- Ты мне нравишься, маленький смертный червячок! - заявил он. - С тобой, я вижу, не соскучишься. Разве не забавно, что ты решил мне приказывать - как муха, которая сидит на загривке у лошади и воображает, будто правит ею. Все вы, смертные, слишком много о себе воображаете, в этом главная ваша беда. - Монстр устремил свой единственный глаз на Джаира. - Что до тебя, раб Огненного Цветка, я никак не могу взять в толк, как один из племени Изначальных позволил захватить себя в плен, да еще каким-то жалким длинноголовым!
Исполин пренебрежительно фыркнул, и несколько пленников, находившихся в комнате, принужденно засмеялись, как видно, желая угодить грозному хозяину.
- Но каковы бы ни были причины твоей трусости, они меня не занимают! - продолжал Джикуйин. - Ты и твои спутники здесь, и вы сослужите мне службу.
Монстр вновь осклабился, обнажив кошмарные обломки зубов. Когда он шевелился, висевшие у него на груди цепи приходили в движение и отрубленные головы покачивались.
- А если вы не поможете мне в осуществлении моих намерений, я украшу себя вашими головами! - заключил Джикуйин.
С этими словами он поднялся. Увидев великана в полный рост, Феррас Вансен, уже вдоволь насмотревшийся на всякие диковины, невольно зажмурился. Джикуйин был так огромен, что его голова парила в сумраке, как ущербная луна.
- Уведите их прочь, - приказал монстр.
Незамедлительно из темных углов огромной пещеры выскользнули какие-то тени. То были стражники-преследователи. Размерами они значительно превосходили длинноголовых - каждый достигал человеческого роста. Из свалявшихся шкур торчали острые кости, маленькие свинячьи глазки посверкивали, как горящие угольки.
- Отведите их к сероликому и скажите, чтоб сберег их в целости и сохранности, - распорядился Джикуйин. - Вскоре они мне понадобятся.
Джаир сосредоточенно наблюдал, как красноглазые существа окружают его, и явно готовился дать им отпор. Но одно из обезьяноподобных созданий предвосхитило намерения воина сумеречного племени, незаметно подкралось к нему сзади и нанесло сокрушительный удар по затылку. Джаир Штормовой Фонарь упал навзничь, и стражники уволокли его прочь.
Вансен был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Все, что он мог сделать, - крепко вцепиться в руку Баррика, который по-прежнему лежал без сознания. Отвратительно смердящие стражники вытащили их из пещеры и понесли по бесконечным темным туннелям. Закованные в кандалы руки плохо слушались капитана, но он прилагал отчаянные усилия, чтобы не выпустить руку принца. Так мать, подхваченная бурным речным потоком, крепко прижимает к себе ребенка даже после того, как оба они захлебнутся.
* * *
Даже в своем собственном жилище - неприступной крепости, дарованной его семье самим богом, - слепой король Иннир дин'ат-сен Кин, повелитель Огненных Цветов, господин ветров и мыслей, не мог просто так отправиться в обитель обреченных на смерть. Прежде хранители стихий испрашивали позволения исполнить свои воинственные ритуалы в его честь и в честь тех, кого они оберегали, и отказать хранителям было нельзя. Ритуалы неизменно включали в себя Приветствие костяного ножа, Песню совиного глаза (к счастью, она стала значительно короче благодаря указу, изданному дедом Иннира, но прежде длилась целый день) и Подсчет стрел. Лишь после того, как все обряды были исполнены, командир стражи поднимал шлем в знак приветствия - слепой король безошибочно угадывал, когда наступал этот долгожданный момент, - и процессия приходила в движение.
Служители Матери Ночи не совершали торжественных ритуалов, однако им было дозволено разбить лагерь скорби около обители обреченных на смерть. Воздух здесь содрогался от стонов и сочился болью, вдыхать его было мучительно, как отравленный воздух пожарища. Даже Бледная Дева не испытывала таких страданий, когда покидала дом своего возлюбленного с ребенком в утробе.
Король чувствовал облегчение, когда оставлял эти покои позади и оказывался в тишине последнего коридора. Здесь его встречал Зан-сан-сис, древний вождь потомков Изумрудного Огня. Зан-сан-сис только что поднялся из подземного водоема, где проводил все больше времени, поскольку достиг преклонного возраста. Лишь обрушившаяся на королевство череда бедствий вынудила его стать главным охранником обители обреченных на смерть. Он поставил в карауле у Зеркального зала одного из своих юных племянников.
- Лунное сияние и солнечный свет, - изрек король.
- Пусть дни великого поражения перейдут в глубокий сон времени, - откликнулся главный охранник, завершая церемониальное приветствие. - Добро пожаловать, ваше величество.
Зан-сан-сис говорил отрывисто и резко. Свечение, исходившее из-под его церемониального одеяния, сегодня было совсем тусклым, а маска почти полностью скрылась под низко опущенным капюшоном. Королю никогда не удавалось понять, в каком расположении духа пребывает Зан-сан-сис, - этому препятствовали слепота Иннира и серебряная маска, под которой вождь потомков Изумрудного Огня прятал лицо. Потомки Изумрудного огня долго поддерживали сторону королевы, хотя их старый предводитель стремился к всеобщему примирению. В прошлом Иннир нередко задавался вопросом: какие причины вынудили Зан-сан-сиса погрузиться на дно водоема и не появляться на поверхности даже в тот день, когда он один мог повести за собой свое племя? Но это уже не имело значения.
- Как она сегодня? - осведомился король.
- Я не заходил к ней, ваше величество. Я едва чувствую ее - лишь слабое дыхание, как шепот, долетевший с холма Безмолвия.
Слова и мысли главного охранника - для короля неотделимые друг от друга - были затуманены печалью и покорностью судьбе.
- Даже если мы одержим победу, ваше величество, она не сможет отправиться в путь, - сообщил он. - Она умрет раньше, чем мы покинем наши земли.
Иннир широко растопырил пальцы и прижал ладонь к груди. На языке жестов это означало, что он намерен сказать нечто важное.
- О Старейший, нам остается одно: запастись терпением и ждать, хотя это трудное занятие, - проговорил король. - Многие нити до сих пор не порваны.
- Да, нам остается лишь ждать и терпеть, - склонив голову, произнес Зан-сан-сис. - Но надо собирать разбитое вдребезги, это неблагодарная задача. А сознание того, что потомки моих потомков окончат свои дни в омуте, лишенные света, порой кажется невыносимым.
- Все мы делаем то, что в наших силах, - покачал головой король. - И ты, Старейший, сделал гораздо больше, чем все остальные. Године поражений настанет конец, когда настанет время - но этот час не известен никому из нас.
- Кто может сказать с уверенностью, какие испытания готовит нам будущее?
- Я не могу, - мягко произнес Иннир, и голос его был полон надежды на весну и обновление, возможные даже после смерти. - Тебе это тоже неизвестно, Старейший. Делай то, что делал всегда, и жди. Мы смело встретим предстоящие испытания, и как знать? Возможно, наше терпение будет вознаграждено.
Свечение, исходившее от Зан-сан-сиса, на мгновение потускнело, а потом вдруг вспыхнуло с новой силой.
- Ты мудрее, чем твой отец и отец твоего отца, - произнес он.
- Я сам свой отец и отец своего отца, - ответил король. - Но все равно, благодарю тебя.
Иннир не стал пожимать руку старого вождя - прикасаться к потомку Изумрудного Огня было бы крайне опрометчиво даже для короля. Он лишь кивнул, но так медленно, что кивок походил на поклон. Оставив главного охранника, застывшего в изумленной позе, король вошел в обитель обреченных на смерть.
Стоило ему войти, как сидевшие на стенах жуки загудели и пришли в движение; от колебаний их радужных крыльев по стенам пробежали переливы цвета. Несколько мгновений спустя жуки успокоились, вспышки голубого и зеленого слились в ровную зеркальную поверхность, прекрасно отражавшую неяркие отблески заката за открытым окном. Иннир, потерявший зрение много столетий назад, обладал необычайно тонким обаянием. Он ощущал запах моря так отчетливо, словно плыл по его волнам, и надеялся, что сестра-супруга тоже чувствует этот аромат и он служит ей утешением в сгущавшемся мраке.
Он подошел к постели и посмотрел на нее, бледную и недвижную. С тех пор как она в последний раз восседала в Зеркальном зале, прошло много времени. Король почти радовался тому, что прежняя томительная пора миновала и королева глубоко погрузилась в себя.
Молча созерцая ее, король не замечал ни малейших признаков жизни. Охваченный тревогой, он устремил незрячий взор на губы королевы - бледные, почти белые. Сердце слепого короля сжалось от тревожного предчувствия. Прежде, даже в самую худшую пору, она приветствовала его раньше, чем он начинал говорить. Но не сегодня…
- Моя королева, - позвал он громко и отчетливо. Собственные слова казались ему камнями, падающими в бездонный омут и исчезающими бесследно. - Ты слышишь меня, моя супруга? Моя единоутробная сестра?
Они пережили немало плохого и немало хорошего, но, несмотря на все это, сердце короля Иннира едва не выскочило из груди, когда он услышал ее голос - такой тихий, словно он доносился из-под толщи воды.
- Мой супруг?
- Я здесь, рядом с тобой. Как ты чувствуешь себя сегодня?
- Еще слабее, чем прежде. Я… едва слышу тебя. Я… вступила в разговор с Ясаммез.
Мысленно она произнесла не одно имя, но целый букет имен и званий - прекрасная сестра Праматери Огня, повелительница Окровавленного Терновника, обладательница Пламенного Взора.
- Мне не следовало этого делать, - продолжала королева, словно извинялась. - Я слишком… слаба… И все же я попыталась…
Король боялся, что она растратит последние силы, и поспешил закончить ее мысль:
- Ты хотела узнать, добилась ли она успеха. И она ответила тебе, что добилась.
- Да. Она преуспела… в выполнении твоего плана. Выполнила Стеклянный договор. Но это вовсе не то… чего желала я.
- Исполнение твоего желания не принесло бы тебе ни малейшей пользы. Прошу тебя, верь мне, моя супруга, моя сестра. Многое произошло между нами за эти годы, но мы с тобой никогда не лгали друг другу. Возможно, мой рискованный план осуществится и принесет плоды, как иссохшее дерево, оживающее неожиданно для всех.
- Но какое это имеет значение? - услышал он в ответ. - Уже ничего не изменить. Все, что мы любим, неминуемо должно погибнуть.
Ее мысли были так тяжелы, что пригибали его к земле. Иннир невольно встряхнул головой, пытаясь избавиться от их власти, - так человек, бредущий по горной тропе в окружении туч, пытается развести их руками.
- Ты не права. - Король выпрямится, вновь обретая самообладание. - Надежда, вот единственное, что нам осталось. И я не собираюсь терять надежду.
- На что мне надеяться? Ты сам знаешь, что не на что. А у тебя есть надежда? - В ее словах король почувствовал насмешку - странный горьковатый привкус, столетиями проникавший в его кровь, как медленная отрава. - На что ты надеешься, Иннир?
- Надеюсь, судьба не готовит мне непосильных испытаний, - ответил король. - Мне известно, что Ясаммез доверила стекло самому верному и храброму из своих служителей, Джаиру.
- Воину из племени Изначальных? Но он так молод.
- Это не помешает ему доставить стекло. Он знает, как это важно, и его не остановят никакие препятствия. Не отчаивайся, моя королева. Не позволяй сумраку завладеть твоими помыслами. Все еще может измениться.
- Да, все еще может измениться, - откликнулась она. - Такова природа вещей.
Мысли королевы становились все более слабыми и размытыми, ее вновь влекла темнота беспробудного сна. Напрягая все силы, король уловил последний всплеск ее сознания.
- В этом мире все меняется к худшему. И мы ничего не можем с этим поделать.
Потом мысли ее растворились в темноте. Перед слепым королем вновь была лишь ее оболочка, безмолвная и недвижимая. Жуки, сидевшие на стенах, снова пришли в движение, переливы радужных крыльев окрасили комнату в разные цвета. Несколько мгновений спустя жуки тоже замерли и погрузились в сон.
* * *
Они вернулись.
Темные люди, безликие люди, которые гнались за ним по бесконечным коридорам, бесшумно скользя меж колеблющихся теней, словно сами были всего лишь тенями. Может, ему привиделся ночной кошмар? Тяжкое видение, порожденное лихорадкой? Но почему тогда никак не удается проснуться?
"Где я?"
Висевшие на стенах гобелены почернели и обуглились. Южный Предел.
Коридоры и залы замка были так же хорошо знакомы, как вид своей собственной ладони. Значит, сном было все остальное? Томительно долгие дни, проведенные в промозглом лесу за Границей Теней? Джаир - безликий воин сумеречного племени, и капитан королевских гвардейцев Феррас Вансен, и одноглазый исполин, от голоса которого раскалывалась голова. Неужели все это - лишь игра его воображения?
Он бежал, запыхавшийся и неуклюжий, и безликие люди в черном следовали за ним по пятам, перетекали из коридора в коридор, теряя четкие очертания, огибая углы и струясь вдоль стен. Потом они вновь приобретали человеческое обличье, простирали к нему длинные руки, едва не касаясь его пальцами. А он бежал и бежал между горящими гобеленами, а мысли его путались, как хлопья пепла, кружившиеся в раскаленном воздухе.
"Кто я такой? Кто я такой?"
Он чувствовал, что распадается на части, подобно кукле "кори", брошенной в костер во время празднества в ночь Эрила. Конечности его беспомощно мотались, голова походила на мешок с соломой, готовый вспыхнуть и запылать от первой же искры.
"Кто я такой? Кто я такой?"
Ему нужна опора, прочная и холодная, как камень, способная удержать от распада на пылающие куски. Он бежал, и ему казалось, что с каждым шагом он становится все меньше. Он терял себя и чувствовал, что вскоре исчезнет без остатка. Безликие люди, прежде передвигавшиеся бесшумно, громко топотали у него за спиной, и этот топот эхом отдавался у него в голове, сливаясь с шумом крови - его дурной, отравленной крови.
"Я похож на отца, но я хуже, гораздо хуже. Сейчас я вспыхну изнутри и сгорю, превращусь в горсть пепла".
Он испытывал боль, невыносимую боль. Он и не знал, что бывает такая боль. Как будто тысячи игл вонзались в его кожу, раскаленный добела металл входил в мозг, а в голове разрывались пушечные снаряды. Он хотел одного: избавиться от этой боли, но не знал, как. Разве человек может убежать от своей собственной крови?
Где же Бриони? Южный Предел уже не походил на родной дом, коридоры замка наполнились огнем и злобными тенями, с обуглившихся гобеленов и картин взирали враждебные лица. Но сестра не могла измениться столь разительно. Она непременно придет ему на выручку. Она удержит его от распада, она поможет ему вспомнить, кто он такой. Она назовет его по имени - о, как бы он хотел услышать собственное имя! - и положит прохладную ладонь на пылающий лоб. Тогда он забудется сном, благодатным, целительным сном. О, если бы он сумел отыскать Бриони, безликие преследователи остались бы ни с чем - он ускользнул бы от них, и они растеклись бы по стенам и коридорам, слившись с тенями. Бриони. Его сестра-близнец. Неужели он больше никогда не увидит ее?
- Бриони! - закричал он во всю глотку. - Бриони! - повторил он, и голос его сорвался на визг. - Помоги мне!
В следующее мгновение он споткнулся и упал; волна боли накрыла его с головой, когда он ударил свою покалеченную руку о каменный пол. Нет, это никак не может быть ночным кошмаром - боль слишком реальна. Сделав над собой отчаянное усилие, он поднялся и вновь пустился бегом. Он не мог остановиться, не мог дать себе ни малейшей передышки до тех пор, пока не найдет сестру. Остановиться означало умереть, в этом у него не было ни малейших сомнений. Люди-тени незамедлительно набросятся на него и разорвут на части.
На бегу он покачивал горящую от боли руку - свою несчастную руку, которую он пестовал всю жизнь, как больное дитя; уродливую руку, которую он так ненавидел. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что находится в огромной пустой комнате. Дальние углы тонули в сумраке, но сквозь высокие окна в помещение проникали наклонные снопы света. Он сразу узнал Портретный зал. Кроме него, тут не было ни души, он это чувствовал. Безликие преследователи, как видно, потеряли его из виду. Но он слышал их бормотание и понимал, что вскоре они будут здесь. Останавливаться нельзя.
Прямо перед ним висела картина; прежде он часто скользил по ней взглядом, но не обращал на нее особого внимания. То был портрет какой-то старинной королевы, чьего имени он, разумеется, не помнил. Бриони наверняка знала, кто здесь изображен. Она, его любимая сестра, всегда интересовалась всякими древними королевами и обожала пускать пыль в глаза. А ему не было никакого дела до предков. Но теперь, глядя в обрамленное темными волосами лицо женщины, он чувствовал, что ее взгляд обладает неодолимой притягательностью.
Топот преследователей становился все громче. Они были уже близко, у самых дверей Портретного зала. А он замер, точно прирос к полу, ибо осознал: перед ним не давным-давно умершая королева Южного Предела, а его собственное лицо, искаженное ужасом и страданием.
"Это зеркало, - догадался он. - Здесь всегда висело зеркало".
Как часто он проходил мимо длинного ряда изображений покойных представителей династии Эддонов и думать не думал, что меж картинами висит зеркало.
"А может, это не зеркало, а мой портрет?" - в смятении спрашивал он себя, глядя прямо в испуганные глаза рыжеволосого юноши, чей лоб был усеян бисеринками пота.
Юноша ответил ему таким же пристальным взором. Внезапно изображение затуманилось, словно он замутил зеркало своим тяжелым прерывистым дыханием.
Туман, закрывавший отражение, сгустился, а потом развеялся. Из зеркала на него смотрела Бриони. На ней было длинное белое платье с капюшоном - одеяние, более подходящее жрице из ордена Зории, чем принцессе. Но это была Бриони, ее лицо - он знал его куда лучше, чем свое собственное. Взгляд сестры был преисполнен печали, тихой и глубокой. Такой печальной он не видел Бриони с того самого дня, когда они получили известие о том, что их отец стал жертвой предательства и попал в плен.
- Бриони! - закричал он. - Я здесь!
Он был не в состоянии прикоснуться к ней, он слишком хорошо знал, что она его не слышит, и мог надеяться лишь на то, что она ощутит его присутствие. Тем не менее возможность смотреть на сестру доставляла ему огромное наслаждение, и на несколько мгновений он позабыл про боль и страх. Она ничего не сказала ему, но, глядя на ее лицо, такое родное, такое прекрасное, он вспомнил свое имя: Баррик. Да, его зовут Баррик Эддон, и это имя останется с ним всегда, пройдет через все превратности судьбы. Даже если отражение сестры видится ему в предсмертном сне, который боги посылают умирающему, он переступит границы иного мира, зная, кто он такой.
- Бриони, - произнес он, немного успокоившись.
На поверхности зеркала вновь сгущались тучи. Прежде чем отражение растворилось. Баррику показалось, что в зеркале мелькнуло еще одно лицо: незнакомая девушка, в темных локонах которой пламенела яркая прядь, такая же рыжая, как его собственные волосы. Он не мог понять, почему это произошло, почему самое родное на свете лицо сменилось совершенно неизвестным.
- Почему ты проник в мои сны? - удивленно спросила незнакомка, и слова ее прошелестели в его сознании прохладным дождем.
Потом она тоже исчезла, а вслед за ней и все остальное - безликие преследователи, Портретный зал, охваченный беспощадным огнем замок…