Авантюрные и озорные похождения питерского кота Мартына, он же Кыся, в перестроечное время в России и за рубежом. Мартын непростой кот, он философ, гедонист и неисправимый плейбой. Волею судеб он попадает в различные, захватывающие дух, приключения, выбраться из которых и распутать множество криминальных тайн под силу только истинному коту.
Кунин Владимир
Кыся
Часть первая
Счастлив, кто падает вниз головой
Мир для него, хоть на миг, - а иной
Владислав Ходасевич.
Только я пристроился сзади к этой кошечке, только прихватил ее за нежный пушистый загривочек, только почувствовал, как ее потрясающий рыжий хвостик туго напружинился и стрункой вытянулся вверх и чуть вбок в ответном желании, открывая мне, как сказал бы мой Человек Шура Плоткин "врата блаженства"... А Шура знает, что говорит - он литератор. И когда к нам приходят разные его бабешки, он сначала читает им свои сочинения, а потом начинает их раздевать, бормоча разные вот такие слова, вроде "врата блаженства", "жаркий оазис любви", "испепеляющее желание", и так далее. Причем, ни в одном его сочинении, которые он этим дурочкам читает, я никогда не слышу этих слов. Шура как я - абсолютно беспородный, но ума у него хватает, чтобы в своих статьях и рассказах такие роскошные выражения не употреблять. Тем более, я же слышу, с какими интонациями он эти пышные слова произносит. Будто бы внутренне хихикает...
Он иногда пытается и со мной так разговаривать, не такими словами, а такими интонациями. И, не скрою, я этого очень не люблю. В таких случаях я просто отворачиваюсь от Шуры и сажусь к нему спиной. И тогда Шура начинает извиняться передо мной и подлизываться. Должен отметить - совершенно искренне. И я его прощаю.
* * *
Ну, так значит, только я взобрался трахнуть эту кошечку, эту прелестную рыжую киску, или, как выражается иногда мой Шура, влезая на свою очередную гостью, - "вонзиться в ее пылающий рай", как вдруг совершенно неожиданно что-то большое, жесткое, сетчатое, очень больно стукнув меня по кончику хвоста, накрыло нас обоих, и прежде, чем я успел сообразить что же произошло, я услышал мерзейший голос этой сволочи Пилипенко:
- Пиздец коту!!! Васька, затягивай сачок поскорей, а то этот прохиндей опять вырвется!.. Он уже от нас раз пять смыливался! Это котяра того самого жида, который в газеты пишет.
Ну надо же, гад, подонок, в какой момент подловил!.. Прав был Шура, когда говорил мне: "Ах, Мартын, не доведут нас с тобой яйца до добра..."
- Затягивай сачок, кому говорю! - орет Пилипенко, и подлец Васька затягивает сачок туго-натуго. И мы с моей рыжей лапочкой оказываемся тесно спеленутые сетью. Естественно, тут уже не до "врат блаженства" и "жаркого оазиса", да и, честно говоря, у меня от испуга и неожиданности просто нечем было бы "вонзиться в пылающий рай" этой рыжей дурехи, которая от ужаса, кретинка, завопила таким дурным голосом, что если бы я в другой, менее экстремальной обстановке, услышал бы от нее такую истерику, у меня просто вообще не встал бы на нее никогда..
- Все, бля, - говорит Пилипенко. - Теперь он мой!
- Кто? - спрашивает Васька.
Васька с первого раза ни во что не врубается. Редкостный болван! Откуда эту дубину стоеросовую Пилипенко себе в помощники выискал? Ваську напарить - проще простого. Он - не Пилипенко. Тот, хоть и гад, хоть и сволочь, и живодер, но далеко не дурак.
- Кто "твой-то"? - переспрашивает Васька.
- А они обеи! И еврей, и его котяра. Они у меня теперь вона где, - и Пилипенко хлопает себя по карману. - Захочет свою животную взад получить? Наше вам пожалуйста. Пришлите полсотни баксов, и кот ваш. Я его все едино еще раз отловлю. Не хочете платить - я вашего котика в лучшем виде в НИИ физиологии представлю. Нехай этот ваш ебарь-террорист науке послужит. Его там распотрошат на составные части, и он еще своим трупом миру пользу принесет. Конечно, капусты будет меньше, гроши одни - счас на науку ни хрена не дают, но, как говорится, с худой овцы...
- Был бы он породистьй, можно было бы яво на шапку пустить, - говорит Васька. - Гля, какой здоровущий!..
- А хули толку, что здоровущий? - отвечает ему Пилипенко. - У его вся шкура спорчена, морда исполосована, уши рваные. Весь, куда ни глянь, везде в шрамах. Его даже овчарки боятся! Будешь пересаживать из сетки в "воронок", рукавицы надень. И поглядывай. С им только зазевайся - враз в глотку вцепится!
И несмотря на унизительность моего сиюсекундного положения, несмотря на, честно говоря, заползающий в душу холодок обреченности, чему немало способствовали истошные вопли этой рыжей идиотки, прижатой ко мне безжалостными пилипенковсками узами, я не без гордости вспомнил, как два месяца тому назад, когда Пилипенко накрыл меня своим гнусным сачком почти в аналогичной ситуации, я прокусил ему ухо и разодрал левую руку чуть ли не до кости. Чем, не скрою, и спасся...
Он был просто вынужден отшвырнуть меня и броситься к своей машине, к этому своему отвратительному "воронку", за аптечкой. При этом он изрыгал из себя такой чудовищный мат, которого я не слышал даже от своего Шуры Плоткина, когда тот схватил триппер на одной, как он говорил, "оччччень порядочной замужней женщине"...
* * *
- Так что ты с ним поосторжней, - говорит Пилипенко про меня.
- Ладно... Учи ученого, - отмахивается Васька. - А с этой рыжей чо делать? Хозяев не знаем, для лаболатории, вроде, мелковата. Они просили крупняк подбирать...
- Ничо!.. Пока пихай ее в общую клетку. Приедем на место и выпустим на хер. Нехай блядюшка теперь там погуляет. Я на ее, как на живца, уже шешнадцатого кота беру!..
Вот это да!!! О, Господи!.. Боже ж ты мой, скольких же невинных, влекомых лишь нормальным здоровым половым инстинктом, эта рыжая стерва, эта предательница, эта гнусная тварь привела к мучениям на лабораторных столах института физиологии?! Из скольких же бедолаг эти два умельца - Пилипенко и Васька - сотворили свои уродливые шапки для Калининского рынка?.. Кошмар!..
Первым моим желанием было - немедленно перекусить ей глотку. Но мы были спеленуты одной сетью и я не мог пошевелиться. И от полной невозможности мгновенно произвести справедливый акт отомщения и заслуженного наказания я вдруг впал в такую апатию, такое безразличие к своей дальнейшей судьбе, что от охватившего меня бессилия захотелось просто тихо заплакать...
Поэтому, когда Васька принес нас к "воронку" - старому, раздолбанному "Москвичу" с фургончиком, открыл заднюю дверцу и выгрузил нас из сачка в стоящую внутри фургона клетку, - я даже не рыпнулся, а эта рыжая провокаторша, эта тварь продолжала орать, как умалишенная.
- Гля, какой смирный!.. - удивился Васька и опустил вниз заслонку клетки. - А ты говорил...
- Смирный - еще не покоренный, - ответил ему Пилипенко и сел за руль. - Этот еврейский котяра так себе на уме, что не знаешь, чего от него ждать. Жаль только, что у его жида вошь в кармане да блоха на аркане, а то б я с него за этого кота и сто баксов слупил бы. Садись, Васька, не мудохайся! А то кто-нибудь из хозяев этих шмакодявок объявится, и нам опять морду набьют...
Васька заторопился, захлопнул дверь фургона, и во внезапно наступившей темноте, я отчетливо увидел, что впопыхах он забыл защелкнуть металлическую задвижку на опущенной заслонке кошачей клети. Так что при желании и некотором усилии заслонку можно было бы приподнять лапой... Апатии у меня - как не бывало!
Пилипенко завел мотор и мы поехали.
Я огляделся. В нашем кошачьем отделении (в фургончике была еще одна клетка - для собак) сидели и понуро лежали штук пятнадцать малознакомых мне Котов и Кошек. Но, судя по тому, как многие увидев меня, подобрали под себя хвосты и прижали уши, меня тут знали.
И только один Кот не прижал уши к голове. Тощий, обшарпанный, с клочковатой свалявшейся шерстью, со слезящимися глазами и обрубленным хвостом - типичный представитель безымянно-бездомного подвально-помоечного сословия, без малейшего страха подошел ко мне и сел рядом, глядя на меня с преданностью и надеждой.
* * *
Когда-то на пустыре за нашим домом я отбил этого несчастного бродягу от двух крупных домашних Котов, изрядно попортив им шкуры и наглые сытые морды.
На следующий день после этого побоища Шура выпустил меня прошвырнуться по свежему воздуху и совершить свои естественные отправления. Дома я этого не делал никогда, даже в самые лютые морозные зимние дни. Таким образом мой Человек Шура Плоткин был начисто избавлен от необходимости заготавливать для меня песок и нюхать едкую вонь кошачьей мочи и кала.
Наш дом стоит в новом районе, в глубине квартала, и я с детства выторговал себе право в любое время уходить из квартиры и возвращаться в нее только тогда, когда мне этого захочется.
Короче, когда я на следующий день выполз из нашей парадной и с наслаждением потянулся до хруста, до стона, и новое прохладное утро стало вливаться во все мое тело - от влажного носа, устремленного в синее весеннее небо, до кончика хвоста, туго вытянутого к горизонту, - я вдруг увидел вчерашнего кота-бродягу, сидящего неподалеку от моего дома. Между его тощих и грязных лап лежала здоровенная мертвая крыса.
Бродяга приветливо дернул обрубком хвоста и переместился сантиметров на двадцать левее задушенной им крысы, предлагая мне ее в подарок.
Я подошел. Как и положено, мы обнюхались, а потом я ему битый час втолковывал, что вообще-то я крыс не ем, что жратвы у меня и дома навалом, но подарок его я ценю и очень ему благодарен.
В подтверждении искренности своих чувств я на его глазах отнес крысу за дом, выкопал там ямку и зарыл ее туда, делая вид, что как-нибудь обязательно вернусь за ней и вот уж тогда-то мы и устроим пир горой!.. А пока, если он хочет шмат нормальной сырой рыбы под названием "хек мороженый", я могу смотаться домой и принести ему. Тем более, что она уже оттаяла.
Но то ли этот несчастный кот не знал, что такое "рыба", то ли никак не мог взять в толк, как это возможно "не есть крыс?!.", но он деликатно (что, кстати, гораздо чаще встречается у простых дворовых особей, чем у породистых и домашних) отказался от моего предложения, куда-то сбегал и привел мне совершенно незнакомую, очень миловидную грязно-белую кошечку, которую я тут же и трахнул за его здоровье.
А он смотрел, как я это делаю, жмурился от удовольствия и, кажется, был абсолютно счастлив, что наконец-то смог мне угодить...
* * *
Вот этот-то Кот и сидел сейчас рядом со мной. Сидел и смотрел на меня. Только один-единственный раз он покосился на незащелкнутую задвижку от заслонки, давая мне возможность понять, что и он тоже заметил Васькину оплошность.
Я клянусь, что мы с ним не произнесли ни звука!
Но в громких рыданиях рыжей потаскушки-провокаторши... Или "провокаторки"? Как говорят Люди, когда провокатором оказывается особа женского пола? Короче, в истерике этой бляди, в жалобном мяуканье совсем еще пацана-Котенка, в нервной, хриплой зевоте старухи-Кошки, в неумолчном лае идиота-Фоксика из соседней собачьей клетки, в трагическом вое ухоженного и до смерти перепуганного Шпица, в робком гавканьи моего знакомого по пустырю - огромного и глупого, но очень доброго Пса, в котором было намешано с десяток пород и кровей, - я УСЛЫШАЛ немой вопрос Кота-Бродяги:
- Что делать будем?
- А черт его знает! - говорю я, даже НЕ ОТКРЫВАЯ рта. - Ну, предположим, мы поднимем заслонку, а потом? Фургон-то снаружи закрыт...
- Слушай, Мартын, - говорит Бродяга. - Безвыходных положений не бывает. Это тебе говорю я, у которого никогда не было Своего Человека. Конечно, ты за Шурой Плоткиным - как за каменной стеной...
Я, действительно, много раз рассказывал Бродяге о Шуре и однажды даже познакомил их.
- Да, причем тут Шура?! - разозлился я.
- При том, что ты, даже не сознавая этого, надеешься, что тебя выручит твой Шура. А мне надеятся не на кого. Только на себя. Ну, и на тебя, конечно. А ты даже пошевелить мозгами не хочешь...
Слышать это было дико обидно!.. Тем более, что на Шуру я и не рассчитывал. Во-первых, потому, что не он меня, а в основном я его всю жизнь выручал из разных неблагоприятных ситуаций, а во-вторых, Шуры просто физически не было в Санкт-Петербурге. Он еще позавчера уехал в Москву, повез свою рукопись в издательство. Специально для ухода за мной - кормежка, впустить меня, выпустить, дать попить, включить мне телевизор, - Шура оставил в нашей квартире очередную прихехешку, которая начала свою бурную деятельность в нашем доме с того, что сожрала мой замечательный хек и сутки обзванивала всех своих хахалей, как внутрироссийского, так и заграничного розлива. Трепалась она по полчаса с каждым, и я в панике представлял себе, какой кошмарный счет придет нам с Шурой в конце месяца за эти переговоры! Поэтому сегодня, уходя из дому, я перегрыз телефонный шнур и таким образом спас Шуру Плоткина от необходимости пойти по миру, ведя меня на поводке. Шура вернется домой - я ему покажу место, где я перегрыз провод, и Шура все сделает. В отличии от других наших знакомых литераторов, руки у Шуры вставлены нужным концом.
В-третьих, даже если бы Шура был в городе, он все равно никогда не смог бы выкупить меня у Пилипенко. У моего Плоткина долларов отродясь не было.
Но Бродяге я этого ничего не сказал. А только спросил:
- Как ты думаешь, куда нас везут?
- Чего мне думать, я точно знаю - на Васильевский остров, в лаборатарию института физиологии. Я уже один раз там был. Еле выдрался. Пришлось со второго этажа прыгать...
Я с уважением посмотрел на Кота-бродягу..
- Думай, Мартын, думай, - сказал он мне. - У меня лично с голодухи башка не варит...
...И я придумал!!!
* * *
Единственное, о чем я попросил Бродягу - это максимально точно предупредить меня, когда до остановки у дверей лаборатории института физиологии останется ровно три минуты.
В нас - Кошачьих, есть ЭТО. Я не знаю, как ЭТО объяснить. Наверное, потому, что сам не очень отчетливо понимаю, как возникает в нас ЭТОТ процесс предвидения, ощущение оставшегося времени, полная ориентация в темноте или закрытом помещении (даже передвигающемся в пространстве как мы сейчас), относительно точное чувство расстояния...
Естественно - необходимы одна-две вводных. Ну, например: почему я попросил именно Бродягу предсказать мне подъезд к лаборатории точно за три минуты? Не смог бы сам? Смог бы! Но не настолько точно, как Бродяга. И я, и все остальные Коты и Кошки, ни разу не ездившие этой дорогой, могли бы ошибиться - плюс-минус минута. Мне же была нужна абсолютная точность. А для этого был необходим Бродяга. То есть Кот, который уже один раз ехал этой дорогой...
И вот этот, казалось бы, ничтожный опыт, эта, прямо скажем, очень слабенькая эмпирика, рождает в наших кошачьих мозгах поразительно точные определения - расстояния, времени, ощущения в пространстве...
Пример из собственной практики: мы с Шурой живем в девятиэтажном сорокапятиквартирном доме с одной парадной лестницей и одним лифтом.
Основная интенсивность движения и загруженности нашего лифта, когда он, как сумасшедший, мотается между этажами - это период с четырех до семи часов вечера. То есть, когда Люди возвращаются с работы. Это три часа непрерывного гудения огромной электрической машины, рокотание толстенных стальных тросов, поднимающих и опускающих лифт, скрип и постоянное повизгивание могучих блочных колес с желобками, через которые и ползут эти тросы... Я как-то шлялся на чердак и видел это чудовищное сооружение.
И ко всем этим звукам - еще три часа безостановочного хлопанья железных дверей шахты лифта, щелканье деревянных створок кабины, звуки включения и выключения разных реле... И вся эта какафония с совершенно непредсказуемой периодичностью!
* * *
И клянусь вам, я все эти три часа могу продрыхнуть в СВОЕМ кресле, не прислушиваясь и не настораживаясь. Но в какой-то мне и самому неясный момент, что-то меня будит, и я, лежа в кресле с еще закрытыми глазами, точно ощущаю, что к дому подходит Мой Шура. С этой секунды я знаю все, что должно произойти дальше! Мне даже кажется, что я это вижу сквозь стены!..
* * *
Сейчас, для наглядности я выстрою и свое, и Шурино поведение в стиле "параллельного монтажа". Это я в свое время так от Шуры нахватался. Он когда-то, как сам говорил, "лудил" сценарии для киностудии научно-популярных фильмов и несколько месяцев подряд выражался исключительно по-кинематографически...
Итак:
Вот Шура подходит к нашей парадной...
В это время я, еще лежа, приоткрываю один глаз...
Вот Шура набирает "секретный" код замка входной двери... А код не набирается. Тогда Шура говорит свое извечное - "Ну, елки-палки!.. Неужели снова сломали?!" и толкает дверь ногой. Дверь распахивается, зияя выломанным кодовым устройством...
Тут я открываю второй глаз...
Шура входит в парадную, морщит свой длинный нос, внюхивается (хотя, чем он там может внюхиваться?!. Люди в этом совершенно беспомощны) и бормочет: "Опять всю лестницу обоссали, засранцы!.."
Это он про мальчишек из соседних домов и заблудших пьянчуг...
Тут я приподнимаю задницу, потягиваюсь и вижу... Да, да!.. ВИЖУ, как...
...Шура нажимает кнопку вызова лифта!!!
И пока лифт к нему спускается, я мягко спрыгиваю со СВОЕГО кресла и потягиваюсь еще раз. Времени у меня навалом...
Шура входит в темную кабину лифта со словами "Ничтожества! Разложенцы!.. Дремучая сволочь! Страна вырожденцев и уродов!.. Опять лампочку выкрутили!!!"
Мне-то все равно было бы - в темноте ехать или при свете, а Шуре бедному приходилось...
...искать пульт с этажными кнопками, наощупь отсчитывать восьмую, и так в темноте, чертыхаясь и матерясь, подниматься до нашего этажа...
За это время, я медленно... Ну, очень медленно!.. иду через вторую комнату в коридор, слышу как останавливается лифт, ВИЖУ...
...как выходит из него Шура и вытаскивает ключи из кармана...
Я слышу, как он отпирает первую железную дверь, слышу, как он вставляет ключ во вторую - деревянную, и...
...скромненько сажусь у двери и поднимаю нос кверху...
Тут-то и входит Шура! И говорит:
- Мартын! Сонная твоя морда!... Хоть бы пожрать чего-нибудь приготовил, раздолбай толстожопый...
А я ему... Вот чего не умею - так это мяукать. А я ему в ответ так протяжно, басом:
- А-а-аааа!.. А-а-аааа!...
И он берет меня тут же на руки, чего я никогда никому не позволяю делать. Зарывается своим длинным носом в мою шкуру и шепчет:
- Мартышка... Единственный мой!..
И за шесть лет жизни с Шурой Плоткиным я не ошибся ни разу!