– Так… – Сид поскреб затылок. – Ладно, тогда просто купи ткани и ниток. Невелика задача изобразить тебе какие-нибудь одежки, но для колдовства потребно что-то материальное из этого людского мира. Писать ты умеешь, вот возьми бересту и записывай. Ты должна купить двенадцать аршин самого тонкого сукна… мм… синего цвета и столько же зеленого, семь аршин шелка – там есть лавка купца из царства Мин, тонкого беленого льна – десять аршин… хотя нет, лучше двенадцать. Шелковых ниток еще возьми, шнура и тесьмы для отделки. А, еще пуговиц! Серебряных, пару дюжин. Купи себе сапог две пары и теплых чулок. Шаль присмотри какую-нибудь на свой вкус. Пояс. Твоя шуба сгодится и для дороги, да и потом тоже, так что, наверное, все… Но если захочешь еще что-нибудь, не стесняйся. Там будет достаточно денег, чтобы тебе хватило на все покупки. С тобой пойдут Прохор и охранник. Думаю, этого будет довольно. В лавках заспинник скажет купцам, куда отнести все, что ты купишь. Ну? Есть вопросы?
Ошарашенная таким списком заданий, я только успевала кивать головой.
– Ну, вот и хорошо. Пошевеливайся! Чем скорее мы спустимся к саням, тем лучше.
Диху только брови вздернул, заглянув через мое плечо в записи на бересте.
– Ничего так получается.
Я уж было собралась воспеть хвалу Великому и Могучему, но Диху пренебрежительно отмахнулся, мол, избавь меня от человечьих вывертов.
Пока я доцарапывала на кусочке коры список покупок и ценные указания, сид умылся, а затем и оделся без посторонней помощи.
– А зачем мне нужна другая одежда? – поинтересовалась я.
Тут еще к полному отсутствию нижнего белья, двум рубашкам, летнику и остальному вороху одежек не успела привыкнуть, а уже обновки.
– Чтобы путешествовать было удобнее. И чтобы потом не слишком выделяться из толпы.
– Потом – это когда? Или где?
Хитрован усмехнулся, моментально раскусив смысл и цель допроса.
– Много будешь знать – скоро состаришься.
И зубами – щелк! Как бы намекая, что еще пара неуместных вопросов, и он самолично станет катализатором внезапного процесса старения.
Пришлось заткнуться. В любой другой ситуации я бы рванула с поводка, рискуя сдохнуть, но не покориться. Но Диху… Сын Луга, его волшебство и сквозящая в каждом жесте и слове нечеловечья сущность гипнотизировали, точно змеиный взгляд. Сид не ведал уважения к чужим желаниям и чувствам, зато умел мстить и карать. С него станется отобрать понимание языков и вышвырнуть за порог, за которым шестнадцатый век во всей красе. И проследить, чтобы строптивая смертная получила массу впечатлений, а потом смести в совок то, что от нее, то есть от меня, останется.
И сразу так жалко себя стало. До ужаса. А еще я честно старалась не думать об уровне местной санитарии и гигиены. Размышлять на эту тему – только лишний раз себя изводить неизбежностью скорой смерти от дизентерии, холеры, чумы, черной оспы, тифа – в любой последовательности, на выбор. И никаких антибиотиков в ближайшие триста лет! А какую неподдельную радость я испытала, когда вспомнила о сделанных прививках и удаленном еще в школьные годы аппендиксе. О! Спасибо маме и районному педиатру.
К слову, о маме… Единственное утешение – в Германии у мамы все в порядке. И здоровое сердце вкупе с крепкими нервами тоже кое-что значат.
"Она переживет, она справится, она сильная", – убеждала я себя, впервые в жизни сожалея, что у меня нет ни братьев, ни сестер, которые бы стали ей утешением.
– Ты стоишь и ждешь, когда в голову придет еще одна мысль? – ледяным тоном полюбопытствовал Диху. – Не жди, запасы чудес на сегодня исчерпаны.
Он, оказывается, стоял рядом и внимательно наблюдал за "собственностью". А может, мысли читал, кто его знает.
Сегодня сид облачился в наряд средневекового магистра-алхимика. Черное длинное одеяние с меховым отворотом, чем-то похожее на университетскую мантию, стекало с широких плеч Диху до самых башмаков с серебряными пряжками. Особенно умилял бархатный берет, украшенный синевато-зелеными перьями.
С другой стороны, на кривобоком уродливом "немце", коим представлялся новгородцам Диху, траурная мантия и берет смотрелись органично. Идеально сиду, конечно, подошла бы кожаная шапочка-чепец, как на гравюрах Иеронима Босха.
Следуя за сыном Луга, я не рискнула спросить, как он наводит морок, невзирая на снедающее любопытство. Он покосился на меня через плечо, чуть насмешливо подмигнул, дескать, даже не сомневайся – создам иллюзию, что надо.
Точно мысли читал, и никак иначе!
В тереме из-за маленьких окон и витражного стекла невозможно было разглядеть, что там на улице делается – то ли снег идет, то ли солнце сияет. А на самом деле небо над Великим Новгородом застили тяжелые снеговые тучи, их серая пушистая шуба прикрыла город от лютых морозов, и дело шло к метели и краткой январской оттепели. В настоящей же овчинной шубе я быстро упрела и едва доплелась до саней гусиным шагом. Многослойная женская одежда мобильности не добавляла абсолютно, ноги так и норовили запутаться в подолах, сапожки терли в самых неожиданных местах, отчего походка получалась семенящая и неуклюжая.
"Эх, сейчас бы легкий пуховичок!"
А еще я зверски тосковала по джинсам, кроссовкам и легчайшему термобелью. Предложение сида сменить гардероб уже не казалось мне прихотью самодура.
Но стоило выехать за ворота боярской усадьбы, и всякие посторонние мысли сбежали врассыпную, будто мыши, спугнутые тихой поступью кошки. Это Новгород скакнул на грудь, точно лев, повергнув меня в изумление и восторг. Это было как прыжок с трамплина – бесконечный миг полета и удар об воду с дальнейшим погружением все глубже и глубже. С головой в многолюдный и разноголосый океан давным-давно утраченного времени – это почти больно. И как вода, чуждая для человека стихия омывает со всех сторон, норовя погубить неосторожного ныряльщика, так и чужое время захлестнуло меня волной и неумолимо потащило на глубину. Туда, откуда уже не спастись. Нет, не спастись.
Ощущение, будто я попала на гигантскую съемочную площадку какого-то исторического мегаблокбастера, вдруг исчезло. Со всех сторон на меня обрушился водопад звуков и, главное, запахов, да таких термоядерных, что глаза резало. Тут было все: и конский навоз, и гарь от костров, и тухлятина, и хвоя, и немытое человеческое тело, и аромат хлеба. Сани влились в поток пеших, конных и санных, двигавшийся без остановки, как живая река, мимо заборов-берегов на Торговую сторону. Прямиком туда, где шумел знаменитый на половину Европы Торг и где до сих пор висел на звоннице нетронутым Вечевой колокол. Я в который уже раз напомнила себе, что в этом мире нет ни Великого Московского княжества, и Ивана Третьего – губителя новгородской независимости – тоже не было. И, судя по всему, Ивана Васильевича, царя Грозного, уже не будет. Я все-таки вспомнила, что в тысяча пятьсот тридцатом году в августе он должен родиться, и очень собой гордилась.
– Слышь, Катька! Очнись, очумелая! – Это Прохор клещом впился в рукав, дергая изо всех сил, чтобы привлечь внимание. Мы как раз переезжали Волхов по Великому мосту.
– Жаль, лед в этом году стал некрепкий. А то в лютые морозы по нему парусные санчата туда-сюда гоняют. Да быстро так! Только ветер в ушах звенит! Мы бы вмиг домчали куда надо. Даром что Готский двор прям на берегу.
Мальчишке приходилось мне в ухо кричать, чтобы перекрыть несусветный гомон толпы желающих попасть на Ярославов двор.
– Здоровски голландцы додумались Летючую Силу направлять в парус.
Я глаз не могла отвести от приближающихся церквей Торговой стороны. Никакой Аркады еще и в помине нет, и неизвестно, построят ли ее когда-нибудь. На миг закралась мысль подкинуть идею тому же Ивану Дмитриевичу. Сказать, мол, как бы красиво смотрелось, если бы… Но вряд ли он станет слушать чужую холопку, да и нужно ли такое сооружение новгородцам в шестнадцатом веке – неизвестно.
– А что такое Летючая Сила? Сила ветра? – осторожно, как бы невзначай, спросила я, весьма заинтригованная Силами, о которых ни словечка не сказано в современном учебнике физики. И вовсе не из-за банального любопытства. Ведь благодаря, так сказать, одной из них – Видючей – я оказалась в прошлом.
Боярский байстрюк сдвинул меховую шапку на затылок и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.
– А оно тебе сильно надо – знать? Ты ж девка, все равно не поймешь.
– А вдруг пойму? Не такая я темная, как тебе кажется. Скажем, ты про верблюдов не знал, а я знаю. И еще много чего. Я ведь нездешняя, забыл?
Аргументы Прохора Ивановича не то чтобы убедили, но сам факт, что девка хочет ведать не только, когда замуж выйдет да как пироги печь, но и про Силы, впечатлил ученого отрока сильно.
– Летючая Сила – это… – начал было он, да только бесцеремонный сид прервал лекцию в самом начале:
– В другой раз, мой юный друг, в более подходящей обстановке. Торжище не совсем то место, где стоит терять бдительность, – напомнил Диху сразу всем своим спутникам: и Прошке, и мне, и Андрею-телохранителю. – Да и приедем скоро.
Готский двор хоронился от ворья за высоченным частоколом из толстых бревен, а из-за его зазубренного края виднелись черепичные крыши домов, шпиль храма и сторожевая башня, сложенная целиком из камня снизу доверху. Узкое полотнище знамени с длинными хвостами безжизненно висело на ее флагштоке, издали ни за что не рассмотреть.
– А правду говорят, дескать, в башне ганзейцы устроили тюрьму для своих? – тут же выпалил Прошка. – Тятя сказывал.
– Понятия не имею. На то люди законы себе пишут, чтобы их исполнять – карать преступников и миловать невиновных. И наоборот.
И сид так равнодушно плечами пожал, что всем стало яснее ясного: даже если весь Готский двор замощен человеческими черепами, ему, сыну Луга, плевать с высокого холма. У него свои дела в этом мире.
Стражи на воротах чинить препоны ни Диху, ни его русским спутникам не стали. Видно было, что укутанного в мантию "магистра" тут жалуют, но слегка опасаются. Зато меня всю обмозолили любопытными и многозначительными взглядами.
– Не бойся, Тихий в обиду не даст, – зашептал на ухо Прошка. – Опять же, Андрюха с нами. Просто русские девки нечасто по Готскому двору шастают.
Сани подкатили к красивому дому в три этажа. Нижний – целиком срубной из дуба, а два верхних – фахверковые. Каркасные балки, выкрашенные в черный цвет, нарядно смотрелись на фоне белой штукатурки. Остальные строения выглядели не хуже, но все же поскромнее обители средневековых финансистов.
– Закрой рот и пойдем со мной, – процедил на латыни Диху. – Еще насмотришься.
Мне почему-то вспомнилась прошлогодняя поездка в Польшу. Две недели поочередно в Кракове, Варшаве и Ченстохове – в трех чистеньких европейских городах, где историей дышит каждый камень. Экскурсовод не замолкала ни на минуту, частя датами осад, именами королей. А мне хотелось всего лишь постоять и помолчать, чтобы навсегда запомнить синее-синее небо над Рынком и готические арки Суконных рядов, полные гомонящих туристов со всего мира.
"Интересно, а здесь, в тутошнем Кракове, король Казимир уже построил Суконные ряды или нет?" – размышляла я, семеня следом за важно вышагивающим сидом. Внутри ломбардского банка я снова почувствовала себя на экскурсии, этакой туристкой во времени. Глаза своевольно искали стенд с поясняющим текстом, вроде "Стенные панели. Резьба по дереву работы неизвестного новгородского мастера. Первая половина 16-го века". Или, например, "Гобелен "Приручение единорога Девой" Франция, 15-й век". Подошвы сапожек с острым загнутым кверху носком скользили по отполированному тысячами ног дереву полов, шуршала тяжелая ткань одежд, мерно позвякивали сережки в такт стуку посоха в руках Диху, остро пахло чем-то терпким, и сквозь мутноватое стекло окон лился на яркие шпалеры холодный свет короткого северного дня. И теперь так будет всегда! Чужой мир осторожно, но неотвратимо запустил в меня, Екатерину Говорову, острые когти и прошептал человеческим голосом на "другом" русском языке: "Теперь ты моя".
Навстречу Диху вышел пожилой ломбардец в таком же длиннополом и, надо полагать, немодном одеянии, как и у замаскировавшегося сида. Остальные служащие, сопровождающие начальство, уже носили короткие распашные то ли шубы, то ли плащи. Понятное дело, что скромные банкиры до излишеств, вроде смешных верхних штанов и здоровенных гульфиков, как на парадных портретах, не доходили.
– Милости прошу, синьор Диччи, – проворковал главный банкир. – Рад видеть вас в добром здравии. Соблаговолите пройти в кабинет. О, я вижу, с вами дама.
Сид повел бровью, мол, идем со мной, Кэти.
Затем я была усажена в кресло у стены, и мне строго-настрого приказали помалкивать. Диху приложил палец к губам и посмотрел так, что язык сам присох к нёбу. Что-что, а глядеть сын Луга умел со значением.
Диху
Полупрозрачные стенки хрупкой чашечки родом из-за Великой стены, ограждающей царство Мин, казалось, готовы были рассыпаться от неосторожного вздоха, а поди ж ты, вполне надежно вмещали в себя горячий темно-коричневый напиток.
– Весьма щедрое угощение, господин Висконти, – молвил Диху, вежливо отпив крохотный глоточек. Горчило изрядно, однако гостеприимство главы новгородского отделения ломбардского ссудного дома и впрямь было выше всяких похвал. Кофе, которым угощался сид, стоило золота по своему весу, а фарфоровая чашка гораздо дороже.
– Все ради вас, мой дорогой синьор Диччи! – воскликнул хозяин. – Право же, нечасто столь выгодный деловой партнер, как вы, становится и столь хорошим другом! Среди этой заснеженной страны капелька восточной роскоши необходима такому немолодому сердцу, как мое. И чуточка дружеского тепла и удовольствия от беседы с вами. О! Вы различаете нотки имбиря?
– Определенно да, – кивнул Диху, тщательно скрывая отвращение. Кофе он никогда не любил, особенно приготовленный по-александрийски, с имбирем и перцем. Если б италийский банкир соблаговолил хоть немного подсластить напиток, еще куда ни шло, но так далеко радушие дружелюбного ломбардца не простиралось. К слову, синьору Висконти были прекрасно известны вкусы его давнего делового партнера. Маленькая колкость, не иначе.
– Весьма полезно для мужчин в нашем с вами почтенном возрасте, – хихикнул италиец. – А вы тот еще скрытник, друг мой! Не каждый рискнет завести себе юную конкубину, – и погрозил гостю пальцем. – Занятие оздоравливающее, спору нет, однако силы-то уже не те, не те… Или вас минула эта напасть?
И подмигнул хитрым черным глазом, блестящим, как маслина.
– Совершенно верно, минула, – ледяным тоном обронил сид, не поведя и бровью в сторону "юной конкубины", тщетно морщившей лобик в попытке понять, о чем говорят мужчины. Знание италийского Диху в голову своей невольницы не вложил, однако ее латыни должно было хватить… ну, скажем, для того, чтобы понять, что означает "конкубина".
– Вероятно, природа оказалась к вам более благосклонна, чем ко мне, – вздохнул ломбардец.
"Если бы ты знал, как прав", – мысленно хмыкнул Диху, но вслух вымолвил:
– Кофе великолепен, синьор Висконти, однако я посетил вас, к несчастью, не только для того, чтобы насладиться напитком и беседой.
– А-а… да-да, – понимающе кивнул банкир. – Юность и красота, мой друг, юность и красота. Увы, они требуют от нашей старости и мудрости определенных финансовых вливаний. Что ж, пройдемте. Прелестная мона подождет нас тут, я полагаю?
– Подождет. – Сид покосился на Кэт, которая отчаянно принюхивалась к запаху, волнами растекавшемуся от кофейника и его недопитой чашки, и предложил: – Думаю, вы не откажете моей спутнице в возможности приобщиться к этому замечательному угощению?
Он помнил о стоимости чашки, конечно. Банкир тоже. Однако синьор Висконти, судя по всему, всерьез надеялся, что девчонка причинит драгоценной посуде серьезный ущерб, за который с дорогого друга синьора Диччи можно будет содрать втридорога, а потому не возражал.
– Конечно же! – и непринужденно перешел на латынь: – Угощайтесь, моя дорогая!
– Спасибо, – прошептала Кэт, робко глянув на господина: дескать, можно?
"Можно-можно", – кивнул Диху. В конце концов, велика ли беда, если невольница и впрямь расколотит чашку?
Катя
От аромата кофе можно было запросто с ума сойти. Я тут же вспомнила, что не пила его уже несколько дней. Как там говорил Ричард Третий? Полцарства за коня? И по всей видимости, именно острая кофеиновая недостаточность предельно обострила мой слух, потому что в беседе Диху с синьором Висконти то и дело проскальзывали знакомые слова. Очень странное чувство – думать на чужом языке, на латыни, например. В институте я учила латынь, но в ограниченном объеме. С таким словарным запасом с латинянином не заговоришь. Как, собственно, и по-английски с англичанином после школьно-вузовского курса. Но лингвистическое колдовство Диху даровало мне то глубинное понимание, какое бывает лишь у носителей языка.
И все же только глухой и слепой не догадался бы, что разговор двух достойных господ касался моей персоны. Синьор Висконти косился на…
"Как там ты меня назвал, гадский нелюдь? Конкубиной? Con – вместе, cubare – лежать. Значит, вместе лежим? – молча злилась я, и от восхитительного насыщенного запаха кофе мое возмущение только возрастало. – Почему я должна терпеть эту наглость, а?"
И сама себе отвечала: "Потому что на дворе шестнадцатый век, милочка, а в модных трендах – "Домострой". Женское население новгородской усадьбы, к слову, держалось тише воды, ниже травы. И чуть что выходило не по воле и желанию тиуна, виновнице сразу же отвешивалось изрядно вразумляющих пощечин. Но за чашечку кофе… хорошо, за половину маленькой чашечки я простила Диху "конкубину".
Один крошечный глоточек, затем второй. А-ах! Конечно, он был без сахара, и оттого адски горький, но зато и без ГМО. Натурпродукт! После такой ароматной роскоши растворимую бурду пить не станешь – это точно, хотя бы просто потому, что между Екатериной Говоровой и ближайшей баночкой "Нескафе" пролегает чуть меньше пятисот лет. Всего-навсего.
– Понравилось? – удивленно спросил сид.
– Очень.
– Тогда купишь себе этой гадости, а мне – зеленого чаю. Держи, – и протянул мне весело позвякивающий кожаный мешочек. – Займись покупками.
– Да… мой господин.
Я тут же отвесила решительный поясной поклон в стиле танцовщиц из ансамбля "Березка", насмешив синьора Висконти до слез. Уже в дверях обернулась и спросила:
– А аршин – это сколько?
Сид гневно воздел очи горе, словно призывая Высшие силы в свидетели этого вопиющего примера женской несамостоятельности.
– У Прохора спросишь, девушшшка! – отрезал Диху.
Любой дракон обзавидовался бы злобности сидова шипения.
Не успела я показать Прошке кошель и свои записи, как нами обоими занялся Андрюха.
– Рядом держитесь, не убегайте вперед. А при расплате, чтобы я по левую руку стоял, – внушал телохранитель нам, своим бестолковым подопечным. – Понятно? Из виду не пропадать!
Под тулупом у Андрея виднелась кольчуга, а на поясе болталась серьезного вида дубинка. И наверняка за отворотом сапога нашелся бы при необходимости нож.
– Разошелся ты, Лютик. Мы ж не дети, тоже понятие имеем.