- Что ж, мыслишь ты вполне здраво. Будем надеяться, что на этом ты не остановишься. Все остальное вернется постепенно. Торопиться не стоит. Времени у нас достаточно. Достаточно, чтобы исцелилась твоя душа. Смирение и терпение, вот над чем поразмысли, - пояснил голос.
Воин не видел говорящей, только мог слышать. Казалось, что в нем что-то понемногу пробуждается. Чувства обострялись, а с этим и способность воспринимать окружающий мир. Голос таинственной незнакомки, казалось, сам по себе обладал целительными свойствами. Воин почувствовал, а затем боковым зрением уловил, что к нему приближается женская фигура. Ему захотелось увидеть лицо своей спасительницы, но ее рука коснулась его лба прежде, чем он смог это сделать. Рука оказалась сильной и властной, но вместе с тем очень нежной и ласковой. И это была человеческая рука. Это успокаивало. Воин ощутил ее тепло. Сразу же пришло чувство легкости и спокойствия, уверенности в том, что никто не причинит ему зла. От его спасительницы исходил нежный аромат цветов и магии, но магии доброй, готовой прийти на помощь бескорыстно, но и способной защищать, когда потребуется и если потребуется.
- Отдыхай. Придет время, все вернется на круги своя и ты будешь готов вновь встретиться со своими кошмарами. Явными и теми, что пришли из беспокойных глубин твоего разума, твоей души и сердца, - сказал голос, и воин уснул спокойным и безмятежным сном.
3
И действительно, все постепенно возвращалось на круги своя. Воин понемногу приходил в себя. Однако это не было обыкновенным выздоровлением, скорее это можно было назвать перерождением. Да, в полном смысле этого слова он перерождался. Впрочем, и к этому воин скоро привык. Его зрение, слух, обоняние и осязание, его интуиция развились до сверхчеловеческих возможностей благодаря таинственной спасительнице. Хотя там, откуда он был родом, для коренных обитателей вполне нормальным считалось то, что человек видел, как сова ночью, плавал, как рыба, а его охотничьи инстинкты не уступали звериным ни в чем, а порою даже превосходили. Его народ люди цивилизованного мира почитали за одну из разновидностей неизведанных животных, причем таких, которых по возможности стоило избегать. Впрочем, природная дикость этого человекоподобного народа и их звериная сущность уступали цивилизованным порокам и низости, которые в так называемом "цивилизованном" мире расценивались как норма жизни, как прогресс и эволюция.
Таинственная спасительница продолжала оставаться загадкой для воина. Он так ни разу и не видел ее лица. Слышал лишь только голос, к которому успел привыкнуть и полюбить. Да, именно что полюбить! Возможно, это было нечто сродни благодарности, но воин не сильно задумывался об этих вещах. Он мысленно рисовал себе образ своей спасительницы. А тем временем она рассказывала ему о своем мире, а он, лишенный возможности двигаться, изучал окружающий его неизведанный мир с помощью своих инстинктов. Казалось, он мысленно мог бродить по бесконечным коридорам и комнатам этого места. Особенно это чувство усиливалось во сне, ибо сны эти стали теперь осмысленными. Никогда прежде ему не удавалось контролировать свои сновидения. Это было удивительное и восхитительное чувство. Но многое все же продолжало оставаться тайной.
Наверное, самым загадочным продолжало оставаться то, что незнакомка ни о чем не спрашивала его самого. Как будто ей было ведомо все, что только могло и не могло уложиться в голове воина. И даже больше. Загадочная спасительница оказалась волшебницей. К сожалению, воин был мало знаком с магами и волшебниками. Лучше было бы сказать, что вообще не был знаком. Исключение составлял лишь его отец. Но старик скорее был шаманом, собирателем трав, в которых, однако следовало признать, знал толк. Теперь и воину предстояло познать некоторые таинства магии и волшебства, перед которыми, по правде говоря, он испытывал определенный страх и недоверие. Все сверхъестественное всегда пугает человека, если разум его не готов принять неизведанное. Но, лишенный возможности двигаться, ему приходилось признавать существование сил, в которые он отказывался верить. Так он постигал смирение.
4
- Подними его, - приказала безликая.
Как и прежде, воин не видел ее лица, поэтому мысленно нарек свою спасительницу "безликой". Проведя долгое время без движения, воин вскоре смирился с мыслью, что уже никогда не сможет подняться с постели и ходить. Худшая участь, которую только можно было себе вообразить: его ожидала судьба калеки, за которым будет ухаживать женщина до конца его дней. Даже пускай она была могущественной волшебницей, чьей силы Зовару никогда бы не удалось постичь, гордому варвару нелегко было принять такой исход. Однако он все же смирился, но лишь только потому, что ничего другого ему не оставалось.
- Это невозможно. Ты же знаешь, я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, - его это сильно раздражало. "Чего она добивалась? Лучше бы оставила его спокойно умереть", - подумал он.
- Смерть еще нужно заслужить. Не ищи легких путей, Зовар. Ты - воин, но у тебя странное представление о силе. Сила не в том, чтобы размахивать своим мечом. Сила в том, чтобы знать, когда этот меч нужно вынимать из ножен, а когда он должен оставаться в покое до тех пор, пока рыцарь не сделает все возможное, чтобы избежать необходимости воспользоваться им. Воин - это убийца, который даже не задумывается над тем, есть ли у его действий последствия и что он несет за них ответственность. Он - человек без чести и достоинства. Для него отнять жизни все равно, что отнять еду у того, кто слабее. Рыцарь оценивает и взвешивает каждый свой поступок. Легче всего пролить чужую кровь. Гораздо сложнее заставить эту кровь течь по венам. Дать жизнь. И не просто дать, а взрастить. Лучшие мечи выковываются в душах людей, а душа - это сталь, которая способна на все. Ты - меч. Но ты растерял сам себя, разбился на мелкие кусочки, когда ударился о то, что оказалось прочнее, сильнее. И все же в твоей власти собрать эти осколки и выковать из них новый, еще более крепкий меч. Попробуй еще раз. И помни о терпении, - голос безликой постоянно звучал в голове Зовара даже тогда, когда ее не было рядом. Ее голос напоминал ему о вое дикого ветра, о боевом кличе вождя, о реве морской бури. Этот голос приободрял его. И все же то, чего она от него добивалась, было невозможно.
"Легче подняться с этой койки с моими разбитыми и раздробленными костями, чем сделать то, чего хочешь ты! Будь ты проклята, ведьма!", - Зовар мысленно изливал в адрес безликой проклятия, даже не задумываясь над тем, что его мысли ей ведомы. И все же волшебница не держала зла на него. Она знала, какую боль испытывает варвар, как страдает от мысли, что уже никогда не сможет ходить.
Однако, несмотря на свой словесный упрек, Зовар сделал то, что просила его сделать безликая. То есть, на самом деле он не сделал ничего: "Что ж, пускай думает, что я что-то делаю! Это все равно невозможно! Как можно сдвинуть взглядом предмет?!"
Она ничего не сказала. Волшебница просто удалилась, оставив Зовара в одиночестве. Он негодовал. Ярость поднялась в нем с такой силой, что он бы разнес в этой комнате всю мебель, если бы мог встать. Не раз в своей жизни Зовар получал ранения от оружия врагов, от клыков и когтей животных. Даже твари оставили на его теле несколько шрамов. Вспомнился последний бой. И, несмотря на все, он поднимался и шел дальше. До того рокового дня, когда он впервые потерпел поражение и очутился здесь. "Почему же судьба выбрала именно его - погубившего стольких своим безрассудством, своими амбициями? Что в нем было такого, чего не было в других?", - Зовар продолжил свои размышления. Он много думал. Теперь у него было достаточно времени для этого.
"Рана есть рана, она заживет. Только не эти. Почему?! Потому что он сам верит в это, или потому что не верит? Что за глупые мысли? Сколько он так лежит? Дни? Много дней. Может, даже недели", - страх крался внутри, словно хищник: "Месяцы". Это предположение казалось более точным. Подобная мысль пронзала его, будто молния своими электрическими разрядами, но не быстро, а медленно, разрушая каждую клеточку его тела и разума. Мышцы наверняка атрофировались. Уже он никогда не сможет взять в руки меч. Да что там меч, он встать не может! Его взгляд снова скользнул по яблоку. Зовар посмотрел на него с такой ненавистью, словно этот зеленый плод был его злейшим врагом. И с этой ненавистью Зовар не сможет примириться, пока это яблоко, словно доказательство его беспомощности, существует. Он мысленно представил, как сжимает в своей руке это огромное зеленое яблоко. И вдруг оно разорвалось с громким чавканьем! Разлетелось на мелкие кусочки! Зовар не мог поверить, но ощутил яблочный сок на своем лице. Он стекал по лицу, и вскоре Зовар ощутил на своих губах его кисло-сладкий привкус.
Прислушавшись, Зовар не уловил ни движения, ни звука, ни чьего бы то ни было, хотя бы мимолетного, присутствия. Неужели он это сделал сам?! Какое-то юношеское ликование охватило его! Подобные чувства он испытывал всякий раз, когда отец учил его фехтовать, стрелять из лука, метать копье, и у него это получалось. Впервые в жизни испытав радость и удовлетворение от постигшей его удачи, он вновь пережил эти приятные мгновения. Зовар почувствовал, как слезы текут по его щекам. Он вспомнил, как отец обучил его кузнечному мастерству. И в скором времени Зовар понял, что кузница - его второй дом. Сейчас он вспоминал все, о чем говорил Орвал. Как много отец сказал ему, и как мало он услышал.
Зовар сконцентрировался и закрыл глаза. Когда же открыл их, его взгляд буквально уперся в стену. На мгновение возникло ощущение, будто ему удалось подняться с постели и ударить по этой стене чем-то. Даже скорее не чем-то, а самим собой, будто его рука стала подобием морской волны. Едва ли Зовар мог поверить в случившееся. Но стена, издала глухой стон; она была каменной и на ней остались едва заметные следы, будто ее коснулось несколько раскаленных прутьев - на черных камнях виднелись белые полосы.
Зовар услышал, как открылась дверь. Он знал, что его действия не останутся без внимания безликой. Еще раз сконцентрировавшись, он послал еще один ментальный удар, - многим сильнее предыдущего, и по стене тот час же от потолка и до пола, во все стороны распространилась вибрация, после которой на ней, как и в первый раз, остались белые полосы. Когда-то, много лет назад, он, будучи еще совсем юным, свалил одним ударом дикого быка - этот удар разбил животному череп и раздробил шейные позвонки. Это воспоминание помогло ему и придало сил.
Безликая подошла к стене, осмотрела ее внимательно и провела рукой. Когда она повернулась к нему, варвар увидел удивление на лице волшебницы. Но не меньше ее был удивлен и сам Зовар. Он наконец-то увидел лицо безликой. И она оказалась еще прекраснее, чем он себе представлял. Волшебница довольно улыбнулась и Зовар ответил ей улыбкой.
5
Зовар проснулся. Прошло несколько дней с тех пор, как он буквально ошеломил волшебницу своими способностями к телекинезу. Какое странное слово "телекинез"! Значит, вот как называется способность двигать предметы силой мысли и воли. И впрямь - сила не только в мышцах рук. Когда-то давным-давно Орвал говорил об этом ему, но тогда он совсем не понял слов отца. Впрочем, оставалось еще кое-что, что крепко засело в голове Зовара. И это было имя волшебницы. Таинственную спасительницу звали Эмрам. Удивительное имя. Таких имен он никогда не слышал прежде. Эмрам, похоже, была отшельницей. Жила на острове, окруженном водами океана, совсем одна. Все это он понял из ее рассказов, а также по тому, что больше к нему никто не приходил.
Зовар перевел взгляд в сторону. Рядом с его постелью на табурете лежала одежда. Она, конечно, была ему непривычной, поскольку варвары такой одежды никогда не носили. Какое-то время Зовар печально смотрел на табурет. Уже много месяцев прошло, а он так ни разу и не поднялся с постели.
Попытался пошевелить пальцами. Однако Зовар не мог сказать с уверенностью, получилось у него это или нет, поскольку он, как и прежде, не чувствовал своего тела. Это невозможно! Но когда-то он считал невозможным двигать предметы взглядом. Он не умел этого даже тогда, когда держал в руках кузнечный молот, орудовал мечом либо топором, когда расшибал кулаком камни. Зовар закрыл глаза и мысленно представил, что он всего лишь яблоко, каждая часть его тела - это то, что можно заставить двигаться с помощью силы мысли, усилием воли. Ведь когда-то он только мог смотреть, как отец фехтует огромным двуручным мечом. Тогда он тоже не мог поверить в то, что придет день, и он будет управляться с этим грозным оружием так же легко, словно меч - часть его самого.
Медленно и с трудом Зовар поднял правую руку. Сколько усилий потребовалось, чтобы сделать это? Невероятно много! Он тяжело дышал и вспотел от приложенных усилий и напряжения. Еще больше потребовалось сил, чтобы стянуть и отбросить одеяло. Сделав это, Зовар на мгновение забыл обо всем на свете. Его когда-то мускулистое и полное жизненных сил тело превратилось в скелет, сплошь усеянный уродливыми рубцами и шрамами.
Зовар кряхтя и рыча перевернулся на бок и свалился с кровати. Боль, однако, лишь сильнее разозлила его, и как бы ему не было тяжело, он приложил все усилия, на какие только был способен, чтобы вновь вскарабкаться на постель, волоча беспомощные ноги. Тяжело дыша, он лежал на животе, собираясь с силами. Следовало предпринять еще одну попытку и постараться сесть. Зовар дал себе слово делать это до тех пор, пока у него совсем не останется сил двигаться. Даже если спать придется на полу.
Наконец ему это удалось, но сильно кружилась голова. Какое-то время Зовар просто сидел. Когда голова почти перестала кружиться, а дыхание восстановилось, он потянулся к одежде. Медленно Зовар натянул на себя оставленную ему одежду. Что ж, если он смог подняться с постели и одеться, пускай даже столь нелепо, то он все же сделал это! Одежда пришлась ему как раз, будто на него и шили. Зовар осмотрелся по сторонам. В комнате было два окна. Посмотрев в их сторону, Зовар сощурился и прикрыл лицо рукой, поскольку сквозь витражи цветного стекла проникали обильные и яркие солнечные лучи, где-то вдалеке приглушенно шумел прибой и слышалось пение птиц, а ветер штурмовал толстые стены так, что дрожали витражи стекол.
Осмотревшись, Зовар попытался определить, что это была за странная конструкция. Строение наверняка было громадных размеров. Зовару приходилось слышать о городах за высокими каменными стенами, о замках. Эти мысли заставили немного позабыть о боли и усталости, и любопытство понемногу овладевало им. Опершись на табурет, Зовар двигал его перед собой, преодолевая расстояние от кровати до стены с окнами; ноги подкашивались, но табурет помогал ему подниматься всякий раз, когда он падал. Без этой опоры Зовар не добрался бы и до середины комнаты. Эмрам говорила, что его выбросило на скалы. Выжил он чудом. Однако Зовар не верил в чудеса и не понимал, как Эмрам может верить в чудо. Тем не менее, волшебница верила. Поэтому - и только поэтому - поверил Зовар!
Оказавшись у окна, Зовар коснулся руками холодных стен. Сквозь цветные стекла сложно было что-либо разглядеть, но очертания густых крон деревьев говорили о том, что с этой стороны расположился густой и высокий лес. Зовару было очень любопытно, насколько высоки деревья на самом деле? За ними не было видно океана, но бриз шелестел листвой, заставляя листья перешептываться между собой своей изысканной манерой речи.
Зовар глянул на дверь, через которую к нему приходила Эмрам. Затем посмотрел на свою постель. Он с трудом проделал шагов десять - расстояние от кровати и до окон. Где-то столько же составлял путь по направлению к двери. Зовар глубоко вдохнул и выдохнул и, держась за стену, побрел к выходу, но уже без помощи табурета. Наверняка, за дверью была лестница. На этой самой лестнице он мог упасть и свернуть себе шею. Что ж, если пережил такое, то наверняка боги не решаться так зло посмеяться над ним, хотя бы из жалости к титаническим стараниям Эмрам.
К собственному удивлению, Зовар довольно успешно преодолел препятствие под названием винтовая лестница - ее ступени были высокими, а сам проход очень широким. Идти пришлось долго. Солнце уже давно перевалило за полдень, но лучи освещали путь варвара, проникая сквозь узкие зарешеченные окна. Временами Зовар опускался посидеть на ступенях, но они были очень холодными, поэтому надолго варвар не задерживался. По прогнозам Зовара, он находился где-то на пятом-шестом этаже, когда он очутился на уровне, который по всем приметам должен был оказаться первым. Хотя Зовару ни разу не приходилось бывать в подобных строениях, чтобы легко ориентироваться и быть полностью уверенным, что он не заблудился и находится именно там, где он и предполагал. Что-то подсказывало ему, что это здание гораздо больше и внушительнее. В каждом огромном зале имелось множество ответвлений, ведущих в разные комнаты, а связывали их коридоры, в которых также могли оказаться двери, ведущие в другие комнаты. И так без конца.
Зовар упорно шел вниз. Он прошел через такое количество комнат, что сейчас ему казалось, что он все же заблудился. Зовар вспомнил слово, которое слышал от Орвала: "лабиринт". Это место очень подходило под описания старика. В лабиринтах легко потеряться и почти невозможно найти выход, который мог оказаться совсем близко, но заблудившийся обязательно проходил мимо, даже не подозревая, насколько его цель близка. И в лабиринтах водились разные создания.
Хотя Зовар шел уже довольно уверенно, ему все же приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Впрочем, он находил здесь мебель, которая была весьма комфортна, в отличие от холодных ступеней, но надолго он не решался останавливаться. Мысль об опасности подгоняла его. К тому же, Зовар трезво оценивал свои перспективы оказаться застигнутым врасплох. Осмотревшись, он обнаружил на стенах оружие, но оно висело слишком высоко, чтобы добраться до него. Можно было, конечно, составить нечто вроде горки из мебели, но поднять что-то более подходящее, чем кресло, он был не в силах. Поэтому следовало разыскать оружейную или кузницу как можно быстрее.
Конечно же, поиски Зовара увенчались успехом. Как он и ожидал, и оружейная, и кузница находились в одном месте. Это были две комнаты средних размеров, одна из которых плавно переходила в другую. Словно ребенок, Зовар рассмеялся и бросился к инструментам и нашел их превосходными. Орудия для кузнечного дела оказались что надо, даже в его мастерской не было ничего подобного этому! Нашлась и вода, и все то, что требовалось для работы. Зовар отыскал руковицы и фартук, которыми мгновенно вооружился. Смеясь от души, он любовно окинул опытным взглядом это место. Рассмотрев огромный молот, Зовар, немного пошатываясь, подошел к нему. Осмотревшись, он понял, что крупнее этого великана здесь нет. Секунду он сомневался, а затем обеими руками ухватился за рукоять и очень удивился тому, с какой силой его ослабевшие кисти сжали священное орудие, творящее копья, мечи и топоры, вещи, необходимые для мирного труда.