Оказавшись на улице перед дверьми медсанчасти, мы постепенно стали приходить в себя. На улице не было слышно вопля Белояр, но и любой звук до сознания доходил словно через плотный ватный тампон в ушах. Машинально отметив эту глухоту, я обратился с вопросом к капитану Т.Т. Трезорову, но даже и не услышал своего голоса. По глазам капитана я понял, что и он не слышал моего голоса. Вопль Белояра оглушил нас обоих.
Но жизнь шла своей чередой, мы же не могли, словно два барана, вечность простоять перед захлопнувшимися перед нашими носами дверьми медсанчасти и чего еще ожидать от будущего. Все было кончено, тюремные надзирательницы безжалостны, они никогда больше не допустят нас к Белояру. Мы сможем увидеть его лишь после его выписки из медсанчасти, а до той поры он будет находиться в руках женщин и мучатся до полного излечения.
Интересно, а как они определят, что наш Белояр полностью излечился?
В любом случае, нам в данный момент ничего не светило и пора предпринять какие-либо действия, а не стоять перед дверьми медсанчасти.
ххх
Разумеется, все произошедшее очень расстроило нас, мы всей душой переживали за мученичество Белояра и его несчастную судьбу.
После скандального выдворения из палаты Белояра, наши лица горели от возмущения и я нагнулся и, взяв ком только что выпавшего снега, начал ладонями растирать его по лицу, чтобы хоть чуть-чуть охладиться. Капитан Т.Т. Трезоров в этому случае поступил более кардинальным образом, он воткнул свою мохнатую морду в средних размеров наметенный сугроб снега и надолго замер в этой странной позе, ожидая, когда температура морды понизится до нормальной.
Охладившись, отдышавшись и придя в норму, мы критически осмотрели друг друга. Капитан выглядел немного помятым и потертым, но сохранял бодрость духа и внутреннюю способность совершать подвиги. В глазах пса я прочитал, что выгляжу не лучшим образом, но в моих мыслях и намека не было на желание совершать геройские поступки. Все, что произошло сегодня, надолго сохраниться в памяти и, честно говоря, я не очень хотел бы повторения этих событий.
Но, как обычно люди говорят в подобных случаях, что все то плохое, что было, прошло и забыто!
От размышлений на эту геройскую тематику меня отвлекло подозрительное поведение капитана Т.Т. Трезорова. Он тихой сапой удалялся от меня и, сжимая в зубах ручку неизвестно откуда появившегося лукошка, которое напоминало мне одно, которое я видел среди кучи продуктовых корзинок и сумок в палате Белояра.
Было очень похоже на то, что мой четвероногий друг и мерзавец в момент, когда его волокли по полу, чтобы выбросить на улицу, по дороге умудрился извернуться и перехватить в зубы это лукошко.
С гордостью за капитана Т.Т. Трезорова открыто заявляю, что мой четвероногий друг и товарищ никогда и ни при каких обстоятельствах не доверял журавлю в небе, его предпочтение было неизменным - всегда иметь осязаемую вещь в зубах.
Когда ситуация окончательно прояснилась, - мы были выброшены из медсанчасти и увидим Белояра только после его выписки, - капитан Т.Т. Трезоров решил не осложнять ситуацию и легонько и, словно ненароком, подхватив умыкнутое лукошко в зубы, попытался вместе с трофеем слинять в неизвестном направлении.
Вот эти неторопливые и, словно случайные сборы, привлекли мое внимание. Мой четвероногий друг никогда и ничего случайно не делал и с чего бы то вдруг он стал таким предупредительным и вежливым, потеряв привычную наглость и нахальство. Многолетний опыт дружеского общения с этим существом подсказывал, что капитан Т.Т. Трезоров что-то замысли и свои замыслы маскирует под вежливость, а когда эта псина что-то маскирует, то это может означать только, что эти замыслы имеют не очень розовую окраску. Меня же очень заинтересовало, что же такового капитан Т.Т. Трезоров скрывает от меня.
Как только капитан развернулся и был готов без предупреждению покинуть мое общество или, говоря по простому "дать левака", я негромко, но решительно и по хозяйски окрикнул его. После оклика последовала немая пантомима в исполнении господина Трезорова, по выражению морды моего четвероного друга я наблюдал, как в его душе боролись хорошее и плохое начала. Одно из них, - хорошее - в форме служебного долга, требовало вернуться и выложить всю подноготную перед другом и хозяином, а другое начало - не очень хорошее - было представлено отсутствием какого-либо внутреннего желания делиться с кем-либо умыкнутым. В конце концов, в этой борьбе принципов служебный долг взял верх над плохим началом и мой капитан Т.Т. Трезоров с зубовным скрежетом поставил лукошко к моим ногам.
Не обращая ни малейшего внимания на столь деликатное и интеллигентное поведение капитана, я заглянул в лукошко и обнаружил там стандартный набор северного провианта - черная и красная икра в маленьких долбленых бочках, лососина жареная и парная, сервелат финский и венский, различные баночки исландской сельди, запеченная и жареная на углях оленина, кирпич бородинского хлеба, различная выпечка и бутылка французского "шабли". Настроение было и так испорченно, а в лукошке одна лишь жратва. Я был не голоден и один только вид этих продуктов вызывал у меня душевное расстройство. Небрежно потыкав пальцем продуктовые упаковки, я решил ограничиться бутылкой вина, которое было очень неплохим красным шабли.
Изъяв вино, я отточенным ударом донышка о каблук сапога, боже, чему только армейская служба нас не научит, выбил из бутылки пробку и сделал первую пару глотков. Вино было отличного букета с парижским ароматом. Капитан Т.Т. Трезоров следил за моими действиями и взглядом профессионального алкоголика сопровождал каждый глоток вина, при этом издавая щенячье повизгивание. Пришлось в его широко раскрытую и такую бездонную с острыми зубами пасть закапать пару капель шабли. По глазам капитана Т.Т. Трезорова я понял, что эта пара капель была ему, что умирающему больному свинцовая примочка. Но я решил пожалеть своего друга и не брать из лукошка больше ничего. Икра приелась, поэтому, отщипнув корочку горбушки бородинского хлеба и с бутылкой шабли в руках, я побрел в общежитие.
Спешить было особенно некуда, опаловые глаза далеко, капитан Т.Т. Трезоров развлекался с лукошком, а Белояр, по крайней мере, еще несколько дней проведет под зорким женским глазом в медсанчасти. Общежитие без друзей становилось чужим и необустроеным.
По дороге несколько раз приложился к бутылке и, сделав очередной глоток, занюхивал его корочкой бородинского. Вино начало действовать, в голове появился посторонний шум и начал формироваться приятный кайф. Углубленный в самопознание, я едва лоб в лоб не столкнулся с капитаном Т.Т. Трезоровым, который, вовремя заметив меня, мгновенно изменил направление бега и понесся по дальней параболе, чтобы избежать осложнений со мной. Эта собака больше не желала рисковать своими боевыми трофеями и решила держаться от меня подальше.
На душе было скверно и становилось еще сквернее, к тому же было скучно и тоскливо.
Как мы предполагали, Белояру после сегодняшнего случая в медсанчасти придется провести до конца недели, а я уже отвык хотя бы на минуту оставаться один. За годы учебы и службы напарник стал моей тенью, мы отходили ко сну и просыпались в одно и тоже время, обедали, завтракали и ужинали вместе, ходили на тренировки и летали вместе, - мы настолько привыкли быть вдвоем, что не умели и не могли жить друг без друга. Да, и само чувство, которое поедали меня и, возможно, Белояра - это чувство собственного одиночества, было раньше нам совершенно незнакомо. Мы вместе с Белояром время проводили и никогда не задумывались над тем, что нужно делать в следующий час. Сегодня, когда у меня образовалось уйма свободного времени и я не знал, куда себя девать и на что тратить это время, - это обстоятельство до глубины сердца поразило меня. Друзья были рядом, за исключением опаловых глаз, но по разным жизненным обстоятельствам были недостижимы. Кругом меня люди, но всем им до меня не было дела, да и они почему-то стали неинтересными и с ними отсутствовал предмет разговора или общения.
В общежитие, этажи которого до верхней крыши были переполнены сослуживцами и знакомыми офицерами, но в этот вечер было абсолютно не с кем поговорить, не с кем было поделиться наболевшим или обсудить другие проблемы. И только потому, что рядом не было моего второго "я". Большинство ребят моего возраста уже были женаты и имели детей, вечера они старались проводить с семьями, а я же не мог просто так завалиться в чужую семью, чтобы потрепаться о своих личных и никому не интересных проблемах.
Сами знаете, что нежданный гость - хуже татарина!
Как назло, в этот вечер на базе не проводилось каких-либо мероприятий, не было лекции о международном положении, пустовал зал дискотеки и в столовой не демонстрировался новый фильм. В кают-компании офицерского клуба-собрания было всего несколько человек, а из знакомых никого не увидел, несколько офицеров со скучающими лицами резались в бильярд в дальнем и ярко освещенном углу. Отчетливо понимая, что и здесь не найти душевного покоя и успокоения, я развернулся вспять и отправился домой в родное общежитие, чтобы лечь пораньше спать.
Как только вступил на дорожку, ведущую к общежитие, в душе зародилась странная обеспокоенность.
Казалось, что нечто большое должно произойти, но что именно, когда, где это что-то произойдет - одному богу известно. Сначала я не заметил этой обеспокоенности, ведь сколько раз душа мучилась по поводу и без повода, но когда ее уровень превысил мыслимые пределы, я стал размышлять о том, что же это такое могло быть. Я начал волноваться, когда в третий раз на своем пути встретил капитана Т.Т. Трезорова, который, словно черная кошка, вновь перебежал мне дорогу, когда я по дорожке шел в общежитию.
К слову сказать, меня смутило и само поведение капитана, который, проносясь мимо, вдруг лихо притормозил, странно посмотрел на меня. Я сердцем почувствовал эту непонятную в его взгляде странность, который многое выражал - от сострадания до желания помочь мне и многое еще, но что именно, я не успел разобрать. Капитан Т.Т. Трезоров, еще раз оценивающе покосился на меня, мотнул головой, словно отгоняя постоянно повторяющееся наваждение, и с лукошком в зубах продолжил свой бесконечный бег.
Волнение все росло и росло, оно уже подступало к самому сердцу!
Я пятками почувствовал, что впереди меня ожидают проблемы. Казалось, что в этот день судьба отвернулась не только от Белояра, но и от меня. Оставалось только надеяться, что она совершила только первую половину оборота, а не успела развернуться всей спиной.
Бутылка прекрасного шабли была выпита и пришлось перейти на вино местного производства, бутылку которого я приобрел офицерском собрании.
В голове, после смешивания иностранного и вина местного производства, творилось черт знает что, - ясные и четкие мысли менялись на неясные догадки, беспрестанно мельтешили мрачные мысли и образы, а дорога домой в общежитие казалась бесконечной.
Когда до общежития осталось пару шагов я поднял голову и увидел, что все окна нашего этажа залиты электрическим светом. Но это не могло быть, когда я с капитаном Т.Т. Трезоровым покидал наши апартаменты был еще день на улице и я не включал свет. А сейчас, когда я, капитан находимся вне общежития, а Белояр продолжил лечение в медсанчасти, то некому было включать эту иллюминацию.
Но сейчас своими собственными глазами я видел, что наши окна в общежитии ярко освещены. Единственным объяснением всего этого могло быть, что Белояр решил все же покинуть свою тюрьму и раньше меня вернулся домой.
В бутылке оставались еще последние три капли, которые я удовольствием заглотал, но бутылку не выбросил, а с ней в руках решительно вошел в двери общежития. Но когда я с бутылкой в руках ворвался в комнату, уже готовый, начиная с порога орать о том, что друзей следует предупреждать о предстоящей выписке, как мои ноги замерли на пороге, и я, застыв в совершенно нелепой и непристойной позе - с пустой бутылкой в руках и широко раскрытым ртом, остановился.
В светлом проеме двери обрисовалась силуэт женской фигуры, сердце дрогнуло от неожиданности, он показался мне таким родным и знакомым, который я моментально узнаю из многих тысяч.
Передо мной находилась опаловые глаза - моя жена, которая стояла на пороге и внимательно и молча рассматривала меня.
Не зря эта клятая обеспокоенность столько времени царапала мою душу и сердце!
Супруга стояла передо мной с руками на бедрах, в ее громадных прекрасных глазах разгоралось раздражение и гнев. Я находился в темном коридоре, как всегда комендант общежития забыл вкрутить в электрический патрон новую лампочку, и свет из комнаты бил мне прямо в глаза. Этот безжалостный свет высвечивал мою небритость, нестриженность, неопрятность, неухоженность и много других "не".
Вот это неожиданность, вот это встреча! Если бы я знал, то не пил бы весь день встречал бы супругу в парадной форме при штатных значках.
Опаловые глаза была прекрасной, как богиня!
Я как стоял, так и бухнулся на колени, силы покинули меня и я не мог сделать и шага вперед, чтобы коснуться и поцеловать свою любимую половину.
Так, стоя на коленях и склонив голову, мне пришлось выслушивать в течение пяти минут гневную тираду жены по поводу моего безобразного поведения в ее отсутствие. Она много говорила о женатых мужиках, которые опустились до уровня бомжей, свою квартиру превратив в собачью конуру, они неделями не бреются и не знают чем, помимо бутылки, занять себя в свободное от службы время. От негодования, охватившего опаловые глаза, она уже не просто стояла на месте, а, словно находясь в загадочном танце, кружила вокруг меня, гневно потрясая над моей головой руками, сжатыми в кулак.
Сердцем я чувствовал, что она сердится на меня, но не так уж очень. Просто ей понравилось быть женой - моей женой - и изображать из себя суперстрогую супругу и вычитывать мужу - своему мужу - за то, что он не встретил ее и бродит в одиночестве по кабакам.
Боже, как мне нравилась эта молодая женщина и как я любил и желал ее!
В тот момент, когда она заговорила о щетине, опаловые глаза приблизилась ко мне, опустилась на колени и взяла мое лицо в руки, чтобы кончиками пальцев проверить глубину зарослей щетины на щеках и подбородке.
Потом она всем телом приникла ко мне и поцеловала в губы.
Этот поцелуй продолжался вечность, от недостатка воздуха и избытка счастья закружилась голова.
Ее восхитительный запах, изумительные волосы и очаровательные глаза заставили меня забыть обо всем на свете. Я обнял опаловые глаза, попытался покрепче прижать ее к себе, но она, неуловимым движением тела, выскользнула из моих неловких объятий и решила помочь мне подняться на ноги.
Это, казалось бы, простое действие, встать на ноги, вдруг оказалось непосильным и мне и ей. Я сумел подняться на ноги только с третьей попытки. Мои неловкие движения и винный перегар изо рта предали меня, опаловые глаза догадалась о причине моей неопрятности или перегара изо рта. Это настолько возмутило эту маленькую и беззащитную женщину, что она, не раздумывая, развернулась и со всего маху влепила мне ослепительную пощечину, высекшую пару искр из моих глаз. Она стала замахиваться на вторую пощечину, но передумала и, покусывая алые губки без помады, сказала, чтобы это было в последний раз - поднимать бокал вина или стопку водки в ее отсутствие.
В душе благодаря опаловые глаза за сохранение жизни и приезд ко мне, я хотел снова повалиться на колени и просить прощения. Но, вспомнив, как было трудно вставать, я, не говоря лишних слов, с большим трудом сгреб опаловые глаза в охапку и, шатаясь под ее легкой тяжестью, на руках понес ее в спальню. Еще на ходу я пытался губами и зубами расстегнуть пуговки ее блузки. Мои губы то захватывали пуговки, то касались и ласками нечто умопомрачительно нежное, набухающее и твердеющее во рту.
В спальне, когда мы рухнули на кровать, обнаружил, что мне осталось расстегнуть всего три пуговки. Но я продолжал тыкаться носом в грудь моей прекрасной принцессы, чтобы губами расстегнуть оставшиеся пуговки. Это дело оказалось, без повседневной тренировки, очень трудным, так как руки были заняты другим делом. Они ласкали шею, грудь и живот опаловых глаз, совершая путешествия по изумительным долинам и пригоркам женского тела. Они исследовали, изучали и вводили в память новые и новые возможности насладиться самим и усладить прекрасную жену. Когда на этих маршрутах наслаждений встретились неосвоенные пуговки и крючочки, то предпринимались совместные шаги по преодолению препятствий. Полное фиаско я потерпел в борьбе с пуговками и застежками юбки своей супруги. Я был еще молодым и неопытным в этих делах мужем, только учился овладению сексуальными секретам семейной жизни, не знал о тайных пуговках и застежках. Когда-нибудь на своем пути познания, я не буду встречать подобных препятствий, но в данный момент не знал, как выйти из положения, в котором, казалось бы, все расстегнуто, а юбка не снимается. Опаловые глаза вся отдалась и вбирала в неограниченном количестве мои ласки, поцелуи и поглаживания, но и интуитивно догадалась о проблеме, вернее сказать, она почувствовала заминку в ритме моих движений. Рассмеявшись нежным контральто, она щелкнула чем-то на бедре и выскользнула из форменной юбки зеленого цвета.
До глубины души меня потрясла полуобнаженная красота опаловых глаз!
Тонкие и нежные черты ее лица, бесконечная глубина зеленоватых глаз, пропорциональность сложения и женственные формы ее тела - сводили меня с ума от дикого желания взять и обладать ею. Внутренняя интуиция подсказывала, что не надо спешить и торопиться, что все надо делать аккуратно и медленно. Я видел, как опаловые глаза все более отстранялась от этого мира, уходя в себя и наслаждаясь моими ласками и поцелуями. К концу экспериментов с одеждой на ней остались лишь пару завязочек и веревочек, которые ничего не скрывали, а подчеркивали и выделяли прелести, которыми ее щедро наградила природа. Бережным движением я расстегнул крючки и снял последние завязочки и веревочки - предо мной предстала сама богиня красоты и страстной чувственности.
Какое-то чувство заставило меня приникнуть всем своим телом к ее телу, я почувствовал нежную ответную теплоту, внутри меня все задрожало и я почувствовал ответный трепет ее тела. Нежная и всепоглощающая влажность приняла меня и мы растворились друг в друге.
Опаловые глаза была создана для меня и только для меня, - она отлично разбиралась в моем характере, привычках и основным мотивах моего поведения, она предугадывала любое желание и поддерживала мои честолюбивые устремления. В глубине души и сердца я лелеял надежду, что опаловые глаза испытывает потребность и во мне, что я необходим ей и нужен. Но я должен честно признать, что в нашей семейной жизни, которая, правда, только начинается опаловые глаза является основным движущим моментом. Именная она помогла мне перешагнуть последний рубеж взросления, сделала меня мужчиной в прямом и косвенном смыслах этого слова.
Любовь объединила нас и я очень надеюсь, что это навсегда!
Бог ты мой, как прекрасна женщина в своем естестве и как она желанна!
Прошло много времени, но мы так и не смогли насладиться и насмотреться друг на друга. Если верить настенным часам, то мы заснули под самое утро.