Казалось, он совершенствовался с каждой минутой. Обоняние не отставало, и скоро я могла с точностью определить, сколько дней назад принимал ванну тот или иной человек, входящий в мою палату.
За все время ко мне так никого и не подселили. Мой врач пошутил, что я важная персона. Я спросила почему.
- Сюда наведывается милиция. Они следят за тем, в безопасности вы или нет. Тот маньяк будет вас искать…
- Зачем?
- Так они считают.
- Он бы меня сразу убил. Я его не видела.
- Не знаю, - сказал врач. Он сидел на стуле ближе к изножью кровати, но я все равно хорошо слышала запах колбасы, которую он ел полчаса назад. - С моей стороны, я скажу, что вам лучше быть тут в одиночестве. Нервы у вас не в порядке.
Я улыбнулась, еле удержавшись, чтобы не послать его подальше. Этот разговор состоялся через три дня после моего пробуждения.
- И что же?
- Тот человек… Я могу говорить об этом?
- Пожалуйста…
- Он сделал все правильно… с хирургической точки зрения. Провел операцию. - Врач кашлянул. - Он изучал этот вопрос и имеет некую практику - вероятно… Либо это везение. Плюс антибиотики и витамины, как вы сказали…
Милиция, надеюсь, с этим разберется.
Хотя тогда ко мне еще не допускали следователей, я усомнилась в их умении разбираться.
- Он остановил кровь, сшил края ран… Да и сами глаза он отделял правильно…
Хирург замолчал, я представила, что он покраснел.
- Да, а сначала просто разрезал. Как персики или сливы.
- Извините. Да… получается так. Это зверство. Изощренное. Понимаете, мы тут все до сих пор в шоке. По больнице ползут слухи. Сестры разносят. Все уже говорят о маньяке, который похищает женщин и вырезает им глаза. Плохо, если это попадет в газеты. Раздуют до небес.
- А такие случаи уже бывали?
- К нам такие пациенты не поступали. Вы - первая. То есть, единственная. Надеюсь. Этот человек знаком с медициной не понаслышке. Таково мое мнение. Следователь уже брал мои показания. Вас осматривали еще три хирурга. Они со мной согласны, в целом.
- Я рада. Когда ко мне пустят посетителей? Кто-нибудь приходил?
Мой голос был нереально спокойным. Он меня пугал.
- Скоро, но сначала придет следователь, - сказал хирург. - Я сообщил, как вы просили, вашей подруге. Она уже спрашивала, когда можно. Думаю, послезавтра.
Я подумала о том, как буду встречать Таню в таком виде, и меня затрясло. Повязка все еще стягивала голову, повсюду оставались ссадины и гематомы. Лицо, как сказала сестра, покрыто царапинами разной глубины, но они быстро заживали. Это от того, подумалось мне, что я елозила щеками по бетонному полу, покрытому мелкой острой крошкой.
Хирург смотрел на меня, пока я не попросила его уйти.
4
Следователь явился ко мне на следующий день. Я приготовилась, как могла, к первой в моей жизни встрече с представителем власти. В основном, требовалось привести в порядок мысли и еще раз вспомнить то, что мне доступно.
Я обнаружила, что это просто пытка. Я приказала себе не реветь, ни в коем случае не реветь. Необходимо держать себя в руках.
Мужчина средних лет вошел в мою палату боком, почти на цыпочках. Его дыхание было шумным, что могло указывать на излишний вес и одышку от курения. Это я определила сразу - по звуку. Спустя несколько мгновений я узнала еще кое-что. Следователь действительно много курил, от него несло табаком, словно от переполненной окурками пепельницы. Вдобавок он пользовался мужским дезодорантом с темным густым запахом, которому было трудно заглушить вонь от пота целиком. Мой нос улавливал весь спектр запахов.
Не так это и хорошо, подумала я, лежа под одеялом. Вообще, присутствие мужчины меня сильно нервировало. С хирургом было не так напряженно.
Следователь же почему-то вызывал стойкое отвращение с первой секунды. Я поняла, что никакие доверительные отношения между нами невозможны.
Он представился Александром Гмызиным и сел на тот же стул, который принес с собой однажды заведующий отделением, мой врач.
- Как вы себя чувствуете?
Стандартный вопрос. Я и ответила стандартно.
- Нормально.
Откуда ему знать и как понять, что ночью мне снилось, что я - маленькая девочка, идущая по солнечной улице и радующаяся первому месяцу лета. Яркий желтый свет бьет мне в глаза, а я щурюсь. Мне тепло и хорошо. На мне легкое ситцевое платьице и сандалии апельсинового цвета.
Я проснулась с плачем. Теперь я не могу это делать как все. Врач объяснил, что слезные железы у меня сохранились и что влага из них будет попадать в глазницу, поэтому придется следить, чтобы там ничего не скапливалось. Его слова: "Вам надо будет за ними ухаживать"…
От одной этой мысли я хотела покончить с собой.
Следователь начал с самых простых вопросов и все время шелестел бумагой. Видимо, у него была с собой общая тетрадь. Я рассказала все, что помню. Свое пребывание в комнате с кирпичными стенами, голод, жажду, сквозняк, капли воды, бьющие об какую-то железку, таракана, что ползал по телу, даже совок, убирающий дерьмо, и губку…
В конце концов, я остановилась, поняв, что меня начинает уносить в сторону. Не хотелось устраивать истерику прямо перед этим тучным одышливым типом, который сидел и записывал, словно школьник, в тетрадку все, что я говорила.
Единственным моим желанием было попросить у сестры укол и уснуть.
- Вы пробыли в плену двадцать дней.
- Да, но я не знала, пока мне не сказали.
- Значит, он не держал вас в курсе…
- Нет, знаете ли. Как-то позабыл.
Шелест бумаги. Следователь перелистывает страницы.
- Так. - Голос деловой. Видимо, такой тон призван не давать потерпевшему расхолаживаться, впадать в сантименты и жалеть себя. Ведь это в его интересах, не так ли? - Пять дней вы сидели одна, вам не давали ни пить, ни есть.
Я молчала. Я знала, что он смотрит на меня и видит исхудавшую женщину с серой кожей. Голова этой женщины торчит из-под больничного одеяла с черным штампом на уголке. На глазах повязка. Волосы торчат в разные стороны.
- Потом этот человек вернулся и… видимо, он решил сделать все это, опасаясь, что вы умрете.
- Наверное.
- И остальные две недели он кормил вас, поил. И все так же исчезал. А когда, по-вашему, он стал показывать вам фильмы?
- Не знаю. Может быть, через четыре дня после своего появления. По ощущениям так.
- Ага. И каковы были причины показа фильмов? Как вы считаете?
- Он собирался меня ослепить. И сообщил, чтобы я наслаждалась, пока могу.
- Ага.
- Такие случаи были?
- Ну… Эта информация не для чужих ушей.
- Только не надо этого. Я не чужая. Меня изуродовали на всю жизнь! Если ничего не знаете, так и скажите!
- Успокойтесь. Идет следствие. Пока мы только собираем данные, проверяем, снимаем показания. Это долгая, скрупулезная работа…
- Тайна следствия…
- Что?
- Я все равно ничего не узнаю, - сказала я. - Через полгода вы закроете дело за недостатком улик. Как это у вас называется? "Глухарь"?
- Вы неверно воспринимаете…
- Я вообще неадекватна. Хотите посмотреть, что у меня под бинтами?
- Н-нет…
- А я бы хотела. Но я не смогу, никогда!
- Если… - Скрипнул стул. - Я позову сестру или врача.
- Сидите! - почти крикнула я. Следователь замешкался. Он вернулся на стул после непродолжительной борьбы с собой. Мы помолчали. Сердце колотилось у меня в горле. В глубине глазных орбит возникло знакомое свербение. - Можете просто сказать, были подобные случаи или нет?
- Нет. Мы уже запросили в архивах дела, где фигурировали… раны, похожие на те, что нанесли вам. Но это только "бытовуха". Вилки, ножи, карандаши и шариковые ручки, вогнанные в глазные яблоки в драке или по пьянке. Ничего схожего. Насчет маньяков… Последний серийный убийца у нас в городе был почти десять лет назад, но он давно пойман и осужден. Здесь что-то другое. Пока у нас нет оснований привязывать ваш случай к серийным преступлениям. Здесь нет сексуального насилия. Мы имеем пока только нанесение телесных повреждений с причинением тяжкого вреда здоровью и незаконное лишение свободы. Это то, с чем мы столкнулись при первом приближении.
Я молчала. Этот говорит как пишет. Умный, язык подвешен, умеет выразить свои мысли. Да вот толку для меня от его умений мало.
Еще ни разу с момента пробуждения в больнице я не чувствовала себя настолько уязвимой и одинокой. Казенщина, окружающая меня, давила на психику, настойчиво подталкивая к мыслям о самоубийстве. Казалось, за стенами больницы все то же самое - нигде не найти нормальной поддержки, кроме той, что положена окружающим по долгу службы.
Следователь продолжал говорить, не понимая, что в эту минуту я его почти не слушала. Я пыталась справиться со своей ненавистью. Умом я, конечно, осознавала, что рано требовать результатов на этом этапе следствия.
Все только началось, а этот допрос - первый в череде многих. Тем не менее, мне хотелось вопить во все горло и требовать. Нет, даже не чтобы поймали моего садиста немедленно… Защиты. Вот чего мне хотелось. Абсолютной, железобетонной гарантии, что подобного со мной не повторится.
- Я должен вас спросить: кого-нибудь из вашего окружения вы подозреваете?
- Не знаю. Нет.
- Если это, например, ваш знакомый, то у него должны быть мотивы.
- Не имею представления.
- Пожалуйста. Вы должны нам помогать. Назовите мне всех людей, которых вы считаете близкими знакомыми. Их адреса и телефоны, если помните. Мы обязаны проверить все.
- Мужчин?
- Всех. Инициатива могла исходить от женщины, а осуществить похищение ее сообщник. Будем отрабатывать все версии.
Я вспоминала всех. Алексея, Артура, тех, что мне были ближе - по разным причинам. Мужчин, с которыми я заводила короткие романы. Например, неработающий теперь у нас заместитель главного редактора, Дмитрий Смирнов, предмет зависти со стороны коллег-женщин. Мы встречались в течение трех недель два года назад. Спали, ходили в рестораны и кино. Он любил шикануть, хотя нередко ему это было не по карману. Однажды я сказала, что на меня не производит впечатления его страсть к глянцевой жизни. Дмитрий таскался на журналистские и литературные тусовки и пробовал приобщить к ним меня. Из-за этого мы и разошлись. Его занудство и завышенные требования к жизни в конце концов стали камнем преткновения. Я сказал, что не собираюсь больше в этом участвовать. Поставила точку. Кто еще? Я покопалась в памяти. Не стану же я рассказывать все мои увлечения вузовского периода? Глупо. Тем более, что там не всегда и до секса доходило. Не более, чем поверхностные знакомства в нестойких компаниях, мимолетный флирт, ничего не значащие поцелуи и обжимания на вечеринках. О них следователь не узнал. На Леше я заострила внимание потому, что Гмызин настаивал. Все-таки он был последним, кто меня видел.
- Это мог быть он? - спросил следователь.
- Нет.
- Думайте хорошенько. Вы жили с ним, вы в курсе его привычек, его манеры двигаться, что-то делать. Человек, который вас удерживал, ничем не выдавал себя?
- Уверена, что это не Леша. Слишком хладнокровен.
- Это не аргумент.
- Мне лучше знать - сами сказали.
- Психопаты всегда играют определенную роль. Перевоплощаются. Потому их трудно вычислить в быту, они мало чем отличаются от всех других.
- Я понимаю. Я сама думала. Но это не он.
Гмызин вздохнул.
Я вспоминала часы, проведенные с Лешей до похищения, и убеждалась, что права.
- Запах…
- Что?
- Мы пили коньяк и вино, когда были у него дома. Я выпила больше всего, но и он приложился.
- И что?
- Не понимаете? Тот человек, он был рядом со мной, за спиной, даже прижался ко мне, когда схватил. Во-первых, он был немного выше. А во-вторых, я четко помню, что до того, как появилась марля с эфиром или чем-то там еще, я слышала его дыхание. В нем не было алкоголя. А от Леши пахло спиртным.
- Понятно. Но вы сами были пьяны - и могли не воспринять перегар… В любом случае, мы обязаны его допросить.
- Вы этого не делали раньше?
- Делали.
- Вы считаете меня чокнутой идиоткой…
- Почему же?
- Вместо того, чтобы начать с того, как меня искали, вы узнаете, с кем я спала за последние десять лет.
Мне надоело лежать, и я села на кровати, привалившись спиной к стене.
- Вы все узнаете. Но, по-моему, вам лучше не… короче, не перегружаться.
- Мне лучше знать. Меня искали?
- Искали. Заявление о пропаже подала ваша подруга, Татьяна Миронова…
Это было двенадцатого ноября.
- Его приняли?
- Приняли. Я знаю, на что вы намекаете, но в любом случае с момента вашего похищения прошло три дня. Этим занимался не я. Проверили вашу редакцию, но там сказали, что десятого числа вы не вышли на работу. Мы поговорили с Мироновой. От нее узнали про вашего друга. Поговорили с ним. Он все рассказал про тот вечер.
- И что же - Дубов ваш подозреваемый?
- Пока нет. Следствие прорабатывает много версий. Дело о вашей пропаже и это… объединены. Что вы скажете о ваших отношениях с Артуром Векшиным?
Вы с ним не виделись давно?
- Кажется, на тот момент три недели.
Я вспомнила его эсэмеску. "Три недели (подсчитано)". Я уже начала забывать его лицо. Неужели Гмызин считает, что он причастен? Ерунда.
- Теперь мы займемся им вплотную.
- У Артура нет машины.
- И что?
- Меня же везли. Скорее всего, в багажнике.
- Это технические детали. Нам сейчас важно выяснить, у кого были мотивы сделать с вами такое, - просопел Гмызин. - Что можете сказать о своих знакомых женщинах.
- Вам придется слушать долго, потому что их больше.
- Я для того и пришел.
Я нарочно углубилась в перечисление всех близких и не очень подруг, вспомнила тех, кого знала только по имени или только в лицо. Гмызин записывал, старательно. Мне стало его жалко. Он потел в теплой палате. Запах пота стал резче.
Наконец я остановилась. Следователь что-то промычал себе под нос.
- Ну и что, шансы большие?
- Дело сложное - не буду вас обнадеживать. Мы сделаем все, что сумеем.
- Ясно.
Общие стандартные слова. Отговорки. Гмызин умело притворялся, изображая заинтересованность, я это улавливала по голосу. Ему хотелось как можно быстрее уйти отсюда.
- Когда вы еще придете? - спросила я.
- Скоро. Так что насчет Векшина… Вы умолчали о нем главное…
- Главное?
- Кто он? Как человек?
- Я не психолог…
- Я же говорю: мне нужно знать ваше мнение. Пусть оно будет сто раз субъективно. Объективным портретом займемся мы.
Пришлось мне возвращаться к Артуру и рассказывать историю нашего знакомства. При этом я чувствовала себя предательницей. Почему-то все во мне сопротивлялось такому эксгибиционизму. С Лешей было проще, понятней - я выложила о нем все, что знала. Артур и его непонятная, скрытая жизнь наоборот, будто накладывали на меня обязательства хранить подробности в тайне. Глупость, конечно, но я ощущала себя именно так.
Следователь резво записывал все в свою тетрадь.
- В моей сумке был мобильник. Его, наверное, уже продали.
- Проверим, - сказал Гмызин, собираясь уходить.
Эта встреча ничего не прояснила, только умножила во много раз количество вопросов. У меня стала болеть голова.
Было чувство, что дорожку, которую я нашла в болоте, вдруг затянуло туманом. Я шла неизвестно куда, ничего не видя. Да, в прямом смысле - ничего.
- Всего вам хорошего. До свиданья. Я приду еще. Или мой коллега, - сказал Гмызин, продвигаясь к выходу.
Я не ответила, считая, что для него много чести. В палате и так остался его запах: табак, пот, дезодорант. Шаги следователя стихли, но на его место пришел кто-то другой.
Видение похитителя было очень живым, ощутимым. Я свернулась калачиком под одеялом и лежала тихо как мышка. Неужели у меня галлюцинации? Мне казалось, что он здесь, стоит в углу комнатки и смотрит, думает о чем-то.
Улыбается - потому что рад моим страданиям.
Появилась медсестра. Я хотела ее расцеловать.
5
Начальный период моей адаптации в нормальном мире был тяжелым, но он не шел ни в какое сравнение с тем, что меня ожидало потом.
Месяцы отчаяния, страха, самых черных мыслей. Были дни, когда я погружалась в нечто вроде кататонии. Не двигалась, не говорила, почти не дышала. Внутри себя я без конца прокручивала ту сцену: скальпель движется к моему лицу и вонзается в левый глаз, методично взрезая стекловидное тело.
Агония. Плевать мне на то, что говорила эта дама-психолог. Я казнила себя. Я была палачом для себя самой. Я виновата. Я, только я! Нельзя, невозможно без тяжелых последствий так расслабляться. Сделаешь по неосторожности шаг в сторону от известной дорожки и попадаешь в руки убийцы. Никто не в состоянии тебя защитить от этого ужаса, никто не в состоянии отвести руку, несущую боль, когда все уже случилось. Только тогда ты осознаешь, кто истинный виновник всего. Ты сам.
Но это было потом, а в больнице я жила точно в каком-то сне. Вот, казалось, я проснусь и пойму, что все для меня прошло удачно. Милиция провела операцию по освобождению и преступник был убит на месте, оказав сопротивление. И маньяк не вырезал мне глаза - просто досадный в своей нелепости сон.
Признаю, была во мне какая-то глупая надежда, что эта вселенная не более чем иллюзия.
А может, все гораздо проще? Вдруг похмельный сон после вечера с Лешей и был виновником этого кошмара? Окончательно проснуться, вырвавшись из этой галлюцинаторной круговерти, означает придти в себя. Пусть наутро будет болеть голова - я согласна, потому что главное понять, что не было ни маньяка, ни издевательств, ни "операции".
Я подойду к зеркалу и посмотрю в свои голубые глаза, которые многие мужчины назвали красивыми. Неважно, сколько из них откровенно врали, чтобы трахнуться со мной. Сейчас неважно. Я хочу их увидеть, прикоснуться пальцами к векам, чувствуя слабое биение крови в глазных яблоках.
Я иду в ванную комнату, открываю дверь и ступаю на резиновый коврик, хорошо зная, где он лежит, на каком расстоянии от раковины. Включаю воду, проверяя ее пальцами правой руки. Мне хочется умыться и привести себя в порядок.
Приходит хорошая, яркая, блестящая мысль: может быть, мне начать новую жизнь? Со следующего понедельника, например. Я брошу пить и курить, найду себе хорошего парня. Если проводить поиск сознательно, с определенным расчетом и учитывать все последствия, это будет нетрудно. Я недурна собой, пускай и не красотка модельной внешности, однако мужчины, которые понимают разницу между естественным и искусственным, всегда предпочитают меня. На этот раз не буду плыть по течению, а выберу сама. Если мой избранник окажется хорош, я даже выйду за него замуж. Мне двадцать пять лет, пора бы остепениться.
Я поднимаю лицо к зеркалу, успевшему запотеть, и провожу по нему рукой.