- Кельдерек, я знаю, что ты слывешь недоумком со своими "кот-поймай-рыбку" и прочей чушью. Дурак ты на самом деле или прикидываешься, мне непонятно. Но так или иначе, ты прекрасно знаешь: каждый охотник по возвращении должен рассказать обо всем, что видел и слышал. Таков приказ Бель-ка-Тразета. Леопарда пригнал на Ортельгу пожар? Ты встретил чужаков? Что творится на западной оконечности острова? Вот что мне нужно знать.
Кельдерек задрожал, но рта не раскрыл.
- Да ладно тебе, - впервые подал голос мужчина, чинивший сети, - ты же знаешь, он у нас дурачок, Кельдерек Зензуата - Кельдерек Играй-с-Детьми. Пошел на охоту, поранился, вернулся с ничтожной добычей. Может, оно и ладно? Кому охота тащиться с малым к верховному барону?
Шендрон - мужчина постарше - нахмурился:
- Я здесь не для того, чтоб со мной шутки шутить. На острове может быть полно всякого дикого зверья. Да и людей тоже - почему нет? А этот твой дурачок запросто может нас обманывать. С кем он разговаривал сегодня? Не заплатили ли ему, чтоб держал язык за зубами?
- Если бы он хотел нас обмануть - явился бы с подготовленным рассказом. Будь уверен, он…
Охотник вскочил на ноги и напряженно переводил взгляд с одного на другого:
- Я никого не обманываю. Но не могу сказать, что я видел сегодня.
Шендрон с товарищем переглянулись. В вечерней тиши от легкого дуновения ветра заплескалась вода под причалом, и откуда-то издалека донесся еле слышный крик: "Яста! Дрова!"
- Что значит "не могу"? - рассердился шендрон. - Ты осложняешь жизнь мне, но сильнее, гораздо сильнее, осложняешь жизнь себе.
- Я не могу сказать, что видел сегодня, - с отчаянием повторил охотник.
Шендрон пожал плечами:
- Ну что ж, Тафро, поскольку эта глупость явно неизлечима, придется тебе отвести парня в синдрад. Но ты и впрямь полный дурак, Кельдерек. Гнев верховного барона подобен буре, и далеко не всем удается выйти из нее живыми.
- Знаю. Но я должен исполнить божью волю.
Кельдерек примирительно положил руку на плечо шендрону, но тот раздраженно стряхнул ее и молча вернулся к наблюдению за рекой. Тафро, теперь хмурясь, знаком велел охотнику следовать за ним и стал подниматься вверх по откосу.
Город, расположенный на узкой восточной оконечности острова, со стороны суши был защищен сложной системой укреплений, природных и рукотворных, тянувшейся от одного берега до другого. К западу от огромного зоана, на дальнем краю города, подступ по берегу и опушке леса перекрывали четыре ряда длинных острых кольев. В глубине острова непролазная чаща образовывала препятствия, не требующие дополнительного укрепления, хотя даже здесь ползучие растения были подрезаны и сплетены человеческими руками в почти непроходимые заградительные завесы, следующие один за другим. Более разреженные участки были засажены колючими кустарниками - тразадой и ужасной анкотлией с крючковатыми шипами, чей яд жжет и палит огнем, пока ты не сдираешь с себя ногтями кожу с клочьями мяса. Крутые склоны человек подкопал, чтобы сделать еще круче, а в устье одного болота поставил запруду, и там образовалось мелкое озеро (в это время года усыхающее) - в него выпустили молодых аллигаторов, отловленных на Большой земле, которые быстро выросли и превратились в кровожадных чудищ. По внешнему краю оборонительной линии тянулся так называемый мертвый пояс шириной около ста шагов, куда не заходил никто, кроме людей, которым предписывалось следить за ним. Здесь на каждом шагу подстерегали веревочные растяжки, привязанные к подпоркам под громадными бревнами; замаскированные ямы с кольями, а в одном случае еще и со змеями; спрятанные в траве железные острия; а две-три открытые, безобидные с виду тропы вели к надежно огороженным прогалинам, на которые можно было обрушить град стрел и прочих снарядов с помостов, сооруженных на деревьях вокруг. "Мертвый пояс" перегораживали грубые частоколы, чтобы затруднять наступающему врагу фланговое движение и вынуждать его выходить в места, где ждет засада. Все элементы оборонительной линии настолько сливались с лесом, что люди пришлые, даже замечая там и сям следы человеческой деятельности, не могли составить ни малейшего представления о ее ширине и протяженности. Эта замечательная система укреплений, придуманная и за несколько лет созданная верховным бароном Бель-ка-Тразетом, еще ни разу не проверялась на прочность. Однако - как и предвидел Бель-ка-Тразет - самим фактом своего существования она внушала ортельгийцам чувство уверенности и безопасности, что, пожалуй, было не менее важно, чем сами укрепления. Оборонительная линия не только защищала город, но и сильно затрудняла возможность покинуть его без позволения верховного барона.
Повернувшись спиной к "мертвому поясу", Кельдерек и Тафро зашагали к городу по узкой тропе между конопляными полями. Там и сям женщины несли воду с реки или унавоживали уже сжатые поля. Однако работниц в этот час было мало: близилось время ужина. Над деревьями впереди поднимались в вечернее небо струйки дыма, и вместе с ними, из какой-то окраинной хижины, взмывал вверх чистый девичий голос, поющий песню:
Сегодня ночью он придет ко мне.
Я красные цветы воткнула в косы
И запалила лампу на окне,
Горит она, горит.
Сенандрил на кора, сенандрил на ро.
В голосе слышалась неприкрытая нежность и удовлетворение. Кельдерек взглянул на Тафро, мотнул головой в сторону, откуда доносилась песня, и широко улыбнулся.
- Ты что, совсем не боишься? - сердито спросил Тафро.
Лицо Кельдерека вновь приняло серьезное, озабоченное выражение.
- Предстать перед верховным бароном и сказать, что ты наотрез отказался сообщить шендрону то, что знаешь? Да ты совсем спятил, верно! Зачем дурость-то творить?
- Просто тут дело не такое, чтоб скрывать или обманывать. Ведь бог… - Он осекся.
Тафро не ответил, лишь протянул руку, требуя отдать оружие - нож и лук. Кельдерек молча подчинился.
Они подошли к первым хижинам, из которых плыли запахи стряпни, дыма и помоев. Мужчины уже возвращались с дневной работы, и женщины стояли в дверях, клича детей или болтая с соседками. Хотя иные из них с любопытством взглядывали на Кельдерека, неохотно плетущегося за посыльным шендрона, никто с ним не заговорил, никто не окликнул и не спросил, куда они направляются. Внезапно к Кельдереку подбежал мальчонка лет семи-восьми и схватил за руку. Охотник остановился.
- Ты сегодня придешь играть, Кельдерек? - спросил ребенок.
Кельдерек заколебался:
- Ну… не знаю. Нет, Сарин, сегодня вряд ли приду.
- Почему? - разочарованно протянул мальчонка. - Ты поранил плечо - поэтому, да?
- Мне нужно пойти и рассказать кое-что верховному барону, - просто ответил Кельдерек.
Подошедший к ним мальчик постарше расхохотался:
- А я должен до рассвета встретиться с правителем Беклы - вопрос жизни и смерти. Не дурачься, Кельдерек. Разве ты не хочешь поиграть сегодня?
- Пойдем уже, а? - раздраженно буркнул Тафро, переступая с ноги на ногу в пыли.
- Нет, я правду говорю, - заверил Кельдерек, не обращая на него внимания. - Я иду к верховному барону. Но скоро вернусь: либо сегодня вечером, либо… ну, завтра, наверное.
Он повернулся и зашагал по дороге, но мальчики трусцой побежали рядом.
- А мы сегодня играли, - доложил младший. - В "кот-поймай-рыбку". Я два раза поймал.
- Молодец! - улыбнулся охотник.
- А ну, брысь отсюда! Пошли вон! - рявкнул Тафро, притворно замахиваясь. И добавил, обращаясь к Кельдереку, когда ребятишки прыснули прочь: - Ах ты, дурень великовозрастный! В твои-то годы - и играть с детьми малыми.
- Благой вам ночи! - крикнул Кельдерек вслед мальчикам. - Благой ночи, о какой вы молитесь…
Они помахали ему и скрылись среди дымных хижин. Какой-то встречный заговорил с Кельдереком, но тот не ответил - прошел мимо, рассеянно глядя себе под ноги.
Миновав длинные ряды канатных мастерских, двое мужчин подошли наконец к скоплению хижин побольше, выстроенных неровным полукругом неподалеку от восточного мыса и разрушенной насыпной дороги. Между ними росли деревья, и плеск реки смешивался со вздохами вечернего ветра и шелестом листвы, принося ощущение бодрящей свежести после знойного сухого дня. Здесь трудились не только женщины. Несколько мужчин - судя по внешнему виду и роду работы, одновременно слуги и мастера - выстругивали стрелы, затачивали колья, чинили луки, копья и топоры. Могучий кузнец, закончивший на сегодня, выбирался из кузницы, устроенной в открытой неглубокой яме, а два его помощника тушили огонь в горниле и складывали на место инструменты.
Кельдерек остановился и повернулся к Тафро:
- Криво выструганная стрела может попасть в невинного человека. Тебе незачем болтать про меня с мастерами.
- Да какая тебе разница?
- Не хочу, чтоб они знали, что у меня есть секрет.
Тафро коротко кивнул и подошел к мужчине, мывшему точильное колесо, с которого при вращении разлетались по спирали водяные струйки.
- Посыльный шендрона. Где Бель-ка-Тразет?
- Он-то? Ужинает. - Мужчина ткнул большим пальцем в сторону самой большой хижины.
- Мне нужно поговорить с ним.
- Если дело может подождать, тебе лучше подождать. Ты попроси Нумиса, когда он выйдет, рыжий такой парень. Он тебя позовет, когда Бель-ка-Тразет освободится.
Неандертальцы, бородатые ассирийцы, мудрые греки, горластые викинги, татары, ацтеки, самураи, рыцари, антропофаги и даже люди с головой, растущей ниже плеч, - объединяет их по меньшей мере одно: всем приводилось смиренно ждать, когда их изволит принять какая-нибудь важная шишка. Нумис, жующий кусок сала, оборвал Тафро на полуслове и указал пальцем на лавку у стены. Там они с Кельдереком и уселись. Солнце опускалось все ниже, ниже - и вот уже коснулось горизонта. Назойливо жужжали мухи. Почти все мастера разошлись. Тафро клевал носом. Стало совсем тихо: только журчание реки да приглушенное бормотание голосов в большой хижине. Наконец вышел Нумис и потряс Тафро за плечо. Двое мужчин встали и проследовали за слугой через дверь, на которой была нарисована эмблема Бель-ка-Тразета: золотая змея.
Хижина делилась на две неравные части. В глубине находилась спальня Бель-ка-Тразета и прочие жилые помещения. А большая часть хижины - так называемый синдрад - служила одновременно совещательным залом и трапезной для баронов. Все бароны собирались здесь редко - только когда созывался полный совет. Они постоянно предпринимали охотничьи и торговые экспедиции на Большую землю, поскольку на острове не было железа и вообще никаких металлов, кроме тех, что привозили из Гельтских гор, выменивая на шкуры, перья, полудрагоценные камни и всякие ремесленные изделия вроде стрел или канатов… да собственно, на любые предметы, имеющие меновую ценность. Помимо баронов и их личных слуг, никто из охотников и торговцев не мог покинуть деревню без разрешения. По возвращении из путешествий бароны, как и простой люд, были обязаны докладывать все свои новости. Находясь на острове, ужинали они обычно в синдраде с Бель-ка-Тразетом.
Пять или шесть лиц повернулись к вошедшим. Ужин уже закончился, на полу вокруг стола валялись кости, огрызки и корки. Один мальчишка-прислужник собирал отбросы в корзину, другой брызгал водой на песчаный пол. Четыре барона все еще сидели со своими винными рогами на лавках, опираясь локтями на стол. Но двое стояли около двери, поближе к меркнущему дневному свету, и приглушенно переговаривались, склонив голову над счетной доской с каменными шариками и покрытым письменами куском коры. Похоже, то была какая-то опись: когда Кельдерек проходил мимо, один из них сказал: "Нет, двадцать пять канатов, не больше", а другой передвинул указательным пальцем шарик на счетах и уточнил: "Значит, двадцать пять точно есть?"
Кельдерек и Тафро остановились перед очень высоким молодым человеком с серебряным браслетом на левой руке повыше локтя. Когда они вошли, он сидел на столе спиной к двери, но сейчас повернулся к ним, с винным рогом в руке, чуть покачиваясь и упираясь ногами в лавку. Слабо улыбаясь, он смерил взглядом Кельдерека, но ничего не сказал. Кельдерек в замешательстве потупил глаза. Молодой барон продолжал молчать, и охотник, чтобы не потерять присутствия духа, попытался сосредоточить все внимание на огромном столе, который он знал по рассказам, но видел впервые. Старинный этот стол был украшен резьбой, выполненной с мастерством, каким не владел ни один плотник или столяр из ныне живущих на Ортельге. Все восемь ножек имели форму пирамиды, крутые грани которой поднимались к вершине ступеньками. Из двух углов столешницы, видных Кельдереку, выступали резные медвежьи головы с вытянутым вперед рылом и разинутой оскаленной пастью. Прямо как живые. Охотник невольно содрогнулся и быстро вскинул глаза.
- Н-ну и какую еще работу ты пришел задать н-нам? - весело спросил молодой барон слегка заплетающимся языком. - Н-небось, х-хочешь, чтоб н-насыпную дорогу восстановили?
- Нет, мой повелитель, - негромко промолвил Нумис. - Он отказался сообщить свои новости шендрону.
- Во как? - Молодой барон опорожнил рог и знаком велел мальчику налить еще. - З-значит, у н-него есть башка на плечах. Разговаривать с шендронами без толку. Тупые м-малые. Все шендроны болваны, правда? - обратился он к Кельдереку.
- Поверьте, мой повелитель, - ответил Кельдерек, - я не имею ничего против шендрона, но… просто такое дело…
- Ты ум-мешь читать? - перебил молодой барон.
- Читать? Нет, мой повелитель.
- И я не ум-мею. А пос-сотри на старого Фассел-Хасту. Что он там читает? Как знать. С ним н-нужно держать ухо востро: возьмет да и з-заколдует тебя.
Барон с куском коры в руке повернулся и хмуро зыркнул на весельчака, словно желая сказать, что он, по крайней мере, не болтает глупости во хмелю.
- А уж кто писать ум-меет… - Молодой барон соскользнул со стола на лавку, дрогнувшую под ним. - Про н-них я все скажу одним словом…
- Та-Коминион, - раздался скрипучий, резкий голос из глубины хижины, - я хочу поговорить с ними. Зельда, приведи их сюда.
Другой барон поднялся с лавки напротив и властно поманил Кельдерека с Тафро. Они проследовали за ним из синдрада в дальнюю комнату, где сидел в одиночестве верховный барон. Оба в знак почтения и покорности склонили голову, поднесли ко лбу сложенные ладони и выжидательно замерли с опущенными глазами.
Кельдерек, никогда прежде не представавший перед Бель-ка-Тразетом, заранее постарался подготовиться к этому моменту. От одного взгляда на верховного барона мороз подирал по коже, ибо лицо его (если слово "лицо" здесь вообще применимо) было страшно обезображено и выглядело так, будто когда-то расплавилось и застыло. Лоб пересечен уродливым белым рубцом; левый глаз, вылезший из глазницы на щеку, наполовину скрыт под длинным мясистым бугром, тянущимся от переносицы до самой шеи. Челюсть перекошена вправо, и рот вечно приоткрыт в кривой гримасе; на подбородке - синевато-багровый шрам, по форме напоминающий молот. Чудовищная эта маска хранила выражение сардоническое, проницательное, гордое и отчужденное - выражение, изобличающее в верховном бароне человека несокрушимого, которого не убьет ни предательство, ни осада, ни знойная пустыня, ни потоп.
Бель-ка-Тразет сидел на круглом табурете, похожем на барабан, и пристально смотрел на охотника. Несмотря на жару, он был в толстом меховом плаще, скрепленном на шее медной цепью, и видом своим вызывал в воображении образ черного шатра с установленной на верхушке отрубленной вражьей головой. Несколько долгих мгновений в комнате висела тишина - тишина напряженная, как натянутая тетива. Потом Бель-ка-Тразет произнес:
- Как твое имя?
Голос у него тоже был искаженный: резкий, низкий, со странным скрежетом, подобным скрежету острого камня, ударяющего об лед.
- Кельдерек, мой повелитель.
- Зачем ты здесь?
- Меня прислал шендрон, что несет дозор у зоана.
- Это мне известно. Почему он тебя прислал?
- Я не захотел рассказать ему, что со мной приключилось сегодня.
- Почему твой шендрон отнимает у меня время? - грозно осведомился Бель-ка-Тразет у Тафро. - Неужто он не мог развязать язык этому малому? Ты хочешь сказать, что вы вдвоем не сумели ничего из него вытянуть?
- Он… охотник, мой повелитель, - заикаясь, забормотал Тафро. - Он сказал нам… то есть отказался говорить. Шендрон спросил про… про рану. А он ответил… мол, за ним гнался леопард, но больше не добавил ни слова. А когда мы на него насели, он заявил, что не может ничего рассказать, и все тут.
Последовала пауза.
- Он отказался говорить, мой повелитель, - упорствовал Тафро. - Мы ему сказали…
- Помолчи!
Бель-ка-Тразет нахмурился, прижал два пальца к уродливому бугру под глазом и надолго задумался. Наконец он поднял взгляд:
- Похоже, лжец из тебя никудышный, Кельдерек. Зачем сочинять про леопарда? Почему бы не сказать, что ты свалился с дерева?
- Я сказал правду, мой повелитель. Там действительно был леопард.
- А рана твоя… - Бель-ка-Тразет схватил Кельдерека за левое запястье и легонько подергал, всем своим видом показывая, что может дернуть гораздо сильнее, если пожелает. - Рана пустяковая. Верно, ее нанес тебе человек, огорченный скверной новостью, которую ты сообщил? Верно, ты ему сказал: "Шендроны смотрят в оба, застигнуть врасплох не получится" - и он разозлился?
- Нет, мой повелитель.
- Ладно, посмотрим. Значит, за тобой гнался леопард, и ты упал. Что было потом?
Кельдерек молчал.
- Он полудурок, что ли? - спросил Бель-ка-Тразет, поворачиваясь к Зельде.
- Я его почти не знаю, мой повелитель. Но вроде бы он слывет дурачком. Над ним все смеются… он играет с детьми…
- Что-что?
- Играет с детьми, мой повелитель. На берегу.
- Что еще?
- А вообще он держится особняком, как многие охотники. Живет один, зла никому не чинит, насколько мне известно. Его отец обладал правом охотника на свободное перемещение, каковое право Кельдереку было позволено унаследовать. Если прикажете, мы пошлем кого-нибудь разузнать больше.
- Так и сделай, - кивнул Бель-ка-Тразет, потом взглянул на Тафро. - А ты ступай прочь.
Тафро быстро приложил ладонь ко лбу и исчез, как свечное пламя, задутое ветром. Зельда последовал за ним, стараясь не ронять достоинства.
- Итак, Кельдерек, - медленно проговорил кривой рот, - ты человек честный, как ты утверждаешь, и мы с тобой остались наедине. Теперь ничто не мешает тебе рассказать, что с тобой произошло сегодня.
На лбу у Кельдерека выступила испарина, он беззвучно пошевелил дрожащими губами.
- Почему ты сказал шендрону несколько слов, а дальше говорить отказался? - спросил верховный барон. - Что за глупость такая? Обманывать нужно с умом. Если ты хотел что-то скрыть - почему не придумал правдоподобную историю, которая удовлетворила бы шендрона?
- Потому что… на самом деле… - Охотник поколебался. - Потому что я боялся и сейчас боюсь. - Он немного помолчал, а потом вдруг выпалил: - Разве можно лгать богу?