Это были ее последние слова перед обмороком. Когда они вернулись в гостиницу и ей действительно стало лучше, Шайлер завернулась в махровый халат и устроилась на маленьком балкончике, примыкающем к ее комнате. Тем временем Оливер на крохотной кухне вносил завершающие штрихи в карри собственного приготовления. Потом он вошел, держа в руках миску, над которой поднимался пар, и уселся перед Шайлер с ложкой. За время бегства они оба научились готовить. Оливер специализировался на индийском карри с курицей и бананами, а Шайлер любила интересные сочетания макарон со всем, что найдется в холодильнике. Иногда Оливер говорил, что эти сочетания даже чересчур интересны.
- Спасибо, - поблагодарила девушка и с радостью взяла миску горячего карри.
Она зачерпнула полную ложку, поднесла к губам и подула, чтобы не обжечься.
С балкона открывался вид на сиднейский порт; акватория порта была усеяна парусными судами и океанскими лайнерами. Океан был темно-зеленым. Шайлер подумала, что он напоминает цветом глаза Джека, и одернула себя. Она не должна думать ни о Джеке, ни о том, что он делает, ни о том, скучает ли он по ней. Девушка сосредоточилась на еде. Оливер смотрел на нее сквозь раздвижные стеклянные двери.
У него было сейчас особенное выражение лица, и Шайлер знала, что оно означает. Оливер вышел на балкон, поставил рядом с девушкой чашку чая и присел на пластиковый стул.
- Скай, нам нужно поговорить.
- Я знаю, что ты собираешься сказать, Олли.
Шайлер глотнула чаю. Поразительно, но после всего произошедшего Оливер все-таки умудрился купить ту упаковку чая. Он просто прекрасный проводник.
- Скай, ты ведешь себя неразумно.
- Я - неразумно? Они собираются засунуть нас в тюрьму - или где там они держат типов вроде нас. - Шайлер пожала плечами.
Она знала, какое наказание полагается тому, кто бежит от правосудия Совета. Тысяча лет Удаления. Дух провинившегося заключают в камеру. Но что, если она, Шайлер, не бессмертна? Что они тогда станут с ней делать? И что будет с Оливером?
- Ты слышала, что сказал Джек. Сейчас у Совета хватает проблем посерьезнее, чем мы с тобой. Кроме того, возможно, на этот раз они тебе поверят. О пожаре в отеле "Ламбер" кричали все газеты, а европейский Совет перешел в боевую готовность - у них есть свидетели, видевшие Левиафана! Они больше не смогут отрицать это!
- Даже если они и поверят мне теперь, они не допустят, чтобы наши действия остались безнаказанными. Ты это знаешь лучше моего, - заметила Шайлер.
- Верно, но так было, когда Совет возглавлял Чарльз Форс. А сейчас Советом никто не руководит. Они испуганы и дезорганизованы. Я думаю, мы можем спокойно вернуться домой.
- Испуганные судьи - хуже всего, - возразила Шайлер. - Я не доверяю ни одной организации, политику которой определяет страх. А с тобой как быть? Ты в курсе, что ты тоже предатель? А твои родители? От них же не отстанут.
До сих пор семью Оливера не трогали - не считая того, что за каждым их шагом наблюдали венаторы, прослушивали телефоны, отслеживали перемещение денег на банковских счетах. Во время одного из их редких разговоров по спутниковому телефону родители пожаловались Оливеру, что не могут пойти в "Дина и Делюка" без того, чтоб за ними не наблюдали.
Оливер глотнул пива из большой жестяной банки.
- Думаю, мы сможем их купить.
Шайлер поставила опустевшую кружку в пустую миску.
- Чего-чего?
- Откупиться от Совета. Они нуждаются в деньгах, потому что изрядно обанкротились. А у моих родителей денег куча. Я смогу купить себе возвращение - точно знаю.
Почему она спорит? Оливер говорил именно то, что ей хотелось слышать, - что они могут отправиться домой. И все же это пугало ее.
- Я не хочу туда ехать.
- Врешь ты все. Ты хочешь домой. Я это знаю. И мы туда вернемся. Спор окончен, - заявил Оливер. - Я пошел заказывать билеты на ближайший рейс. И не хочу больше ничего слушать.
До конца вечера Оливер с ней не разговаривал. Шайлер уснула с болью в шее, затекшей от напряжения. На грани между сном и явью она снова подумала: а чем вызвано ее упрямство? Ведь Оливер же хочет как лучше.
"Почему ты такая упрямая?"
Шайлер открыла глаза.
Она находилась в Нью-Йорке, в собственной спальне. Выцветшие обложки "Плейбилла", протянувшиеся вдоль всей стены, пожелтели и истрепались по краям.
На кровати Шайлер сидела ее мать. Это был сон. Но не обычный. Сон про ее мать. Шайлер теперь мало думала о ней. Она даже не успела в прошлом году, когда они покидали Нью-Йорк, попрощаться с Аллегрой. Шайлер впервые увидела мать после того момента, как Аллегра появилась на Корковадо с мечом в руках.
Аллегра строго посмотрела на дочь.
- Он прав, и ты это знаешь. Проводники всегда правы. Ты не можешь жить так. Без должного наставничества и присмотра трансформация убьет тебя. Тебе нельзя подобным образом рисковать жизнью.
- Но я не могу вернуться домой, - возразила Шайлер. - Не могу, как бы мне того ни хотелось.
- Нет, можешь.
- Не могу! - Шайлер потерла глаза.
- Я знаю, ты боишься того, что произойдет после твоего возвращения. Но ты должна взглянуть в лицо собственным страхам, Шайлер. Если вам с Аббадоном суждено быть вместе, то никто - ни он, ни даже ты - не в силах предотвратить это.
Мать была права. Шайлер не хотела возвращаться домой из-за того, что там будет Джек - так близко, совсем рядом. Джек, который все еще свободен... Джек, который так страстно целовал ее... который все еще может принадлежать ей... Но если она будет держаться в отдалении, у нее не возникнет искушения повидаться с Джеком и предать Оливера.
- Нельзя быть с кем-то только потому, что не хочешь причинять ему боль. Тебе нужно подумать о собственном счастье, - произнесла Аллегра.
- Но если мы будем вместе, это погубит Джека, - сказала Шайлер. - Это же нарушение кодекса. И он умалится...
- Если он готов рисковать ради того, чтобы быть с тобой, кто ты такая, чтобы указывать ему, как ему распоряжаться своей жизнью? Посмотри на меня. Подумай, скольким я рискнула, чтобы быть с твоим отцом.
- Мой отец мертв. А ты лежишь в коме. Я выросла практически сиротой, - парировала Шайлер, даже не стараясь скрыть горечь. Отца она не знала - он умер еще до рождения Шайлер. Что же касается Аллегры - ну, вообще-то трудновато представить какие-либо взаимоотношения с живым трупом. - Скажи, мама, а оно того стоило? Твоя "великая" любовь к моему отцу действительно стоила того, что произошло с твоей семьей?
Девушка понимала, что причиняет боль матери, но не могла удержаться. После многих лет одинокой жизни вся ее боль выплеснулась наружу.
Шайлер любила мать. Правда любила. Но ей нужен был не ангел, что является раз в жизни, дабы вручить зачарованный меч. Шайлер хотела настоящую маму. Маму, которая бы утешала ее, когда она плачет, которая подбадривала бы ее, подгоняла и даже раздражала - ну, чуть-чуть - своей излишней заботой. Она хотела что-нибудь обычное. Вроде мамы Оливера. Шайлер понятия не имела, откуда миссис Хазард-Перри узнавала, где они будут, но раз в несколько месяцев в гостиницу, где они в тот момент останавливались, прибывала посылка. В посылке обнаруживались шоколадки, новые носки и всякие мелочи, нужность которых Шайлер с Оливером понимали, лишь увидев их, - например, карманные фонарики и батарейки.
Аллегра вздохнула.
- Я понимаю твое разочарование. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь и простишь меня. У всякого действия есть свои последствия. Да, верно - иногда я очень сожалела о содеянном. Но без твоего отца у меня никогда не было бы тебя. Я была с тобой совсем недолго, но дорожила каждым мгновением, проведенным вместе с тобой и с твоим отцом. И если бы пришлось выбирать снова, я поступила бы так же. Так что да. Оно того стоило.
- Я тебе не верю, - отрезала Шайлер. - Никто в своем уме не выбрал бы такую жизнь, как у тебя.
- Ты права, но и я права тоже. Возвращайся домой, дочка. Я жду тебя. Возвращайся.
Глава 38
МИМИ
Когда Мими открыла глаза, аукционный зал исчез. Она находилась в убежище, небольшом помещении со стеклянными стенами-витражами. Конечно же, в гломе оно так и не было разрушено.
Мими находилась в кругу вместе с пятью другими членами Совета. Седьмой, Форсайт, стоял посередине. Все были в длинных черных одеяниях с капюшонами.
"Компания Семи смертей, только косы не хватает", - подумала Мими.
Действительно, многое из обычаев Голубой крови просочилось в массовую культуру, но в искаженном виде и без присущей этим обычаям серьезности.
- Приветствую всех, - произнес Форсайт Ллевеллин.
Вид у него был напыщенный и самодовольный.
"Ну и неудивительно, - подумала Мими. - Он же присвоил высший в этих краях пост, должность главы тайного правительства, о существовании которого Красная кровь даже не подозревает".
Свои обязанности сенатора Ллевеллин исполнял небрежно, кое-как. Насколько слыхала Мими, он ничего не сделал для вызволения страны из хватки финансового кризиса, лишь изображал видимость деятельности.
Когда главой избрали Лоуренса, Мими еще не была полномочным членом Совета, но она имела общее представление о процедуре.
Сеймур Корриган развернул свиток и начал церемонию.
- От начала этого мира наш регис хранил душу клана в своем сердце. Но прежде чем быть избранным, он должен получить благословение семерых. И потому мы собрались здесь для благословения.
Эта церемония восходила к Древнему Египту. Теперь, правда, из нее исключили и накладную бороду, сделанную из козлиной, и магический скипетр, и символическую кожаную плеть, и корону из страусиных перьев. Но основа была все той же.
Страж Корриган начал оглашение списка, называя Великие Дома по их именам на священном наречии.
- Что скажете вы, Домус магнификат?
Дом богатства представлял Джосайя Рокфеллер Арчибальд. Это его семейство построило тот самый центр, в котором они сейчас находились.
- Мы говорим "да", - пробормотал Джосайя.
- Что скажете вы, Домус септем санктимониалис?
- Мы говорим "да", - произнесла Элис Уитни, последняя в роду Дома семи сестер.
- Что скажете вы, Домус веритас?
Конечно же, венаторы были представлены на Совете, но Мими было крайне любопытно, отчего от их имени говорит Эйб Томпкинс. Он уже давным-давно не состоял на службе.
- Мы говорим "да", - отозвался старина Эйб.
- Что скажете вы, Домус препозито?
Дом наместников - таким титулом наделяли семейство, ближе всех стоящее к регису. На данный момент эта честь была оказана Ллевеллинам.
Форсайт Ллевеллин улыбнулся.
- Мы говорим "да".
- Что скажете вы, Домус Стелла аквилло?
Дом Северной звезды был одним из крупнейших меценатов, поддерживающих искусство в стране. Амброуз Барлоу, нервничая, взглянул на Минерву Морган и, склонив голову, прошептал:
- Да.
Осталось всего два Дома. Мими чувствовала тревогу стоящей рядом Минервы Морган.
- Что скажете вы, Домус домина?
Дом Серой леди. Дом смерти - но так его никто не называл. Это семейство отвечало за ведение хроник, за циклы Проявления и Удаления.
Минерва Морган не ответила.
- Домус Домина? - Сеймур Корриган кашлянул. - Домус Домина!
Минерва Морган вздохнула.
- Да.
- Домус ламия говорит "да", - слегка раздраженно произнес страж Корриган.
Дом вампиров. Старинный титул. Глава конспираторов.
Мими напряглась. Следующей была она. Страж Варден снова кашлянул.
- Что скажет Домус фортис валериус инкоррупутус? Дом Чистой крови, неразвращенного, доблестного и сильного, защитника Сада, полководца небесного воинства? Что скажете вы?
Это имя носил род Михаила. Род Габриэллы. Род ван Ален, ныне выродившийся до имени Форс.
- Мы говорим... - произнесла Мими и заколебалась.
Она подумала о неуверенности Минервы Морган. Об Амброузе Барлоу, таком старом, что все считали его впавшим в старческий маразм. Однако же он принес сюда этот листок бумага. Принес ей, Мими. Они рассчитывали на нее. Анонимное письмо - но важное. Они были правы. Это письмо нельзя проигнорировать.
Мими внезапно осознала, что Амброуз и Минерва не могли сделать это сами, но очень хотели, чтобы это сделала она. Она была молода, но намного превосходила их по положению. Она представляла Дом, что возглавлял этот клан бессмертных на протяжении многих веков. Дом, который нельзя лишить власти одним лишь нынешним ритуалом.
Мими не думала об этом до сегодняшнего дня, но внезапно ее задело за живое то, что они только что препоручили сообщество Форсайту Ллевеллину. А кто он вообще такой, этот Форсайт Ллевеллин? Мими проглядела свои воспоминания. Незначительный ангел. Незначительное божество. Распорядитель. Но никак не регис.
Она могла это сделать. Она сражалась с Серебряной кровью и отправляла демонов обратно в преисподнюю. Она устоит там, где не устоят другие.
- Дом Чистой крови выражает несогласие с данным решением, - отчетливо и уверенно произнесла она.
- Несогласие?
Сеймур Корриган явно был сбит с толку.
- Мы говорим "нет", - произнесла Мими.
- Нет? - Снова переспросил Корриган.
- Нет, - еще отчетливее повторила Мими.
Форсайт же, судя по виду, вполне держал себя в руках.
- Я не понимаю, зачем нам это нужно - передавать дух сообщества новому вождю, когда мой отец жив! - Выпалила Мими. Она сглотнула. - И потому я возражаю.
- Голосование должно быть единогласным, - встревоженно произнес страж Корриган. - Мы не можем вверить сообщество Форсайту иначе как по единогласному решению семи семейств.
Вид у него сделался потерянным, а вот Амброуз и Минерва, напротив, приободрились. Все прочие смотрели на Форсайта, ожидая подсказки, как быть дальше.
Мими это отметила. Голосование голосованием, а эти уже считают его вождем.
- Нам следует остановить введение в должность, согласно желанию стража Форс, - ровным тоном произнес Форсайт. - Я не желаю присваивать роль, в которой не все готовы меня видеть. И я тоже переживаю из-за исчезновения Чарльза. Нам следует подождать.
Они один за другим возвращались к происходящему в аукционном зале. Мими осознала, что по-прежнему держит руку поднятой, как это было в гломе.
Ведущий одарил ее ослепительной улыбкой.
- И "Портрет женщины" (Франсуаза Гийо) уходит к... прекрасной юной даме в первом ряду!
Она только что купила картину Пикассо.
Глава 39
БЛИСС
Осенний семестр в Дачезне всегда разворачивался в соответствии с устойчивой традицией; никогда не нарушался план действий, составленный сотню лет назад, - или так должно было казаться ученикам, знакомым с успокаивающим, предсказуемым ритмом приятной жизни частной школы. Начиналось это с последней недели августа, вводной для первого класса, когда мучители, ученики выпускного класса, затюкивали новоприбывших состязаниями по метанию тортов во внутреннем дворике, сбрасыванием водяных бомб с балконов и эпической игрой "Убийца". В последний день недели происходило торжественное вручение школьных колец и исполнение гимна школы. А кульминационным моментом была вечеринка, проводящаяся по завершении учебного дня на крыше дома старосты. Именно там с мая по декабрь расцветали романы, обычно между "старушками" (так в школе называли учениц выпускного класса) и "новичками" (парнями из свежепришедших), а вовсе не наоборот, как могли бы подумать некоторые.
Блисс поднялась по лестнице в главное здание, кивнув по дороге нескольким замеченным знакомым. Все еще были загорелыми после лета, проведенного в Хэмптонсе или Нантакете. Девушки еще не готовы были расстаться с сарафанами и сандалиями ради шерсти и шотландки, а парни сдвигали галстуки набок и расстегивали поплиновые рубашки, а пиджаки носили в руках или перекидывали с ухарским видом через плечо.
Блисс слыхала, что близнецы Форс тоже вернулись в школу. Надо постараться как можно скорее связаться с ними. Мими с Джеком должны ей помочь.
Когда Блисс вошла в гардеробную и скользнула взглядом по именам, выгравированным на металлических табличках, она обнаружила, что имена Шайлер и Оливера исчезли. Итак, их действительно здесь нет. Блисс расстроилась. Она в конце концов выяснила, что произошло с друзьями. Совет отчего-то усомнился в том, что Шайлер достоверно описала события, сопровождавшие гибель Лоуренса, и двое подростков предпочли бежать от венаторов, вместо того чтобы предстать перед судом.
Но отчего-то девушка никак не могла поверить в их отсутствие. Ей весь день мерещилось, что Оливер сейчас сидит на дополнительном курсе истории Европы, на своем обычном месте, у батареи, а Шайлер лепит горшки на занятиях по художественным ремеслам. Перед обеденным перерывом Блисс отправилась на третий за сегодняшний день урок, из курса "Древние цивилизации и заря Запада". Первая неделя занятий была периодом завлекалочек: ученики переходили с занятия на занятие и решали, какие курсы выбрать. Название данного курса звучало интригующе - этакая смесь истории с философией, изучение греков, римлян и египтян. Блисс уселась в среднем ряду, рядом с Картером Такерманом. От него всегда пахло яичным сэндвичем, который Картер ел на завтрак.
Учительница была новая и совершенно не того типа, что основной преподавательский состав Дачезне. Большинство преподавателей пребывали в школе вечно - и выглядели соответственно. Мадам Фроли преподавала французский, и ученики верили, что она его преподает еще с восьмидесятых годов девятнадцатого века. (Это вполне могло соответствовать истине, поскольку мадам принадлежала к Голубой крови.)
Второй разновидностью преподавателей были недавние выпускники вузов, отвертевшиеся каким-то образом от работы в проекте "Научим Америку" и вместо трудных детей из нуждающихся семей связавшиеся с учениками частных школ, отпрысками богачей. Эта же преподавательница отличалась от всех. Мисс Джейн Мюррей была крепкой женщиной средних лет с ярко-рыжими волосами и румяными щеками ирландки. Она носила клетчатую юбку, желтую рубашку и жилет с вывязанными ромбами. Еще у нее была стрижка "паж" и голубые глаза, в которых при разговоре зажигались огоньки.
Мисс Мюррей (она написала свое имя на доске, и там четко стояло "мисс", а не неопределенное "миз"; мисс Мюррей училась в школе Мисс Портер, а, по ее представлениям, к леди не обращаются посредством какого-то жужжания) не походила на современницу динозавров, равно как и на потерянную и испуганную недавнюю выпускницу.
- Это факультативная дисциплина, рассчитанная на учеников разных классов, и она предполагает большое количество семинаров, а значит, я жду от своих учеников, что они будут участвовать в дискуссиях, а не просто дремать за партой или посылать друг другу эсэмэски. Я не обещаю, что не нагоню на вас скуку, но вы вполне можете нагнать ее сами на себя, если не будете вкладывать в процесс собственные мозги и идеи, - бодро произнесла мисс Мюррей и весело улыбнулась окружающим.