После этого он разжал пальцы. Джессика так подскочила, что не устояла на ногах, оперлась рукой о стену и замерла, глядя на отчима изумленными глазами. Потом медленно повернулась, как во сне, открыла дверь слева от себя и вошла в отделанную белым кафелем ванную.
Крэддок оставался на полу до тех пор, пока не послышался звук бегущей воды. Только потом он нашел в себе силы подняться на ноги и встал рядом с Джудом, буквально плечом к плечу.
– Ах ты, старый ублюдок, – пробормотал Джуд.
Мир в мыльном пузыре заколыхался и исказился. Джуд стиснул зубы и вернул ему прежнюю форму.
Губы Крэддока, тонкие и бледные, растянулись в горькую отвратительную гримасу. Он двинулся к комнате Анны медленно, слегка покачиваясь – падение не прошло для него бесследно. Он открыл дверь. Джуд последовал за ним.
В спальне Анны было два окна. Оба они выходили не на ту сторону, где недавно село солнце, а на восток. Там уже настала ночь, погружающая комнату в синие тени. Анна сидела на самом краю кровати, между ее кроссовок валялся стакан. На одеяле лежала раскрытая сумка, откуда выглядывало наспех собранное белье и рукав красного свитера. Улыбающееся лицо Анны ничего не выражало, кисти рук лежали на коленях, остекленевшие глаза уставились в невозможно далекую точку. Светлый конверт с фотографией Риз – доказательство – выпал из разжатых пальцев, забытый и ненужный. Смотреть на Анну было больно. Джуд сел на кровать рядом с ней. Под его весом скрипнули пружины, но никто ничего не заметил – ни Анна, ни Крэддок. Левой ладонью Джуд накрыл правую руку Анны и заметил, что его рана снова кровоточит. Когда это началось? Теперь он едва мог шевельнуть левой рукой, такой она стала тяжелой и болезненной. Грязные мокрые бинты съехали и почти сваливались.
Крэддок остановился напротив младшей приемной дочери, склонился над ней с задумчивым видом.
– Анна? Ты слышишь меня? Слышишь мой голос? Та продолжала улыбаться и ответила не сразу. Она моргнула и переспросила:
– Что? Ты что-то сказал, папа? Я слушала Джуда. По радио. Это моя любимая песня.
Крэддок сжал губы так, что они побелели.
– Опять он, – сказал старик, будто выплюнул.
Взяв конверт за уголок, он осторожно поднял его с колен Анны.
С конвертом в руке Крэддок выпрямился и повернулся к окну, чтобы опустить шторы.
– Я люблю тебя, Флорида, – сказал Джуд.
От его слов спальня закачалась, мыльный пузырь угрожающе раздулся, готовый лопнуть, потом снова уменьшился в размере.
– И я люблю тебя, Джуд, – тихо ответила Анна.
Крэддок стоял к ней спиной. Он услышал эти слова, вздрогнул и обернулся, недоумевая, с кем говорит дочь. Потом злобно сощурился и сказал:
– Скоро вы снова будете вместе. Ты этого хотела? Папочка поможет тебе. Папочка отправит вас навстречу друг другу так быстро, как только сможет.
– Будь ты проклят! – выпалил Джуд.
На этот раз комната так набухла и растянулась, что, как Джуд ни старался сосредоточиться на "фамп-фамп-фамп", вернуть прежнее состояние он не сумел. Стены навалились на него, потом отступили, будто простыни, сохнущие на ветру.
В спальне вдруг стало тепло и душно, запахло бензином и псиной. За спиной у Джуда раздался жалобный визг, и он обернулся к Ангусу, лежавшему там, где только что была сумка Анны. Пес дышал с трудом, его глаза пожелтели и заплыли. Из согнутой лапы торчал острый красный обломок кости.
Джуд оглянулся на Анну – теперь это была Мэрибет. С грязным напряженным лицом она сидела на кровати около Джуда.
Крэддок опустил одну штору, и в спальне стало темнее. Во втором окне Джуд видел зеленые газоны, бегущие вдоль трассы, пальмы, мусор в траве, знак ограничения скорости. В ушах у него не смолкало ровное "фамп-фамп-фамп". Кондиционер трещал, жужжал, опять трещал. Джуд удивился: почему он до сих пор слышит кондиционер Крэддока? Комната старика находилась в другом конце коридора. Вдруг что-то застучало, как метроном. А, это Мэрибет включила указатель поворота.
Крэддок перешел ко второму окну, и Джуд больше не видел трассу. Вторая штора опустилась и погрузила спальню Анны во мрак. Наконец-то настала ночь.
Джуд посмотрел на Мэрибет, на ее плотно сжатые челюсти, на левую руку, держащую руль. На торпеде мигала лампочка поворотника, и он открыл рот, чтобы сказать что-то… он не знал что… что-то вроде…
– Что ты делаешь? – Джуд не узнал свой голос: какое-то хриплое карканье. Мэрибет собиралась съезжать с трассы, она уже перестроилась и почти подъехала к повороту. – Это не тот выезд.
– Я тебя уже пять минут трясу, не могу добудиться. Думала, ты в коме. А здесь как раз больница.
– Поезжай прямо. Я проснулся.
В последний момент она успела вывернуть обратно на шоссе, сзади раздались негодующие гудки.
– Как дела, Ангус? – спросил Джуд, оборачиваясь назад.
Он протянул руку и прикоснулся к лапе, и на миг взгляд Ангуса стал осмысленным. Его челюсти шевельнулись. Из пасти вывалился язык и мазнул по пальцам Джуда.
– Хороший мальчик, – шепнул Джуд. – Хороший мальчик.
Чуть погодя он повернулся обратно, уселся в кресле поудобнее. У куклы-носка на его правой руке появилось красное лицо. Джуду срочно требовалось заглушить боль, и он подумал, что найдет что-нибудь подходящее на радио: "Скинирд" или на худой конец "Блэк краус". Он включил приемник и прошелся по каналам: эфирные шумы, потом пульсация кодированной военной трансмиссии и, наконец, Хэнк Уильямс Третий, или просто Хэнк Уильямс. Джуд сомневался, поскольку прием был слишком слабый, а потом…
Потом он нашел станцию с очень чистым приемом: Крэддок.
– Никогда бы не подумал, что у тебя такой запас прочности. – Дружелюбный и близкий голос шел из динамиков, встроенных в дверцы автомобиля. – Не сдаешься, и все тут. Обычно мне это нравится. Но наше с тобой дело – далеко не обычное, ты понимаешь. – Крэддок рассмеялся. – Да, люблю прокатиться после обеда с опущенным окошком. Садишься в машину и едешь. Неважно куда. Подойдет любой пункт назначения. Знаешь, многие люди думают, будто они не знают слова "сдаюсь", но они ошибаются. Большинство, если им правильно внушить, на глубоком уровне, да помочь не много соответствующим препаратом, если ввести их в состояние полного транса и сказать, что они горят заживо, – знаешь, как они поступят? Они будут орать и просить воды, пока не охрипнут. Они все сделают, лишь бы потушить этот огонь. Все, что угодно. Такова человеческая природа. Но есть люди – в основном дети и психи, – на которых не действуют доводы рассудка, даже в трансе. Анна была и ребенком, и сумасшедшей, упокой Господь ее душу. Я пытался заставить свою дочь забыть о том, что ее огорчало. Она была хорошей девочкой. Я страдал, глядя, как она терзала себя – даже когда она терзала себя из-за тебя. Но заставить ее забыть все, чтобы она начала жизнь с чистого листа, я не мог, хотя тогда она бы избавилась от боли. Некоторым нравится страдать. Неудивительно, что она полюбила тебя. Ты точно такой же. Я хотел быстро покончить с тобой, но ты уперся и предпочел растянуть это на неделю. Не понимаю зачем. Наверное, ты и сам не понимаешь. Ведь тебе тоже ясно: когда пес у тебя за спиной сдохнет, сдохнешь и ты. И это будет не легкая смерть, как могла бы быть. Три дня ты жил собачьей жизнью и подохнешь теперь как собака, а вместе с тобой – и твоя двухдолларовая сучка…
Мэрибет выключила радио. Оно тут же включилось снова.
– …ты решил, что можно настроить мою девочку против меня, и не придется отвечать за…
Джуд поднял ногу и вдавил каблук черного ботинка в приборную панель. Голос Крэддока потерялся в треске пластика и оглушительном взрыве нижних частот. Джуд еще раз пнул радиоприемник, окончательно загубив панель. Все смолкло.
– Помнишь, я говорил тебе, что призрак пришел к нам не для того, чтобы разговаривать? – спросил Джуд у Мэрибет. – Беру свои слова обратно. В последнее время мне кажется, что он только болтовней и занимается.
Мэрибет не ответила. Через полчаса Джуд велел ей свернуть на следующем выезде с трассы. Они оказались на двухполосном шоссе, по обеим сторонам которого рос южный, почти тропический лес. Он подступал так близко к проезжей части, что местами ветви образовывали сплошной шатер над дорогой. "Мустанг" миновал закусочную, закрытую уже тогда, когда Джуд был ребенком. Над дорогой вырос гигантский экран кинотеатра под открытым небом. Сквозь дыры на экране проглядывало небо. Показывали медленно плывущие клубы грязно-серого дыма. Машина катилась дальше – мимо мотеля, давно заброшенного и погребенного под наступающими джунглями, мимо заправочной станции (пока она была единственным работающим предприятием на этом шоссе). Перед заправкой сидели два загорелых толстяка и смотрели на дорогу. Они не улыбнулись, не помахали рукой и вообще никак не показали, что видят проезжающий "мустанг". Один из них нагнулся и сплюнул в придорожную пыль.
Джуд сказал Джорджии, что надо повернуть налево, и дальше их путь пролегал через невысокие холмы. Вечернее освещение было странным – все окрасилось в тусклый красноватый цвет, ядовитый и какой-то предштормовой. Тот же цвет Джуд видел, закрывая глаза. Это цвет головной боли. До заката было еще далеко, но казалось, что уже темнеет. На западе толпились тучи с темными грозными животами. Ветер стегал макушки пальм и раскачивал бороды испанского мха, свисающие с низких дубовых сучьев.
– Здесь, – объявил Джуд.
Мэрибет заехала на длинную подъездную грунтовую дорогу. Ветер усиливался. Он задул резкими порывами и бросил на лобовое стекло горсть тяжелых дождевых капель. Они отбили яростную дробь, и Джуд стал ждать продолжения, но его не последовало.
Дом стоял на вершине полого холма. Джуд не был здесь более трех десятков лет и вплоть до этого момента не осознавал, как сильно его загородный особняк в Нью-Йорке похож на дом его детства. Сначала ему почудилось, будто он совершил прыжок в будущее на десять лет и оказался перед своим нью-йоркским домом – теперь запущенным и пустующим, оставленным медленно умирать в одиночестве. Огромное старое здание было серого мышиного цвета, крытое черным гонтом. Куски кровли кое-где завернуло ветром, а где-то и вовсе унесло. Когда они подъехали совсем близко, Джуд увидел, как очередной порыв подхватил черный квадратный лист, оторвал от крыши и понес в небо.
С одной стороны дома стоял покосившийся курятник. Его сетчатая дверь распахнулась на ветру и с громким стуком – как выстрел – захлопнулась. В окне первого этажа было выбито стекло, на его месте трепетал полупрозрачный пластик.
Грунтовка, ведущая к дому, заканчивалась петлей. Мэрибет описала круг, и "мустанг" остановился, направив фары в ту сторону, откуда приехал. Мэрибет и Джуд еще смотрели на дорогу, когда там появился грузовик Крэддока.
– О господи, – произнесла Мэрибет.
Она выскочила из "мустанга" и пошла вокруг машины к дверце Джуда.
Светлый грузовик притормозил у подножия склона, потом покатился вверх, к дому. Мэрибет распахнула дверцу, и Джуд чуть не выпал из автомобиля. Она потянула его за руку.
– Вставай. Пойдем в дом.
– Ангус… – пробормотал он, оглядываясь на собаку. Голова Ангуса лежала на передних лапах. Пес устало смотрел на Джуда покрасневшими влажными глазами.
– Он умер.
– Нет, – не поверил Джуд. Она ошибалась. – Как ты, малыш?
Ангус не отводил от него скорбного взгляда и не двигался. В салон ворвался ветер, завертел и сбросил с сиденья пустой бумажный стаканчик, взъерошил Ангуса против шерсти. Пес не возражал.
Казалось абсолютно невозможным, чтобы Ангус вот так тихо умер, без предупреждения и без шума. Несколько минут назад он был жив, Джуд знал это. Он стоял в грязи рядом с "мустангом", уверенный, что если подождать еще немного, то Ангус шевельнется, вытянет лапы и поднимет голову. Но Джуда куда-то тянула Мэрибет. У него не осталось сил сопротивляться, и пришлось идти за ней, чтобы не упасть.
За несколько шагов до крыльца Джуд рухнул на колени. Он не знал почему. Одну руку он закинул на плечи Мэрибет, другой обхватил ее за талию, и она со стоном, стиснув зубы, подняла его на ноги. Тем временем к дому подъехал пикап призрака. Джуд слышал, как за спиной шуршат по гравию шины.
– Привет, парень! – окликнул его Крэддок через опущенное водительское окошко.
У двери в дом Джуд и Мэрибет остановились и оглянулись назад.
Грузовичок стоял возле "мустанга", двигатель тихо урчал на холостом ходу. За рулем сидел Крэддок – как всегда, в своем тесном черном костюме с серебряными пуговицами, высунув левую руку в окно. Лицо его скрывали сгущающиеся сумерки.
– Это твой дом? – спросил Крэддок и рассмеялся. – И как только ты решился уехать отсюда? – Снова ядовитый смех.
Из руки мертвеца, высунутой в окно, выпал полумесяц. Он повис на поблескивающей цепочке, медленно раскачиваясь.
– Ты перережешь ей глотку. И она будет рада – рада, что все закончится. Не стоило тебе связываться с молоденькими девочками, Джуд.
Джуд взялся за дверную ручку, и Мэрибет в тот же миг нажала на дверь плечом. Они ввалились в темноту прихожей. Мэрибет ногой закрыла дверь. Джуд украдкой выглянул в окошко у двери: пикапа на улице не было, только "мустанг". И опять Мэрибет схватила его за плечи и развернула, заставляя двигаться.
Они пошли по коридору бок о бок, поддерживая друг друга. Мэрибет задела бедром какой-то столик и опрокинула его, столик со стуком повалился на пол вместе со стоявшим на нем телефоном. Телефонная трубка соскочила с рычагов и отлетела в сторону.
Коридор заканчивался дверью в кухню. Оттуда пробивался свет. Это был единственный источник света в доме, попавшийся им на пути. Снаружи все окна казались темными, а внутри Джуд и Мэрибет двигались в полумраке. Черным провалом зияла лестница на второй этаж.
Из кухни вышла пожилая женщина в очках, с белыми кудряшками, в блузке из ткани в цветочек. Синие удивленные глаза, увеличенные линзами, казались комически огромными. Джуд узнал Арлин Уэйд с первого взгляда, хотя уже не помнил, когда видел ее в последний раз. В любом случае, тогда выглядела она точно так же, как сейчас: сухопарая, вечно как будто напуганная, старая.
– Кто тут? – раздался ее голос. Правой рукой она взялась за крестик, висящий у нее на шее. Когда Джуд и Мэрибет приблизились, она отступила, чтобы дать им пройти. – Бог мой, Джастин! Во имя Иосифа и Марии, что с тобой случилось?
Кухня была желтой. Желтый линолеум, желтая плитка на стенах, занавески в желтую и белую клетку, тарелки с рисунком из желтых маргариток в сушилке над раковиной. Глядя на эту желтизну, Джуд припомнил песню группы "Колдплэй" – несколько лет назад она была настоящим хитом. В ней пелось как раз о том, что все вокруг желтое.
Учитывая то, как дом выглядел снаружи, было очень странно найти в нем такую веселую и уютную кухню. В детстве на кухне никогда не бывало уютно. Мать Джуда проводила здесь почти все свое время: чистила картошку, мыла бобы, в каком-то ступоре смотрела дневные телепередачи.
Ее онемение, эмоциональное истощение лишали кухню цвета и превращали ее в такое место, где хотелось говорить очень тихо, а лучше – вообще молчать. В те годы это было унылое помещение, где беготня и крики так же неуместны, как в похоронном бюро.
Однако мать умерла тридцать лет назад, и теперь здесь распоряжалась Арлин Уэйд. Она жила в доме уже больше года и, когда не спала, почти всегда находилась именно здесь. Она согрела кухню своим присутствием, каждодневными хлопотами, разговорами по телефону с подругами, пирогами для родственников, заботами об умирающем старике. Кухня стала даже слишком уютной. От ее тепла у Джуда закружилась голова, вдруг стало душно.
Мэрибет повела его к кухонному столу. Он почувствовал, как в правый бицепс впился костяной коготь. Это Арлин взяла его за руку, и он удивился силе ее пальцев.
– У тебя носок на руку надет, – констатировала она.
– Ему оторвало палец, – пояснила Мэрибет.
– Тогда что вы тут делаете? – спросила Арлин. – Нужно везти его в больницу.
Джуд упал на стул. Удивительно, но ему все еще казалось, что он двигается. Перед глазами медленно проплывали стены кухни, стул скользил вперед, как на карусели в парке аттракционов: "Необыкновенное путешествие мистера Джуда". Рядом села Мэрибет, толкнув коленями его ногу. Она дрожала. Лицо блестело от пота, волосы разметались в беспорядке, спутались и неопрятными прядями прилипли к щекам, вискам, шее.
– А где собаки? – спросила Мэрибет.
Арлин, пристально щурясь в сползшие на нос очки, начала разматывать носок, стягивающий запястье Джуда. Если вопрос и показался ей странным или неуместным, виду она не подала, сосредоточившись на своем занятии.
– Мой пес – вон там, – ответила она, кивнув головой в угол кухни. – И как вы уже заметили, он ревниво меня охраняет. Очень бойкий старичок. С ним лучше не ссориться.
Джуд и Мэрибет посмотрели в угол. На подушке в плетеной корзине сидел толстый старый ротвейлер. Корзинка была ему маловата, и с одного края торчал розовый лысый собачий зад. Пес приподнял морду, посмотрел на гостей слезящимися больными глазами, потом снова положил голову на лапы и тихо вздохнул.
– Тебе, случайно, не собака палец откусила, а, Джуд? – спросила Арлин. – Ты поссорился с каким-нибудь псом?
– А где отцовские овчарки? – спросил он вместо ответа.
– Он уже давно не в состоянии держать собак. Клинтона и Разера я отдала соседям. – Она сняла носок и охнула при виде того, что раньше было повязкой. Бинты насквозь пропитались кровью. – Ты что, соревнуешься с отцом, кто быстрее помрет? – Не снимая бинтов, Арлин положила кисть Джуда на стол, чтобы внимательно осмотреть ее. Потом заметила, что у него забинтована и левая рука. – На той руке тоже не все части целы?
– Нет. Там просто глубокий порез.
– Я вызову "скорую помощь", – заявила Арлин и сняла трубку с настенного аппарата. Трубка громко и часто запищала, и Арлин тут же положила ее обратно на рычаг. – Вы скинули трубку с рычага на телефоне в прихожей, – обвинительным тоном произнесла она и удалилась, чтобы исправить содеянное гостями.
Мэрибет смотрела на руку Джуда. Он приподнял кисть – на столе остался кровавый отпечаток – и медленно опустил ее обратно.
– Зря мы сюда приехали, – сказала она.
– Все равно деваться больше некуда.
Она повернула голову и посмотрела на толстого ротвейлера Арлин.
– Скажи мне, что он сумеет нам помочь.
– Ладно. Он сумеет нам помочь.
– Правда?
– Нет.
Мэрибет устремила на Джуда вопросительный взгляд.
– Извини, – сказал он. – Возможно, насчет собак я ошибся. Дело в том, что годится не любая собака, а только моя. Ты когда-нибудь слышала о том, что у каждой ведьмы есть черный кот? Ангус и Бон были моими черными котами. Их никто не заменит.
– Когда ты понял это?
– Четыре дня назад.
– А почему не сказал мне?
– Надеялся, что истеку кровью до того, как Ангус… так поступит. Тогда бы у тебя все прошло. Призрак оставил бы тебя в покое, поскольку его задача была бы выполнена. Если бы голова моя работала получше, я не стал бы так тщательно перевязывать руку.
– Думаешь, все будет в порядке, если ты умрешь у меня на руках? Думаешь, все будет в порядке, если мы дадим призраку то, что он хочет? Да пошел ты к черту! По-твоему, я проехала полстраны, чтобы посмотреть, как ты убиваешь себя? Пошел к черту!