Диху зарычал, мгновенно сбросив человеческий облик, как досадную помеху, не как одежду даже – как паутину. И чистым пламенем первобытной ярости рванулся на зов, рванулся и застыл. Связь с эмбарр, с талисманом и удачей, оборвалась. Сид стоял, бессмысленно вперив бешеный взгляд в пустые сани, но ни Кати, ни Прошки рядом не было. Нигде не было. Как и следов того, кто посмел украсть его эмбарр.
Диху заледенел, оглушенный памятью. Да, да, все так же, как и тогда: скованный немотой язык, темнота перед глазами, дальний вой в ушах, все ближе, ближе – и вот, высверком, сполохом сизого огня…
…Кайлих!
Она предстала в таком обличье, что былой прелести не сыскала бы и самая чуткая ищейка из ее своры. Облик не охотницы даже, не воительницы, а чистой ненависти. Она пылала синим огнем над пустошами, туман стекал с ее волос и закрывал пути к спасению, а копье, что метнула рука дочери Ллира, лишь чудом не пронзило Диху, словно оленя, насквозь.
Нет, не чудом, понял он, встречая ее жгучий взгляд. Кайлих не промахнулась. Если бы она желала ему быстрой смерти, Диху был бы уже мертв и вовсе не обязательно возродился бы под сводами своего сида. Не потому, что Кайлих убила бы его наверняка, нет. Он сам желал смерти, желал отчаянно, впервые за бесконечные свои годы проклиная дар детей Дану.
Умереть, уйти, раствориться, растаять туманным духом, дотла выжженным горем и яростью Кайлих.
Если бы это было так легко! Если бы она позволила… но нет, она не собиралась позволять.
– Надеешься спастись? – наконец спросила Кайлих.
Он молчал.
– Где моя дочь? – спросила снова.
Диху молчал, стиснув зубы.
– Неужто тебе и в самом деле нечего сказать мне, Диху-торопливый? Прежде ты был скор и на речи тоже!
– Не настолько скор, как мог бы… – выдавил он.
– Не настолько, чтобы уйти от моей своры! – яростно выкрикнула Кайлих. – Не настолько скор и быстроног, чтобы уйти от меня!
Копье соткалось из тумана, возвращаясь в ее руку.
– Что ж, значит, время речей для нас и вправду кончилось, – заключила Неблагая.
И это в самом деле было так.
– Постой!
– С чего бы?
– Постой, Кайлих-жестокосердая, Кайлих двурогого копья. Остановись. Дай мне…
– Что? – оскалилась она. – Что дать? Прощение? Еще один вздох? Шанс удрать теперь, когда я уже загнала тебя, Диху с заячьим сердцем?
– Этне.
Имя сорвалось само. Кайлих задохнулась, вскрикнула и застонала, словно это ее собственную печень пронзило копье. И пока Неблагая не успела опомниться, Диху торопливо добавил:
– Вдруг есть способ вернуть ее?
– Что?!
– Способ вернуть. Нашу… Твою Этне. Если он есть, я найду его. Повремени с возмездием, о Кайлих. Дай мне отсрочку.
Она молчала, все так же неотвратимо и прямо глядя на него. И слова стали бесполезны окончательно.
Диху тоже молча склонил голову, признавая ее право. Но Кайлих медлила с ударом, и спустя несколько бесконечных мгновений он осмелился вновь на нее взглянуть.
Неблагая сида опустила оружие и отвернулась.
– Не вздумай попасться мне снова, – предупредила она, и слова падали в тумане с глухим стуком, словно камни на снег. – В следующий раз, если я найду тебя, если загоню снова… я не смогу удержать свою руку. Прочь! Беги прочь и путай следы так, чтобы я не нашла тебя, Диху Благого двора. Беги сейчас же, пока я еще могу…
Он был не из тех, кому надо предлагать дважды. Он метнулся в туманную мглу, спотыкаясь, на ощупь, быстрее, еще быстрее, так быстро, как никогда еще не бежал ни один из племен Дану. Бежал, каждым волоском ожидая свиста летящего копья и удара в спину. Она же была Неблагой. Она ведь могла…
Очнулся, тяжело дыша, вздрагивая и встряхиваясь, словно лошадь в упряжке. Зачерпнул горсть снега, обтер раскаленный лоб и, сжав кулак, несколько мгновений смотрел, как падают тяжелые талые капли. Падают, пятная сугроб алым.
Кровь… вот что связывает надежнее любых чар. Как можно было забыть о такой простой, такой естественной и нерасторжимой связи? Морок, не иначе. Морок, наведенный хозяевами здешних лесов и снегов, могучими существами, способными помутить разум даже сыну Дану. Они на своей земле, они сильнее – но у них нет никаких прав на его эмбарр. На его потомка. Она – крови Дану, крови Диху и Кайлих, кровь от крови Этне. Как бы ни была сладка эта добыча, никто из здешних… из хийси… не станет пожирать ее сразу. Значит, предстоит бой. Или торг.
Успокаиваясь, Диху задышал ровнее, освобождаясь и от ярости, и от страха. И позвал спокойно и властно:
– Кайтлин.
Не понадобилось даже прислушиваться. Она была здесь, рядом, так близко, что Диху слышал ее дыхание, чуял запах ее крови и страха и почти ощущал на языке солоноватый привкус ее крови. Его крови. И крови Кайлих.
– Кайтлин, – повторил он. – Я иду.
Тропа хийси возникла светящейся цепочкой следов, скупых и осторожных, почти звериных. Сид по-птичьи передернул плечами и пошел вперед, в чащу, не отрывая взгляда от этой тропки, петлявшей в быстро густеющих сумерках. Конечно, следы вели прочь от мира людей. И что с того?
Катя
Наверное, еще один сорочий укус, и я голосила бы на весь лес, потеряв остатки рассудка. Но вдруг кто-то рядом проскрипел противным голосом:
– А ну-ка, чич, негожницы! Ужо вам! Кому шкажано? Кыш!
У меня чуть барабанные перепонки не лопнули от птичьих криков, когда вся стая снялась с места. Твари рванули в разные стороны. И когда я заставила себя не жмуриться и посмотреть на ту, которая прогнала сорок, я птичек очень даже поняла.
– Подь шюда! Вашково!
Сосна не посмела ослушаться приказа, стремительно опустила меня вниз почти к самой земле, быстро и слаженно шевеля ветвями. Хватка ее ни на миг не ослабела, и я была полностью обездвижена, когда предстала перед этим страшным созданием. Изрезанная глубокими морщинами и усеянная бородавками кожа обтягивала череп, на дне глазниц которого пылали уголья глаз, зубы так и торчали из узкогубой пасти в разные стороны, а в грязных седых космах запутались перья, кусочки коры и даже сосульки. От лохмотьев чудовищной старухи шел тяжелый кровяной запах, как от туши только что забитой телки.
– Арбушка, – оскалилось чудовище, ткнув мне прямо в лицо костлявым пальцем с черным когтем. – Арбушка приблудная и… – Она перевела взгляд вправо, где тихонько поскуливал Прошка. – Ербезя-ублюдок. Хороша поживка!
Прохор, который, по всей видимости, узнал лесную жительницу, взвыл и попытался молиться, но хвоя немедленно залепила ему рот. Собственно, я тоже уже догадывалась, к кому попалась на зубок. Не так ведь давно писала курсовую по финно-угорской мифологии. Злой лесной дух, хозяйка каких-нибудь сорок, ворон и воробьев, а по совместительству – любительница человечинки. От страха сознание мое переключилось на мифологию и даже интересно стало: что дальше будет?
Вот представьте себе: вы покупаете тур в Грецию, на солнечные острова в Эгейском море, прилетаете, а тут – бац, и вместо бунтующих греков – дриады, фавны, кентавры и прочие мифы Древней Греции, включая эротико-зоологические приключения Зевса Громовержца. Страшно-то оно страшно, но любопытно же!
Сразу же почему-то вспомнились наши веселые раскопки в Старой Ладоге, восторги от каждого найденного черепка и шуточные подражания Калевале. Кто же знал, что курсовой проект, который на презентации никто и не слушал, настолько пригодится в жизни!
Но не успела я дать волю воображению и припомнить нравы и обычаи финно-угорской злобной нечисти, как явился Диху. Не пришел, не прибежал, а именно явился. Во всей красе и славе бывшего ирландского бога. Сын Луга легкой поступью взметал пушистые бразды и сиял бессмертным взором. Вот уж никогда бы не подумала, что так обрадуюсь сиду.
Однако лесная хийса не испугалась, напротив, она обрадовалась гостю, выступила навстречу, этак подбоченилась, как та тетка из старого анекдота про тюбетейку, и сказала:
Стой-ка, стой-ка, гость незваный!
По моей земле ты ходишь.
Эти тропы лишь для хийси,
Нет пути потомку Дану!
Отвечай, зачем явился?
Если бы не колкие сосновые ветки, я бы точно, равновесия ради, присела бы. А так… просто офигела от этой внезапной Калевалы. Диху же, по всей видимости, был в теме. Он ничуть не смутился и ответствовал в духе ирландских сказаний:
Привет тебе, о женщина,
Убеленная сединами мудрости,
Хозяйка леса, многоликая.
Отчего встречаешь меня так сурово?
Я иду своей дорогой
И не причиню тебе беспокойства.
"А и в самом деле, чо так неласково?" – подумалось мне со зловещей иронией. Хийса, похоже, испытывала примерно те же чувства, с поправкой на первобытную искренность.
Вижу, ловок ты таиться!
Чародейские покровы
Не обманут очи хийси.
Чую кровь потомков Дану.
Назовись, покуда дышишь!
Я бы отозвалась, если бы такое страховидло спросило. Само бы по себе получилось, но я и не потомок Дану. Однако же Диху за нерифмованным словом в карман не полез:
О женщина, благословленная многими дарами:
Даром мудрости, даром сладких речей и даром гостеприимства.
Коли ведомо тебе имя моего рода,
Разве не довольно тебе этого знания?
Я пришел забрать то, что принадлежит мне по праву,
По праву родства и по праву данного слова.
Смеешь ли ты мне препятствовать?
"Чего-чего? По праву родства? Кого с кем?" – Вопросы набросились на меня, точно гнус в летней тундре. И кружились, и роились, и кусались. В это же невозможно поверить, чтобы Диху и я…
Не к лицу тебе, охотник,
Отбирать мою добычу.
В Эрине свои законы,
Здесь же, в Хийтоле, – иные.
Должно вежливым быть гостю.
Замечание Лугову сыну не понравилось. Я-то уже ученая, я его кривые ухмылки, не сулящие ничего доброго, разучила все до единой.
"Диху, миленький, отбери добычу, пожалуйста! – мысленно умоляла я сида. – Сам же сказал про родство. Я слушаться тебя буду, честно-честно. Забери только от этой жуткой старухи. Поторгуйся там или поколдуй! Ты же умеешь!"
И то ли опять мысли мои прочитал, то ли просто решил не ссориться с духом, который на своей земле всяко сильнее пришельца, но мой ирландский гм… родственник согласился на компромисс.
Упрямство не к лицу тебе, о женщина.
Но коли требуешь, назовусь тебе. Нетрудно сказать, кто я.
Я – сын Луга Многомудрого, названный Покровителем очагов,
Хозяином огня, что согревает смертных.
Еще зовусь я возлюбленным Кайлих и отцом прекрасной Этне.
Управителем в Доме Двух Чаш называли меня, –
сообщил Диху, не скрывая гордости.
"Ага! Так вот ты какой – хозяин заводов, газет, пароходов! Дом Двух Чаш, говоришь? Как же, как же, помню-помню. Вот свезло". В ирландском эпосе все герои настолько неоднозначные личности, один другого "краше". И там точно был какой-то Диху.
Но не много правды в таком прозвании.
Желаешь ли сразиться со мной или состязаться в мудрости?
"Начинается!" А то я не знаю, как у них там в эпосах принято соревноваться: сейчас ка-а-ак начнут загадки загадывать, а в промежутках между раундами похваляться доблестями. А мы с Прошкой мерзни. Хотя, справедливости ради, сида моего стоило поблагодарить за три волшебных зерна, научивших пониманию здешней речи. Да и моих институтских преподавателей, влюбивших меня в Калевалу, Старшую и Младшую Эдды и ирландские саги. Язык хийсы я понимала почти дословно.
Мудрецу задам задачу,
Дам загадку чародею.
Назовешь мое ты имя –
Отпущу тогда ербезьку.
За арбушку крови Дану
Рассчитаешься иначе! –
молвила монстриха важно.
"Ербезьку отпустишь, а… а меня? В смысле, арбушку! Со мной что будет?" – перепугалась я. Оставалось лишь надеяться на сидову бессмертную смекалку.
Нетрудно разгадать твою загадку, о женщина,
Меняющая облик, госпожа лесных чертогов.
Ошибусь, если назову тебя Сюэтар, матерью сорок и воронов,
Или Хонготар, хозяйкой сосен, хоть вы и в родстве.
Третье же имя воистину твое. Керейтар, золотая дева,
Какой платы желаешь ты, Мать Лисиц? –
с этакой притворной ленцой произнес он.
Какой у меня все-таки умный хозяин и… э-э-э… родственник. Видит дедушка Луг, мне просто несказанно повезло. Керейтар? Мать Лисиц? Впрочем, против лисиц я ничего не имела, по крайней мере, до тех пор, пока они не начнут глодать мои косточки.
Хийса с достоинством приняла свое поражение и даже улыбнулась, проворковав:
Что же, нет нужды, пожалуй,
В поединке чародейском.
Вижу, ты мудрец изрядный!
В дом Керейтар ты пожалуй,
Не побрезгуй угощеньем.
После станем торговаться.
И эти два реликта доисторических эпох, как ни в чем не бывало, едва не под ручку, направились к землянке. Угощаться, а после торговаться за наши с Прошкой жизни, в основном, за мою арбушкину жизнь.
– Э… а-а… э… – просипела я им вслед, что в переводе означало: "Эй вы, чудики, а как же я?"
Я была в ужасе, я была в отчаянии, потому что это только в адаптированных для современных детей народных сказках добро торжествует, а герой спасается. В настоящих – для героя все может закончиться мучительной смертью – горло перегрызут или суп сварят.
Вот не сторгуется Диху за арбушку, паче того, проиграет этой Лисьей ведьме в эпическом споре, и завтра меня подадут на пир с хрустящей корочкой под брусничным соусом. Вдруг наша Керейтар поджидает Сюэтар и Хонготар на мясную вечеринку?
Слезы сами потекли по холодным щекам, когда я представила себя в качестве главного блюда хийсы.
И тут моя сосна-тюремщица решила сменить диспозицию. А может, устала держать нас с Прошкой сразу в обеих "руках"? Ветки задрожали, ствол заскрипел, и словно волна прокатилась от корней до самой верхушки – это сосна прикатила ко мне уже выкупленного "ербезенка". Нас на мгновение освободили, и тут же ветви сплелись плотно и густо, а мы с Прошкой оказались внутри кокона. Все новые и новые хвоинки-иголки прорастали прямо под нашими изумленными взглядами.
– Хийса нас согреет, – уверенно заявил Прохор, но придвинулся поближе. – Чтобы мы не померли на морозе, пока они с Тихим станут миловаться.
– Торговаться, ты хотел сказать?
– Один хрен, – махнул рукой подросток. – Не боись, Катюха, наш эринец небось корнем силен.
– В каком смысле?
Я по-прежнему не понимала, к чему клонит мальчишка.
– В том самом, – хихикнул он. – Слышишь, нет?
И я услышала какие-то сдавленные стоны и вскрики совсем рядом.
– Это они? А что они делают?
Прохор Иванович посмотрел на меня, как… как манул на блогера.
– Ты совсем дура, да? Даже я знаю, что они там делают, а тебе и подавно должно быть ведомо.
В чем-то ербезенок был прав. Я все-таки дура, раз сразу не поняла, что за торг может быть между Хозяйкой Лисиц – золотой девой и Покровителем очагов. Позор тебе, Екатерина! А еще этнограф с почти красным дипломом!
Диху
Землянка лесной хозяйки ничем не походила на бру детей Дану. Если в домах Народа Богини, которые очень условно можно было назвать "холмами", работал принцип, как бы сказали современники Кайтлин, разделенного пространства, то нора Керейтар выглядела и пахла так, как и положено норе. Лисьей. Единственное отличие – очаг, едва тлеющий, не дающий ни тепла, ни света. Диху поморщился и, не задумываясь, прищелкнул пальцами, заставив пламя вспыхнуть и спалить ту вонючую труху, что была у хийси вместо дров.
– Силы не трать, – ухмыльнулась Керейтар, подмигивая. Глаза ее в полумраке светились зеленым, как гнилушки. – Достанет ли, чтоб расплатиться за девку?
– Смотрю, ты все-таки ищешь ссоры со мной, хийси. И впрямь решила, что моя кровь тебе по зубам?
– Так ведь ты уже поссорился, только не со мной, – хихикнула она. – Но мне нет дела до вашей вражды, твоей и Кайлих. То дела детей Ткачихи, но мне не след упускать добычу, которая сама в руки идет. А ты обещал заплатить.
– Чего ты хочешь, Мать Лисиц?
Хийса глянула исподлобья, а потом молча развела руками. Диху вздохнул:
– Да, мог бы догадаться.
– Поделись со мной своей Силой, сын Дану, – глухо проскрипела Керейтар. – Тяжко быть пленницей собственной немощи. А в вас, потомки Ткачихи, столько пламени, что хватит, чтобы разжечь даже давно промерзший очаг. Мне бы и жизни твоей девки хватило, но ты лучше. Сильнее.
– И вкуснее, надо думать. Это Кайлих тебя надоумила? Хотя нет, вряд ли…
– Дочь Ллира ищет свою выгоду, а я свою. Ну? Согласен?
"Интересно, это ты тоже планировала, о Кайлих? Такова твоя месть?" – подумал Диху, а вслух сказал, глядя прямо в требовательные, ждущие глаза хийси:
– Ну не драться же с тобой. Обещал, значит, расплачусь. Вот… испей для начала, – и протянул ей руку.
Керейтар не нужно было предлагать дважды. С жадным возгласом, тявкнув, как голодная лисица, хийси впилась зубами в запястье сида. А потом, когда уродливая дряхлость треснула и полезла с нее клочьями, как облезлая шкура, толкнула Диху спиной в самый темный угол, на лежанку, наваливаясь сверху.
Прошка
Прохору Ивановичу не впервой было девок всякими байками от перепуга спасать. Только Катька не грома и не дурного глаза боялась, а того, что хийса ее съест.
– Да не трясись ты так, – прикрикнул он по-мужски сурово. – Раз милуются вовсю, знать, сторговались полюбовно.
– Да уж! – фыркнула девка. – В прямом смысле полюбовно.
Удивительное дело, все время она чем-то недовольна. Что у них там за мир такой?
– А в каком хошь. Тихий из-за тебя сейчас старается, а ты сидишь в тепле, целая и невредимая, и бухтишь на своего благодетеля.
– Это я-то целая-невредимая? – возмущенно пискнула Катя. – Мною елки в пинг-понг играли, потом распяли, чтобы сорокам глаза выклевывать было сподручней…
– А что такое "пинг-понг"? – тут же спросил Прошка.
– Игра такая. Два человека играют – перекидывают маленький мячик такими деревянными лопатками через специальный стол, – нехотя объяснила девушка. – Кто промажет по мячику, тот проиграл.
– А ты умеешь? А еще какие у вас игры есть? Ну, расскажи!
Батюшка частенько говаривал, что Прошку, когда ему выпадает случай узнать о диковинке, даже собачья цепь на месте не удержит. Вот он и обрушил на растерянную Катю лавину вопросов, которых с каждым ответом становилось все больше. Беда в том, что глупая девка не могла толком объяснить, откуда берутся мячи, которые сами по себе прыгают.
– А что такое "плас-тик"?