- Благодарю тебя за дар огня, - произнес он, подобрал свой топор и обратился в бегство, пока девчонка не сделала с ним чего-нибудь ужасного.
На пляже, среди мешанины обломков, Мау склонился над своей работой. Трухлявый сук был только началом. Кроме этого, Мау прочесал лес в поисках сухих веточек и коры. Их всегда можно было найти, даже после сильного дождя, и Мау аккуратно рассортировал добычу на маленькие кучки - от травы до довольно толстых веток. Он сложил кучку из скомканной сухой коры бумажной лианы, добавил древесной трухи и очень осторожно взял в руки вещь, которая делала искры.
Если оттянуть назад вот этот кусок металла с верхней стороны, пока он не щелкнет, а потом потянуть за кусок металла снизу и позаботиться, чтобы пальцы не оказались на пути - во всяком случае, во второй раз, - тогда что-то вроде металлического когтя царапает темный камень, расположенный в глубине металлической штуки, и рождаются искры.
Он попробовал еще раз, держа делатель искр почти вплотную к кучке трухи, и задержал дыхание: несколько искр упало на тонкую пыль, оставив черные следы.
Мау подул на кучку, прикрыл ее ладонями, и к небу поднялась тонкая струйка дыма. Мау продолжал дуть, и на свет с треском родился язычок пламени.
Началось самое трудное. Мау осторожно подбрасывал в огонек топлива, подкармливая его травой и корой и ожидая, когда огонь будет готов к первой ветке. Каждое движение было продуманным, потому что огонь очень легко спугнуть. Только когда пламя уже трещало, шипело и плевалось, Мау рискнул положить в него первую тонкую веточку. На миг он испугался, что огонь вот-вот подавится ею, но языки пламени тут же взмыли опять и вскоре запросили еще. Ну, в топливе недостатка не было. Поломанные деревья валялись повсюду. Мау подтащил их к огню, и когда вода из них выкипала, они вспыхивали одно за другим. Мау подкинул еще дерева, в воздух полетели искры и пар. Тени скакали и плясали на песке, и пока огонь горел, он создавал ощущение жизни.
Через некоторое время Мау выкопал ямку на краю костра, закопал безумные клубни, так чтобы они только-только покрылись песком, и нагреб сверху пылающих углей.
Потом он лег у костра. Когда он последний раз сидел у костра здесь, дома? Воспоминания вернулись, захлестнули его, и Мау не успел их остановить. Это было, когда он последний раз ел как мальчик, вместе со всей семьей, а по традициям Народа вся семья - почти то же самое, что весь Народ. Мау ел последний раз, потому что следующий раз он поест на острове Мальчиков, уже как мужчина, который больше не живет в хижине для мальчиков, а спит в доме для неженатых мужчин. Он ел мало - был слишком возбужден. И испуган тоже, потому что в голове у него только начала укладываться мысль: все происходящее касается не только его, но и его семьи. Если он вернется готовый к татуировкам, положенным мужчине, и, конечно, к… тому, что делают ножом, и при этом нельзя кричать, это будет торжество и его семьи тоже. Это будет означать, что его правильно воспитывали и он научился Чему Положено.
Костер потрескивал, дым и пар поднимались вверх, в темноту, и Мау увидел в свете огня своих родных: они наблюдали за ним и улыбались ему. Он закрыл глаза и постарался отогнать толпу воспоминаний.
Отправил ли он в темные воды кого-то из своих родных, когда шел по стопам Локахи? Может быть. Но этих воспоминаний у него не было. Он лежал, скрюченный в сером теле Локахи-Мау, пока часть его передвигалась туда и обратно, делая то, что нужно, отпуская мертвецов в море, чтобы они стали дельфинами, а не пищей для свиней. Надо было спеть погребальную песню, но его никто не научил словам, так что он просто выпрямлял руки и ноги тел, насколько мог. Может быть, он видел их лица, но та часть его, что видела, умерла. Он попробовал вспомнить лицо своей матери, но ничего не видел перед собой, кроме темной воды. Зато он услышал голос матери - она пела песню про бога огня и про то, как Женщине - Бумажной Лиане надоело, что бог огня преследует ее дочерей, и она связала его огромными жгутами лианы; младшая сестра Мау на этом месте всегда смеялась и начинала гоняться за ним со жгутами… Но волна прошла по душе Мау, и он очень обрадовался, что она смыла это яркое воспоминание.
Он чувствовал, что у него внутри дырка чернее и глубже темного течения. Все исчезли. Все было не на своих местах. Он был здесь, на безлюдном берегу, и ему ничего не шло на ум, кроме глупых детских вопросов… Почему все кончается? А как все начинается? Почему хорошие люди умирают? Чем занимаются боги?
Это было трудно, потому что мужчинам в числе прочего Положено не задавать глупых вопросов. И вот маленький синий краб-отшельник вылез из своей раковины и бежит по песку, ища новую, но ее нигде не видно. Бесплодный песок простирается во все стороны, и остается только бежать…
Мау открыл глаза. Остались только он и девчонка-призрак. Настоящая ли она? А сам-то он настоящий? Интересно, это глупый вопрос или нет?
Сквозь песок просочился запах клубней. Желудок подсказал Мау, что, по крайней мере, еда настоящая, и Мау обжег пальцы, выкапывая клубни из песка. Один подождет до завтра. Второй клубень Мау разломал пополам и погрузил лицо в пышную, хрустящую, горячую, ароматную мякоть. И уснул с набитым ртом, а тени все водили хороводы вокруг костра.
Глава 3
Тропическая лихорадка
Во тьме, в останках "Милой Джуди", вспыхнула спичка. После некоторого звяканья и скрежета зажглась наконец и лампа. Лампа была цела, но приходилось экономить керосин, потому что запасов керосина не нашлось. Скорее всего, они были в самом низу. Кажется, абсолютно все было в самом низу. Хорошо, что она успела обернуться матрасом до того, как "Милая Джуди" поплыла через лес. Она по гроб жизни не забудет треск и вопли. Она слышала, как расселся корпус корабля и треснули мачты, а потом услышала тишину, и это было хуже всего.
Она выбралась наружу, в парное утро, полное птичьих песен. Большая часть "Джуди" была раскидана по тропе за спиной, а в голове билось одно: "Тропическая лихорадка".
Это такое особенное безумие, которое нападает на человека в жару. Про эту болезнь ей рассказал первый помощник Кокс - наверное, хотел напугать. Это на него похоже. Моряки заболевают тропической лихорадкой, если на море слишком долго царит штиль, сказал Кокс. Тогда они смотрят за борт и видят не океан, а прохладные зеленые поля. Моряки прыгают в эти поля и тонут. Первый помощник Кокс рассказывал, что видел, как взрослые люди этакое проделывали. Спрыгнут на поросший ромашками луг и утонут, или, как выражался Кокс, утопнут. Небось, сам их сталкивал.
Вот и она спрыгивает с борта корабля прямо в зеленые джунгли. Это было в чем-то противоположно безумию. Она была совершенно уверена, что она в своем уме, это мир сошел с ума. На тропе валялись мертвые тела. Ей и раньше приходилось видеть покойников, когда ее дядя сломал шею на охоте, и еще был тот ужасный случай с хлебоуборочной машиной. Она убедилась, что Кокчика среди этих мертвецов нету, и устыдилась своей радости. Она быстренько прочитала молитву над усопшими, побежала назад на корабль, и там ее стошнило.
Среди хаоса, царившего в некогда аккуратной каюте, она нашла свой ящичек с письменными принадлежностями. Примостила его на коленях, открыла, - вытащила одну из пригласительных карточек с золотым обрезом, полученных на день рождения, и задумчиво уставилась на нее. Согласно книге о правилах хорошего тона (тоже подарок на день рождения), если девушка приглашает молодого человека в гости, при этом должна присутствовать дуэнья, а ей некого было попросить - разве что бедного капитана Робертса. Он настоящий капитан, а это чего-нибудь да стоит, но, к несчастью, он мертв. С другой стороны, в книге не сказано, что дуэнья обязательно должна быть живая - сказано только, что она должна присутствовать. Как бы там ни было, за койкой до сих пор спрятан острый мачете. С тех пор как на борту появился первый помощник Кокс, путешествие стало не слишком приятным.
Она посмотрела на покрытый одеялом предмет в углу. Под одеялом кто-то бормотал не переставая. Нельзя снимать одеяло, а то он опять начнет ругаться. Некоторые из этих слов респектабельная молодая особа даже знать не должна. Впрочем, слова, значения которых она не знала, беспокоили ее еще больше.
Она знала, что несправедливо обошлась с мальчиком. Нельзя стрелять в людей, особенно если вы друг другу не представлены, а ведь порох оказался мокрым только волей Провидения. Она просто ударилась в панику, а ведь мальчик так тяжело работал, хороня этих несчастных в море. Но, по крайней мере, ее отец жив, он будет ее искать и найдет, хотя на островах Четвертого Воскресенья Великого Поста ему придется обыскать больше восьмисот мест.
Она обмакнула перо в чернила, вычеркнула адрес в верхней части карточки: "Правительственная резиденция, Порт-Мерсия" и аккуратно вписала пониже: "Развалины "Милой Джуди"".
Пришлось внести и другие изменения. Создатель этих карточек явно не предполагал возможности приглашать в гости человека, имени которого ты не знаешь, который живет на пляже, практически не одет и почти наверняка не умеет читать. Но она постаралась заполнить обе стороны карточки, а потом подписалась: "Эрминтруда Фэншоу (достопочтенная мисс)" и сразу пожалела об этом, особенно насчет Эрминтруды.
Потом надела большой клеенчатый плащ, принадлежавший бедному капитану Робертсу, засунула в карман последнее манго, взяла саблю, сняла с крюка лампу и вышла в ночь.
Мау проснулся. В голове раздавались вопли Дедушек. Костер превратился в алую светящуюся кучу.
- ВОССТАНОВИ ЯКОРЯ БОГОВ! КТО ОХРАНЯЕТ НАРОД? ГДЕ НАШЕ ПИВО?
"Не знаю, - подумал Мау, глядя на небо. - Пиво делали женщины. Я не умею его делать".
Он же не может пойти в Женскую деревню. Он уже там был - заглядывал, хотя мужчинам туда нельзя, а женщинам нельзя в долину Дедушек. Случись такое, это был бы конец всему, настолько эти правила важны.
Мау моргнул. Все уже и так кончилось, куда же больше? Людей больше нет, так какие могут быть правила? Правила же не могут сами по себе плавать в воздухе!
Он встал и заметил золотой блеск. В обломок дерева был всунут белый прямоугольник, а на песке опять отпечатались ступни без пальцев. Рядом с обломком дерева лежало очередное манго.
Она тут ходит украдкой, пока я сплю!
На белом прямоугольнике были бессмысленные значки, зато на обратной стороне - картинки. Мау знал, что такое послания, и разгадать это послание оказалось нетрудно.
"Когда солнце будет как раз над последним деревом, оставшимся на островке Малый Народ, ты должен бросить копье в большое разбитое каноэ", - произнес он вслух. В этом не было никакого смысла, и в призрачной девчонке - тоже. Но она дала ему штуку, которая делает искры, хоть и очень боялась. Он тоже боялся. Что полагается делать с девчонками? Мальчикам следует держаться от них подальше, но он слыхал, что мужчины получают на этот счет другие инструкции.
А что до Дедушек и якорей богов, их он вообще не видел. Это были большие камни, но волне оказалось все равно. Знают ли боги? Может, их тоже смыло? Это слишком сложные вопросы, о них трудно думать. Пиво проще, но ненамного.
Пиво делали женщины, и Мау знал, что перед пещерой Дедушек стоит большая чаша, куда ежедневно возливается жертвенное пиво. Он это знал, просто хранил этот факт у себя в голове, но теперь у него начали возникать вопросы. Зачем мертвым пиво? Ведь оно… протечет насквозь? А если не они его пьют, то кто? И не будет ли у него неприятностей даже за то, что такие вопросы приходят ему в голову?
Неприятностей - от кого?
Он вспомнил, как ходил в Женскую деревню, когда был совсем маленький. Лет с семи или с восьми его там уже не привечали. Женщины отгоняли его или прекращали свои занятия и сверлили его взглядом, дожидаясь, чтобы он ушел. Особенно старухи. Они умели так посмотреть, что тебе страшно хотелось очутиться где-нибудь в другом месте. Один старший мальчик сказал ему, что старухи знают волшебные слова, от которых у мальчика может отвалиться набабука. После этого Мау держался подальше от Женской деревни, и она стала для него как луна: он знал, где она, но даже не думал о том, чтобы там оказаться.
Ну что же, старух больше нет. Мау об этом пожалел. Теперь он может делать что угодно, и его никто не остановит. Об этом он тоже пожалел.
Тропа к Женской деревне ответвлялась от тропы, ведущей в лес, шла под гору к юго-востоку и вниз, к узкому руслу, проточенному дождями. В конце тропы стояли два больших камня, выше человеческого роста, заляпанные красной краской. Это был единственный вход - тогда, когда еще существовали правила. Мау отодвинул куст терновника у входа и пролез внутрь.
Вот она, деревня, круглая чаша долины, наполненная солнечным светом. Плотно стоящие деревья загораживали ее от ветра, а кусты терна и можжевельника, растущие между ними, сплелись так тесно, что в долину никто не проник бы - разве что змея. Сегодня у долины был такой вид, словно она уснула. Мау слышал море, но словно где-то очень далеко. Журчал ручеек, который стекал тоненькой струйкой со скалы с одной стороны чаши, наполнял углубление, служившее местом для купания, и терялся среди садов.
Народ растил главный урожай на большом поле. Там можно было найти ахаро, табор, бумеранговый горох и черную кукурузу. Там мужчины растили то, без чего нельзя было жить.
В садах Женской деревни женщины растили то, что делало жизнь приятной, сносной и более продолжительной: пряности, фрукты, жевательные корни. Женщины умели сделать так, чтобы зерна и овощи были крупнее или вкуснее. Женщины выкапывали или выменивали растения и приносили сюда. Они знали секреты семян, стручков и всякого такого. Здесь они выращивали розовые бананы, необыкновенные овощные бананы и ямс, в том числе прыгучий ямс. Еще они растили здесь лекарственные растения. И детей.
Там и сям по краям садов были разбросаны хижины. Мау осторожно приближался к ним. Ему становилось все больше не по себе. Кто-нибудь должен был бы закричать на него, какая-нибудь старуха должна была бы указать на него пальцем и начать бормотать заклинания, а он должен бы сейчас бежать отсюда со всех ног, прикрывая пах ладонями, сложенными ковшиком, - так, на всякий случай. Все, что угодно, было бы лучше этого пустого, солнечного безмолвия.
"Значит, правила никуда не делись, - подумал он. - Я принес их с собой. Они у меня в голове".
В некоторых хижинах стояли корзины и связки корней свисали с потолка, подальше от любопытных пальчиков. Это были корни маниоки. Про них дети узнавали очень рано. Из этих корней выходило самое лучшее пиво, а кроме того, они могли убить человека на месте. А секретным ингредиентом, определяющим результат, была песенка, которую знали все.
В хижине у ручья Мау нашел то, что искал. Целый чан рубленых корней. Они тихо шипели и пузырились сами по себе, накрытые охапкой пальмовых листьев. Острый запах, от которого кололо в носу, наполнял хижину.
Сколько пьют покойники? Мау набрал калебас. Должно хватить. Он наливал очень осторожно, так как пиво на этой стадии крайне опасно, и, закончив, помчался прочь, пока призраки его не поймали.
Он добежал до долины Дедушек, даже не очень много разлив по дороге, и вывернул содержимое калебаса в большую каменную чашу перед закрытой камнем пещерой. На искривленных узловатых деревьях сидели две птицы-дедушки и сторожко наблюдали за ним.
Он плюнул в чашу, и пиво словно закипело. Большие желтые пузыри поднимались на поверхность и лопались.
Он запел. Простую песенку про четырех братьев, сыновей Воздуха, которые в один прекрасный день решили обежать наперегонки вокруг огромного брюха своего отца, чтобы решить, кто из них будет ухаживать за женщиной, живущей на Луне. Потом в песенке рассказывалось о подвохах, которые братья устраивали друг другу, чтобы прибежать первыми. Эту песенку даже младенцы знали. Все ее знали. И почему-то она обращала яд в пиво. Честное слово.
Пиво пенилось в чаше. Мау следил за большим круглым камнем - так, на всякий случай, но Дедушки, наверное, умели пить пиво прямо из мира духов.
Он пропел всю песню, стараясь не пропустить ни одного куплета, особенно того, который получался очень смешным, если делать правильные жесты. К тому времени, когда он закончил, пиво стало прозрачным, и золотые пузырьки поднимались на поверхность. Мау отхлебнул, чтобы проверить. Сердце не остановилось после первого же удара, а это значило, что пиво, скорее всего, в порядке.
Он отступил на несколько шагов и сказал, обращаясь к открытому небу:
- Дедушки, вот ваше пиво!
Ничего не случилось. Конечно, нехорошо так думать, но они могли бы и спасибо сказать.
Потом мир втянул воздух и выдохнул слова:
- ТЫ НЕ СПЕЛ ЗАКЛИНАНИЕ!
- Я спел песню! Это хорошее пиво!
- МЫ ГОВОРИМ ПРО ЗАКЛИНАНИЕ, СОЗЫВАЮЩЕЕ НАС К ПИВУ!!!
Еще пара птиц-дедушек плюхнулась на близстоящие деревья.
- Я даже не знал, что такое существует!
- ТЫ ЛЕНИВЫЙ МАЛЬЧИШКА!
Мау схватился за эти слова.
- Вот именно! Я еще мальчик! Некому меня научить! Вы можете…
- ТЫ ИСПРАВИЛ ЯКОРЯ БОГОВ?
И голоса умолкли, остались только вздохи ветра.
Пиво с виду хорошее. Зачем ему заклинание? Мать Мау варила хорошее пиво, и люди сами приходили.
На край пивной чаши, хлопая крыльями, приземлилась птица-дедушка и окинула Мау взглядом, говорившим: "Если ты собираешься умирать, то поторопись. А если нет, то иди отсюда".
Мау пожал плечами и пошел прочь. Но спрятался за дерево, а уж прятаться он умел. Может, большой круглый камень и правда откатится?
Прошло совсем немного времени, и к каменной чаше слетелось еще несколько птиц-дедушек. Они некоторое время ссорились, а потом, прерываясь время от времени на очередную короткую стычку, принялись серьезно пьянствовать, качаясь взад-вперед (потому что именно так двигаются птицы, когда пьют), потом - качаясь назад и вперед, и еще дальше вперед, и часто падая (потому что именно так передвигаются птицы, когда выпьют свежего пива). Одна птица поднялась в воздух и задом наперед улетела в кусты.
Мау в раздумьях пошел обратно на пляж, остановившись по дороге, чтобы вырезать в лесу копье. На берегу он заострил копье и обжег острие на огне для прочности, время от времени поглядывая на солнце.
Все это он делал медленно, потому что голова его заполнялась вопросами. Они вылезали из черной дырки у него внутри так быстро, что трудно было думать отчетливо. Скоро ему придется встретиться с призрачной девчонкой. Это будет… непросто.
Он опять посмотрел на белый прямоугольник. Блестящий металл по краю был мягкий и бесполезный, и его легко было соскрести. Что же до картинки - а вдруг это какое-то колдовство или амулет вроде голубой бусины? Что толку бросать копье в большое каноэ? Это же не добыча, его не убьешь. Но призрачная девчонка была единственным, кроме Мау, человеком на острове, и, что ни говори, она дала ему штуку, которая делает искры. Эта штука ему больше не нужна, но все равно это замечательная вещь.
Когда солнце приблизилось к островку Малого Народа, Мау прошел по пляжу и вошел в нижний лес.