Свой собственный компьютер Джуд не взял – он просто не имел его. Электронной перепиской и другими делами в Интернете занимался Дэнни. Джуд принадлежа к стремительно сокращающемуся числу людей, не захваченных вихрем эры цифровых технологий. Он не хоте "подсаживаться" на Интернет. Он много лет просидел на кокаине, и в тот период все происходило в ускоренно режиме, как бывает в кино: день за несколько секунд сменяется ночью, автомобильное движение превращается в неуловимые росчерки света, а люди становятся манекенами, судорожно носящимися во всех направлениях. Те четыре года теперь казались четырьмя дурными, безумными, бессонными днями – днями, что начались с новогоднего похмелья и заканчивались дымными рождественскими вечеринками, где толпы незнакомых людей с дикими воплями рвались потрогать его, после чего нечеловечески хохотали. Джуд больше не желал никакой зависимости.
Однажды он попытался объяснить это Дэнни – про зависимость, про убегающее сквозь пальцы время, про Интернет и наркотики. Дэнни лишь поднял одну тонкую подвижную бровь и посмотрел на Джуда с насмешливым непониманием. Дэнни не видел связи между наркотиками и компьютерами. А Джуд считал, что это практически одно и то же: люди сутками сидят перед мониторами, сгорбившись и кликая "мышкой" в поисках абсолютно бесполезной информации.
Но сейчас Джуд решил попробовать. Он перенес ноутбук в номер, подключил и вышел в сеть. Проверять почту он не стал. Если говорить честно, он и не знал толком, как это делается. В офисе Дэнни установил почтовую программу, собирающую сообщения со всех адресов Джуда, но как это сделать на чужом компьютере, Джуд понятия не имел. Все, на что он был способен без посторонней помощи, – это вбить в поисковую строку "Гугла" свой запрос. И он набрал полное имя Анны.
Ее некролог был раза в два короче некролога ее отца. Джуду хватило одного взгляда, чтобы прочитать его. Но от фотографии Анны в желудке у него образовалась сосущая пустота. Очевидно, снимок сделали незадолго до ее смерти. Она смотрела в объектив без выражения, на осунувшееся лицо упали пряди светлых волос, щеки ввалились.
Когда они были вместе, она носила колечки в бровях и по четыре серьги в каждом ухе, но на фотографии их не было, и ее слишком бледное лицо казалось еще более ранимым. Приглядевшись, Джуд нашел следы от пирсинга. Она отказалась от серебряных колец, крестов и блестящих стразов, "гвоздиков" и рыболовных крючков которыми раньше пронзала свою плоть, чтобы выглядеть грязной, крутой, опасной, сумасшедшей и красивой. Кое-что из этого списка ей удалось. Она действительно была сумасшедшей и красивой, а еще опасной. Опасной для себя самой.
О предсмертной записке в некрологе ничего не говорилось. Не упоминалось там и о самоубийстве. Отчим пережил ее на три месяца.
Джуд вбил новый запрос: "Крэддок Макдермотт, лозоходство" – и получил полдюжины ссылок. Он нажал на первую, и перед ним открылась статья из номера "Тамг трибьюн" девятилетней давности, раздел "Стиль жизни и искусство". Первым делом Джуд посмотрел на фотографии – их было две – и замер перед монитором, не сразу смог отвести взгляд от картинки и переключить внимание па текст.
Статья называлась "В поисках покойника". Ниже жирным шрифтом шел подзаголовок: "Через двадцать лет после службы во Вьетнаме капитан Крэддок Макдермотт готов отправить на покой несколько привидений… и вызвать к жизни других".
Сначала читателя знакомили с историей Роя Хэйеса преподавателя биологии на пенсии. В возрасте шестидесяти девяти лет он научился управлять легкими самолетами и одним осенним утром 99 года поднялся на сверхлегком воздушном судне, чтобы пересечь Эверглейды. Целью путешествия был пересчет белых цапель для некой организации по охране окружающей среды. В 7 часе 3 минут частный аэропорт недалеко от Неаполя получил сообщение пилота: "У меня сердечный приступ. Кружится голова. Не знаю, на какой я высоте. Прошу помощи".
Больше никаких сообщений не поступало. Поисковая партия, состоящая из тридцати морских судов и сотни людей, не обнаружила ни самого Хэйеса, ни следов его самолета. И вот три года спустя после исчезновения и предполагаемой гибели безутешная семья пошла на экстраординарный шаг: они наняли Крэддока Макдермотта, капитана американской армии в отставке, чтобы предпринять новый поиск останков Роя Хэйеса.
"Он не упал в болота, – с уверенностью заявляет Макдермотт. – Поиски велись не в том месте. Ветер отнес самолет на север. Я бы предположил, что место катастрофы находится в одной миле к югу от квадрата И-94".
Макдермотт полагает, что нужно сузить поле поисков до половины квадратной мили. Но этот результат достигнут не с помощью метеорологических данных за тот день, не благодаря последним радиосообщениям доктора Хэйеса и не вследствие изучения показаний очевидцев. Капитан Макдермотт просто поместил над крупномасштабной картой района происшествия серебряный маятник. Над заповедником "Биг сайпрес" маятник стал быстро раскачиваться, и Макдермотт объявил, что зона поисков определена.
Он поведет в болота "Биг сайпрес" частную поисковую группу, но не берет с собой ни эхолот, ни металлоискатели, ни собак-ищеек. Его план по обнаружению пропавшего доктора чрезвычайно прост – и он внушает страх: капитан в отставке намерен воззвать к самому покойному Рою Хэйесу с просьбой указать место крушения самолета".
Дальше автор статьи углублялся в историю и исследовал ранние занятия Макдермотта оккультизмом. Несколько строк посвящены причудливым и мрачным деталям его семейной жизни. Оказывается, отец Макдермотта был пятидесятником и очень любил рассуждать о вознесении Моисеем змея в пустыне; он исчез, когда сын был еще мальчиком. Дальше следовал абзац о матери Крэддока, она дважды переезжала из одного конца страны в другой – из-за того, что ей мерещился фантом "человека, шагающего задом наперед". Она считала, что это знаменует скорое несчастье. После очередного видения она и маленький Крэддок поспешно уехали из многоквартирного дома в Атланте, и через три недели дом сгорел дотла.
Потом читатель переносился в 1967 год. Макдермотта к тому времени служившего во Вьетнаме, назначили руководить допросами пленных офицеров Народной освободительной армии. Тогда он и познакомился с неким Нгуено Чунгом – хиромантом, который, как говорили, учился своему искусству у брата Хо Ши Мина и оказывал услуги высокопоставленным чинам Вьетконга. Чтобы найти с пленником общий язык, Макдермотт попросил Чунга рассказать о его религиозных воззрениях. Последовал целый ряд необыкновенно познавательных бесед о предсказании, человеческой душе и мире мертвых. Макдермотт говорил, что эти беседы открыли ему глаза на окружающий на мир сверхъестественных сил и явлений.
"Во Вьетнаме все привидения при деле, – утверждает Макдермотт. – Нгуен Чунг научил меня видеть их. Если уметь, призраков можно заметить на каждом углу. Их глаза закрашены черным цветом, а ноги не касаются земли. В тех краях живые часто привлекают для своих целей души мертвых. Дух, не закончивший свои дела при жизни, не покидает этот мир. Он остается среди нас, пока не совершит то, что должен. И тогда я впервые осознал, что войну мы проиграем. Я увидел это на полях сражений. Когда погибали наши парни, души вылетали из их ртов, как пар из носика чайника, и уносились в небо. Когда же умирали вьетконговцы, их души оставались на земле. Мертвые продолжали сражаться".
Впоследствии Макдермотт потерял след Чунга. Что касается доктора Хэйеса, капитан был уверен: судьба ученого скоро станет известна.
"Мы найдем его, – говорит Макдермот. – Его дух в настоящее время ничем не занят, но я дам ему задание. Мы отправимся в путь вместе – Хэйес и я. И он приведет меня прямо к телу".
Фраза в последнем абзаце – "Мы отправимся в путь вместе" – заставила Джуда похолодеть. А фотографии, сопровождавшие статью, вызвали у него куда более неприятные ощущения.
На первой Крэддок стоял у своего дымчато-голубого пикапа. Его босые приемные дочери – Анне лет двенадцать, Джессике около четырнадцати – сидели на капоте справа и слева от отчима. Джуд впервые увидел изображение сестры Анны в юности, сама же Анна уже являлась ему ребенком в том сне. Только тогда ее глаза скрывал черный шарф.
Джессика на снимке обвивала руками шею улыбающегося, угловатого отчима. Как ни странно, она очень похожа на него: такая же поджарая, высокая и крепкая, с загорелой кожей цвета меда. И все же ее белозубая широкая улыбка – может быть, слишком широкая и радостная – напоминала улыбку агента по недвижимости, которому грозит увольнение, если и эта сделка сорвется. Глаза ее тоже заставляли насторожиться: яркие и черные, как чернила, они горели необъяснимой алчностью.
Анна сидела немного в стороне от сестры и отчима. В детстве она была совсем худышкой, коленки и локти торчали в стороны, а длинные волосы доходили почти до пояса – длинный золотистый водопад. И она не улыбалась в объектив. Она смотрела в него безо всякого выражения. Ее лицо застыло, глаза не в фокусе – глаза лунатика. Джуд узнал эти глаза – насмотрелся на них в периоды, когда Анна погружалась в монохромный, перевернутый вверх тормашками мир депрессии. Его пронзила боль: неужели она бродила по тому миру с самого детства?
Вторая фотография, меньшая по размеру, была еще хуже. На ней капитан Крэддок Макдермотт позировал рядом с другими офицерами на фоне сухой желтой почвы, все в защитных костюмах с автоматами через плечо. На заднем плане виднеются пальмы и небольшой водоем. Можно подумать, что снимок сделан в Эверглейдах – если бы не защитные костюмы и не пленный вьетнамец.
Пленник стоял позади Крэддока: крепко сложенный мужчина в черной тунике, с бритой головой, широким приятным лицом и спокойными глазами монаха. Джуд узнал его мгновенно: и его он видел во сне. На правой руке Чунга недоставало пальцев – это подтверждало догадку Джуда.
Даже на старом фото плохого качества было видно, что обрубки стянуты черными нитками.
Подпись под фотографией говорила, что вьетнамского пленника зовут Нгуен Чунг, а снимок сделан недалеко от полевого госпиталя в Донг-Таме, где Чунга лечили от ран, полученных в сражениях. Это была почти правда: Чунг обрубил свои пальцы, потому что думал, будто они готовы атаковать его, так что инцидент можно назвать сражением. Насчет дальнейшей судьбы Чунга у Джуда имелось свое мнение. Скорее всего, Крэддок Макдермотт выведал у Чунга все, что тот знал и умел, и отправил вьетнамца в путь по ночной дороге.
В статье не говорилось, нашел ли Макдермотт Роя Хэйеса – бывшего преподавателя и пилота легких самолетов. Однако Джуд не сомневался в успехе поисков, хотя и не имел на то рациональных оснований. Чтобы проверить себя, он сделал еще один запрос в поисковой системе.
Останки Роя Хэйеса предали земле несколькими неделями позднее, но обнаружил их не лично Крэддок, а команда полицейских-подводников – в том месте было слишком глубоко. Но именно Крэддок указал, куда нырять.
Дверь ванной распахнулась, и оттуда вышла Джорджия. Джуд закрыл окно поисковика.
– Чем занимаешься? – поинтересовалась Джорджия.
– Никак не могу получить свою почту, – соврал Джуд. – Не хочешь попробовать? – Она посмотрела на компьютер задумчиво, потом тряхнула головой и наморщила нос.
– Не-а. Не имею ни малейшего желания лезть в сеть. Забавно, да? Обычно меня не оттащить от компьютера.
– Ага, вот видишь – бегство ради спасения жизни не так уж плохо. Очень полезно для укрепления характера.
Джуд опять вытащил ящик из комода и вывалил в него содержимое новой банки собачьего корма.
– Вчера меня от этого запаха тошнило, – заметила Джорджия, – а сегодня утром, наоборот, он возбуждает аппетит.
– Тут неподалеку есть закусочная. Пойдем, прогуляемся.
Он открыл дверь и протянул Джорджии руку. Девушка сидела на краю кровати в потертых черных джинсах, тяжелых черных ботинках и черной безрукавке, свободно висящей на ее худеньком теле. В золотистом луче солнечного света, лившемся в дверной проем, ее кожа выглядела невероятно бледной и тонкой, почти прозрачной. Казалось, легчайшее прикосновение может оставить на ней синяки.
Джорджия посмотрела на собак. Ангус и Бон склонились над ящиком и, почти стукаясь головами, с чавканьем поглощали еду. Джуд заметил, что Джорджия хмурится, проследил за ее взглядом и понял, о чем она думает: они в безопасности, только когда рядом с ними собаки. Но затем она перевела глаза на Джуда, стоящего в луче света, взяла его протянутую руку и позволила поднять ее на ноги. За дверью их встретило утро.
Сам он не боялся. Он чувствовал себя защищенным новой песней. Джуд верил: записав мелодию, он нарисовал вокруг них обоих магический круг, пересечь который покойнику не под силу. Он прогнал привидение – по крайней мере, на некоторое время.
Но когда они пересекали автомобильную парковку держась за руки, чего раньше никогда не делали, – Джуд случайно глянул назад, на окна их номера. Из окна вслед смотрели Ангус и Бон, стоя бок о бок на задних лапах и уперев передние в стекло. На собачьих мордах читалась тревога.
В закусочной было шумно и тесно, пахло свиным салом, пережаренным кофе и сигаретным дымом. Курить разрешалось только в баре, но он располагался сразу при входе. Посетитель у стойки, пока его не усаживали за столик, уже через пять минут ощущал себя как в пепельнице.
Джуд не курил. Даже никогда не пробовал. Это единственная дурная привычка, которой он избежал. Его отец курил. Когда Джуда посылали в город с различными поручениями, он охотно покупал для отца дешевые длинные коробки сигарет, даже если его об этом и не просили. Они оба знали почему. Джуд обычно внимательно наблюдал за тем, как Мартин закуривает сигарету и делает первую затяжку.
– Если бы можно было убить взглядом, я бы уже давно заболел раком, – сказал однажды Мартин сыну без всяких предисловий. Отец провел в воздухе рукой, рисуя сигаретным кончиком круг и щурясь на Джуда сквозь дым. – У меня крепкая конституция. Если хочешь погубить меня табаком, придется подождать. К тому же есть более простые способы.
Мать ничего не сказала, направив все свое внимание на лущение гороха. На ее морщинистом лице отражалась лишь напряженная сосредоточенность. Она казалась глухонемой.
Джуд – тогда еще Джастин – тоже ничего не сказал, лишь продолжал смотреть на отца. Он потерял дар речи, но не от злости, а от шока; как отец прочитал его мысли? Джуд только что прожигал взглядом дряблые складки кожи на шее Мартина Ковзински, яростно желая, чтобы в них поселился рак – комок клеток, цветущих черным цветом; он сожрал бы голос его отца, задушил его дыхание. Мальчик желал этого всем сердцем: пусть Мартин получит рак, и врачи вырежут ему кусок горла. Тогда отец наконец заткнется.
За соседним столиком как раз сидел человек, у которого вырезали кусок горла. Ему, очевидно, сделали искусственную гортань, часть которой – электрический громкоговоритель – мужчина держал в руке. Поднеся хрипящий, потрескивающий прибор к подбородку, он обратился к, официантке (а заодно и ко всем посетителям):
– ЗДЕСЬ ЕСТЬ КОНДИЦИОНЕР? НУ, ТАК ВКЛЮЧИТЕ ЕГО. МЯСО ВАМ ЛЕНЬ КАК СЛЕДУЕТ ПРОЖАРИТЬ, ТАК ЗАЧЕМ ЖЕ ВЫ ХОТИТЕ СВАРИТЬ ТЕХ, КТО ВАМ ПЛАТИТ? ГОСПОДИ ИИСУСЕ. МНЕ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ ЛЕТ. – Этот факт, похоже, казался ему столь важным, что после ухода официантки он озвучил его еще раз, на сей раз повернувшись к своей жене – фантастически толстой женщине, не соизволившей оторваться от газеты. – МНЕ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ ЛЕТ. ГОСПОДИ. ОНИ СВАРЯТ НАС ВКРУТУЮ.
Мужчина выглядел совсем как старик с известной картины "Американская готика" – вплоть до седых прядей, зачесанных на лысеющую макушку.
– Интересно, какими мы будем в старости, – улыбнулась Джорджия.
– Хм. Я по-прежнему буду чертовски волосатым. Только волосы поседеют. И будут торчать пучками из самых неподходящих мест. Из ушей. Из носа. Брови станут мохнатыми и кустистыми. В общем, вылитый Санта, с которым случилось что-то ужасное и непоправимое.
Джорджия подхватила ладонью свои грудки:
– Жир отсюда постепенно стечет на попу. Я сладкоежка, так что зубы, скорее всего, долго не простоят. Но, с другой стороны, это плюс: достаточно вынуть вставную челюсть, и вот я уже готова к беззубому старушечьему минету.
Он прикоснулся к ее подбородку, вгляделся в ее лицо: высокие скулы, темные круги под глазами и сами глаза – в них плескался смех и нескрываемое желание нравиться ему.
– У тебя хорошее лицо, – сказал Джуд. – И хорошие глаза. Ты будешь классной старухой. У старых дам самое главное – глаза. И из тебя выйдет старуха с чудесными глазами, в них всегда будет играть смешинка. Как будто ты так и норовишь вляпаться в какую-нибудь историю.
Он убрал руку. Джорджия уставилась в свою чашку кофе, улыбаясь смущенно, что для нее было совсем нехарактерно.
– Ты только что нарисовал портрет моей бабушки Бэмми, – сказала Джорджия. – Она тебе понравится. Мы еще успеем добраться до нее к обеду, если поспешим.
– Хорошо.
– Бабушка выглядит самым дружелюбным, самым безвредным человеком на свете. Но как она любит помучить кого-нибудь! Я жила у нее с восьмого класса, и ко мне иногда заходил мой парень Джимми Элиот – якобы поиграть в домино. На самом деле мы потихоньку пили вино. Обычно у Бэмми в холодильнике стояла открытая бутылка, оставшаяся с вечера. Она, конечно, быстро догадалась, что мы таскаем вино, и однажды налила в бутылку чернил. Джимми дал мне отпить первой. Я сделала глоток – и стала плеваться. Вся облилась этими чернилами! Когда Бэмми вернулась домой, то застала меня с сиреневыми губами, сиреневыми потеками на подбородке, сиреневым языком. Я отмывалась целую неделю. Думала, что Бэмми устроит мне взбучку, но она только смеялась.
К ним подошла официантка, чтобы принять заказ. Когда она удалилась, Джорджия спросила у Джуда:
– Каково это – быть женатым?
– Это спокойно.
– Тогда почему ты с ней развелся?
– Я не разводился. Она развелась со мной.
– Застукала тебя в постели со штатом Аляска?
– Нет. Я не изменял ей – то есть нечасто. И она не принимала мои измены близко к сердцу.
– Да неужели? Ты действительно в это веришь? Если бы ты был моим мужем и начал ходить налево, я бы швырнула в тебя первым же попавшимся под руку тяжелым предметом. И вторым. И в больницу бы тебя не повезла. Смотрела бы, как ты истекаешь кровью. – Она замолчала и склонилась над чашкой, потом спросила: – Так что же заставило ее уйти?
– Это трудно объяснить.
– Потому что слишком глупая?
– Нет, – возразил Джуд. – Скорее я недостаточно умен, чтобы объяснить это хотя бы себе самому. Что уж говорить о других. Скажем, так: долгое время я старался быть хорошим мужем. А потом перестал. И она сразу же почувствовала это.
При этих словах Джуд вспомнил, как он взял за правило засиживаться допоздна, пока жена не уставала и не отправлялась спать без него. Он прокрадывался в спальню ночью, когда она уже засыпала, – чтобы не заниматься любовью. А иногда он начинал перебирать струны гитары и напевать что-нибудь – прямо посреди ее фразы, чтобы не слушать ее. Он даже припомнил, как не выбросил порно-фильм с убийством, а оставил кассету на виду, чтобы жена могла найти ее.