* * *
За много миль к северу двое офицеров полиции сидели за столиком в баре пивоваренной компании "Себаго", неподалеку от старого портлендского порта. Дело было к вечеру, и уже начинало темнеть. В это время года в городе было не много туристов, и на улицах, как и в баре, стояла тишина. Поговаривали, что надвигаются шторма и что вскоре пойдет снег.
- Мне здесь больше нравится без туристов, - сказала первый офицер, смуглая, невысокого роста молодая женщина с короткой стрижкой. Она была стройна и, когда не носила форму, даже казалась хрупкой, но при этом сильной и ловкой. А еще хорошенькой, как считал ее напарник Эрик Бэррон. По правде говоря, страсть какой хорошенькой.
Шэрон Мейси появилась здесь всего шесть месяцев назад, и в течение этого времени все его мысли сосредоточились на ней. Бэррон был осторожным, он видел, как другие полицейские пытались подрулить к ней в барах и клубах, предварительно снимая обручальные кольца, наивно полагая, что она дурочка, которую так легко обмануть. Но Бэррон держал дистанцию, и сейчас он мог похвастаться тем, что относился к числу тех немногих полицейских, которые могли предложить Мейси зайти куда-нибудь после дежурства и выпить пару кружек пива, просто чтобы развеяться. Он замечал, что она начинает ему доверять, чувствует себя свободно в его присутствии и вроде бы даже не возражает, когда он берет ее за руку, или в машине не убирает ногу, когда он как бы невзначай касается ее своей ногой. Детские шажки. Бэррон свято верил в детские шажки. Возможно, он мог бы стать порядочным полицейским, если бы когда-нибудь задался такой целью, - не вездесущим и ищущим славы, а совестливым и старательным.
К сожалению, Бэррон не был порядочным полицейским. Пусть он многих одурачил, но даже те, кто считал его, по крайней мере, адекватным, никогда бы не назвали его порядочным. Наверно, у него была темная аура или что-то в этом роде. Никто никогда не обратился бы к Бэррону с просьбой посидеть с ребенком или забрать дочку после школы. Это сложно выразить словами, но, если у вас есть дети, именно такой человек, как Бэррон, заставит вас насторожиться. Местные ребята, даже самые проблемные, никогда с ним не шутили. Бэррону нравилось думать, что они ведут себя так из уважения к нему, но в душе он знал, что это не так. Подтверждение тому он читал на их лицах, особенно на лицах мальчиков.
Бэррону, как правило, не нравились такие женщины, как Мейси. Черт возьми, он вообще редко обращал внимание на зрелых женщин! Но она была худенькой, с такой мальчишеской попкой, и Бэррон был рад поэкспериментировать. Помимо всего прочего, в последнее время он чувствовал себя выбитым из колеи и опустил голову. Он долгое время не давал воли своим желаниям, и это чуть не обрушило ему на голову массу неприятностей. Ему нужна была отдушина в бездне разочарований.
- Сегодня на острове будет холодно, - сказал он. Он протянул руки и стал растирать ее ладони своими, будто пытаясь улучшить циркуляцию крови в ее замерзших пальчиках. Она улыбнулась ему и... отдернула руки, спрятав их под столом.
"Черт, - подумал Бэррон, - плохой признак".
- Ничего страшного, - ответила она. - Я, в общем-то, жду не дождусь, когда попаду туда. Никогда раньше не бывала на острове.
Бэррон сделал большой глоток пива.
- Да нет там ничего особенного, - сказал он. - Куча неотесанных деревенщин, живущих в плену своих чертовых островных фантазий. Сейчас они вырождаются. Между делом играют на своих банджо.
Она покачала головой:
- Ты сам знаешь, что это неправда.
- Ты не была там. Стоит тебе провести на острове сутки, и Портленд покажется тебе Нью-Йорком и Лас-Вегасом вместе взятыми.
Все это Бэррон говорил тоном умудренного жизнью сведущего человека, и тон этот так раздражал Мейси. Но она была полицейским на испытательном сроке, а он - ее наставником. Позади остались восемнадцать недель тренировок, и теперь подходили к концу шесть недель под начальством Бэррона.
Правда впереди еще два года обучения, включающие переводы на новые задания каждые шесть месяцев, но это не сильно волновало Мейси: она будет просто счастлива оказаться подальше от Бэррона. Он выводил ее из себя, и уж, конечно, его отношение к младшему по званию и по возрасту офицеру, нельзя было назвать профессиональным. От Бэррона можно было ожидать чего угодно. Он принадлежал к числу полицейских, которым в разное время предъявлялись обвинения в чрезмерной жестокости, что, по мнению Мейси, создавало портлендскому департаменту дурную славу. Их участок уже был на федеральном контроле, а уровень морали здесь понижался с каждым днем, так что многие хорошие полицейские просто стремились выслужить двадцать пять лет, чтобы потом выйти на пенсию и открыть собственный бар.
А сегодня Бэррон предложил угостить ее пивом и отпраздновать окончание их совместной службы, а Мейси не смогла отказаться. В "Себаго" сидели еще несколько полицейских, хоть это и не было их излюбленным местом, иначе Бэррон не привел бы ее сюда. Он не ходил в бары, где любили посидеть полицейские. Мейси давно поняла, что не она одна чувствует себя неуютно в его обществе.
Мейси потягивала пиво и смотрела на проезжающие по Мидл-стрит машины. Она пока только привыкала к Портленду, но он напоминал ей о Провиденсе, где жили ее родители. Здесь было много молодежи, хотя портлендский университет был и не таким крупным, как у нее на родине, а еще царила атмосфера маленького городка. Мейси нравилось, что в центре города можно найти хорошие бары и места, где прилично кормят. Она особенно не скучала по Провиденсу и была счастлива, что ей удалось оставить там все неприятные воспоминания. Если бы все случилось, как представлялось в девичьих мечтах, сейчас Мейси была бы замужней женщиной и, может быть, раздумывала бы, не завести ли ей ребенка. Но, естественно, все пошло наперекосяк - вот почему она сидела в баре за сто двадцать миль от дома с отекшими ногами и ноющей спиной.
Странно, но одной из причин, почему ей нравился Макс, была уверенность, что даже по прошествии полувека она бы не перестала узнавать о нем что-то новое. В результате ей потребовалось всего полтора года, чтобы узнать о Максе то, что разрушило все планы относительно замужества. Макс не был ей верен. Он бы изменил ей даже с замочной скважиной, если бы в ней не было ключа. Когда Макс не мог подцепить расстроенную студентку на Тейер-стрит или скучающую во время обеденного перерыва секретаршу (так, собственно, она, скучающая секретарша из адвокатской конторы, с ним и познакомилась), он обращался к услугам проституток. Всю эту грязь он с садистским удовольствием вылил ей на голову во время их последнего разговора, после того как его выпустили под залог. Потрясенная и униженная, Мейси собрала чемоданы и вернулась к родителям. А потом долго стояла под душем, пытаясь смыть с души и тела эту скверну, которая для нее навеки осталась связанной с именем Макса. Подумать только, он говорил проституткам, что у него никого нет, и тешил свое самолюбие, когда они интересовались, как такой симпатичный мужчина может быть одинок. Даже когда он говорил ей об этом, забывая, что его карьера навеки разрушена (связи с проститутками оказались наименьшими из его прегрешений, поскольку он находился под следствием по обвинению в получении взяток и коррупции), чувствовалось, что вся эта история ему льстит. Макс был безнадежно болен душевной недостаточностью, а это гораздо хуже, чем быть классическим душевнобольным - психом. Единственное, что радовало Мейси, это то, что она узнала правду до свадьбы, а не после.
Все это произошло два года назад. Вскоре после случившегося Мейси стала подумывать о карьере полицейского. Она добровольно помогала женщинам в центре реабилитации жертв плохого обращения в семье и от некоторых из них наслушалась страшных историй, касающихся полиции. Конечно, были истории и о справедливых полицейских, позволяющие надеяться на лучшее, но в ее памяти остались в основном первые. А она хотела, чтобы все было наоборот. Все очень просто. Мейси побывала в Портленде сразу после разрыва с Максом, пока еще пыталась разложить все по полочкам, и решила, что ее этот город устраивает. Он находился достаточно близко, чтобы она могла, когда захочет, приезжать к родителям, но достаточно далеко, чтобы исключить вероятность наткнуться на кого-нибудь из дружков Макса или, не приведи Господи, на него самого. Стоимость жизни здесь была приемлемой, и полиция как раз набирала новые кадры. Ее небольшие знания в области законодательства и опыт работы с пострадавшими женщинами обеспечили ей работу. Она ни о чем не жалела, и работа с Бэрроном была ее самым суровым испытанием.
Вдруг Мейси заметила, что Бэррон притих. Он смотрел куда-то повыше ее плеча с таким враждебным выражением лица, что ей тут же захотелось оставить его здесь, а самой убраться как можно дальше. Оглянувшись, девушка поняла, что его внимание приковано к мужчине немного выше среднего роста, который о чем-то беседовал с барменом. А он довольно симпатичный, подумала Мейси, и какой-то... Задумчивый?
Незнакомец показал удостоверение, задал пару вопросов и уже собирался уходить, когда заметил Бэррона, буравившего его глазами. Он выдержал взгляд полицейского, заставив того отвести глаза, и вышел из бара. Мейси видела, как он сел в старый "мустанг" и поехал в сторону Франклин-роуд.
- Кто это был? - спросила она.
- Никто. Бездельник один.
Он извинился и вышел в туалет, по дороге заказав бармену еще два пива. Мейси еще даже наполовину не осушила свою кружку и уж точно не планировала выпивать вторую. Она огляделась и заметила Оделла из отделения на Проперти. Он подошел к ней и коснулся своим бокалом ее кружки.
- Поздравляю с завершением шестинедельной стажировки, - сказал он.
Мейси пожала плечами и улыбнулась.
- Слушай, ты не знаешь, что это был за парень, который разговаривал с барменом пару минут назад? Он уехал на "мустанге".
Оделл кивнул:
- Чарли Паркер.
- Частный детектив? - она слышала, что ему удалось вычислить нескольких плохих парней. О нем многое поговаривали, хоть и нельзя было понять, где тут правда, а где вымысел. Она слышала, что Паркер разнюхивает что-то в департаменте. Ей было любопытно, что именно.
- Он самый.
- У меня сложилось впечатление, что Бэррон почему-то недолюбливает его.
- Существует много людей, которых Эрик Бэррон "недолюбливает", и Чарли Паркер не первый в этом списке. Они поцапались несколько лет назад. Паркер тогда расследовал смерть одной женщины, Риты Фэррис, и ее малыша. Она занималась проституцией на побережье. После того как дело было закрыто, Бэррон встретил Паркера в бильярдной в старом порту и отпустил в ее адрес несколько реплик.
- И что?
- Бэррону приспичило в туалет, и через пару минут Паркер последовал за ним. Вышел же оттуда только Паркер. Бэррон ни с кем не обсуждал то, что там произошло, но у него появился шрам с правой стороны рта, - Оделл ткнул пальцем в собственную щеку. - Только я бы не спрашивал его о том, откуда этот шрам взялся. Понимаешь, о чем я?
- Люди, которые ссорятся с полицейскими, обычно просто так не уходят.
- Хочешь сказать, найдутся такие, кто бросится защищать честь Бэррона?
- Думаю, нет. Я слышала, что Паркер задает вопросы и о полицейских.
- О полицейских, охранниках, личных телохранителях. Он всюду выискивает плохих парней.
- Не знаешь, почему?
- Было одно дело пару месяцев назад. Кто-то попытался схватить мальчишку на улице в Горхаме. Он тогда был пьян и почти не отдавал себе отчета в происходящем, так что многого не мог вспомнить, но твердо заявил, что этот человек был одет в форму и у него был виден пистолет. Его родители - люди состоятельные, они наняли Паркера, чтобы он задал пару вопросов. Они боятся, что история может повториться либо с их сыном, либо с кем-то еще.
Бэррон вернулся из туалета и поприветствовал Оделла коротким кивком.
- Ну ладно, еще увидимся, - сказал Оделл Мейси, затем еще раз кивнул Бэррону. - Эрик, - и отправился к своим товарищам.
- Чего он хотел? - спросил Бэррон.
- Ничего. Просто поздравил с окончанием шестинедельного курса.
Она чувствовала, как у Бэррона закипает кровь в ее присутствии. У него был короткий фитиль, и Мейси сочла разумным затоптать его, пока бочка с порохом не взорвалась.
- Расскажи мне еще что-нибудь об острове, - попросила она.
Бэррон рассказал ей, что остров Датч - кое-кто до сих пор называет его Убежищем - всегда находился в ведении департамента полиции Портленда, несмотря на то, что был одним из самых отдаленных в заливе Каско. Датч был не единственным местом, где требовалось полицейское присутствие, но, пожалуй, самым негостеприимным. Большинству портлендских копов вообще не приходилось бывать там. Там был один постоянный полицейский и пара других, работающих посменно. На другой остров, безопасность на котором тоже обеспечивал департамент, остров Пиков, двое полицейских отправлялись на лодке каждый день. Но, когда лодка направлялась на остров Датч, на борту, как правило, был только один блюститель порядка.
- Почему у него два названия?
- Чтобы все об этом постоянно спрашивали, - хмыкнул Бэррон. - Но, поверь мне, ничего интересного там нет. Что еще ты хочешь узнать?
- Какой он? - спросила Мейси.
- Кто?
- Ну, Дюпре. Какой он?
- Джо-Меланхолия? - Бэррон презрительно щелкнул языком. - Он придурок.
- Говорят, он великан. В смысле настоящий великан. Как в цирке, или как тот борец, который умер недавно.
- Великан Андре. Нет, Джо не так велик, как Андре. Но все равно он большой сукин сын. И сильный. Никто не шутит с Джо-Меланхолией.
- Почему его так называют?
- Потому что он ничтожный ублюдок - вот почему. Особо не разговаривает, весь в себе. Лучше захвати с собой на остров побольше книг, потому что вряд ли тебе удастся развлечь себя разговорами с Джо.
- А ты бывал там?
- Один раз, когда половина личного состава слегла от гриппа. Не могу сказать, что у меня остались какие-то незабываемые воспоминания, связанные с этим местом. Джо Дюпре тоже не особо меня волновал.
"Готова поспорить, что это чувство было взаимным", - подумала Мейси, но вслух сказала:
- Наверно, жизнь там протекает спокойно.
- Да там вообще тишь да гладь. Скучающие подростки угоняют машины, вламываясь в летние домики. Типичные мелкие правонарушения. С ними справляется местная полиция.
- Но не всегда.
- Ты это о чем? - спросил Бэррон.
- Кто-то говорил...
- Кто?
- Не помню. Он сказал, что Джо Дюпре однажды убил человека на острове.
Бэррон снова прищелкнул языком.
- Да, он убил одного из братьев Любей. Если бы он был чуть порасторопней, тогда, может быть, нога его напарника не была бы нашпигована крупной дробью. Любей был пьян в стельку, когда Дюпре и Снеговик приехали...
- Снеговик?
- Ну да. Дурацкое прозвище, да он и сам дурак. Если бы дробь попала ему в голову, он бы, наверно, пострадал меньше. Ну, не важно. Они с Дюпре приехали, Снеговик получил свою порцию дроби, и Дюпре убил Рона Любея. Джо-Меланхолию сняли со службы на некоторое время, но расследование показало, что его действия были оправданными. Вот и все. Никто не оплакивал Рона горькими слезами. Его брат все еще живет на острове. И он ненавидит Дюпре так, как дерево ненавидит огонь.
Бэррон замолчал. Ему было как-то неудобно рассказывать то, что он собирался рассказать, опасаясь, что Мейси рассмеется ему в лицо или назовет лжецом, но, когда он только поступил на службу в полицию, его напарник Том Хайлер усадил его за стол и за кружкой пива рассказал многое из того, что Эрик хотел сейчас поведать Мейси. А Хайлер не шутил подобными вещами. Он был голландским протестантом, и, когда на лице у этих людей появляется улыбка, это подобно таянию антарктических льдов. Том знал, о чем говорит. В конце концов, некоторые из его братьев по вере были одними из первых, кто прибыл на этот остров.
И они погибли.
Безусловно, на острове Датч по большей части все было спокойно. Иногда случались мелкие ссоры и попойки, на которых очередному умнику взбредало в голову въехать в дерево на автомобиле. Но он помнил историю первых поселенцев на острове, которую рассказал ему Хайлер, - о том, как они сбежали оттуда после стычек с коренным индейским населением в конце семнадцатого века.
Затем, если верить учебникам истории, между островитянами произошел какой-то внутренний конфликт, и кого-то изгнали прочь. Но он вернулся, и с ним пришли другие. Все население, десять или двенадцать семей с детьми, было уничтожено. Только сто-сто пятьдесят лет назад люди начали возвращаться на остров, и сейчас их уже достаточно много, и им необходимо круглосуточное присутствие полицейских.
А иногда люди пропадали. В основном плохие люди - вот что странно. Это были те, о ком никто не жалел, даже их родственники. Пьяницы, насильники, мужья, поколачивающие своих жен. Конечно, не всех их постигала такая судьба, и разных мерзавцев до сих пор хватает на острове, но они, как правило, всегда ведут себя осмотрительно, выбирая, куда пойти и что сделать завтра. Они держатся поближе к дому и не ходят в лес в центральной части острова, а уж к Месту, где жили первые поселенцы, они не приближаются и на милю.
Хайлера уже не было в живых: он умер от сердечного приступа два года назад, но Бэррон до сих пор помнил, как тот сидел перед ним с бокалом пива в руке и говорил тоном (иногда в нем проскальзывали странные интонации), который был его семейным наследием. Бэррон никогда не подвергал его слова сомнению, даже когда тот рассказывал о своей последней поездке на Датч, о скверной смерти Джорджа Шеррина. Потому что именно из-за Джорджа Шеррина не самые добропорядочные члены островного общества больше не рисковали ходить в лес по ночам. Никто не хотел закончить свою жизнь так же, как Джордж, только не это!
О Шерринах всегда ходили слухи. Их дети были непослушными и откровенно проблемными, очень примечательными индивидами. Старине Фрэнку Дюпре, отцу Джо-Меланхолии, не раз приходилось приводить того или иного отпрыска злополучного рода домой к папаше из-за того, что тот разбил очередное окно или замучил очередное несчастное животное, причем по дороге домой малец всегда был тише воды ниже травы, а старине Фрэнку становилось как-то не по себе, когда Джордж провожал ребенка внутрь и дверь за ними бесшумно закрывалась. Фрэнк подозревал, что там далеко не все в порядке: что-то очень гадкое и отвратительное творилось в доме, но ему не удавалось разговорить его забитую мышку-жену Инид, а социальные работники, которые приходили к Шерринам, общались только либо с дулом наставленного на них ружья, либо со спущенной сворой собак, принуждающих их обратиться в бегство.
Но однажды Джордж Шеррин пропал, он не вернулся из леса. Накануне он загрузил свой грузовик цепями, захватил пилу и отправился на нелегальные лесозаготовки: приближалась зима. Прошло два дня, прежде чем его жена потрудилась сообщить об исчезновении мужа, и Фрэнк Дюпре заключил, что сама она не могла убить его, но, безусловно, была обрадована его отсутствием в течение целых двух дней, потому что Джордж Шеррин плохо обращался с детьми, и Фрэнк не сомневался, что жена в курсе этого и что, скорее всего, временами она переключала его внимание на себя, просто чтобы дать детям передохнуть.