но мы хорошо знаем, что многие страдали и за гораздо меньшие проступки, тем более совершенные случайно и бессознательно. К ним относятся невольные опечатки - довольно обычное явление, частенько случавшееся в издательской практике. Вот только несколько примеров, сохранившихся в народной памяти.
В журнале "Юный пролетарий" № 14 за 1936 год была обнаружена грубейшая опечатка: в кроссворде вместо "Пустота в дереве" напечатано "Пустота в деревне".
Некая районная типография отпечатала тираж официальных повесток о вызове допризывника в военкомат, и вместо слов "указанные лица" набрано "укаканные лица".
В ленинградской газете "Спартак" в отчете о соревнованиях в предложении "Мелкий тоскливый дождь сеял над зеркальным прудом стадиона" вместо слова "дождь" было напечатано "вождь".
В плане семинара по работам Ленина, по недосмотру редактора, при сокращении была допущена грубейшая ошибка. Вместо "Ленин. Материализм и эмпириокритицизм" было напечатано: "Ленин. Мат и эмп".
В новогоднем номере журнала "Звезда" была опубликована передовая статья по поводу прорыва блокады. Там была такая фраза: "Удар, нанесенный немцам и под Ленинградом, является радостным событием". При наборе литера "и" близко подскочила к слову "немцам", отчего фраза приобрела обратный смысл: "Удар, нанесенный немцами", стал "радостным событием".
В одной газете вместо "Ленин охотился в Брянском лесу" было напечатано: "Ленин окотился в Брянском лесу".
Понятно, что все это, как утверждали неусыпные представители органов НКВД, делалось намеренно и "с определенным смыслом - грубо извратить смысл в контрреволюционном духе". Надо ли говорить, как сложилась дальнейшая судьба "виновников" подобных опечаток?
И не только их. Страх совершить случайную ошибку владел и теми кто писал, и теми кто контролировал.
Разговор в Гослите.
- В вашей статье приведена цитата из Мережковского. Как вы ее подпишете? Мережковский запрещен.
- "Муж Зинаиды Гиппиус".
- Но и Гиппиус тоже запрещена.
- Тогда: "Муж Антона Крайнева".
Напомним, что Гослит в советские времена официально занимался цензурой в литературе, а Антон Крайнев - один из псевдонимов Зинаиды Гиппиус.
Несмотря на ужасы репрессий, в стране именно в это время расцветает жанр политического анекдота. Причем анонимность анекдота, которая издавна считалась одним из характернейших признаков жанра, народом не признавалась. Народ любил анекдот, и ему хотелось видеть в анекдоте конкретных авторов. Как правило, ими становились известные и любимые писатели.
Однажды Назым Хикмет, путешествуя по Советскому Союзу, спросил колхозников, знают ли они, кто в стране сочиняет анекдоты? Они очень серьезно отвечали:
- Политические - Илья Эренбург, а про пшено - это все Зощенко.
Расширяется набор художественных приемов, которым пользуется фольклор для создания политического анекдота. В набор входят и такие проверенные временем средства, как затейливая игра слов, прозрачный каламбур, ассоциация или простой намек. В Ленинграде для создания анекдотов воспользовались даже фамилией известнейшего петербургского архитектора Растрелли, творения которого украшают наш город. Да и как не воспользоваться, если звучала она так трагически привычно для обостренного слуха ленинградцев того времени.
Ленинградец водит по городу своего гостя из провинции:
- Зимний дворец. Архитектор расстрелян.
Мемориальная доска: "Архитектор Растреллян".
На экскурсии по городу:
- Перед вами дворец, построенный Растрелли… А это особняк, возведенный Растрелли… Это площадь, названная именем Растрелли…
Один из экскурсантов не выдерживает:
- Так много сделал и расстрелян. За что же?
В другом варианте того же анекдота его окончание выглядит несколько иначе. Дело в том, что анекдот появился во второй половине 1960-х гг., и без этого уточнения трудно понять, какие огромные надежды возлагало общество на новую жизнь после смерти "друга всех строителей и архитекторов" Сталина.
Экскурсовод:
- Перед вами дворец, построенный Растрелли… А это особняк, возведенный Растрелли… Это площадь, названная именем Растрелли…
Один из экскурсантов не выдерживает:
- Да мы уже поняли, что строителей и архитекторов расстреливали, но, может быть, теперь уже можно назвать их фамилии?
Берия на экскурсии по Ленинграду. Экскурсовод:
- Лаврентий Павлович, кто из петербургских зодчих вам ближе всего по душе? Монферран? Кваренги?
- Растрелли.
1934 г. в Ленинграде стал генеральной репетицией грандиозного политического спектакля, который будет поставлен Сталиным в 1937 г. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы в своей политике укрепления личной власти последовательно не использовал все без исключения теоретическое наследие печально знаменитого флорентийца Никколо Макиавелли. По стечению исторических обстоятельств, в январе 1937 г. исполнялось сто лет со дня убийства Пушкина. И изощренный в коварстве Сталин понял, что эта печальная для страны дата при умелом превращении ее в празднество может стать фоном, на котором смерть врагов народа, кем бы они ни были при жизни, превратится в торжество высшей справедливости. Тем более что опыт превращения любой даты в инструмент идеологической борьбы большевиками давно уже был принят на вооружение. Даты смерти знаменитых людей в Советском Союзе сопровождались всенародными праздниками с тщательно разработанными в партийных кабинетах мельчайшими деталями - торжественными заседаниями, награждениями победителей соцсоревнования, трудовыми подарками и прочими атрибутами радостного советского веселья.
К юбилею, посвященному 100-летию со дня гибели Александра Сергеевича Пушкина, начали готовиться заранее. И праздник, похоже, удался на славу. Правда, интеллектуальная, думающая часть общества на это мероприятие откликнулась грустным анекдотом:
- В 1937 году Ленинград широко и торжественно отметил столетие со дня гибели Пушкина. Ах, какой это был праздник!
- Что ж, какая жизнь, такие и праздники.
Но кто же будет считаться с интеллигенцией, тем более что и она была вовлечена в эту пляску на костях. В Ленинграде был объявлен всесоюзный конкурс на памятник поэту. Как известно, в конкурсе победил проект молодого в то время ленинградского скульптора Михаила Аникушина. Проект был реализован, правда, уже после войны, в 1957 г. С тех пор памятник поэту украшает площадь Искусств. Но тогда, в 37-м, перипетии, связанные с проведением конкурса, породили анекдоты, достойные украсить любую коллекцию городского фольклора.
На конкурсе рассматривается проект "Пушкин с книгой в руке".
- Это хорошо, но надо бы немного осовременить, - сказал председатель жюри.
Через некоторое время проект был переработан. Он представлял собой Пушкина, читающего книгу "Вопросы ленинизма".
- Это уже лучше. Но надо бы поубедительнее.
После очередной доработки в проекте оказался Сталин, читающий томик Пушкина.
- Очень хорошо! - воскликнул председатель. - Но все-таки несколько натянуто.
Победил окончательный вариант проекта памятника, на котором Сталин читает "Вопросы ленинизма".
Еще более острым оказался анекдот, в котором были просто объявлены результаты этого замечательного конкурса:
Третья премия присуждена проекту, где Пушкин читает свои стихи, вторая - Сталин читает стихи Пушкина, первая - Сталин читает Сталина.
У искушенной ленинградской интеллигенции никаких иллюзий по поводу спектакля, устроенного Сталиным, не было.
Приходит Пушкин на прием к Сталину.
- На что жалуетесь, товарищ Пушкин?
- Жить негде, товарищ Сталин.
Сталин снимает трубку:
- Моссовет! Бобровникова мне! Товарищ Бобровников? У меня тут товарищ Пушкин. Чтобы завтра у него была квартира. Какие еще проблемы, товарищ Пушкин?
- Не печатают меня, товарищ Сталин.
Сталин снова снимает трубку:
- Союз писателей! Фадеева! Товарищ Фадеев? Тут у меня товарищ Пушкин. Чтоб завтра напечатать его самым большим тиражом.
Пушкин поблагодарил вождя и ушел.
Сталин снова снимает трубку:
- Товарищ Дантес! Пушкин уже вышел.
Как известно, вождь всего прогрессивного человечества любил пошутить. Как правило, от этих шуток у многих его соратников сводило от страха животы и пропадал аппетит. После его зловещего юмора, как говорится, было не до шуток. А сами шутки давно уже стали достоянием фольклора. И теперь трудно сказать, кто был автором той или иной из них: сам Сталин или народ, который вложенными в его уста словами его же и заклеймил на долгие годы вперед.
Шутка товарища Сталина:
- Если бы Пушкин жил не в XIX, а в XX веке, он все равно умер бы в тридцать седьмом.
Народу и в самом деле было не до шуток. Многие анекдоты, ходившие по стране в то время, были немногословны, окрашивались в траурные тона и отличались грустным кладбищенским юмором.
Пушкин был первым, кто не пережил 37-го года.
Через много лет после "юбилейного" пушкинского года Сергей Довлатов записывает впечатление от совместной с поэтом Анатолием Найманом поездки в один из новых районов Ленинграда. Как это часто бывает у Довлатова, запись смахивает на анекдот, тем более ценный, что его персонажами стали реальные люди. Не исключено и другое. Искрометный и умный Довлатов и сам вполне мог быть анонимным автором многих ленинградских анекдотов. В этом случае нам предоставляется счастливая возможность присутствовать при рождении одного из них.
Оказались мы в районе новостроек. Стекло, бетон, однообразные дома. Я говорю Найману:
- Уверен, что Пушкин не согласился бы жить в этом районе.
Найман отвечает:
- Пушкин не согласился бы жить… в этом году.
Мрачным памятником Большому террору в Ленинграде стало огромное административное здание на Литейном проспекте, по иронии судьбы названное в народе Большим домом.
История этого дома началась в феврале 1917 г., когда восставшим народом был подожжен и затем разрушен один из символов свергнутой монархии Окружной суд, построенный еще в XVIII в. архитектором В. И. Баженовым на углу Шпалерной улицы и Литейного проспекта. Развалины суда долгое время так и стояли, напоминая о разрушительном красном пламени революции. Рядом с Окружным судом на Литейном проспекте стояла Сергиевская Всей Артиллерии церковь, возведенная в конце XVIII в. в память о национальном герое Древней Руси Сергии Радонежском. В начале 1930-х гг. она была взорвана. В 1931–1932 гг. на месте этих двух зданий, вдоль Литейного проспекта в квартале между Шпалерной и Сергиевской улицами, были выстроены два административных здания: № 4 - по проекту архитекторов А. И. Гегелло, Н. А. Троцкого и А. А. Оля и № 6, спроектированного И. Ф. Безпаловым.
Выбор места для строительства Большого дома был не случайным. Оба вновь возведенные здания, объединенные общими переходами и коридорами, были также соединены еще с одним зданием - старинной царской тюрьмой, расположенной на участке № 25 по Шпалерной улице. Еще до революции это был знаменитый Дом предварительного заключения (ДПЗ), широко известный в свое время по фольклорному имени "Шпалерка". Здесь сидел сам Владимир Ильич, и именно здесь, если верить местным преданиям, он неоднократно "ел чернильницу, изготовленную из хлеба, и запивал чернилами из молока". В мрачном фольклоре советского периода истории тюрьмы ее аббревиатура - ДПЗ - хорошо известна расшифровкой ("Домой Пути Забудь") и пресловутыми "Шпалерными тройками" - внесудебными органами из трех человек, назначенными от КГБ и ВКП(б). Через эти пресловутые "тройки" прошли десятки тысяч расстрелянных и замученных в советских тюрьмах и лагерях людей. О "Шпалерке" пели песни, слова которых до сих пор с содроганием вспоминают пережившие ужасы заключения питерцы:
Шпалерка, Шпалерка,
Железная дверка…
Мало чем отличалось от песенного и поэтическое творчество, посвященное этой городской тюрьме. Те же болезненные и тягостные темы безнадежного одиночества в каменных казематах:
На улице Шпалерной
Стоит высокий дом.
Войдешь туда ребенком,
А выйдешь стариком.
* * *
Литейный, четыре,
Четвертый подъезд.
Здесь много хороших
Посадочных мест.
С 1932 г. в помещениях всех трех зданий расположилось управление НКВД - зловещая организация, получившая в народе соответствующие прозвища: "Жандармерия" или "Черная сотня". Деятельность этого мрачного института советской власти оставила неизгладимый след в судьбах сотен тысяч ленинградцев. Столь же характерными были фольклорные наименования самого комплекса этих сооружений. Кроме известного уже нам микротопонима Большой дом, у него были и другие народные названия: "Собор Пляса-на-крови" и даже "Малая Лубянка" - по аналогии с печально знаменитой московской Лубянкой.
Большой дом стал страшным символом беззакония и террора, знаком беды, нависшей над городом. В 1950-х гг., когда деятельность НКВД была предана огласке, начали появляться первые оценки, которые народ формулировал в анекдотах.
Приезжий, выходя из Финляндского вокзала, останавливает прохожего:
- Скажите, пожалуйста, где здесь Госстрах?
Прохожий указывает на противоположный берег Невы:
- Где Госстрах не знаю, а госужас - напротив.
"Армянское радио" спросили:
- Что такое комочек перьев, а под ним ужас?
- Это воробей сидит на крыше Большого дома.
Согласно одной из легенд, Большой дом под землей имеет столько же этажей, сколько над ней. В фольклоре это легендарное обстоятельство превратилось в расхожий символ:
- Какой самый высокий дом в Ленинграде?
- Административное здание на Литейном проспекте. Из его подвалов видна Сибирь.
– Что выше: Большой дом или Исаакиевский собор?
- Конечно, Большой дом. С Исаакиевского собора виден Кронштадт, а с Большого дома - Соловки и Сибирь.
Напомним, что упомянутая в анекдоте аббревиатура "Госстрах" в советское время обозначала единственную в стране организацию по страхованию жизни и имущества советских граждан. Но никто в Ленинграде не был застрахован от стукачей и доносчиков. Каждый мог оказаться арестантом в подвалах Большого дома. И при всем при этом ленинградцев не покидало спасительное чувство юмора.
В трамвае стоит гражданин, читает газету и говорит вполголоса:
- Доведет он нас до ручки.
Его тут же забирают. В Большом доме допрос:
- Так что вы сказали? Кто доведет нас до ручки?
- Как кто? Конечно, Трумен!
- А-а, так! Ну ладно, идите в таком случае.
Он выскочил. Потом вернулся, просунул голову в дверь:
- Скажите, а вы кого имели в виду?
Объявление на дверях Большого дома: "Прием граждан круглосуточно".
Еще одно объявление: "Звонок не работает. Стучать по телефону".
– Вы знаете Рабиновича, который жил напротив Большого дома? Так вот, теперь он живет напротив.
Петербургский фольклор до сих пор обращается к зловещей деятельности одного из самых страшных учреждений советской власти, которая сумела вовлечь в безумную пляску смерти как откровенных противников режима, так и ее верноподданных, и просто законопослушных граждан. Не нам с вами, с высоты наших знаний и информированности, судить или осуждать их. Фольклор этим не занимается. Он просто констатирует. И каждый, даже самый ничтожный штрих той жизни, сохраненный для нас в анекдотах, важен как бесценное свидетельство очевидцев и участников событий нашей истории.
Надпись на дверях Большого дома: "Посторонним вход воспрещен".
Двое останавливаются. Читают.
- А если бы было разрешено, ты бы сам вошел?
Страх перед Большим домом еще очень долго буквально физически ощущался ленинградцами многих поколений. Даже через два, а то и через три десятилетия после смерти Сталина можно было услышать интонации этого страха в городских анекдотах.
Автомобиль свернул на улицу Войнова, которая ведет от Смольного мимо Большого дома.
- Правительственная трасса! - тихо говорит шофер лейтенанту.
- Правительственная трасса! - шепчет лейтенант полковнику.
- А почему шепотом? - спрашивает шепотом полковник лейтенанта.
- А почему шепотом? - спрашивает шепотом лейтенант шофера.
- А я вчера пива холодного выпил, - отвечает шофер.
Полностью этот животный страх начнет покидать души ленинградцев только в самом конце 1980-х гг., с началом перестройки.
Глава 9. Перестройка
Возникновение и становление анекдота как жанра в Европе, в России совпавшее с эпохой Петра Великого, дерзнувшего развернуть неуклюжий корабль русской истории на Запад, нельзя рассматривать как случайность. Это, если можно так выразиться, чисто литературное обстоятельство легко вписывалось в логику титанической работы, одним из эпизодов которой стало основание в устье Невы, под самым боком матушки Европы, столицы русского государства - Санкт-Петербурга.