* * *
Пропустив человека средних лет в алой тоге, сутулый стражник склонил голову перед своим царем, вышел и затворил за собой дверь. Посланник арамейского императора огляделся. Кроме царя Хишимера, восседающего в деревянном кресле, в покоях находился еще один человек – закутанный в плащ с капюшоном он скромно притулился на скамеечке у стены, почти незаметный в тусклом свете двух свечей, мерцающих в противоположном углу. Тревожимый свечами мрак над его головой колыхался неясной тенью, словно нечто живое, в ней чудились очертания паука.
– Слушаю тебя, посланник, – произнес царь Орангер.
Голос хишимерского царя звучал грозно, вселяя невольный трепет. В соответствии с традициями своего воинственного народа после смерти предшественника этот человек взял власть силой, заставив признать себя правителем всех остальных племенных вождей. Ни собственные подданные, ни чужеземные гости не должны были чувствовать себя рядом с ним уверенно и безопасно, дабы не заподозрить в слабости. Тень над головой незнакомца у стены еще более усиливала гнетущее впечатление, сжимая сердце тревогой. Тем не менее, арамеец постарался ничем не выдать свое волнение, хотя отлично понимал, что может и не вернуться на родину.
– Я князь Мессалий, – представился арамеец. – Посланник императора Арамеи. Мой повелитель прислал тебе дары в знак дружбы.
– Я знаю, кто ты, – кивнул царь. – Говори, зачем тебя прислал твой император?
– Твои люди грабят поселения в пограничных землях империи. Император желает знать, не означает ли это начало войны?
Орангер скосился на человека в плаще, снова перевел взгляд на арамейца и усмехнулся:
– На пограничье всегда происходят недоразумения. Наши поселения тоже, бывает, грабят какие-то разбойники. Твоему императору не о чем беспокоиться.
– Некоторые князья считают, что у императора есть причины для беспокойства, – заметил посланник.
– Ну, да, – презрительно процедил Орангер. – Ваш молодой правитель шагу не смеет ступить без совета своих князей. А они могут наговорить все, что угодно.
– А как думаешь ты, князь? – шевельнулся незнакомец у стены.
Похоже, человек был уже довольно стар, однако голос его звучал ровно и уверенно.
– Для того я и здесь, чтобы составить собственное мнение, – ответил посланник.
– Думаю, ты уже его составил, – произнес старец, поднимаясь со скамьи и выходя вперед. – Но для царя Орангера важно не твое личное мнение, а то, что ты намерен сообщить своему императору.
Князь Мессалий более пристально вгляделся в старца. Он совсем не был похож на хишимерского жреца, но явно имел значительное влияние на царя Орангера, тот ни словом, ни жестом не выказывал возражений такому бесцеремонному вмешательству в его беседу с посланником правителя соседнего государства. Капюшон скрывал лицо старца, оставляя открытым взгляду лишь желтый морщинистый подбородок.
Князь перевел взгляд на царя.
– Так что же ты скажешь своему правителю, посланник? – повторил царь Орангер вопрос старца.
– Зависит от предложенных условий, – ответил князь.
Старец удовлетворенно кивнул.
– Я же говорил, он тот человек, который тебе нужен, – сказал он, повернувшись к царю.
Орангер поднялся с кресла и приблизился к посланнику почти вплотную. Рядом с разодетым арамейцем, на холеных пухлых пальцах которого поблескивали перстни и кольца с каменьями, рослый широкоплечий повелитель хишимерского царства в простых одеждах из звериных шкур выглядел лесным дикарем.
– У тебя есть земли, князь? – спросил царь.
– Земли есть у всех арамейских князей.
– Если бы у Арамеи появился новый правитель, он наделил бы верных ему людей новыми землями. Твой император вряд ли способен на подобную щедрость.
– Император Рисстаний правит справедливо, – возразил князь.
– Возможно, – кивнул царь Орангер. – Но чтобы одарить подданных новыми землями, требуется эти земли захватить, а ваш император не склонен воевать с соседями.
– Чего не скажешь о хишимерцах, – заметил Мессалий.
– Не будем ходить вокруг да около, – решительно произнес царь. – Окажешь мне услугу и будешь вознагражден. Щедро вознагражден.
– Пытаешься подкупить арамейского князя? – осторожно поинтересовался Мессалий.
– Собираюсь купить тебя с потрохами, – жестко поправил царь Орангер. – Ты ведь не воин, ты торгаш. Мне известно, как ты стал князем. Свою выгоду ты нигде не упустишь, а мое предложение более, чем выгодно. Сила сейчас не за Арамеей.
В тусклом мерцании свечей осталось незамеченным, как при этих словах кровь прилила к лицу Мессалия. Свой княжеский титул он и в самом деле обрел не совсем обычным для арамейцев способом. Многих старых князей в свое время назначил сам Хорруг из числа лучших воинов, новые получили свой титул либо по наследству, как достойные преемники, либо были выбраны своими дружинниками, согласно древним арамейским обычаям. Занимаясь торговлей, Мессалий сколотил вполне приличное состояние, чтобы после смерти старшего брата, возглавлявшего род, щедро одарить самых влиятельных своих сородичей и добиться признания его достойным наследником.
После недолгих размышлений Мессалий спросил:.
– Что должен услышать мой император?
– Что его империи ничего не угрожает. А грабежи на пограничье – это просто недоразумение, налеты разбойничьих шаек, с которыми в состоянии разобраться местные князья. Окажешь мне эту небольшую услугу, и я тебя не забуду.
Орангер придвинулся еще ближе, едва не коснувшись крючковатым носом лица посланника и впился взглядом в его глаза:
– Мы договорились?
– Твое предложение и в самом деле можно счесть выгодным, – ответил князь, с трудом выдержав взгляд царя.
Несмотря на неприятный холодок, едва не заставлявший трепетать внутренности, арамеец, как истинный торговец, не торопился дать окончательный ответ и пытался сохранять спокойствие, подобающее уверенному в себе человеку. Не будучи воином и не отличаясь особой отвагой, тем не менее, князь Мессалий не был и трусом, но сейчас в этой комнате чувствовал нечто такое, необъяснимое и непонятное, отчего в душу закрадывался страх, обвивая сердце леденящими щупальцами. Несмотря на это тревожное чувство, еще больше князь опасался продешевить, заключая соглашение с хишимерским царем. Однако времени на долгие размышления и переговоры в его распоряжении уже не оказалось.
– Тогда скрепим сделку, – вновь подал голос старец.
На сей раз его голос прозвучал сурово и жестко. Ладонь старца коснулась груди посланника, ребра сдавила боль, в глазах потемнело. Мессалий подался было назад, но жесткая ладонь Орангера удержала его, сильные пальцы царя сдавили шею, звенья золотой цепи князя впечатались в кожу. Едва старец отнял ладонь, Мессалий поспешно обнажил грудь, чувствуя что-то живое под тогой. На коже в области сердца темнело пятно в виде паука.
– Что это? – прохрипел посланник, впервые потеряв самообладание.
– Напоминание, – спокойно ответил старец. – Отступишься, и…
Лапы паука сжались, князь вновь почувствовал боль в сердце. Он всхрипнул и покачнулся. Мессалий попытался было стряхнуть паука с груди, ногти лишь царапнули кожу. Старец рассмеялся, хватка паука ослабла.
– Теперь это клеймо с тобой навсегда, князь. Ты помечен Тенью.
– Можешь возвращаться в Арамею, – объявил посланнику царь. – Ты знаешь, что сказать своему императору.
Мессалий попятился к порогу, по-прежнему потирая грудь. Как только он скрылся за дверью, старец произнес:
– В начале весны ты должен двинуть свои войска на Арамею, царь. Сокруши Дромидион.
– Я свое слово сдержу и без паука на сердце, – усмехнулся Орангер.
– Паука и не потребуется, – холодно ответил старец. – Твой бог задушит тебя во сне и поглотит твою душу. С той поры, как хишимерские племена приняли одного из богов Тени и вышли из полночных лесов к равнине, у Тота был лишь один истинный жрец. После смерти Идигера не нашлось достойного преемника, жрецы храма жалки, ничтожны и ни на что не способны. Если не отомстишь Дромидиону за отнятое у него сердце, Тот призовет к ответу именно тебя, как правителя поклоняющегося ему народа. Помни об этом, царь.
Орангер нахмурился и потер ладонью кадык, вспомнив неприятные ощущения, заставляющие просыпаться по ночам.
* * *
Объятия двух тел расплелись, мужчина отвалился от женщины, глубоко вдохнул, сел на циновке и принялся натягивать штаны. Женщина приподнялась на локтях.
– Это что? Все? – удивленно и даже несколько обиженно спросила она. – Я даже не согрелась.
– Я получил, что хотел, – равнодушно отозвался мужчина.
– А я?
– Желания шлюхи меня не волнуют.
Он натянул потертые сапоги, поднялся на ноги, накинул на плечи облезлую безрукавку из шкуры степного волка и застегнул крючки пояса.
– Я не шлюха! – оскорбилась женщина.
– А кто же ты? – спросил мужчина, смерив презрительным взглядом ее обнаженное тело.
– Я честная женщина.
– Честные под своими мужиками пыхтят, а не под кем попало. Ты шлюха.
Женщина вспыхнула от гнева:
– И это вся твоя благодарность за приют и ночлег?!
– Вся, – не поведя бровью, подтвердил мужчина.
Подхватив меч, лук и колчан, он толкнул дверь и вышел из лачуги. Женщина скрипнула зубами:
– Скотина.
Одинокий путник появился на ее пороге поздним вечером, вошел, как к себе домой. Впрочем, хозяйка и не возражала против гостя. Хоть незнакомец и имел вид бродяги, все же не был похож на грабителя. Мужчин в селе почти не осталось, многие жители покинули свои дома в поисках лучшей доли, одиноким женщинам трудно самостоятельно вести хозяйство, сильный здоровый мужчина, неожиданно появившийся в доме, мог оказаться подарком судьбы. Но призрачные надежды растаяли с наступлением утра, как туман. Путник молча поел, молча лег спать, даже не обратив внимания, что хозяйка примостилась рядышком с ним. Только под утро он вроде бы соблазнился женским теплом, но лишь на краткое время, и тут же собрался в дорогу, исчезнув из жизни селянки так же неожиданно, как и появился.
У входа в лачугу стоял невысокий степной гиппарион без седла и без уздечки, понуро склонившись головой к яслям. Из шерсти кобылы торчали колючки, хвост также пестрел колючками и репьем, грязная косматая грива свесилась на морду. Мужчина перекинул через круп мешки с овсом, приладил лук и колчан. При этом лошадка даже не взглянула на хозяина, все так же понуро хлюпая губами по днищу опустевшей кормушки. Мужчина сгреб в ладонь гриву кобылы, вывел ее на дорогу, забрался на круп и, усевшись боком, вполголоса скомандовал:
– Пошла.
Перебирая копытами и по-прежнему не поднимая головы, кобыла неспешно двинулась вперед. Наездник, сидя на ее хребте вполоборота, поджал под себя одну ногу. Они вполне понимали друг друга – седоку было без разницы куда ехать, кобыле было все равно куда идти.
Свой меч всадник пристроил на колене. Он не держал меч в ножнах, даже не имел их, его клинок всегда был обнажен и всегда под рукой. Он залез пальцами в кисет на поясе, извлек щепотку, засыпал под язык и закрыл глаза. Мерное покачивание убаюкало, тело обмякло, расслабившись в объятиях теплых волн. Легкий ветерок поднял на своих крыльях в поднебесье, разум воспарил над миром. Восприятие обострилось до невозможности: он слышал крики рожениц в далеких селениях и плач новорожденных, шелест прибрежных волн, шорох листвы в тревожимых ветрами лесах, грохот водопадов, топот табунов, песни птиц, стрекот насекомых… Все звуки мира сплелись в единое целое, но каждый существовал отдельно, и сам он чувствовал себя частью единого мира. Ход времени замедлился и остановился, обратившись в бесконечность.
Всадник резко разомкнул веки, как это делал всегда. И, как обычно, в первое мгновение в глазах потемнело. Наваждение разом отступило, властная рука реальности вырвала его из заоблачных высей. Любой другой наверняка свалился бы с лошади от такой внезапной перемены ощущений, он же даже не покачнулся.
Кобыла остановилась возле стога сена, опаленного и почерневшего с одной стороны. Оглядевшись, путник поймал взглядом обугленные останки строений. Похоже, не так давно местное селение подверглось нападению. Постройки сожгли, селян угнали, либо сами ушли, собранное сено так и осталось в стогах.
Погладив ладонью рукоять меча, путник громко произнес:
– Вылезай.
Он никого не видел и не слышал, но лишь одному ему ведомым чутьем сразу определил – здесь кто-то есть.
– Вылезай, – повторил путник. – Будешь прятаться, зарублю.
– Не надо, – сдавленно прозвучало в ответ.
Сено зашевелилось, из стога на четвереньках выбрался босоногий чумазый мальчишка подросток в залатанных коротких штанах и такой же видавшей виды плотной тунике, пестревшей заплатками. Придерживая рукой бесформенную войлочную шапку на голове и испуганно глядя на незнакомца, он прошептал:
– Не убивай.
– Ты из местных, парень? – равнодушно спросил путник, указав взглядом на останки построек.
Мальчишка помотал головой:
– Я тут случайно. Мы шли в Хорум, но в пути на нас напали хишимерцы. Всех схватили, только я остался. Теперь иду один.
– Понятно, – все так же равнодушно произнес путник.
Хишимерские отряды и в самом деле частенько совершали набеги на земли, лежавшие между Хишимерским царством и Арамеей, ставшие с падением Ногарской империи практически ничьими. Старики, еще помнившие поход арамеев к побережью, рассказывали, будто сам Хорруг поклялся взять степи под свою защиту. Однако после смерти первого арамейского императора его последователи быстро забыли обещание своего повелителя, и на обширной территории к полуночи от новой империи установилось безвластие. Этим и пользовались вожди воинственных хишимерских племен с негласного одобрения своего царя. В последнее время их набегам стали подвергаться и селения арамейских пограничных провинций. Крестьяне целыми поселениями покидали свои земли, но не всем удавалось избежать пленения, многие переселенцы попадали в хишимерское рабство. Даже кочевники-гипиты, сильное некогда сообщество степных племен, бросавшее вызов самой империи ногаров, вынуждены были откочевать на закат, не выдержав противостояния с хишимерскими грабителями. Утерянные в стычках гиппарионы степняков сбивались в дикие табуны, что вытаптывали посевы, добавляя еще больше бед местным крестьянам.
– Пошла, – скомандовал путник своей кобыле.
Копыта снова неспешно зашуршали по скошенной желтеющей траве.
– Не бросай меня! – умоляюще крикнул мальчишка ему вслед.
Путник равнодушно пожал плечами:
– Ты не вещь, чтобы брать тебя или бросать. Человек волен идти, куда он хочет.
Мальчишка поежился, скосил глазами по сторонам, вытянул из стога рваный шерстяной плащ, накинул его на плечи и неуверенно зашагал вслед за путником.
* * *
Один из телохранителей спрыгнул с седла и схватил повод гиппариона своего повелителя. Царь Орангер медленно спустился на землю.
Поездка была недолгой, всего лишь за ворота столицы Хишимерского царства. Некогда этот каменный город, воздвигнутый на границе полночных лесов и бывших ногарских равнин, излучал свет. Ныне же от его стен веяло мрачностью, город словно подавлял своей угрюмостью. Вышедшие из лесов несколько десятилетий назад лесные племена, покорили город-царство Дромидию и перебили всех жителей. Копоть тех давних пожаров словно навсегда въелась в стены, превратив белый камень в темно-серый. Служители Тота, утверждали, что сам бог Смерти, окрасил город в мрачные оттенки, сокрушив прежний культ и явив последователям свое величие и могущество. Построившие на руинах Дромидии новое царство хишимерцы уничтожили всякое напоминание о прежних хозяевах и даже дали городу новое имя.
За стенами Мархаба раскинулся еще один город – походный. Пестрели палатки, топорщились опорные жерди шалашей, вились десятки дымков походных костров. Со всего Севера к Мархабу стягивались наемники, польстившись на солидную плату, обещанную царем Орангером. Даже среди собственных воинов правителя Хишимера никто не догадывался, что царская казна абсолютно пуста, а щедрые обещания царь раздает, лишь надеясь на богатую добычу в предстоящем походе. Однако посулы были столь убедительны, что в желающих обагрить свои клинки чужой кровью недостатка не наблюдалось.
Почти никто не сомневался, что удар нацелен на Арамею, но в открытую об этом не говорилось. Молчал и сам царь, никто не знал, когда же войско, наконец, выдвинется к побережью. Новые отряды наемников все прибывали, располагаясь разношерстным табором вокруг Мархаба. В ожидании обещанной награды наемники пользовались разрешением царя Орангера на грабежи пограничья и окрестных лесных поселений.
– Подошли еще полсотни бойцов, – сообщил царю один из племенных хишимерских вождей.
– Кто? – спросил Орангер.
– Лесные дикари, – пренебрежительно ответил вождь.
Войско и впрямь по большей части напоминало дикую орду, особенно наемники из далеких полночных лесов, одетые в шкуры и вооруженные бронзовыми топорами, рогатинами, даже дубинами.
– А эти откуда? – поинтересовался царь, обратив взор на приближавшегося всадника в помятой бронзовой броне, за которым следовали строем два десятка воинов.
Вожди переглянулись, некоторые пожали плечами, один произнес:
– Его зовут капитан Кетаннос. Я встретил его на пограничье.
– Ногарец? – удивился царь
Приблизившись, предводитель ногарского отряда спешился и снял шлем. Был он уже далеко не молод и лицом не походил ни на одного представителя племен, обосновавшихся на равнине между полночными лесами и побережьем, как и его бойцы.
– Приветствую тебя, царь Орангер, – произнес воин.
– Мне сказали, ты воин Ногары, это так? – спросил правитель Хишимера.
– Да, я капитан Кетаннос, – подтвердил воин.
– Слышал я, что все ногарцы давным-давно ушли на восход, – заметил царь.
– Не все, как видишь, – ответил Кетаннос.