…Кажется, догадываюсь: у меня дома завелось привидение… Можете смеяться, господа.
Максим пробовал вспомнить, говорил ли ему Кочнев об этом своем
"предположении".
Кажется, нет, даже когда они были уже в дым пьяные и трепались о чем ни попадя. Может быть, Дмитрий боялся, что приятель начнет смеяться и все спишет на последствия бессонницы. Не поверит.
- Конечно, я бы не поверил.
Хватит говорить с пустотой! Постепенно ты начинаешь походить на Кочнева.
Максим встал, пошел в большую комнату и там закурил.
Читать было тяжелей, чем он думал. Похорон еще не было, и рана кровоточила и выглядела совсем свежей.
Держа в одной руке сигарета, а в другой - листки, Максим начал ходить по комнате.
Больше ничего интересного в записях от 26 августа не было.
27 августа.
Под утро приснилось, что воняет горелым, около пяти часов. Пришлось встать и осмотреть все углы. Запах был очень явственный. Я ничего не нашел.
Вскоре запах исчез, но я еще кое-что слышал. Слабый треск. Долго думал, на что это похоже.
Это костер!
Но у соседей ничего не горело, иначе бы приехали пожарные. Ничего не понимаю.
Спать больше не мог, утром купил три бутылки пива, выдул их и полдня шарахался по квартире, в театр не пошел, позвонил и сказал, что болею.
Разбит. Чую, что кое-кто из наших готов глотку мне перегрызть. Я задвигаю репетиции, знаю, но пойти туда не в состоянии.
Уволят как пить дать.
Сбрендил до того, что начал говорить с привидением. Не ответило. Нет, скорее всего, никаких призраков не бывает в природе, тем более в моей квартире. Спустя час написал привидению записку, чтобы оно убиралось ко всем чертям и не мешало мне спать. Из-за того, что я не высыпаюсь и вижу всякое дерьмо, я вообще ничего не соображаю. Как лунатик хожу. Но записку я порвал - я еще не окончательно рехнулся…
Чтобы проветриться, вышел на улицу и прогулялся под дождем. Полегчало, на душе стало спокойней.
С сожалением вернулся домой. Тошно в четырех стенах…
Вкус сигареты стал напоминать Максиму горькую полынь, и он затушил окурок. От этих тетрадных листков исходил тяжелый, еле уловимый дух, призрачная вонь разложения. Кочнев будто махал своему приятелю рукой из могилы.
Снегов отбросил записи, но снова схватил их и чиркнул зажигалкой.
Огонек затрепетал. Писатель смотрел на него расширившимися глазами, смутная догадка возникла где-то далеко в сознании, но не приблизилась настолько, чтобы ее можно было как следует рассмотреть. В чем же дело?
Огонь… сгорающие жертвы… Пепел… Откуда берется огонь?..
Откуда берется огонь?
Рука Максима с зажигалкой приблизилась к краю стопки листов. Уголок одного из них вспыхнул красной точкой, и писатель убрал язык пламени.
Краткое затмение прошло, Снегов поглядел на зажигалку и осторожно положил ее на стол возле пепельницы.
Казалось, он заснул на несколько мгновений… Так казалось, или заснул?
Бумага не разгорелась, на уголке листа остался маленький черный след.
Тонкая, точно волос, сизая струйка дыма поднялась к потолку, писатель проследил за ней глазами. Все это неспроста. Запах горелого появлялся почти во всех случаях - и у тех, кто еще жив, и у тех, кто уже стал пеплом.
Очевидно, что запах не является только предвестником гибели, возможно он… указывает на присутствие призрака… Да, именно так.
Максим прислушался к своим ощущениям.
Допустим, он прав. Но сейчас призрака в квартире нет. Выходит, что запах горелого появляется лишь в том случае, когда нечто близко подходит к черте, но не переступает ее. Невидимое чудовище караулит, подсматривает, выжидает. Иного объяснения Максим пока не видел.
Для них с Диной это означает постоянно находиться рядом со смертью и ходить по краю той самой черты между тем и этим миром.
Максим посмотрел на часы. Он не заметил, как пролетело время, а было уже почти десять часов вечера.
Снегов поплелся в ванную умываться, чувствуя себя старым и до смерти уставшим.
Через полчаса Максим уже спал.
Перед провалом в черную муть он подумал о тетради - она ясно предстала перед его глазами. Верхняя обложка приоткрыта, словно рот. Сейчас он, наверное, что-нибудь скажет… может быть, раскроет наконец все тайны.
Максим упал на самое дно большого черного ящика, потом поднялся и увидел, что стоит перед своей дверь. Нетвердые пальцы шарят по ней в поисках ручки. Максиму хочется в туалет, оказывается, он перепил пива. Мочевой пузырь сейчас лопнет.
Снегов давит на ручку, открывает дверь, вываливается в коридор. Идти трудно, потому что он безобразно пьян. Несколько раз он падает по пути, перед глазами квартира дважды или трижды переворачивается вверх тормашками.
Через мгновенье он смотрит на себя со стороны, из-за правого плеча и спрашивает: куда я иду?
Снегов приближается к раскрытым дверям большой комнаты и стоит в проеме, держась обеими руками за косяки. Он видит Дмитрия, который сидит в кресле и, немного склонив голову, читает что-то лежащее на коленях. Максим понимает, что это та самая тетрадь.
Толчок заставляет писателя вернуться в собственное тело и смотреть уже не через плечо. Его словно обдувает ледяной ветер, волосы поднимаются дыбом.
Он помнит тот ужас, помнит теперь все, до чего пытался докопаться, ища в памяти потерянное воспоминание.
Оно перед ним, и теперь Максиму никуда от него не деться. Кочнев сидит в кресле, точно мертвый, он не двигается, тело расслаблено. Жизнь есть в его выпученных, напряженно что-то рассматривающих глазах, которые ловят образы, не отражающиеся в реальности. Эти глаза вглядываются за черту.
Максим следит за Кочневым, ожидая что сейчас он посмотрит на него.
Этого не должно произойти ни в коем случае. Нет!
Нечто смотрит глазами Дмитрия, и движения этих глазных яблок напоминают то, как смотрит птица, как шевелится в орбите ее глаза.
Максим хочет отвернуться. Крик идет откуда-то снизу, из самых его глубин, из той зоны, где живут инстинкты.
Кочнев чуть поворачивает голову. Этот взгляд разыскивает его, Максима.
Писатель задыхается. Крика нет, хотя рот распахнут во всю ширь.
Максим бежит прочь, слыша, что кто-то вопит вместо него. Кто бы это мог быть?
Он просыпается, соображая, что кричит он сам. Ощущение, будто его только что топили в болоте и он еле спасся. В темноте Максим машет руками, захлебываясь.
Какая-то сила сорвала его с кровати, Снегов бросился к двери, ударился об нее. Крик не прекращался. Максим налегает всем телом на дверь, не понимая, что открывается она внутрь.
Так он бросался на ее штурм, пока не сообразил, что надо повернуть ручку. Максим выскочил в коридор, и ноги проскользнули по линолеуму. Снегов упал и пополз, уверенный, что за ним кто-то гонится.
Он не переставал кричать, забегая в большую комнату.
Дальше следовал провал, до самого утра.
3
Еще не успевшая полностью облететь, умытая листва шумела на ветру.
Кроны лип мерно раскачивались вдоль ряда деревянных особнячков Литературного квартала. Тускло блестели в тени лужи после вчерашнего дождя. Опавшие листья походили на разбросанные повсюду золотые монеты. Новые падали и шуршали, как мыши, ползающие по смятой бумаге.
Максим обходил самые большие лужи и не глядя ступал в маленькие. Он курил и шел ежась, втягивая голову в плечи. Было не холодно, но прохлада пронизывала до костей. Прохлада, рожденная в его до сих пор потрясенном страхом сознании. Писатель то и дело оглядывался и вспоминал ту же самую манеру у Виктора Лидина. Чего он только не передумал после того, как проснулся скорчившись на диване в большой комнате. Тетрадь попала к нему в руки только вчера, но его поведение моментально стало выходить за нормальные рамки. Страшные сны и необъяснимое пугающее состояние. Вспомнив, что произошло ночью, Снегов едва не уничтожил тетрадь, борьба с собой была жестокой - в какой-то момент он ощутил, что сходит с ума. Максим забросил тетрадь в угол и больше к ней не прикасался.
Он хотел отменить встречу с Елисеевым и плюнуть на все, но заставил себя сесть за руль и поехать.
Машину Снегов оставил в паре кварталов отсюда. Ему нужно было пройтись пешком, проветрить мозги. Его трясло, сигареты следовали одна за другой.
Придет время, и сердце отблагодарит его за такую заботу.
Максим свернул вправо и пошел по выложенной гранитными плитами дорожке к открытой летней эстраде, возле которой они условились с Елисеевым о встрече. Сцена, конечно, пустовала. На мокрых досках лежали опавшие листья, они же засыпали первые ряды скамей, расположенных лесенкой, как римская аудитория. Максим порадовался, что не встретил ни души, сейчас пьющие пиво или праздношатающиеся по маленькому театру студенты будут некстати.
До назначенного времени было четыре минуты. Снегов сел туда, где посуше, на второй ряд, и закурил новую сигарету.
На сей раз кошмар он помнил отчетливо и то, как вопил и рвался прочь из своей комнаты. Но помнил так, словно ему об этом подробно рассказали - был некий зазор между впечатлением и реальностью.
События развивались по известному сценарию. Нечто обращалось к нему через сон, оно вытащило со дна его памяти ту сцену с Кочневым и напугало до полусмерти. Сердце до сих пор срывалось на неровный стук, когда писатель вспоминал самостоятельно двигающиеся глаза на лице друга.
Значит, не такая уж это и бессонница. Кочнев выглядел спящим, расслабленным, а на его месте сидело нечто другое…
Это нечто и читало тетрадь.
Может ли быть это посланием? Что же в нем содержится?
Максим услышал шаги и обернулся. Ярусом выше к нему продвигался Елисеев. Актер держал в руке свернутый зонт. Светлые волосы так же собраны в хвост при помощи заколки.
Елисеев приостановился, поглядел на Максима и поднял руку с зонтом, приветствуя. Улыбки не последовало.
- Добрый день. - Александр спустился, и они обменялись рукопожатием, весьма формальным.
Елисеев без церемоний уселся рядом с Максимом, достал сигарету.
- Почему-то думал, что вы не придете, - сказал актер.
- Да? Почему?
- Не имею понятия.
Глядя перед собой, Елисеев чиркнул бензиновой зажигалкой, выпустил облачко дыма.
- Когда похороны Димы?
- Завтра, - сказал Максим, пробуя собраться с мыслями. - В девять утра.
- Вы сказали…
- Вы слышали о случаях спонтанного самовозгорания?
- Краем уха.
- Именно это и произошло… Если думаете, что я смогу объяснить, то это вряд ли. Чем дальше, тем я меньше понимаю, что происходит.
- И от него ничего не осталось?
- Кучка пепла, - сказал Максим. - Дико звучит, я понимаю. Особенно для вас, когда появляется незнакомый вам человек и рассказывает такие вещи. Но все это далеко от розыгрыша. Дело слишком далеко зашло.
- Да какое дело-то? - спросил Елисеев.
- Как попала к вам тетрадь Авеличевой?
- Думаете, с ней что-то связано?
Максим поглядел на актера, стараясь, чтобы он разглядел выражение его лица. Александр, видимо, понял намек. Увидев мешки под глазами и покрасневшие белки, Елисеев отвернулся.
- Ну, я ничего скрывать не собираюсь, просто не могу понять, при чем тут я. Тетрадь оставила среди некоторых вещей моя девушка, с которой мы расстались, окончательно расстались, потому что наши ссоры длились больше полугода. Мы жили у меня, оттуда она и уехала в Нижний Тагил, к родителям.
Тетрадь - дневник ее подруги, с которой она училась на одном факультете, в УрГУ, кажется, на историческом. Авеличева покончила с собой в прошлом году. - Актер вопросительно посмотрел на Снегова, тот ждал. - Тетрадь попала к Лиде незадолго до этого случая, но я не уверен, дату назвать не могу.
- Вы читали этот дневник?
- Не читал. Проглядел просто из любопытства. В принципе, что там может быть интересного? Чужие секреты? К тому же это неприлично.
- Кочневу-то вы ее отдали нее моргнув глазом, - заметил писатель.
- Он искал материал для пьесы, мы с ним случайно встретились, ну, как водится, перебрали. Он у меня переночевал, утром я ему тетрадь и подарил.
Сказал, что могу потом, когда он закончит пьесу, поговорить кое с кем в театрах. Дима закончил эту вещь?
- Нет.
- Жаль. И что это за самовозгорание такое?.. Не знаю, может, не надо было давать? Вы на это намекаете? Какая тут связь?
- По порядку давайте, - сказал Максим. - Почему ваша девушка оставила ее? Может быть, единственную память о подруге?
- Не знаю. Мы в весьма плохих отношениях даже сейчас, не говоря уже о тех днях. Я и не думал о том, чтобы спросить. Лида уехала, но кое-что забыла, в том числе и тетрадь, я положил все эти вещички в мешок, чтобы их не растерять, - вдруг она захочет вернуться за ними? Однажды от нечего делать, я в дневник этот заглянул, потом вернул обратно. И все. А Кочневу отдал не думая, утром плохо соображал после возлияний. Импульс был.
- Значит, Лида ничего вам не говорила? У нее насчет тетради не возникало неприятных ощущений? Кошмары ей снились? Или, может, бессонница одолела?
- Бессонница? Нет, по-моему, не было. А кошмары - так они каждому снятся иногда…
- И вам?
- Ну было несколько дней, когда Лида уехала, но ведь и нервы у меня были… сами понимаете. Мы жутко скандалили. - Елисеев кашлянул в кулак. -
Кажется мне, что джентльменом я не был. Плохо спал несколько дней.
- Помните что-нибудь?
Александр покопался в памяти.
- Ничего.
- Вы с Лидой когда в последний раз разговаривали по телефону?
- О… Не скажу - больше года прошло с нашей ссоры. Но… Четыре месяца назад точно. А зачем вам это знать?
Максим подумал, что все равно придется рассказать. Так есть шанс вытянуть из Елисеева больше фактов.
- У меня есть предположение. Вы примете его только если вы не махровый материалист, если допускаете существование чего-то вне реального мира. Как бы по-дурацки это ни звучало.
- То есть… - Александр поднял брови.
- В этом деле замешано то, чему не подберешь нормального определения.
Получив эту тетрадь, Кочнев попал в какую-то ловушку. Его стали мучить кошмарные сны, потом одолела бессонница. В результате его разум, видимо, дал трещину. Я и подумать ни о чем подобном не мог, когда мы с ним встретились в последний раз, за день до смерти. Выглядел он не важно, а если точнее, то на нем лица не было, Дима походил на зомби. И все сходится к тетради, которая излучает какую-то нехорошую ауру… Может быть, ей передалось это в момент смерти хозяйки, кто знает.
- Черная магия? - спросил Елисеев. - Это же ахинея, как можно этому верить?..
- Я не говорил про черную магию, между прочим, - заметил писатель. -
Здесь нет колдунов, наводящих порчу.
- Откуда вы знаете?
- Пока лишь предполагаю. Конечно, есть вариант, что Авеличеву кто-то проклял и эта мерзость, заклятье, перешло сначала тетради, а потом стала действовать на Кочнева… Но, с другой стороны, если проклятый человек умер, то и порча должна рассеяться. Нет объекта, нет смысла для заклятия жить дальше.
- Откуда вы в этом разбираетесь?
- Я много раз имел дело с представителями колдовской братии. В своих романах. Примерно я себе представляю механизмы действия чар.
Елисеев ерзал, нервно глядя по сторонам. Максим наблюдал за его поведением. Может ли его нервозность означать, что он что-то скрывает?
- Но ведь… тогда бы и на меня это подействовало, - сказал актер.
- Поэтому я спрашивал вас, снились ли вам страшные сны и какие они были?
- Нет, этого не снились. Сны как сны, пусть мерзкие временами. Никакой системы и чего-либо, что я мог запомнить.
- И вы заглядывали в тетрадь только один раз?
- Ну, один или два. Я даже не пробовал вчитываться, зачем это мне?
- Хорошо. Если мыслить логически, то… Отрицательное влияние тетрадь может оказывать только когда человек проявляет к ней пристальное внимание.
Так было с Кочневым. Неприятности у него начались сразу… Во сне его посещали видения, он пишет в собственном дневнике, что очень быстро перестал различать где явь, а где сон. В его сознании все смещалось. Начались проблемы в театре - я считаю, что это часть общей картины. Его поведение, видимо, не совсем адекватное, вызывает негативную реакцию директора и коллектива, явилось катализатором конфликта. И позже Кочнева увольняют…
- Почему же он не сообщил, не позвонил? - сказал Елисеев. - Я бы, может, чем-то помог.