– Однажды я совершил проступок. Ошибку. Страшную ошибку, парень. И меня прокляли не просто люди – сама земля отказывалась принять меня, когда я решил свести счёты с жизнью. И тогда бессмертные определили мне наказание. Вот уже почти сто пятьдесят лет…
Вовсе не малость обалдевший Лёха некстати ляпнул, что люди столько и не живут-то.
– Всерьёз уверены, сэр рыцарь, что дарованное бессмертие это благо, а не наказание? – желчно усмехнулся блюст как-то так, что парня обдало жаром.
– Ладно, извини…те. Я и вправду многого ещё не знаю, – негромко, с чувством произнёс он, не отводя на этот раз взгляда, и на прощание уже вполне искренне пожал ладонь стойко несущему свою ношу человеку.
Оттого и становилось понятным, что к родному сараю ноги принесли своего обладателя сами, как-то не особенно-то и информируя, как и каким маршрутом они двигались. Погружённый в свои невесёлые раздумья парень опомнился лишь, уже отворяя створку ворот и вваливаясь в помещение, по которому он, оказывается, успел даже и соскучиться.
– Привет, архаровцы! Что носы повесили? – весело, вполне командным голосом гаркнул ввалившийся в клубах пара, разрумянившийся с мороза сэр рыцарь.
Бран с хмурым видом корпел у чего-то на верстаке. Выписанные ещё утром гоблины хором зубрили здоровенный фолиант "Магической механики", и на приветствие отца-командира ответили только тяжким, вполне замогильным вздохом. А бездельничающая эльфка в ледяном молчании метала в нарисованный на бревенчатой стене сарая круг свои волшебные палочки – причём с такой силой, что те летели и впивались не хуже арбалетных болтов, роняя разноцветные искорки.
– А где Стелла? – Лёха огляделся, мимоходом пнул сложенные в стопку здоровенные чёрные колёса, и с удовольствием потянулся. Чёрт, как же здесь хорошо, среди своих!
И всё же, всеобщая, охватившая команду меланхолия – это если не сказать уныние – настолько бросалась в восприятие, что парень даже поёжился. Он осмотрел бок уже поднятой на дубовые колоды машины, где на бортовой балке виднелись две отчётливо покрытые окалиной и побежалостью вмятины, что-то уж очень напоминающие формой человеческие ладони. Хотел было примериться своими, но всё же из какого-то суеверия отдёрнул руки – и без того видно, что подходят, да и как раз на том же самом месте.
– Так где рыжая? – с наигранной весёлостью осведомился парень.
И отчётливо заметил, как покачнулся мир, когда гном мрачно повернулся от своих чертежей – и с такою рожей, будто у него заныли разом все зубы, нехотя сообщил:
– Она ушла из команды, сэр рыцарь. Велела кланяться, и просила чтоб вы не серчали…
Едва Бран успел вымолвить эти слова, как зубы его громко лязгнули. Однако вовсе не от страха или мороза, да и не от доброго удара в челюсть. Рыжая и тоже унылой мочалкой обвисшая борода гнома оказалась в Лёхином кулаке, а сам гном вдруг взлетевшим в воздух – да так, что обиженно-испуганне лицо того вдруг приблизилось к глазам.
– Что? А ну говори, Бран, не гневи бога – ты ведь меня получше других знаешь…
Кто там их ведает, этих подгорных рудокопов и кузнецов, чего там они боятся, а чего нет – но этот гном оказался впечатлён, и весьма.
– Мы хоть и не бессмертные как елфы, но всё ж отмерено нам больше гоблинов или вас, людей, – медленно начал Бран, которого видом разъярённого сэра рыцаря проняло, похоже, до самых печёнок. – Ну, иногда мы просто устаём жить…
Лёха снова встряхнул упрямого бородача, из которого слова признания приходилось вытаскивать словно клещами – да так, что зубы того снова лязгнули, как сработавший вхолостую капкан.
– Куда она ушла?
Угрюмое, еле слышное ворчание под нос Нуф-нуфа, что есть тут за северной рощей овражек, где клубится Туман Забвения как раз для выбравших этот путь, швырнуло Лёху в двери с такой силой, что глухо завыл воздух. Этот вихрь выл и бился раненым зверем, рычал и стонал, когда смазанные дома мелькали по сторонам – и взревел, когда буря человеческой ярости вырвалась на простор…
Жители посёлка и по сей день гадают, какая же это сила проложила хорошую такую просеку наискось через уснувшую зимнюю рощу. Может, смерч диковинный или здоровенный змей-вражина какой прополз – а может, гоблинский колдун чего начудил со своей вонючей магией. На всякий случай хотели определить последнего в петлю, но потом сообразили, что без магика опчеству просто никак. Потому вместо того решили линчевать найденного у крыльца кабака пьянчужку. Но примчавшийся главполицай всерьёз пообещал громы-молнии на дурные головы – а разгневанный целитель страшенные чирьи на все задницы – и обыватели, и без того развлёкшиеся представлением вкупе с созерцанием перепуганной физиономии колдуна, с довольным хохотом принялись расходиться…
Он мчался по непаханой целине, парой фонтанов взмётывая по сторонам искрящиеся под солнцем сугробы. И уже когда местность пошла под уклон, заметил впереди маленькую, одиноко и неловко ковылявшую фигурку. Сам не знал, откуда и силы взялись – наддал. И так, что под конец, тормозя, на раздираемых о наст коленях проехал добрый десяток метров, прежде чем, задыхаясь и с усилием заталкивая в себя обжигающий воздух, выдохнул наконец:
– Не дури, Стелла!..
Если бы в тот зимний полдень там оказался посторонний наблюдатель, он здорово удивился бы. На краю клубящегося неопадающим туманом оврага отчуждённо стояла маленькая, горделиво выпрямившаяся и отчаянно рыжая гномелла в роскошных бантах и с серьёзной до бледности смазливой мордашкой. А перед нею на коленях стоял крепкий парень несомненно благородного происхождения – и всё что-то шептал, шептал, шептал, неловко обнимая малышку и глотая слёзы…
– Я – тебя – прошу. Останься, малышка. Не знаю, что тебе не хватает – ты мне то расскажешь, но останься. Да я тебя и не пущу, в конце концов!
Физиономисты и прочие психологи наверняка отдали бы десяток лет жизни, чтобы хоть одним глазком заглянуть в лицо маленькой гномы. Печаль и радость, гордость и непреклонность – и на всём этом драгоценностями блистающие алмазами слезинки.
– Неужели ты проявишь надо мной насилие, сэр рыцарь? – упрямо не вынимая глубоко засунутых в карманы рук, Стелла неловко заворочалась в объятиях парня и попыталась шагнуть назад. – Или я твоя рабыня или даже вещь?
Ослепительная белизна зимнего полдня настолько померкла в глазах парня, что он невольно разжал руки. И вместе с клубами пара под этот свет вырвались глухие, исполненные нечеловеческой тоски слова.
– Стелла, клянусь богами, которых я проклинаю – если ты прыгнешь туда, я тоже не мешкая уйду следом…
Два взгляда смотрели недвижно, словно вплавившись друг в друга. Серо-голубой, больной и яростный – и отчего-то испуганный карий из этих с очаровательной раскосинкой гномьих глаз. Вот последние испуганно моргнули, ещё раз, и в снег часто-часто закапали парящие на морозе капельки.
Лёха снова потянулся, уже мягко взял гномеллу за обречённо поникшие плечи – и легонько, ласково, едва дыша, потянул на себя. А вот так, девонька… Расслабленные руки Стеллы неожиданно легко выскользнули из карманов – и в беспощадном сиянии полдня обнажились две кое-как замотанные тряпицей культяпки…
По чистому, заметённому полю пошатываясь брёл человек. Он бережно, словно убаюкивая нёс на руках ребёнка, и огненная шевелюра последнего блистала под солнцем медно-оранжевой лохматой звездой. Иногда он останавливался, замирал, и тогда под неуместно голубое небо вылетало полное ярости рычание. А потом человек упрямо делал шаг вперёд, проваливаясь в сугробы едва не по пояс, затем ещё один, и снова упрямо шёл к одному лишь ему видимой цели.
– Как же так, Стелла? Зачем ты отдала мне то, что для любого гнома важнее всего, свои не знающие устали или неловкости руки? Да кто я для тебя? Проходимец из сгинувшего в катастрофе мира, перекати-поле без родины и судьбы – тьфу, и всё.
Маленькая гномелла упрямо прятала лицо на расхристанной груди парня. И всё же неосознанно прижималась в своём безутешном и всё же сладком горе.
– Магия целителей не всесильна, Алекс, но я ни о чём не жалею. Нет, жалею – что смогла дать рыцарю всего лишь такую малость… – то ли выплакались, то ли просто померещились в надсадном дыхании эти странные и безумные слова.
– Да уж, крепко мы дали маху, – с неохотой и каким-то даже отвращением словно выплюнул своё мнение сгусток мрака. Бесконечный, беспросветный, в котором оказывалось всё – альфа и омега, начало и конец бытия.
– Не "мы", а вы, – чуть ядовито, но тоже с заметной ноткой огорчения отозвался мягко изливавшийся и красивым сиянием обернувший тьму свет.
Темнота поморщилась, но всё же признала, что недооценила этих людей… вернее, одного-конкретного. И вот теперь какая-то рыжая малявка, для которой-то и роль статистки слишком почётной была, шутя перечеркнула замыслы богов и пустила судьбы миров хоть по чуть-чуть, но иной колее.
– А чего не хватило вашей аватаре, кстати? – свет преисполнился любопытства и потёк было вперёд, но взметнувшаяся тьма разом придержала его.
– Не подглядывай! Пусть само прояснится – да и, неинтересно же всё знать наперёд?..
Свет мягко вибрировал, мерцал, оказавшись в непреклонных, но мягких, нежных – так и хотелось сказать любящих – объятиях тьмы.
– Да будет так. Отныне и вовеки – но скажи, мой друг, – некоторое время сияние неуверенно переливалось, подбирая цвета и оттенки. – Ведь та аватара есть отражение тебя и того зелёного луча? Она совершенна, и всё же, оказалась отвержена. Уж не означает ли то, что люди лучше нас?
Мрак налился объёмом, вспух в странных колыханиях. И когда из него вывалился рыцарь в сумрачных доспехах, то оказалось, что он просто хохотал.
– Да уж, воистину – пути Света неисповедимы!
Свет тоже сгустился, замерцал колючими искорками. Болезненный щипок тонкого лучика, в котором безошибочно угадывался ревнивый пинок от одного только упоминания о той зеленовласой лахудре, повелительнице всего-что-дышит, ударил так, что кто другой попросту исчез бы. Но рыцарь лишь отпрянул, потёр пострадавшее место и уже более спокойным тоном, в котором всё же проскальзывали смешинки, полюбопытствовал:
– А не может ли быть, что она просто слишком идеальна? И что смертные слишком много значения придают именно несовершенствам друг друга, отклонениям от заданного нами пути?
Из неистового вихря алмазных снежинок шагнула изящная и великолепная дама в кокетливой шляпке с вуалью.
– Выходит, что-то вроде вроде тонкостей вкуса пищи или оттенков в палитре художника? – насмешливо фыркнула она.
Как бы то ни показалось странным, однако рыцарь вполне галантно поклонился и даже попытался приложиться к тут же с деланной сердитостью шлёпнувшей его дамской ручке.
– Хорошее сравнение, ма шер – спасибо, теперь мне есть над чем подумать на досуге. Так что, не оправдавшую доверия остроухую стерлядь вычёркиваем?
Образчица изящества и света этак элегантно приподняла бровку и великосветски поинтересовалась – а при чём тут рыба, пусть даже и вкусная по меркам вон того мира?
– Стер-лядь, то есть, фемина с тяжёлым характером и лёгким поведением, – рыцарь победно хохотнул и на всякий случай отодвинулся, заметив как затрепетали в гневе тонкие ноздри его спутницы.
– Уж не на меня ли сей намёк, темнейший?
Рыцарь посерьёзнел. Некоторое время он непроницаемым взглядом смотрел на неё – а она на своего заклятого друга.
– Нет, что ты, светлая. Да любая стерлядь просто издохнет от зависти по сравнению с тобой!
В другое время и другом месте таковые слова никак не могли бы считаться комплиментом. Но здесь вам совсем не тут – в том смысле, что мерки вовсе не чуть иные.
– То-то же! – победно отозвалась повелительница света и, по-хозяйски завладев рукой своего спутника, направилась с ним под ручку куда-то в вечность. – Да ну её, пусть уж живёт и мучается…
Живёт и мучается. Да, часто-густо два слова эти неразделимы. Бродят вместе, не в силах ни разделиться, ни победить одно другое. Без первого невозможно второе – а из второго в судорогах вновь и вновь упрямо рождается первое. И зачем только светлая ляпнула такое, тем самым создав и задав закон бытия?
Впрочем, что с них, бессмертных, взять? А нечего, даже спектрального анализа…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ДЕБЕТ, КРЕДИТ И САЛЬДО
Он сидел на тугой податливости шины и всё думал, думал, думал… Иногда наши неосознанные, шальные и мимолётные мысли оборачиваются вдруг беззвучным взрывом. И тогда доселе привычно катившаяся по своей колее жизнь вдруг вихляет в сторону – да с такой резвостью, что даже и диву даваться не успеваешь.
Исполнение – враг желания? А каково же тогда приходится бессмертным, на чьих плечах и совести покоятся миры и целые вселенные? Или им по должности положено быть особами крайне уравновешенными и сдержанными в своих желаниях? Либо даже и вовсе не иметь таковых… хотя очень даже могло быть и наоборот – вся эта кажущаяся нам реальностью жизнь есть один лишь их мимолётный сон, подсмотренный смертными в один краткий миг вечности.
Думы мои, думы… Лёха пошевелился и только усилием воли вернулся к лежащей на коленях книге. Значит, фронт магической волны от какого-нибудь заклятья сам по себе с материей не взаимодействует – но вот на потенциальном барьере между ядром атома и его электронной шубкой как раз и выделяется эффект?
Хм, теперь-то понятно, отчего с радиацией шутки плохи, и здешних просто карёжит от одного о ней упоминания. Равно как вовсе не малость поплохело Брану, когда сэр рыцарь доверительно сообщил, что в его бывшем мире магия отсутствует напрочь – похоже, бессмертные поставили что-то вроде эксперимента: а сможет ли такая диковина существовать и развиваться вообще?
– Что-что, сэр Алекс? У вас двигатели на химическом топливе? И оружие тоже? Да это же запрещено Ривенделлской конвенцией!
Но окончательно тогда добила его Иллена. Эльфка закончила ковыряться с устройством нового, более удобного водительского кресла, попрыгала и добросовестно поворочалась в нём, после чего признала в первом приближении вполне и весьма удобным. И лишь потом, дерзко уставившись неприлично красивыми глазами, она заявила:
– Бран, а тебе не кажется, что мир без магии это на самом деле тюрьма? Помнишь тех, из древней истории – думаю, как раз такое наказание им и определили… а уж дальнейшие гадости они сами себе устроили.
Большего из неё выжать тогда не удалось, да и смятенный с красными пятнами на лице гном молчал как рыба. Лёха не стал особо трясти их, весьма справедливо полагая, что в своё время всё выяснится. А сам сидел возле задремавшей Стеллы, в которую удалось залить полбутылки крепкого вина. Смотрел на беспокойно забывшуюся и периодически всхлипывавшую гномеллу и, вполне понятное дело, ощущал себя совсем сбитым с толку.
Ну, что у фемин мозги вовсе не легонько набекрень, а особенно три дня в месяц – он знал не понаслышке. Даже главбухша с бывшего родного завода, которой сам бог велел быть этакой железной леди с компьютером вместо мозгов, иногда откровенно пускала эмоции впереди разума. И тогда по заводоуправлению разбегались вусмерть перепуганные бухгалтерши с круглыми глазами, а вслед им летели родные донельзя забористые матюги…
– Не казни себя, сэр Алекс, – эльфка подошла как всегда неслышно. – На самом деле, это я должна ныть и плакаться – почему у меня на то же самое не хватило сообразительности и решимости?
Коварная красотка уже села рядышком (Лёха неосознанно подвинулся, дав той место на расстеленной по шине телогрейке) и грустно обняла парня. Как-то так, что в её присутствии сейчас не ощущалось обычного, сносящего всё и вся женского начала. Просто девчонка прижалась в поисках тепла и защиты, ощущения надёжного плеча рядом.
– Я поспрашивала наших – тоже никто не знает, как вернуть Стелле… правда, один бард предположил, что сделать это можешь только ты. Ну, не знаю, у них всех крыша не на месте, они ж вечно в пареньи, в мыслях о высоком и вечном…
Тут Лёха не стал даже и спорить – уж в родном Донбассе он тоже насмотрелся на певунов и пиитов с этакой потусторонней отрешённостью во взоре. И стоило согласиться с эльфкой, действительно эти парни и девчата порою не замечали ничего у себя буквально под носом. Хотя частенько и видели недоступное многим.
– Только не говори мне, сэр Алекс, что завтра потащишь Стеллу к эскулапу и потребуешь вернуть всё обратно… – Иллен положила голову на плечо парня, и теперь мерно дышала в щёку.
Чего греха таить, мелькнула у Лёхи таковая мыслишка. Отогнать её оказалось ох как непросто – и то, лишь с помощью того соображения, что так неуважительно отнестись к отданному гномеллой означало попросту плюнуть ей в душу. О дальнейшем и задумываться даже не стоило. Ах Стелла, Стелла… что же вы с нами делаете, дечонки? Иногда одной лишь своей прихотью или капризом переворачивете мир. Нет, переворачивать мир то по нашей части. Ага, вот оно – меняете сам смысл существования и основы, на которых всё оно зиждется. И надо признать, с завидной лёгкостью вы то проделываете… вот и сейчас, задумавшийся о таких непростых материях парень вдруг обнаружил, что уже отвечает вовсе не на сестринский поцелуй эльфки и это занимает его сейчас больше всего остального.
– Ну откуда ты такая взялась на мою голову? А если Стелла увидит и опять сиганёт в тот овраг? – сладко вздохнул он, ощутив как заволокло желанием соображение.
– Нет, у неё это не то, – выдохнула Иллена.
И тут Лёха снова ощутил, как мир еле заметно провернулся перед глазами, предъявил ему новую грань бытия. По словам угревшейся и принежившейся под боком эльфки, гномья и гоблинская общины до сих пор пребывают в состоянии лёгкого шока.
– Видишь ли, мы всегда и везде считались низшими расами. И тут вдруг прибыл не абы какой человек из никто не знает откуда – и обращается с нами как с равными. Причём видно, что не по принуждению.
Из дальнейших слов эльфки выяснилось, что гоблинам положено бить морды как минимум ежедневно, а гномам драть бороды и задницы каждую пятницу. Ну, а что надлежит ночами делать с миловидной и лабильной расой эльфов, сэр рыцарь и сам соображает…
– Вас, людей, боги создали последними и самыми лучшими. И поговаривают, что почти по образу и подобию своему.
Согласитесь, после такого вовсе не удивительно оказалось узнать, что самым первым королём эльфов, основавшим династию и традиции, был Харальд Железнобородый. Человек, понятное дело – уж у остроухих без особых ухишрений магии бороды не растут. Да и совет гномьих старейшиин учредил тоже кто-то из великих человеческих кузнецов и рудознатцев прошлого – и потому подгорные коротышки блюдут свои традиции куда как ревностно…
– Да, это так, – отозвался Бран от своего верстака и как бы в подтверждение стукнул по длинной кривой железке своей кувалдочкой.
На него шикнули (эльфка даже поправила на всхлипнувшей во сне Стелле одеяло), чуть не надавали по шее, и смущённый гном признал себя, мягко говоря, неправым.
– А кстати, сэр рыцарь – отчего вы не лупите нас по мордам? – гоблины наконец одолели очередную главу из сопромата и с заметным облегчением отвалили от фолианта.