Я перемахнул через один обрыв, на этот раз прямой и не очень широкий, и стал разгоняться – впереди на десяток-другой километров была ровная трасса.
Глайдер и присосавшиеся к нему два летуна догнали меня на втором километре. И опять принялись пулять лазерами налево и направо. За спиной, очень удивив, начал постреливать автомат. Катрин, солнышко мое крепкожелудочное, не вырубилась от этой гонки, и теперь выполняет главную задачу – не дать нас сбить до того, так мы доберемся до базы.
Я позволил себе немножко прослезиться от умиления, а потом снова сосредоточился на трассе. Будучи на таковой, эмоции лучше засунуть глубоко и в карман
Я поднял роль чуть-чуть повыше и тачанка, пошипывая паром, разогналась до максимума.
Ребята сзади не отставали, вовсю освещая дорогу. Тачку тряхнуло, и экран компьютера заматерился, сообщая, что грохнут кожух преобразователя. Эдак они во что-то посерьезней скоро попадут, если не помешать.
Прикинув, что до ближайшего маневра не менее минуты, я поставил тачанку на автопилот, отстегнулся, отодрал привязанный сбоку кресла гранатомет, и выпустил в тоннель две обоймы. Летуны пропали, а вот глайдер всего лишь пару раз чиркнуло о стены. И только-то. Надо его как-то засунуть под пушку, что довольно просто, если не считать торможения с много ЖЕ.
Пристегнувшись, я вспомнил, что впереди обрыв метров сто длинной. Автопилот сбросил скорость до 180, и надо было разгоняться до 250.
Незабываемые ощущения.
Сначала три ЖЕ вжимают в спинку кресла, а потом наступает состояние невесомости. Резкий переход заставляет всю пищеварительную систему от губ до ануса рваться наружу. Кошмар!
Перескочив и влетев в Тоннель, который в этом месте был наклонный, чтоб после приземления хоть что-то осталось, я заложил спираль, и стал морально готовиться к торможению.
Проскочив последнюю дырку в перегородке, я глянул на радар. Глайдер тоже проскочил. До базы оставалось всего двадцать километров, и уже пора было его сбивать со следа.
Обойдя одинокий лазерный луч, я изготовил к бою пушку, набрал воздуха и затормозил.
Глайдер просвистел надо мной, как снаряд, но я этого почти не заметил. Все внимание переключилось на сжимавшие грудь ремни. За этим занятием я еле-еле успел выстрелить куда-то в сторону глайдера. Когда давление на грудь прекратилось, я глянул на радар. Глайдер, затормозив, разворачивался в мою сторону.
Ура! Лобовая!
Я выдал на наушники максимум громкости, выплюнул окурок, плотно стиснул зубы и погнал вперед.
Он тоже.
Он начал стрелять
Я тоже, и, заревев что-то из злоблинских ругательств, закрутил спираль…
Когда все вокруг заволоклось пламенем, мне показалось, что нас взорвали. Потом громкий свист и ударивший в маску кусок чего-то сообщил мне, что взорвались не мы.
Еле успев прибить рукой вспыхнувшие волосы, я автоматически объехал два провала и стал затормаживать. До базы оставалось десять километров чистой дороги. Торможение, плавное и нежное после такой гонки, остановило тачанку у платформы, с которой начиналась лесенка в один из домиков старого города.
Вырубив мотор, я расстегнул ремни и закрыл глаза. Хорошо-то как. Даже сказать нечего. Посидеть бы так минут эдак бесконечность.
Но некогда. Время не деньги, а жизни двух потенциально ценных, да еще и девушек.
Скрипя зубами и хрустя заклинившими, чтоб не расстегнуться, суставами, я вылез из кресла и, похрустывая, размялся. Переступая, как инвалид гравитационных войн, я пошел смотреть, как там мой ценный груз.
Увиденная картина мгновенно провентилировала отупевшие мозги. Прислонившись спиной к коробке реактора сидела Катрин, сжимая правой рукой автомат, лежавший на правом колене подогнутой под себя ноги. Лицо серо-зеленое, из носа сочится кровь, глаза закрыты. Нирра и Танита лежали там же, где я их привязал. Обе чуть заметно дышали.
– Катрин. – шепнул я. Она приоткрыла глаза ровно настолько, чтобы видеть меня. И прошептала ласково:
– Гад ты эдакий!
– Спасибо. Приехали уже. Тебя отстегнуть или ты еще можешь двигаться?
Она измученно улыбнулась, и стала медленно расстегиваться. Теоретически наступил хороший момент для первого поцелуя. Однако человек, хорошо знакомый с практикой, вроде меня, а не только с теорией, вроде нее, хорошо знает, что расслабляться, даже немного, хорошо в специально отведенных для этого местах вроде моей базы. С другой стороны, такие моменты, если их упустить, добротно приковывают к себе внимание, обрастая, как бульон плесенью, обидами. Значить, делаем так. Закуриваем. Шагаем поближе к тележке, и когда она со стоном распрямляется, подаем руку.
Катрин, нетвердо стоя на ногах, взглянула влюбленно-настороженно, ухватилась за руку, и при попытке спрыгнуть с тележки рухнула в мои объятия. Ее руки осторожно легли мне на спину, голова неуверенно легла на плече. Пока я раздумывал, а не слишком ли затероризировал ребенка, мой руки растеклись по ее спине и чуть прижали к себе.
– Только пожалуйста, не надо счас ничего говорить. – очень жалобно прошептала она. Так. Не только затероризировал, но и до телепатии довел. Пора переходить к молчаливым действиям.
Я коснулся ее головы своей и плавно охватил ее чувства и мысли. Потом тихонько, не давя, раскрылся и, выпустив тонкой струйкой поток желания быть вместе, посмотрел на отупение боя, скрываемый им страх, немножко хаоса от гонки. Они, понятые, растворились. Катрин вздохнула и шепнула:
– Идти надо.
Я плавно отстранил ее, не выпуская из объятий, и поймав ее взгляд, кивнул. Мы расцепились.
Глянув в потолок, я кинул в него мысль, что у меня получилось не упустить момент, и пошел пристегивать вооружение.
Пока я вооружался, Катрин отвязала подруг и взвалила Таниту на плече. Я взял слабо дышавшую Нирру на руки, и начал восхождение по лестнице.
Посредине лестницы я остановился, чтоб носом набрать код на пятнадцатиричном пультике. В конце лестницы открылся люк.
Ничего не подозревая и обдумывая, как дальше строить отношения с Катрин, я поднялся к люку. Высунувшееся в люк сопло тяжелого огнемета сообщило, что над этим задумываться рано. Сначала надо было придумать, как сделать так, чтоб их вообще можно было строить.
"А собственно говоря, во что мы играем?" Шулер
– Вот тебе и раз! – огорченно сказал я, кисло мысля, не получиться ли не нарваться на неприятности.
– Вот тебе и два. – в люк высунулся второй ствол, на это раз крупнокалиберного автоматического ракетомета. С той стороны люка было темно, и два ствола являлись единственными наблюдаемыми частями весельчака, с которым я имел честь.
– А в чем дело? – спросил я, прикидывая, какой эффект вызовет требование консула.
– Да ни в чем. Мы тут гуляем с друзьями в надежде с вам познакомиться. Надежды уже по горло, так что вы вовремя. Спасете десяток хороших человек от захлебывания. Кстати, для спасения утопающих нужна свободные от тяжелых предметов руки. Так что оставьте, пожалуйста, тяжелые предметы там. Руки можете оставить при себе.
Моя голова провалилась в трусы, выбив оттуда яйца, которые, в свою очередь, рухнули в ботинки. Лестница было крепкая, и выдержала страшный удар. Пока голова неторопливо ползла по пищеводу на место, я анализировал.
Оставлять руки при себе – это типичная шутка киборгов над людьми. Из всех выпущенных киборгов добротным семантическим анализатором оснащалась только спец серия 26-43, предназначенная для допроса пленных. Серия 26-34 после сбоя точки восприятия людей была почти вся демонтирована, кроме нескольких экземпляров, которые скрылись по неизвестным векторам.
Это значит, что наверху в преддверии базы может быть кто угодно, от общества борцов за культуру речи до ультралевонижнего блока номер 19 пиратских группирований. И то и другое неприятно, но первое, пожалуй, больше. Правда, выходить надо в любом случае. Нирра и Танита без мед помощи запросто могут загнуться.
– Эй, наверху, у меня есть две раненых…
– Выноси-выноси. Оркестра и цветов, извини, нет.
Я отстегнул оружие, переглянулся с Катрин, и прошествовал наверх.
В прихожей было темновато, но слабый свет, падающий из открытой двери, позволил мне разглядеть две фигуры. Одна, как я и предполагал, киборг. А во второй я без тяжелого умственного труда, если не считать безмерного удивления, узнал ископаемую модель боевого робота, снятую с производства по причине развала первого расселения.
Как только мы вылезли, робот прогрохотал к нам за спины, и наставил на нас, кроме пулемета еще парочку пушек и лазеров. Без труда можно было догадаться, что при намеке на намек на начало попыток к сопротивлению он, радостно поскрипывая шестеренками разнесет наши тела на такие куски, что даже бывший владелец не узнает.
– Демоны! – офигевше прошептала Катрин, думая, видно, о том же.
– Точно. Но вообще ты особо не волнуйся. Это всего-навсего кончились развлечения и начались неприятности.
– Ну что ты. Какая же из меня неприятность? Я же весь из одной приятности состою. Прошу.
Напротив выхода на бывший когда-то свежим воздух полукругом стояло около трех десятков фигур, половина из которых являла собой прекрасно собранную коллекцию раритетных человекоподобных механизмов. Владелец коллекции явно стоял среди них, но распознать его среди дюжины с хвостиком людей в скафандрах было невозможно. Разве что в этой толпе осталась дисциплина и без его разрешения никто не говорит.
– Сигаретки не у кого не будет? – невинно спросил я, выплевывая окурок сигары.
– Будет, дорогой ты наш, будет. Дайте господину Трокли сигаретку. Напоследок.
Голос принадлежал Мастеру Хаоса Дадзонте Ватоксу. Из этого факта я понял, что проводимая им операция по перемешиванию нашего боевого духа с дерьмом завершена успешно.
Пока меня разгружали, разоружали и снимали жилетку с карманами, я прокручивал все, произошедшее с момента звонка Скайрина, вычленяя детали коварного замысла. Сознание впало в дремотное безэмоциональное созерцание, выйдя из игры, чтоб пронаблюдать ее со стороны.
Звонок Скайрина, совпавший с наглым и грубым показом засады. Разгадка маленькой тайны вовлекает в игру, где с самого начала создается ощущение, что ее контролирую я.
Первая тройка притупляет настороженность внешним видом второй, и чуть глубже затаскивает в игру маленьким половым крючечком. На мнение, что игру веду я, накладывается желание быть ярко действующим лицом, а не контролером.
Нападение трех глайдеров и скафандра. Показ, что игра интересная, поскольку противники суровые и как игровой фигуре придется выкладываться полностью.
Инструкция департамента особых личностей, чтоб я не удивлялся отсутствию поддержки, а так же согласился с тем, что в игре может быть кто-то, кто ее контролирует лучше меня.
Очень много движения на участке вход в Замок-База, и момент на поцелуй, чтоб поглотить внимание проблемой из нежелания движения против необходимости защитить любимого человека.
Шедевр!
Внимание вернулось к окружающему. Глаза от созерцания точки, которая была бы кончиком носа, будь он тридцати сантиметров длинной, перешли к осмотру окружения.
Комната. Катрин, как и я, прикованная к стене наручниками, стол с компом и малым мед набором. Шкаф, в открытой дверце которого виднеются какие-то блоки. Три баллона с горючкой в углу, и десятка два ящика боеприпасов. На ящиках лежат Нирра и Танита. Над ними склонилось тело в белом халате. Два робота у лестницы наверх.
Потом внимание скользнуло к красивому скальпелю, лежавшему на краю стола. Какая-то часть сознания, пробудившаяся от генерации мнения, что скальпель красив, потребовала, чтоб я проснулся и сражался. Какая-то другая попросила ее заткнуться, и я продолжил медленное соскальзывание в тупую дрему.
Немного еще не уснувшего внимания качнулось к ушам. Меня кто-то что-то спрашивал. Язык уже спал.
В помещение внесли хромосом-анализатор, а на меня навели автомат. Но все это доходило как через вату и дымчатые стекла, а сознание обволакивало скальпель, сообщая, какой он острый, легкий, прочный, и явно ожидая от меня чего-то. Внимание засыпало все больше. Я попробовал собрать остатки и придумать, что надо сделать. Еще не уснувшего не хватило, а уже спящее сурово заворчало, подсказывая, что его будить не надо. Тогда я обратил остатки внимания на скальпель, и послал их внутрь него.
Предпоследний кусочек внимания аккуратно взял что-то изнутри и понес мимо меня куда-то в память. Перехватить было нечем, но я все же глянул. Энергия. Много-много энергии, сжатой в атомы, в кристаллы. Привет! от этой энергии.
Последний кусочек внимания уловил крик Катрин, и укрывшись им как одеялом, уснул.
***
Сознание вернулось вспышкой боли в бедре и в голове. Ощущение было такое, что кто-то проткнул бедро ломом, перед этим пару раз стукнув им по затылку.
Первым желанием было громко выругаться и закурить. Но сначала надо было выяснить свои шансы на получение курева. Первые ощущения говорили, что они велики. Я лежал на чем-то мягком и прохладном, не связанный, не избитый (почти) и никаких звуков, кроме шмыгания носом и редкого шипения от боли не поступало. Информация обнадежила, но ее явно недоставало. Я открыл глаз и огляделся.
Мягким и прохладным оказалась куча листьев, сваленная под открытым небом. Уже темнело – от въезда в город прошло пол-дня. Рядом с мной сидела Катрин, и, уставившись в никуда, шмыгала разбитым носом. Левый глаз украшал приличный, в обществе нестыдно показать, фонарь. Шипело что-то из-за спины, и я решил сесть, чтоб посмотреть на источник.
Зажмурившись от боли и проскрипев, как армия скелетов, я сел и посмотрел на бедро. Лома в нем не торчало, и даже дырки не было. Потом посмотрел в сторону. Там, прислонившись спиной к стенке, на той же куче листьев сидела Танита с простреленной рукой. Из под обмотанного вокруг головы куска ткани сочилась кровь. Пока я спал, произошло что-то, что избавило нас, не только от внимания нехороших дяденек, но и от присутствия Ниррры тоже. Только вот что?
– Что случилось?
– Это у тебя надо спросить. – ответила Танита голосом, в котором были только боль и злость, и уперла яростный взгляд во что-то невдалеке. Присмотревшись, я увидел плащ, из под которого торчали очень знакомые ботинки.
Черт! Нирра была мне немногим больше, чем знакомая. Тогда почему я чувствую себя так, будто не донес сообщение стоимостью пару миллиардов? Вскакивание на ноги создало в ноге ощущение повторного удара ломом, но я устоял, и заорал в темное ясное небо.
– Глрэак!!! Кхыэн хвэанджанс ыэльждыа!!!!!!!!
Хорошее ругательство – это драгоценный камень, ценимый не сколько за красоту, сколько за свою редкость. Случай как раз был редкий.
Пространство вокруг начало завинчиваться в дугу от редчайших ругательств [17], а я взял еще круче.
Минуты через две я проругался и спросил:
– В округе есть кто?
Катрин, в которую попал мой вопрос, со слабой печальной улыбкой покачала головой. Прелестно! Эмоциональный шок на фоне самобичевания основанного на смерти близкого человека. За компанию умереть не удалось, значит, хотя бы изобразить, что удалось, надо. Если старательно изобразить, то может, даже получится присоединиться к компании.
Танита, кстати, тоже почти там же, но жаждет не просто умереть, а сильно нарваться, и погибнуть в атаке, и ни дай бог удастся победить противника.
Так. Времени на приведение их в норму мало, но что делать, я знал. Поймать этот маленький гаденький шок, и накачать его эмоциями так, чтоб он лопнул. Мало того, я знал, как это делать.
Найдя себе занятие, я временно отложил все остальное, в том числе и временный провал в памяти, на второе место. Итак.
Оглядеться. Куча листьев находиться под южной стеной городского сада. До базы метров двести. А для похорон места лучше не придумать.
– Сидите здесь! Счас вернусь. – Танита хмуро кивнула, и я похромал к базе, стараясь обращать меньше внимания на бедро, которое, судя по ощущениям, немножко треснуло.
Минут через сорок я вернулся, с автоматом и мечем Нирры, найденным в вдрызг разгромленном подвале, и кучкой разных полезных для похорон предметов. На ходу я переваривал увиденное на улицах.
Выглядели они так, будто кто-то по ним пробежался, крутя над головой генератором гравитационного поля. Пара попавшихся по дороге трупов смотрелась как несчастные люди, в которых влюбилось все подряд – кирпичи, стекла, разное оборудование и так далее. Причем влюбилось настолько, что забыло о гравитации и принялось гоняться за любимыми, чтоб от души поцеловать.
– Игра догони меня кирпич. Первый кон маюсь, второй не играю. – мрачно сообщил я Таните старую шутку.
Поставив магнитофон рядом с небольшим возвышением, я принялся сооружать Нирре последнюю постель. Вскоре ко мне присоединились Танита и Катрин. Первая – яростно сверкнув глазами, но смолчав под моим взглядом. Вторая – совершенно автоматически.
Когда мы перетаскивали ее, я незаметно от девушек взял на анализ кусок кожи. Чтоб войти в роль хладнокровного патологоанатома мне пришлось настойчиво подумать о том, что после кремации сложно установить, была ли у нее пара лишних хромосом.
Положив ее на гигантскую охапку веток, мы некоторое время молча стояли. Я смотрел на ее лицо, бледность которого подчеркивали иссиня-черные волосы, и кисло высчитывал, в скольких торжественных похоронах, считая эти, я уже принял участие. Получалось, что в 79.
Потом я поднял с земли три факела, зажег их, и роздал по одному девушкам. Мы повернулись к почти зашедшему солнцу, бросавшему на все последние синие лучи, и застыли, мысленно провожая Нирру туда, к нему. Потом мне в голову пришла мысль, что лучшего времени для похорон и не надо, а потом в голову полезла всякая чушь типа моралей о том, что плохо, когда умирают дети. Не успевшие размножиться.
Шагнув к охапке, я ткнул факелом в основание кучи.
Танита и Катрин просто кинули свои факелы и вслед за мной отошли на десяток шагов.
– Можно говорить очень много и не сказать ничего, а можно промолчать, и сказать много. Я промолчу. – сказала Танита после минуты молчания.
– Тогда я. Только не скажу, я спою.
Я вспомнил Алексу. На нее тогда высадились работорговцы и стали вывозить молодых девушек. Вспоминал я, как мы, взвод и местные, хоронили молодого парня, который зарекрутировался к нам во взвод, но так и не улетел с планеты. Его дядя тогда написал на те похороны сагу, которая очень подходила к этим.
Музыка, без которой слова воспринимались плохо, тогда осталось у меня на пленке, и сейчас надо было только говорить, чтоб стянуть Катрин и Таниту с дорожки к солнцу, по которой уходила Нирра.
И я говорил.