- Уже показался, скоро. Я сообщу, когда мы к пирсу подойдем. Форма твоя и комбинезон в моторном отсеке, сушатся.
- Отлично, я подремлю, а то после водки и чая глаза сами слипаются.
- Хорошо.
Капитан вышел, а я, развалившись на койке, прикрыл глаза, даже не заметив, как конопатый накрыл меня синим одеялом.
- Товарищ капитан, проснитесь. Прибыли! - затряс кто-то меня за плечи.
- Да уже проснулся, - пробормотав, попытался приподняться. Спиртное еще не успело выветриться из организма, меня изрядно штормило.
- Мы у причала стоим, сейчас вашу форму принесу.
Проводив взглядом выбежавшего морячка, я попытался встать, и как ни странно, это у меня получилось. Хотя качало изрядно.
- Вот, товарищ капитан, все высохло, только сапоги еще влажные. Портянки сухие можете спокойно одевать.
- Хорошо… М-да, два стакана водки, что влил в меня ваш боцман… да еще на голодный желудок… Даже не знаю, как теперь доберусь до своих.
- А так ничего, стоите вроде ровно. Может, вы заболели? Вода все-таки холодная?
- Непонятно. Вроде нет.
- Давайте я вас провожу, - предложил конопатый, как только я закончил переодеваться.
Застегнув под подбородком застежку шлемофона и поправив на поясе складки комбинезона, я энергичной, но слегка пошатывающейся походкой направился за ним.
- А, товарищ Суворов? Как себя чувствуете? - поинтересовался незнакомый мичман, куривший на причале.
Посмотрев на переброшенный на каменную мостовую пирса трап, я ответил:
- Да вроде ничего. Шатает только.
- Шатает? Может, простудились? Мы, конечно, вашу форму высушили, но сапоги-то не высохли…
Судя по всему, мичман был механиком или старшим помощником, не знаю, как они тут называются.
- Я так думаю, что это больше от лекарства, чем от простуды.
- Понятно. Командира вызвали в штаб эскадры, так что давайте я вас провожу, - бросив окурок в воду, предложил мичман.
Придерживая кобуру с маузером, я поднялся на пристань, и мы вместе с мичманом направились к большому заданию вдали.
Пока шли, познакомились. Он действительно оказался механиком, Эдик Сергеев, так он представился.
- …а на ней снаряды артиллерийские. Ну, думали, все, кончилась "Клара", а тут вы. Я сам не видел, все больше на рабочем месте находился, один из сигнальщиков рассказал…
- Да что там рассказывать? Чтобы остановить "Хейнкели", пришлось разделиться, я прикрытием занялся, а мой ведомый, лейтенант Микоян, бомбардировщиками. Восемь сбили. Я четыре, и он столько же. Даже как-то неожиданно. Степка больше двух за один бой не сбивал, а тут сразу четыре.
- Бывает. Все равно вы молодцы, правильно про вас в газете пишут. Капитан-лейтенант Ворошилов, наш командир, хотел сфотографироваться с вами, жаль, его срочно вызвали.
- Да я не против…
Прервал меня визг тормозов остановившейся рядом легковушки, из которой выпрыгнули двое парней в форме старшего и младшего политруков. Корреспонденты, ежу понятно.
- Здравствуйте, товарищ Суворов! - протянул мне руку старший.
- Здравствуйте, - только ответил я, как пару раз щелкнул фотоаппарат в руках младшего политрука.
- Мы корреспонденты армейской газеты "Звезда". Старший политрук Игорев Игорь Валентинович и младший политрук Варламов Константин Григорьевич, - представился Игорев.
- И что? Это что-то мне должно дать понять?
- Да нет, мы тут случайно узнали, что вы помогли отразить налет на морской конвой, вот и хотели пообщаться.
- Понятно. Ну я не против, давайте пройдемся до штаба, по пути все и расскажу.
- Товарищ старший политрук, - вдруг вмешался мичман, - а вы можете нас сфотографировать? Вместе с экипажем? А?
- Да не проблема, - пожал плечами Игорев.
Сергеев тут же вызвал своих, корреспонденты сделали несколько снимков и взяли адреса у всех, включая и меня. Потом, отослав машину, мы вчетвером отправились вслед за ней, разговаривая на ходу. Вернее, я рассказывал, а политруки с уточняющими вопросами записывали.
- Может, коньячку за знакомство? - поинтересовался Игорев, когда уже подошли к штабу.
- Хм, а почему нет? - Во мне еще бурлил алкоголь.
Войдя в здание, я был остановлен дежурным:
- Товарищ капитан, с вами хочет поговорить товарищ Мерецков, прошу следовать за мной.
В кабинете, до которого меня довёл невысокий флотский лейтенант, находились двое. Один, капитан второго ранга, был точно хозяином, а вот другой явно относился к политотделу фронта. Видел я его в штабе мельком.
- Здравствуйте, товарищ Суворов, - встав, направился ко мне политработник, потом подошел и кавторанг.
- Здравствуйте, товарищ батальонный комиссар.
- Можно просто - товарищ комиссар, - предложил Мерецков. - У меня тут к вам очень интересное предложение.
"Интересное" предложение заключалось в том, что я по просьбе политотдела фронта должен выступить по местному радио, было тут такое. Вернее даже, стало.
- Мы предаем, конечно, Москву, но хотелось бы что-то свое, родное, - присев на краешек стола, пояснял комиссар.
- Но я же не местный, товарищ комиссар!
- Вы здесь воюете? Значит, уже свой.
- Что я должен делать? Я же не диктор.
- Мы слышали ваше прошлогоднее выступление по Всесоюзному радио, впечатление хорошее. Мне больше всего понравился ваш юмористический рассказ… Как его, "Девятый вагон", кажется?
- Было такое дело, время оставалось, вот я и рассказал. Персоналу вроде понравился, вот они и разрешили дать его в эфир, - пожал я плечами, припомнив сплагиаченную у Задорнова юмореску.
Времени мне тогда дали много, а текста было маловато, вот и предложил вставить юмористический рассказ.
- Мне тоже понравился. У вас есть еще что-нибудь подобное? Новые песни? Рассказы?
- Конечно, есть, не проблема. Как только вы определитесь со временем, вызовете, я прилечу.
- Так чего ждать?! Все готово, едем сейчас! - хмыкнул Мерецков.
- Сейчас?! - Я озадачился. Хотя сколько там того выпитого? Так… малость.
- А что? Вы куда-то торопитесь?
- Да нет, просто неожиданно. Сейчас так сейчас, поехали?
- Поехали!
Распрощавшись с хозяином кабинета, мы вышли из здания и сели в явно трофейный "Мерседес".
- К Симановичу! - скомандовал комиссар водителю.
Ехать пришлось в центр города, в так называемую старую часть. Наверняка эти дома помнили еще времена Наполеона.
"Мерседес" завернул в какой-то дворик и остановился рядом с двумя легковыми машинами.
- Приехали. Идем, нас уже ждут, - поторопил Мерецков.
То, что мы приехали, и так было понятно. По огромной антенне на крыше трехэтажного здания.
- Ждут?
- Да, я предупредил редактора, что мы приедем. Когда узнал, что вы, товарищ Суворов, на катере, так сразу и позвонил.
- Понятно.
Мерецков явно тут был свой: пока шли по коридорам, он со всеми здоровался, уверенно открывал двери, приветливо махал кому-то.
- Вот, посиди пока тут, - завел он меня в какой-то кабинет. Судя по табличке, принадлежавший редактору Симановичу.
- Скоро эфир?
- Через полчаса.
- Что?! - искренне удивился я. - Но ведь я не успею! Когда выступал в Москве, мы почти четыре часа готовились, репетировали!
- Я в курсе, но через полчаса должен был выступать летчик-штурмовик, но он не вернулся с вылета. А тут случайно узнаю про вас. Этот шанс я и использовал.
- Что за летчик? Я его знаю? Из полка подполковника Рощина?
- Да. Капитан Ламов.
- Ламов? Черт! Я его хорошо знал, не раз вместе летали… Ясно, но как с речью? Нельзя чем-нибудь другим заменить?
- Извините, товарищ Суворов, но диктор пятнадцать минут назад уже объявил, что выступать будете вы. Сейчас подойдет редактор, и вы с ним все обсудите.
- Вот блин! - только и сказал я, когда комиссар вышел.
Батальонный комиссар Мерецков вышел из кабинета звукарей и направился к студии, у входа в которую топтался Симанович и старательно прислушивался к происходящему за неплотно прикрытой дверью.
- Ну что, как наш летчик, начал выступление? - бодро поинтересовался комиссар.
- Как ни странно, но довольно оживленно, - с заметным беспокойством ответил редактор. - Нет, я, конечно, понимаю, приказ и все такое, но выпускать в эфир в таком состоянии?!
- В каком смысле? - насторожился Мерецков.
- Так он же пьяный, на ногах еле стоит! Вы что, не видели?! - не понял Симанович.
- Пьяный?! Черт! Он же в ледяной воде был! Как я сразу не догадался! А он точно?..
- Точно. Правда, во вменяемом состоянии.
- Я же запахи вообще не различаю после гайморита!..
- М-да…
- Так какого же хрена ты его в эфир выпустил?! - начал заводиться комиссар, ища крайнего.
- Я выпустил?! Так это ваш приказ! Я не мог не исполнить его! Вы тут старший!
- Товарищи, там летчик Суворов такое рассказывает! - окликнула их одна из служащих радио. Не сговариваясь, оба бросились к репродуктору, где звучал молодой веселый голос.
Как только я сел на стул перед микрофоном, сразу непроизвольно икнул. Диктор, сидевший напротив, за другим микрофоном, принюхался и с каким-то испуганным изумлением посмотрел на меня, продолжая вести передачу:
- …и вот, товарищи, у нас в студии дважды Герой Советского Союза летчик-истребитель капитан Вячеслав Суворов. Здравствуйте, Вячеслав Александрович, вы… - Диктор быстро зашуршал бумагами с текстом, которые ему минуту назад положили на стол. - Только что вернулись с вылета и даже сбили четыре самолета противника. Не расскажете нам об этом подвиге?
- Рассказать? Почему нет?
Быстро, достаточно точно расписал бой от начала до конца, укорив себя за невнимательность. Не забыл поблагодарить экипаж катера за спасение.
Дослушав меня, диктор объявил:
- Как нам обещал товарищ Суворов, сейчас прозвучит один из юмористических рассказов…
- Рассказов? Почему нет? Сам я его слышал лишь однажды, но запомнил на всю жизнь. Называется он "Кошелка". Вообще-то текст должны озвучивать два человека, но я постараюсь работать за двоих. Два героя. Следователь и подследственный. Следователь - опытный сотрудник, у подследственного картавость и нервный тик, глаз дергается. Значит, давайте представим, что мы находимся в следственном изоляторе.
- Подследственный? - интересуется следователь, перебирая папки на столе.
- Угу!
- Садитесь.
- Спасибо, еще насифусь, - прокартавил подследственный.
- Вот дело ваше изучаю.
- Угу.
- Рассказывайте, как все было?
- Как было, как было? Обыкновенно было. Захожу я в трамвай… в полный трамвай! Передо мной стоит женщина, и в руках у нее… такая… нет, вот такая кошелка. - Подследственный разводит руками, показывая размер кошелки. - И вот эта женщина, толкая всех локтями, включая меня, открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку. Открывает сумочку, достает кошелек, закрывает сумочку. Открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку. Открывает кошелек, достает деньги, закрывает кошелек. И знаете? Таким мерзким, противным голосом говорит: "Передайте на билет!"
Потом открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку. Открывает сумочку, убирает кошелек, закрывает сумочку. Открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку.
- Все? - интересуется следователь.
- Не-е-ет! Потом ей говорят: "Женщина, возьмите ваш билет".
И вот эта… женщина открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку… убирает сумочку, закрывает кошелку.
- Теперь все? - с облегчением спрашивает следователь.
- Ниэ-эт! Еще через какое-то время ей говорят: "Женщина, возьмите сдачу".
И вот эта… женщина открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку… открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку.
- Все?! - нервно заорал следователь, дергая глазом.
- Ниэ-э-т! Еще через какое-то время входит контролер, и морда у него наглая, как… еще наглее. Говорит: "Предъявите ваши билеты".
И вот эта… женщина открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку… открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку.
- ВСЕ?! - У следователя тик уже на оба глаза.
- НЕТ! Контролер говорит: "Женщина, это не тот билет!" И вот эта женщина открывает кошелку…
- Хватит! Хватит! Да ее за это убить мало! - вскакивая, кричит следователь.
- Ну так я и убил! - смущенно пожимает плечами подследственный.
Следователь задумался.
- Молодец! Правильно сделал! Свободен!..
- Это, конечно же, шарж, и серьезно его воспринимать не надо… - проговорил я в микрофон.
Диктор, что сидел напротив, к середине рассказа покраснел, потом не выдержал и стал подхихикивать, пока не рассмеялся, вытирая струящиеся по щекам слезы платком. Как мне казалось, я полностью скопировал куплетистов Вашукова и Бандурина. Так же шепелявил, так же издевательски отвечал следователю: "Ни-и-э-эт".
В это время диктор замахал руками, прося продолжать: сам он был пока недееспособен, это было видно.
- Как я уже говорил, таких рассказов у меня несколько. Точно не скажу, но больше десятка, а сейчас я хотел бы рассказать пару анекдотов, пока мне несут гитару. Начну… хм… представьте. Сейчас с врагом сражается каждый - и на фронте, и в тылу. И не только в нашем. Вот представьте: служит в главном управлении немецкой разведки некий… э-э-э… фон Штирлиц, истинный ариец, патриот фашистского рейха - пробы негде ставить. Но это по документам. А на самом деле - коммунист, чекист старой закалки Максим Максимович Максимов. Человек, обладающий огромным мужеством, холодным аналитическим умом, но и наделённый невероятной удачливостью. И в процессе выполнения им заданий советского командования в самом фашистском логове случаются удивительные истории. Например, вот такие.
- Штирлиц, а вы почему не закусываете? - с подозрением спрашивает Мюллер. - Вы что, русский?
- Мы, немцы, - народ экономный, - выкрутился Штирлиц.
Мюллер шел по лесу и услышал стук.
"Дятел", - подумал Мюллер.
"Сам ты дятел", - подумал Штирлиц, сворачивая рацию.
Мюллер шел по улице. Вдруг ему на голову упал кирпич.
"Вот те раз", - подумал Мюллер.
"Вот те два", - подумал Штирлиц, бросая второй кирпич.
- Это, конечно, простенькие анекдоты. Давайте посложнее.
Гитлер принимает в своем кабинете Муссолини. Вдруг дверь распахивается, входит Штирлиц, ни на кого не обращая внимания, подходит к сейфу, открывает его своим ключом и начинает рыться в нем, выбрасывая ненужные документы на пол.
- Кто это? - удивленно спрашивает дуче.
- Русский разведчик Максимов, - безразличным тоном отвечает фюрер. - У нас замом Мюллера числится.
- Так почему же вы его не арестуете?
- А, все равно отвертится.
Гестапо обложило все выходы, но Штирлиц вышел через вход.
- Или вот…
Приезжает Гитлер в сумасшедший дом. Все пациенты выстраиваются в шеренгу и поднимают правую руку с криком "Хайль Гитлер!". Гитлер проходит вдоль шеренги и в конце видит человека с опущенной рукой. Спрашивает:
- Что же ты меня не приветствуешь?
Человек отвечает:
- Так я же не псих, я санитар.
- Или… А вот и гитару с гармонью принесли.
Подхватив гитару, принесенную местной служащей с потекшей тушью, - она явно плакала - сделал перебор, проверяя звучание, и прежде чем играть, произнес:
- После юмора хотелось бы спеть чего-нибудь такого, веселого, бодрого, военного. К сожалению, таких у меня всего пара, надеюсь, вам понравятся, я их еще не исполнял. Первая посвящается всем водителям, и не только фронта, а еще и тем, кто кует победу у нас в тылу.
Через горы, реки и долины,
Сквозь пургу, огонь и черный дым
Мы вели машины,
Объезжая мины,
По путям-дорогам фронтовым…
- Хэ-хэ-хэ, - вытирая слезы от смеха, невольно хохотнул Мерецков.
- Да, как ни странно, но первую часть он отработал хоть и напряженно, но за цензуру не вышел, - ответил Симанович.
- Это да. Вроде все в порядке. Вон, слышишь, и песни хорошие… Нужные.
- Это да, главное, чтобы что-нибудь не ляпнул, отвечать-то нам.
- Если бы хотел, то ляпнул. Видишь же, что он себя контролирует.
- Посмотрим, до конца эфира еще десять минут осталось. Давайте лучше песню дослушаем, хорошо поет, все-таки талант у мальчишки…
Эх, путь-дорожка фронтовая!
Не страшна нам бомбежка любая,
Помирать нам рановато -
Есть у нас еще дома дела.
(Б. Ласкин)
- А сейчас, товарищи, представьте, что прошло двадцать… ну может, даже тридцать лет. Мы, конечно, победили, и вот какую песню МОГУТ написать наши потомки… - послышался из репродуктора немного плавающий, слегка запинающийся голос Суворова.
- О чем это он? - повернулся к комиссару Симанович.
- Ой, сейчас что-то будет… - что-то предчувствуя, пробормотал резко вспотевший Мерецков.
Адъютант Мехлиса с силой бил судорожно кашлявшего Льва Захаровича по спине. Комиссар, посмеиваясь, с удовольствием слушал своего подопечного, который довольно неплохо выступал по местному радио, пока в конце передачи не произнес странные слова. К сожалению, Лев Захарович в это время пил крепкий грузинский чай, так что неудивительно, что он поперхнулся.
- …прибаф-фь… - прохрипел Мехлис.
Адъютант подошел к большому ящику радио и прибавил громкости. Кабинет наполнила ПЕСНЯ:
От героев былых времен
Не осталось порой имен.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей, травой.
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь,
Нам завещанный одним,
Мы в груди храним…
(Е. Агранович)
- Товарищ капитан, просыпайтесь, уже восемь утра, - тряс меня кто-то за плечо.
С трудом разлепив глаза, я увидел над собой склонившегося ведомого.
- Степка, долетел, значит?
- Долетел, товарищ капитан.
- Хорошо. Что вчера было? А то я смутно помню.
- О-о-о, вы вчера по радио выступали, все под таким впечатлением! Спрашивают, когда вы еще про фон Штирлица?..
- Штирлиц?! Радио? Какое еще, на фиг, радио?! - перебив, с недоумением переспросил я.
Лаврентий Павлович Берия стоял у окна и наблюдал, как два водителя копаются во внутренностях его машины. Трехлетний "Паккард", на котором в последнее время ездил всесильный нарком, пару дней назад стал дергаться в тот момент, когда трогался с места, и сейчас водитель, позвав на помощь коллегу, ковырялся в движке.
- Совершенно ничего не помнит? - поинтересовался нарком, отворачиваясь от окна.
- По крайней мере, не симулирует точно. В течение получаса он смог вспомнить только то, что: "Там вроде обои зелененькие были". В принципе не ошибся, в студии стены окрашены в зеленый цвет, - ответил стоявший навытяжку капитан госбезопасности Никифоров.