- Маджори, - произнес я, взяв ее за руку. - Можно сказать тебе несколько слов наедине?
- Разумеется, - ответила она. - Прошу прощения, мистер Гост.
Мистер Гocт печально поднял стакан с шерри:. - Не беспокойтесь, миссис Грейвс, все в порядке.
Маджори Грейвс выглядела какой-то рассеянной. На лице ни горя, ни печали, а только выражение задумчивости и беспокойства.
- Все в порядке? - спросил я ее. - У тебя нет никаких финансовых проблем? Я имею в виду, что…
Она качнула головой:
- Нет, с деньгами у меня все в порядке. На этот счет не стоит беспокоиться.
- Маджори, - серьезно сказал я, - дом приходит в упадок.
- Я знаю, - ответила она, глядя куда-то мимо меня. Но это неважно.
- Неважно? Это старый дом. Если за ним не присматривать, он развалится на глазах. Ему нужен ремонт: крышу подправить, починить водосточные желоба…
- Все равно он… дому конец, - спокойно сказала она.
- Конец? Не понимаю.
- Пускай развалится. Я снесу его и продам землю под строительство. Мне сказали, что я могу построить новый дом на одном акре.
- Ну что же. Это твое дело. Может, так оно и лучше. Просто я всегда думал, что ты любишь Зимний Порт. Это замечательный старый дом, Маджори. Жаль, что его не станет.
Она покачала головой:
- Он должен быть снесен.
- Почему?
- Не хотелось бы говорить об этом. Это мое личное решение, Гарри, и я уверяю тебя, что так будет лучше. А теперь мне надо поговорить с Робертом, пока он не ушел.
Я держал ее за руку. Сквозь тонкую ткань траурного наряда я чувствовал холод ее кожи. Это всегда интересно ощущать разность температур. Например, тронув ледяную ступню или горячую грудь.
- Маджори, - сказал я. - Я - твой крестный сын.
Она наконец посмотрела на меня с кротким выражением своих черных креветочных глаз.
- Гарри, - мягко проговорила она. - Я действительно не могу объяснить тебе всего.
- А зря. Ты взгляни, Маджори, на эту комнату. Куда делась мебель? Где картины?
- Это были портреты, - ответила Маджори. - Мы не могли их держать в доме..
- Не могли держать в доме портреты? Что ты имеешь в виду?
Неожиданно у нее затряслись руки. Это был не спазм печали, просто обычная нервная дрожь. Это был истерический, неописуемый страх. Так лошадь трясется от ужаса, чувствуя в соломе змею.
- Пойдем лучше отсюда, - сказал я, стараясь вести ее сквозь толпу гостей быстро и спокойно, насколько это было возможно.
С другого конца комнаты Анна помахала мне рукой и вопросительно повела бровью, заметив, что я направляюсь к выходу. Я поднял вверх руку с растопыренными пальцами, давая понять, что вернусь. через пять минут. Она пожала плечами и кивнула. Мне не хотелось оставлять ее одну в этой комнате, но в конце концов мы ведь с ней уже договорились насчет ланча, так что я был спокоен. Не уведет же ее отсюда какой-нибудь пьяница.
Мы с Маджори с удовольствием вдохнули свежего морского воздуха, немного прогулялись под ярким солнцем по заросшим лужайкам и под конец уселись отдохнуть на покореженную железную скамейку в саду. Отсюда был прекрасный вид на сверкающее море цвета лазури, вдали виднелись проплывающие большие суда и маленькие яхты. На этом все красивое, что радовало глаз, заканчивалось. И вот я вновь гляжу с тоской на дряхлый дом с готической башенкой, и на запущенный сад. Не слышно ничего, кроме шума прибоя, да флюгер поскрипывает при каждом движении. Маджори распустила свои седеющие волосы достала носовой платок и выразительно высморкалась.
- Я никогда тебя такой не видел, - сказал я. - Тебя, наверное, что-то пугает.
Она положила руки на колени и, ничего не говоря, уставилась на море.
- Я все-таки не понял насчет дома, - настаивал я. Разве Макс не хотел, чтобы ты о доме заботилась? Разве он не оставил денег?
Маджори не отвечала. Они сидела неподвижно, как будто позировала художнику.
- Ну, не знаю, - безропотно сказал я. Вытащил пачку сигарет и увидел, что она смята. Извлек сигарету, которая была в форме буквы "у", выпрямил ее и с удовольствием закурил.
А саблевидный флюгер вертелся вовсю: к-сссик, к-с-с-с-сик, к-сссссик..
Через несколько минут Маджори наконец выдавила:
- Он умер не по своей воле…
Я кивнул.
- Поэтому он ничего не оставил на содержание дома?
- О, нет, - всхлипнула она. - Он прекрасно знал, что будет с этим домом.
- Ты думаешь, Макс сам хотел, чтобы он развалился?
- Да.
- Но почему? Ведь это такой замечательный старинный дом! Макс так его любил!
Маджори судорожно вздохнула. По всему было заметно, что она очень нервничала и ей стоило изрядных усилий держать себя в руках…
- Он никогда ничего не объяснял. Он лишь рассказал мне то, что было необходимо для моей собственной безопасности.
Я засмеялся. В том, что сказала Маджори, не было ничего смешного, но я решил показать ей, как беззаботно и легко отношусь к ее словам.
- Мне кажется, это одна из маленьких шуток Макса, сказал я. - Думаю, тебе не стоит беспокоиться. И еще мне кажется, что тебе сейчас нужен отдых. Все-таки ты утомилась.
- Это была не шутка, - сказала она. - И Макс не был болен.
- Ты же говорила, что он был не в себе.
- Я не имела в виду болезнь.
- Тогда что же? Ты говоришь загадками·
Маджори принялась грызть ногти. Когда заговорила вновь, ее голос звучал сухо, слова она произносил а четко, и у меня возникло ощущение, что все это правда.
- Помнишь старинную амфору?
Я кивнул:
- Конечно. Ты говоришь о той, которую Макс привез из Аравии, она разрисована голубыми цветами, лошадками и еще чем-то? Ну, конечно, помню. Когда я был ребенком, амфора была одной из моих любимых вещей.
- Видишь ли, - задумчиво сказала Маджори. - С этой амфорой происходили удивительные вещи. Макс знал, но до последнего дня молчал. Этот сосуд был… ну, каким-то странным.
- То есть?
- Понимаешь, в нем было нечто таинственное, - сказала Маджори. - В свое время он использовался как некое акустическое устройство. То есть издавал какие-то музыкальные звуки. Я никогда ничего подобного не слышала, но Макс говорил, что слышал. Это обычно бывало ночью. Он рассказывал, как однажды поднялся ночью к себе в кабинет, часа в два или в три, и сосуд издавал музыкальные звуки.
Я нахмурился:
- Музыка? Какая музыка? Маджори пожала плечами:
- Какая-то неопределенная мелодия. Но амфора действительно играла, Макс проверял это несколько раз, по ночам.
- Я думаю, ему почудилось. Сама понимаешь - дуновение ветра над горлышком амфоры или что-то еще в этом роде.
- Нет, - резко покачала головой Маджори. - Макс тоже сначала думал так и отнес амфору на чердак, но сосуд продолжал петь по ночам. К тому же горлышко было залеплено пробкой, если ты помнишь, так что дело не в ветре.
Я задумался на минуту, выпуская дым изо рта.
- А может, внутри было что-нибудь такое, что разлагалось с выделением газа, и он просто шипел, выходя через поры в пробке?.
- Но почему по ночам? - спросила Маджори. - Почему в другое время было тихо?
- Потому что в ночное время температура снижается, ответил я. - Давление в амфоре соответственно возрастало, и газы прорвались наружу.
Маджори пожала плечами:
- Я не знаю, Гарри. Все, что могу сказать, так это то, что у, Макса появились большие причуды. Он стал нервным, беспокойным, часто жаловался на головные боли и на колики в животе. Он много времени проводил в кабинете, говорил, что пишет воспоминания, но я никогда не видела того, что он написал, он никогда ничего не показывал. Я его часто спрашивала об этом, но он всегда говорил, что ему многое надо исследовать и переосмыслить, прежде чем положить все это на бумагу. Я быта очень обеспокоена. Пыталась, повести его к врачу, но он всегда отнекивался; говорил, что это пустяки, пройдет.
Я смотрел на море, где двухмачтовая яхта боролась с волнами. Над головой шумел самолет, шедший на посадку в аэропорту Гианниса.
- А что с картинами? - спросил я. - Почему он убрал их со стен?
- Не знаю. Он. сказал, что так надо, что оставлять в доме эти портреты и фотографии большая ошибка. Выкинул все книги, в которых были картинки, а потом содрал расписную ткань, ею быта обита мебель, и заменил ее ситцем.
Я бросил окурок на землю и растоптал его.
- В самом деле, звучит жутковато. А для чего он все это сделал?
- Говорил, что на ткани были нарисованы люди, поэтому нельзя держать их в доме. Нигде не должно остаться ни единого портрета. Даже когда из магазина приносили продукты и на оберточной бумаге были какие-нибудь картинки, он их тут же сжигал.
- Маджори, - сказал я. - Можно подумать, что Макс действительно был… он был…
- Я знаю, - просто ответила она. - Вот почему я не хотела ничего рассказывать. В последние годы его никто не любил. Он был очень тяжелым человеком, чтобы с ним можно было водить знакомство. Постоянно суетился, придирался, выходил из себя. Это тянулось шесть или семь лет, и мне стыдно признаться, Гарри, но я почти рада, что теперь все закончилось.
- М-м-м-м, - промычал я. - Понимаю.
Маджори тяжело вздохнула:
- Он нянчился со своей проклятой амфорой, а мне говорил, что это - самый дорогой гость в нашем доме и не дай бог его потревожить. Я уговаривала его избавиться от амфоры. но он и слышать не хотел. Однажды я пригрозила, что разобью этот сосуд, так он чуть не спятил от гнева. В конце концов он запер амфору в башне под замок.
Я повернул голову и посмотрел на готическую башню. Ее окна были выбиты и зияли чернотой, а на крыше монотонно поскрипывал флюгер.
- И амфора до сих пор находится там?
Маджори кивнула.
- Макс опечатал дверь. Бывало, раньше я часто ходила в башенку, полюбоваться пейзажем. Ты же знаешь, какой замечательный вид открывается оттуда. Но он настоял, чтобы сосуд был заперт там, и не позволял мне приближаться к нему. Я знаю, что это звучит нелепо, я и сама часто думала, что он сошел с ума, но во всем остальном он был совершенно нормальным человеком, если не считать, конечно, его характера. Его беспокоило что-то, связанное с этой амфорой, он чувствовал, что должен запереть ее в башне.
- Мне бы хотелось взглянуть на нее, Маджори.
Она тут же схватила мою руку и побледнела.
- Нет, нет, ты не должен этого делать! Пожалуйста, Гарри. Макс особенно упирал на то, что к амфоре нельзя прикасаться. Придется сжечь этот дом, чтобы не трогать сосуд.
- Сжечь дом? Маджори, но ведь амфора превратится в угли. Я думаю, нам необходимо подняться в башню и по смотреть на эту диковинную вещь, которая так беспокоила Макса. Может, в амфоре лежат лоскутки старой одежды от какого-нибудь больного араба, и Макс просто боялся, что мы все заразимся чумой или чем-то еще. Ради бога, Маджори, неужели ты так боишься этой склянки?
- Макс боялся.
- А вот я не боюсь. И не думаю, что это будет великой мудростью - сжечь дом ради какого-то древнего горшка, в котором, возможно, хранится консервированный инжир.
В этот момент из дома вышла Анна и направилась к нам по некошеному газону. Ее вуаль развевалась от свежего морского ветра.
- Кто это? - спросила Маджори. - Твоя подруга?
- Ее зовут Анна, - сказал я. - Мы только что познакомились.
Маджори собралась еще что-то сказать, но Анна уже подошла и, стоя в двух метрах от нас, обратилась ко мне:
- Я бы не хотела тебя торопить, но уже больше часа, и я ужасно хочу есть.
- Уже столько времени? - спросила Маджори. - Я и не заметила.
- Я пообещал Анне взять ее на ланч в "Плимут", объяснил я. - Мы собирались поесть вареных омаров.
- Пойдемте с нами, - предложила Анна. - Я уверена, что Гарри с удовольствием угостит свою крестную мать, как и малознакомую чудачку вроде меня.
Я посмотрел на нее. Вот уж чего мне действительно не хватало, так это присутствия Маджори Грейвс со своей болтовней о горшках, портретах и прочей дребедени. Моя идея, провести приятный дружеский ланч в "Плимуте", а затем прокатиться на пляж и поваляться в песке, начала быстро разрушаться. Вот ведь дура, такую свинью мне подсунула! Я выдавил кислейшую улыбку, на какую только был способен. А эта паршивая девчонка ответила еще более кислой улыбкой!
Когда мы вернулись в дом, большинство гостей уже собрались уходить, и нам пришлось ждать, пока Маджори всех поблагодарит и выслушает подобающие соболезнования. Солнце палило нестерпимо, и я в своем черном костюме медленно подтаивал. К тому времени, когда мы наконец собрались идти, я похудел минимум фунтов на пять.
"Плимут" - спокойный и элегантный белокаменный ресторанчик, стоящий под раскидистым каштаном на маленьком ухоженном Тресковом Мысе. Этот ресторан сохранился с восемнадцатого века. Напротив "Плимута" через дорогу находилась старая церковь времен колонизаторов с позолоченными часами и опрятной зеленой оградой. Мы зашли внутрь ресторана, сели за столик из темного дуба У старинного окна и завладели вниманием суетливой старухи в деревенском переднике - официантки. Она обладала. талантом смахивать крошки со стола прямо на колени посетителям.
Мы заказали омаров, после чего я вышел на улицу, чтобы купить для нас троих бутылку коньяка. К этому времени солнце уже стояло в зените и палило нещадно. Черно-белая пятнистая собака лежала под соседним деревом, вывалив язык и тяжело дыша, а неподалеку в своей машине отдыхал местный полицейский в надвинутой на лоб фуражке.
Когда я вернулся в ресторан, то застал Анну и Маджори за оживленным разговором об амфоре Макса. Маджори повествовала о том, как Макс решил запереть амфору в башне. Анна внимательно слушала; не скрывая своего восхищения.
- О боже! - простонал я. - Опять мы вернулись к этому. Истинное слово, Маджори, лучше бы ты выбросила эту древнюю рухлядь и забыла о ней раз и навсегда.
Анна обиженно посмотрела на меня.
- Напрасно, Гарри, все это очень интересно, - сказала она. - Возможно, это волшебная амфора.
Я откупорил бутылку и наполнил рюмки.
- Не сомневаюсь. А это - волшебный нектар.
Анна отпила немного.
- Какой-то странный вкус, на коньяк, по-моему, не похоже. Сколько стоит эта дрянь? Семьдесят центов за бутылку?
Я посмотрел на этикетку:
- Должен сказать, что это истинно французский, на сто процентов французский коньяк. Произведен в Милуоки, Висконсин. Выпьете пару бутылок и забудете обо всем, что вас тревожит.
Подали наш заказ. Омары были сочные и нежные, как всегда, а соус острый, пахучий, просто божественный. Маджори раскошелилась и купила для себя фирменный салат с сыром. Я было удивился, но потом подумал, что все же не каждый день приходится хоронить мужа, пусть даже спятившего старого чудака. Какое-то время мы ели молча.
- Знаете что? - сказала Анна. - Я думаю, нам стоит исследовать эту амфору.
- Я совершенно уверен, - заметил я, - что мы столкнулись с каким-то совершенно естественным явлением. Почти для всего, что на первый взгляд кажется сверхъестественным, можно найти научное объяснение.
- А вот тут я не согласна, ~ возразила Анна. - Я думаю, не обошлось без потусторонних сил. Все-таки надо, по-моему, заняться кувшином.
От этой идеи Маджори, конечно, не пришла в восторг.
- Макс предупредил, что к ней нельзя прикасаться, напомнила она. - Я не пытаюсь тебя дурачить, Гарри. Этот кувшин беспокоил его больше всего на свете.
- Чего я действительно не могу понять, так это странного поведения Макса, - сказал я. - Он ведь всегда был таким… рациональным.
- Может, тут какая-нибудь черная магия, - проговорила Aннa. - В свое время арабы слыли большими мудрецами.
Я осушил еще одну рюмку. Маджори даже не притронулась к своей. На ее месте я бы напился вдрызг, но мягкая и спокойная Маджори так поступить никогда бы не смогла она презирала пьянство. Она сидела, склонившись над своим сырным салатом, как пугливая рыбка, которая очутилась в морском подводном ресторане, и пыталась есть осторожно и незаметно, чтобы ее не обнаружили чешуйчатые собраться и не отобрали бы еду.
- Я думаю вполне серьезно, нам нужно посмотреть эту амфору, - сказал я ей. - В любом случае поджигать дом нельзя. Это варварство.
- Макс настаивал, - вновь повторила она.
- Я это понял, но ведь Макса больше нет с нами.
А настаивать на своем, находясь в деревянном ящике, не очень-то удобно.
- Думаю, Гарри прав, мисс Грейвс, - сказала Анна. Нельзя вечно жить под гнетом неизвестности. Возможно, ваш муж был прав и с этим сосудом действительно связано что-то непонятное. Надо выяснить, в чем тут дело.
- Я не знаю, - растеряно прошептала Маджори. Я просто не знаю, что делать.
- Доверьте это нам, - сказала Анна. - Гарри со мной пойдет сегодня в башню, и мы обязательно узнаем тайну, которая сокрыта в этом сосуде. Если хотите, мы заберем его и продадим, так ведь, Гарри?
- Конечно, да! Не стоит хранить дома всякий хлам, который мало того, что не нужен, но еще и мешает спокойно жить. В самом деле, Маджори, я уверен, что Макс много нафантазировал. Может, он просто переработался?
- Он был уже давно уволен, - печально сказала Маджори..
- Тем более. Многие деятельные натуры не выносят бездействия. Может, он это все навыдумывал, лишь бы было чем заняться. К тому же он по самой своей природе был очень беспокойным человеком.
Маджори сидела бледная. Она вытерла губы салфеткой и, скомкав, бросила ее на стол…
- Я думаю, что должна вам кое-что рассказать, - наконец решилась она.
- Конечно. С удовольствием тебя выслушаем. Мы поймем.
- Не знаю, поймете ли… Хотя если не вы, то кто же тогда поймет. Все из-за доктора Джарвиса… Я никому не говорила об этом.
Я нахмурился:
- Не говорила о чем? Маджори, расскажи нам, наконец, все по порядку!
Маджори опустила свои печальные маленькие глаза.
Я сочувственно протянул ей руку через стол, но она не взяла ее.
- Обстоятельства смерти Maкcа… - сказала Маджори, все было ужасно..
Мы переглянулись с Анной. Я только было собрался что-то сказать, как она подняла палец к губам и заставила меня промолчать.
- Это было в последний четверг, - продолжала Маджори. - Неожиданно я проснулась среди ночи и увидела, что Макса нет. Вообще-то в последние годы такое случалось нередко. Макс, бывало, все ночи напролет бродил вокруг дома. Какое-то время я лежала и прислушивалась в надежде обнаружить хоть какой-нибудь звук. Потом мне захотелось пить, и я пошла в ванную.
Маджори говорила так тихо, что я с трудом разбирал слова. Она низко наклонила голову, а ее губы едва двигались, пока она рассказывала свою историю.