Не дожидаясь ответа, блондин направился в более уединенный угол двора. Бальдр удивленно поднял брови, потом подмигнул Алексу - мол, поглядим, может, чего забавное, - и заковылял следом. Алекс видел, как он подошел к молодому щеголю и вступил с ним в разговор. Ему сразу это не понравилось.
Не прошло и минуты, как его вызвали. Медосмотр проходил в каком-то большом бараке, изначально вряд ли для этого предназначенном. Десятка два молодых парней раздевались или уже одевались среди беспорядочно загромождавших пыльный пол ширм, стульев, ростомеров и весов. Два офицера медицинской службы вели осмотр. Третий сидел за столом и записывал результаты. У всех троих, казалось, была одна забота - поскорее отделаться. Еще был солдат, который следил за порядком очереди. Он окликнул Алекса:
- Имя, фамилия?
- Александер Йоханссон.
Тот нашел его в списке, поставил галочку и передал информацию офицеру, сидящему за столом.
- Раздевайся! - приказал офицер.
Алекс без излишнего смущения разделся догола, потом его подозвали к ростомеру.
- Пять локтей, шесть пальцев! - объявил офицер громко, чтоб его коллега мог записать. - Повернись!
Алекс повернулся кругом.
- Хорошо. Покажи зубы!
Алекс открыл рот. Офицер прижал ему язык шпателем и наскоро осмотрел зубы.
- Порядок. Зрение хорошее?
- Достаточно, чтобы видеть, что меня ждет.
- Не умничай. Одевайся.
Осмотр был окончен. Он занял не больше сорока секунд. Алекс подумал - с завидной же скоростью здесь отправляют человека на убой, однако оставил свое мнение при себе.
- Держи карточку! - сказал офицер, сидящий за столом. - И ступай с ней вон туда!
Алекс пошел в указанном направлении и оказался перед приоткрытой дверью с табличкой "Начальник призывного пункта". Оттуда как раз выходил толстенький призывник. Судя по багровому цвету лица и припухшим глазам, здоровье у него было неважное.
- Взяли! - сказал он с нескрываемым удовлетворением.
- Ну что ж… - промямлил Алекс. - Поздравляю.
- Спасибо. Твоя очередь, заходи.
Алекс вошел. Начальник в чине капитана, высокий угловатый субъект, сидел за письменным столом. Он что-то жевал - непонятно что, перед ним лежали только бумаги. Без сомнения, еда была припрятана у него в ящике стола. Не поднимая глаз, он протянул руку.
- Карточку!
Алекс вручил ему карточку. Капитан бегло просмотрел ее, переписал слово в слово на другую, так ни разу и не взглянув на того, кто стоял перед ним.
- Ну вот, - сказал он наконец, проштамповав обе карточки и одну вернув Алексу. - Считай, ты уже не призывник. С сегодняшнего дня ты солдат. Через несколько дней придешь за снаряжением, а через две недели отправишься на Большую Землю проходить военную подготовку. А оттуда - прямиком на Континент.
Тут только он поднял голову и уставился на Алекса своим единственным глазом. Другого не было. Вместо него зияла жуткая темная впадина между сморщенными, в красных прожилках остатками век. Можно подумать, что этому человеку доставляет странное удовольствие внезапно демонстрировать свое увечье. Он, должно быть, ошарашивал так каждого посетителя и наслаждался этим. А может, хотел показать, что его ждет теперь, когда его "взяли".
Алекс невольно содрогнулся. Он взял карточку, поблагодарил и вышел.
- Скажи, чтоб заходил следующий! - крикнул ему вслед капитан.
Алекс слышал, как открылся и тут же закрылся выдвижной ящик с припасами. Что же он все-таки жует?
Следующим оказался малорослый призывник, с которым они уже виделись.
- Взяли? - спросил он.
- Да. Взяли, как ты изволил выразиться. Может, хоть тебя не возьмут.
- Да уж, они мне намерили четыре локтя четыре пальца. Офицер еще сказал, что им нужны солдаты, а не недоноски.
- Деликатный человек, - заметил Алекс. - Что ж, желаю удачи!
Выйдя во двор, он огляделся в поисках Бальдра, но того нигде не было видно.
- Ты ищешь своего хромого? - спросил кто-то из призывников.
- Да.
- Его вызвали вон туда, в другое здание.
Алекс нашел себе удобное место в тени стены, но долго дожидаться ему не пришлось. Через несколько минут Бальдр вышел. Несмотря на расстояние, Алекс увидел, как он засовывал в карман тускло-красный кусочек картона, о котором каждый здесь мечтал: освобождение от армии.
- Бальдр! - окликнул он, вставая.
Но калека махнул ему свободной рукой и заковылял в обход здания.
- Ступай, меня не жди! - крикнул он и свернул за угол.
Алекс гадал, что могло понадобиться Бальдру там, в закоулке между казармой и наружной стеной, а главное, почему не надо его ждать. Отвратительное подозрение кольнуло его. "Бальдр, но не станешь же ты…"
Он подождал несколько минут, снедаемый тошнотворным предчувствием, и когда блондин в плаще вышел из-за того же угла, понял, что предчувствие не обмануло его. Блондин широким шагом пересек двор, ни на кого не глядя - скорее прочь из этого места, где ему больше нечего делать, где ему нечего делать отныне и навсегда, поскольку он теперь обладает правом вернуться домой и там остаться.
Когда Бальдр вышел из-за угла, Алекс буквально накинулся на него. Он был вне себя от ярости.
- Бальдр, что ты наделал? Только не говори, что ты продал…
- Отстань! - бросил калека и направился к воротам. - Я же тебе сказал, не жди меня.
- Если ты правда это сделал, клянусь, я…
- Помолчи! - оборвал его Бальдр.
- Почему это я должен молчать? Стыдно, да? Не хочешь, чтоб люди узнали?
- Заткнись! - рявкнул Бальдр.
Алекс не помнил, чтобы он когда-нибудь бывал так груб.
Он сдерживался, пока они не вышли за ворота, но на улице снова взорвался.
- Покажи мне твое освобождение!
- По какому праву ты…
- Покажи! Покажи, если оно еще есть у тебя!
Бальдр помотал головой и свирепо заковылял дальше. Казалось, он даже хромает сильнее от обуревающих его чувств. На этот раз Алекс не держался на полшага позади; он шел бок о бок с Бальдром и, не умолкая, рвал и метал:
- Ты хоть понимаешь, что ты сейчас продал? Ты продал право жить достойно, как человек, следующие пять лет. Потому что кампании конца не видно, ты сам говорил! И что ты за это получил? Право тысячи часов месить снег по морозу с этой твоей изувеченной лапой! Ты ведь не попадешь в кавалерию, ты не можешь ездить верхом, ты, дружочек, попадешь в пехоту и отстанешь на первом же переходе! В худшем случае ты замерзнешь насмерть где-нибудь в канаве. В лучшем - тебя подберут обмороженным и оттяпают оставшуюся ногу! Ты получил право помереть от страха под обстрелом! Право гнить заживо на соломе в полевом госпитале! Тем временем как этот молодчик будет жить-поживать дома, выпивая за твое здоровье! И все это - ради денег! Сколько он тебе дал, этот гаденыш, а? Да и знать не хочу! Деньги - на что ты их там собираешься тратить? Ворон кормить? Не ждал я от тебя, Бальдр! Вот уж не ждал! Никогда бы не подумал, что ты можешь так поступить!
- Хватит! - прервал его Бальдр, когда терпение его истощилось. - Теперь помолчи!
Они уже дошли до Главной площади, где восемь лет назад Алекс смотрел на мертвого короля, покоящегося на каменном ложе. Он вспомнил мороз, горячие камни в карманах, своего брата Бриско, снег, падавший на лицо короля, и его слова: "Берегись огня…" Теперь он понимал, что имелся в виду не только тот огонь, что уничтожил библиотеку. Огонь войны, огонь человеческого безумия, огонь разрушительных страстей - вот о чем говорил мертвый король. Алекс чуть не плакал от горя и злости. Господи, до чего же все изменилось к худшему за несколько лет! Вернется ли мир хоть когда-нибудь?
Бальдр привычно привалился спиной к стене и вытащил из кармана кисет.
- А теперь послушай меня, Александер Йоханссон, - сказал он. - Ты славный парень, и я понимаю твое возмущение. Только ты не все знаешь.
- Чего я не знаю?
- Скажу, когда ты немножко охолонешь.
Алекс вздохнул.
- Я слушаю.
- Ты вообще-то счастливчик, - начал Бальдр. - Ты столярничаешь в мастерской отца, так?
- Ну да, - сказал Алекс, не понимая, к чему клонит его друг.
Когда войска Герольфа захватили Малую Землю, Бьорн, разумеется, лишился места в королевских столярных мастерских, но он завел свою, неподалеку от дома, и как только Алексу исполнилось четырнадцать, взял его в подмастерья.
- И отец доволен твоей работой, так? - продолжал Бальдр.
- Думаю, да. Но ты ведь тоже, насколько мне известно, работаешь с отцом в рыболовной артели, и он, я полагаю, доволен твоей работой.
- Нет, не доволен.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я хочу сказать, что он пристроил меня в эту артель потому, что больше нигде не хотели брать калеку. Они меня взяли ради отца, чтобы сделать ему приятное. Но от меня там никакого проку. Убиваю время, как могу: где пустой ящик передвину, где веревку сверну, повешу на место чью-нибудь куртку, делаю вид, что работаю, а все делают вид, что так и надо. Все, что от меня требуется, - это чтоб я не путался под ногами и не слишком всем мешал. Я стал виртуозом в искусстве изображать деятельность, ничего не делая. Ты знал, что денег мне не платят? Нет? Не знал? Что ж, теперь знаешь. Мне только поесть дают в полдник. А зачем платить парню, от которого пользы никакой? Мне стыдно, Алекс. Ты знаешь, каково это, когда стыдно? Когда горе - да, это ты знаешь, а когда стыдно? Я как малыш, которого уверяют, что он молодец, потому что помогает папе мастерить: "Спасибо, сыночек! Что бы я без тебя делал!" Только я-то уже не маленький и не могу больше выносить эту комедию. Для родителей я обуза с пяти лет, с тех пор как это треклятое колесо по мне проехалось. Так что вот. Ты не хочешь знать, сколько этот типчик мне отвалил, но я тебе все-таки скажу. Он мне отвалил ровнехонько сорок тысяч крон. Сперва сказал - двадцать. А я сказал - тридцать, и он согласился. Тогда я сказал - сорок! Внаглую. И он заплатил. Вот они, у меня в кармане. Показать?
Алекс разинул рот.
- Сорок тысяч!
- Как одна копеечка. Это вознаградит моих родителей за все огорчения, которые я им причинил за эти годы. А я повидаю мир - все-таки развлечение, я же нигде никогда не был.
- Прости, - пробормотал Алекс. - Я не хотел…
- Да ладно, - оборвал его Бальдр, глаза у которого теперь по-новому блестели. - Я на тебя не в обиде. А за меня не бойся. Я вернусь.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- А, ты это… ты видел? Это было… то?
- То самое. Очень четкая картина. Иногда они бывают расплывчатые, тогда я предпочитаю про них не говорить. Но эта была четкая. Я увидел, как вхожу в дверь, крепко держась на обеих ногах, и смеюсь во всю глотку. И все кругом смеются. А на двери - кованое железное "П", в смысле - "Пулккинен". То есть это наша дверь.
Ярость Алекса уже утихла. Он и хотел бы еще поспорить, но решимость Бальдра казалась непоколебимой.
- Родители тебя ни за что не отпустят, - все-таки сказал он в надежде его переубедить.
- Я их поставлю перед фактом. Однажды утром они проснутся, а хромого дармоеда нет. А вместо него - сорок тысяч крон.
- И у тебя хватает глупости думать, что это их обрадует?
Удар попал в цель. Бальдр потупился и вздохнул.
- Я им оставлю письмо. Все объясню.
- Ты не ответил на мой вопрос. Ты правда думаешь, что твой отъезд доставит им радость и облегчение?
Бальдр поморщился.
- Не утруждайся, Алекс. Я уже все решил. И не будем больше об этом. Только им ничего не говори. Обещаешь?
- Бальдр… - простонал Алекс, горестно помотав головой, - Бальдр… ты делаешь чудовищную глупость…
- Спасибо, - прервал его калека. - А теперь пошли выпьем пивка. И платить буду я, с твоего позволения.
2
Дорогие родители…
- Скоро это кончится, - ободрил его Алекс. - Держись!
- Оружие на плечо… смир-рно! - скомандовал офицер.
Тридцать новобранцев лихо вскинули мушкеты, и в наступившей тишине все услышали одинокий тяжелый звук падения. Бальдр лежал на земле, запутавшись в трости, оружии и непослушной ноге. Ему довольно быстро удалось подняться, но, уже стоя и опираясь на трость, он обнаружил, что мушкет остался лежать в двух метрах от него, в то время как его товарищи, вытянувшись в струнку, держат свои дулом вверх, как подобает. Офицер, наблюдавший, как он корячится в пыли, издали окликнул его.
- Ты вот это называешь оружием? - спросил он, движением подбородка указывая на трость.
Бальдр промолчал.
- Ты продал свое освобождение?
- Нет! - солгал калека.
- Значит, к службе годен?
- Да.
- Тогда подбери оружие и встань по стойке смирно, да живо у меня!
Бальдр тяжело дышал. Алекс подумал, что сейчас он сорвется на крик или, того хуже, расплачется.
В обоих случаях его отошлют обратно на Малую Землю, и одному Богу известно, на что он может решиться, чтобы избежать такого унижения. Но Алекс ошибался. Бальдр стиснул зубы и сделал удивительную вещь: удерживая равновесие на единственной здоровой ноге, левой, поднял правую, силой согнул ее и одним движением переломил об колено трость, которую когда-то давно сделал ему отец и на которую он опирался столько лет. Бросил обломки на землю и подковылял к своему мушкету. Наклонился, подобрал его, ухитрившись не упасть, и вернулся в строй. Потом он вскинул мушкет и выпрямился, насколько это было для него возможно, вызывающе глядя на офицера. Тот помедлил еще, вынуждая его держаться навытяжку, потом, наконец, отдал команду, которую все так ждали:
- Вольно.