– Фу, грязный-то какой, – сморщилась она.
– Это не грязь, а сажа.
– И правда. Его что, пытались сжечь? И что это вообще за тетрадка?
– Это главная улика против мошенницы, – покачала головой Вика. – Настолько важная, что именно из-за этой тетради меня пытались отравить. Тетрадку хотели похитить, но взяли не ту по ошибке. Настоящая, как ты видела, лежала в сундуке, а на виду – безобидная тетрадка со стихами, такая же толстая и потрепанная.
Катя, завороженно слушая Вику, теребила в руках тетрадь. Не удержавшись, она открыла ее с конца, опустив глаза на исписанную мелким почерком последнюю страницу и воскликнула:
– С ума сойти! Это действительно дневник! Ты нашла что-нибудь важное?
– Более чем, – усмехнулась девушка. – Для многих эта тетрадь – настоящая удавка на шею. На протяжении многих лет Гаевская записывала каждый свой шаг. Неплохие получились бы мемуары, знаешь ли.
При этих словах лицо Кати как-то странно сморщилось, как будто она собиралась заплакать.
– Эй, подруга, что это с тобой? – забеспокоилась Вика.
– Прости меня, – всхлипнула Катя, – пожалуйста, прости!
– Да ты чего? В чем дело-то?!
– Это я, я во всем виновата! Я не сказала тебе правду! Мне было так стыдно, так стыдно…
Катя захлюпала носом, судорожно шаря руками по своей застиранной юбке в поисках носового платка. Платок отыскался и она громко высморкалась в скомканный клочок материи.
– Так дело не пойдет. О чем ты толкуешь, Катерина?
– Мне было стыдно признаться, что я подслушивала. И еще я боялась, что Гаевская…– она словно споткнулась на этом имени, – обо всем узнает. Она бы меня выгнала, это точно. Я бы осталась без работы. В конце концов, я думала, что меня это не касается.
– Тьфу ты, пропасть! – рассердилась Вика. – Да перестань ты мямлить, ради бога. Говори толком. Какое мне дело до того, что ты подслушивала? Я же не полиция нравов в самом деле!
– Ой, только не надо полиции!
– Опять двадцать пять. Какая полиция? Ты же в России, а у нас – менты, а ментам никогда ни до чего нет дела, особенно до женского любопытства.
– Дело не в любопытстве, – со вздохом возразила Катя. – Я бы никогда… ни за что…
– Только не начинай снова!
– Ладно. Понимаешь, я очень удивилась, что Гаевская вдруг пригласила в дом всех этих… За три года она даже соседку дальше порога пускать не позволяла, а тут… Столько гостей и один другого круче. С чего бы это? – подумала я. И забеспокоилась, как бы чего не вышло. У Ирины Анатольевны такое лицо хитрое было, я поняла, что она что-то задумала. Так оно и вышло. Когда они в зале большом устроили совещание…
– Позавчера? – перебила ее Вика.
– Нет. Это было в тот день, когда Софья в пруду утопилась.
– Ладно, продолжай.
– Так вот, я не пошла домой, как собиралась, а стала слушать под дверью. И… Не знаю, как ты догадалась, но Гаевская действительно сказала им, что собирается писать мемуары, даже говорила что-то о договоре с издательством. А потом она предложила им спонсировать выход этой книги. Она говорила, что книгу ожидает оглушительный успех, потому что еще живы люди, которые сыграли в ее жизни значительную роль.
При этих словах Вика не удержалась от усмешки. Она уже поняла замысел ловкой мошенницы, но продолжала внимательно слушать Катин рассказ.
– Я так поняла, она заранее разослала им краткое содержание будущей книги. Не знаю, чего она им там понаписала, но они прилетели, как осой в зад ужаленные, все до единого. Она так и сказала: стопроцентная явка. Мне казалось странным, что эти люди после стольких лет захотят выступить ее спонсорами, но…
– Но они безропотно согласились! – закончила за нее Вика с громким смехом.
– Да. Правда, поначалу они пробовали возмущаться, но главным образом из-за размеров выплат. Она и слышать не захотела ни о каких чеках и безналичных расчетах. Только наличные!
– И много она заломила? – поинтересовалась Вика, все еще продолжая улыбаться.
– Громадную сумму. По пятьдесят тысяч с каждого. Этих, как их называют-то – евро! Это же очень много, правда?
– Достаточно. Двести тысяч как с куста. "Старушка" действовала с размахом. Удивляюсь, что она не запросила больше.
– Бог с тобой! Разве издание книги стоит таких денег?
– А кто говорит о книге? Неужели ты до сих пор не поняла? Она, небось, и с издательствами-то словом не перемолвилась.
– Не знаю. В последнее время она никуда не ездила, но…
– Вот именно. Эти прохвосты прекрасно знали, что платят ей не за издание книги, а совсем наоборот: за то, чтобы гипотетические мемуары никогда и ни за что не вышли на свет!
– Но почему? Зачем она это с ними сделала? Ведь они были ее близкими людьми, наверняка она их когда-то любила?
– Нет. Она их ненавидела. Достаточно прочесть эту тетрадь, чтобы понять, как сильно она желала им отомстить. И она это сделала. Хотя нет, – Вика помрачнела. – Это сделала не Гаевская, а совсем другая женщина, которая каким-то образом проникла в ее тайну.
– Опять ты за свое, Вика. Мне кажется, это полная ерунда. Ну, смотри, как посторонняя женщина могла обмануть четырех человек сразу. Причем заметь: не случайных людей, а тех, кто хорошо ее знал!
– А ты помнишь, сколько лет твоей Гаевской?
– Ну, около семидесяти.
– Угу. Старая совсем, а старухи все чем-то похожи. Но не это главное. Гаевская тяжело болела, она сильно потеряла в весе, что сильно меняет внешность. К тому же она накладывала на лицо тонны грима, под слоем белил и румян трудно было бы узнать даже родную маму. А эти четверо не видели ее много-много лет. Если мне не изменяет память, то с последним своим мужем Гаевская рассталась лет пятнадцать назад, с остальными – и того раньше. Например, с Софьей она не общалась лет тридцать. Но знаешь, что самое интересное? Именно Софья скорее всего ее и опознала. То есть, наоборот – не опознала, а поняла, что перед ней не Гаевская! Скорее всего, полной уверенности у нее не было, но сомнения появились, а так как платить ей вовсе не хотелось, то она поспешила поделиться ими со своей "бывшей подругой". Рассчитывала, что мошенница испугается и вернет денежки, а вышло совсем по-другому. Та, вместо того, чтобы пойти на попятную, просто прикончила не в меру догадливую товарку.
– Не может быть! Теперь ты утверждаешь, что Гаевская… или кто там она…еще и убийца?
– Ага! – почти весело согласилась Вика. – Только на этот раз я тут ни при чем. Есть свидетель, который наблюдал всю сцену, можно сказать, из партера.
– Свидетель убийства?
– Ну.
– Это невероятно! – побелевшими губами прошептала Катерина.– Но почему же он не рассказал обо всем участковому?
– А зачем? Ему лишний шум совсем не нужен.
– А кто это?
– Окунцов. Он сидел в кустах и наблюдал все от начала и до конца. Наверняка чуть не обмочился от страха.
– Какая сволочь, – ахнула Катя. – Я в том смысле, что он видел, как убивают женщину и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей.
– Скорее всего, все произошло слишком быстро. Один удар и Софье уже нельзя было помочь. Пока он пришел в себя, лже-Гаевская уже вернулась восвояси. То есть Окунцов, конечно, не знал, что перед ним вовсе не его бывшая престарелая супруга. А не сказал он потому, что пришлось бы объяснять причину своего визита. Убийство – это вам не несчастный случай, тут стали бы копать очень глубоко, история с дневником всплыла бы непременно, хотя… Вот чего я не понимаю: ему-то чего бояться? Ну ладно Колпачихин – он известный политик, с Двуреченским тоже понятно – если бы стало известно, что он нечист на руку, никто из продюсеров не захотел бы иметь с ним дела. Но гомосексуализм? Что тут такого? Сейчас быть гомиком чуть ли не почетно.
– Как, разве ты не слышала?
– О чем это?
– Ну как же. Окунцов собирается жениться на дочери известного продюсера. Свадьба, кажется, в августе. Об этом все газеты писали.
– Ах, вон оно что-о-о! Тогда понятно! Представляю, что сказал бы будущий тесть, узнай он, что жених дочки – обыкновенный петушок. То-то я гляжу, наш Курский соловей елозит, точно уж на сковородке. Небось уже спит и видит себя на вершинах хит– парадов. Вот паразит. Этот будет стоять на своем до последнего – ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю. И поймать его не на чем, повезло нашей мошеннице. Ох, как повезло. Такой куш отхватила!
– Ты про двести тысяч?
– Естественно. Ты ведь никаких денег не обнаружила?
– Нет. Хотя я, конечно, не искала. Я бы подумала, что Гаевская, получив такую сумму, просто уехала, не предупредив меня – на нее это было бы похоже, – но она не могла уйти пешком, а Николай побожился, что его услугами она не пользовалась. Поэтому я и решила, что… что ее… ну, убил кто-то из этой троицы, а деньги прикарманил.
– Нет, эти трое мараться бы не стали, – рассеянно проговорила девушка.
Вика надолго задумалась. Катя исподтишка наблюдала за ней, не решаясь нарушить ее молчание. Она выглядела встревоженной и Вика, казалось, была в этой непростой ситуации ее единственной надеждой.
– Послушай, – наконец заговорила Вика, – а ты? Неужели ты за все эти годы ничего подозрительного не заметила? Неужели не поняла, что перед тобой совсем другой человек?
– Как?! Как я могла это заметить? Я никогда не видела Гаевскую до ее выздоровления. Она пригласила меня на работу уже после того, как пошла на поправку. До этого меня и в деревне-то не было. Я же говорила тебе, что уезжала на заработки. Если ты права, что хозяйка – не та, за кого себя выдает, то, боюсь, что я общалась уже с ненастоящей Гаевской и воспринимала все ее странности как должное.
– Так странности все-таки были?
– Ну да. Она пряталась даже от меня. Эти ее вечные записки. Или, например, ее упорное нежелание выходить из своей комнаты. Я как-то сказала ей, что нужно больше дышать свежим воздухом, гулять…
– И что она ответила?
Катя мучительно покраснела:
– Послала меня подальше. Она иногда бывала очень грубой.
– Ясно. Но ты говорила, что всегда приносила ей завтрак в постель, имела возможность наблюдать ее с близкого расстояния.
– Эх, видела бы ты ее спальню, – невесело усмехнулась Катя. – Шторы вечно задернуты, из освещения – только маленькое бра. А еще полог и гора подушек. Среди всего этого разглядеть что-либо невозможно. Хотя, повторяю, у меня и мысли такой не было, что это не Гаевская, а кто-то другой.
– М-да, плохо дело. Все что у меня есть – это дневник, но этого недостаточно.
– А чем тебе поможет дневник? – Катя с опаской покосилась на обугленную тетрадь.
– Запись обрывается три года назад, понимаешь? Гаевская вела его постоянно, пусть с перерывами, но все же вела. Даже когда узнала, что стоит одной ногой в могиле, она продолжала делать какие-то записи. И вдруг – ни слова за три года. Разве не странно? Она даже не стала писать о своем выздоровлении, а это событие так событие, как считаешь?
– Но ведь тут что-то сгорело. Вдруг на сгоревших страницах были недостающие записи?
– Не-а. Не было там ничего. Если посмотришь повнимательнее, то поймешь, что там – только пустые страницы. Ну, может быть, две-три и сгорели, но, согласись, для трех лет жизни этого недостаточно.
– Да, пожалуй, – Катя кивнула.
Внезапно лицо ее просветлело:
– Слушай! Я знаю, кто может нам помочь опознать Гаевскую – баба Луша!
Невооруженным глазом было видно, как Катерина гордится собой, но увы – Вике это имя ничего не говорило. Заметив растерянность в ее глазах, Катя нетерпеливо поморщилась:
– Ну, господи, это же бывшая сиделка Гаевской. Кстати, родная сестра хозяйки твоего домика. Тоже бывшей…
– Бабы Маруси?
– Точно.
– Ну, баба Маруся нам точно не поможет, а вот ее сестра… Да это просто находка! Долго она проработала у Гаевской?
– Я слышала, что почти с того самого времени, как Ирина Анатольевна поселилась в Константиновке. Баба Луша не из этих мест, поэтому я ее мало знаю. Она с Дальнего хутора, это за лесом, позади коттеджного поселка.
– А куда ж она подевалась? Ты застала ее по возвращении?
– Ничего об этом не знаю. Баба Луша тоже была со странностями. Она жила в доме Гаевской – ей трудно было ходить к себе на хутор. Из дома тоже показывалась редко. Может, я ее и видела, не помню. Наверняка видела – все ж таки соседи. Гаевская пригласила меня где-то через месяц после того, как я вернулась в Константиновку. Куда подевалась баба Луша? А черт ее знает. Она была тетка с характером, Гаевская – тоже не подарок. Может, не поладили, кто их разберет. Но в деревне об этом вроде не болтали, хотя я к сплетням не прислушиваюсь – своих забот хватает.
Катя говорила быстро, Вика с трудом улучила момент, чтобы вставить слово:
– Нам нужно навестить эту бывшую сиделку. Если она видела хозяйку и до и после ремиссии, то наверняка заметила, если произошли изменения. Почему никому не сказала? Это отдельный вопрос. Может, лже-Гаевская ей хорошо заплатила. Деньги у нее были, должны были остаться от продажи дома. То есть продавала его настоящая Гаевская, но ее преемница могла воспользоваться тем, что осталось. Итак, нужно поговорить с бабой Лушей.
– О чем разговор. Только поздно уже. Может, завтра?
– Ну, уж нет! Чем быстрее, тем лучше. Слишком часто в последнее время со мной что-то случается – не хочу рисковать.
– Вика, пожалуйста! Ты делаешь из мухи слона.
– Ничего себе муха! Кому-то не терпится отправить меня вслед за настоящей Гаевской. Мне не кажется, что это такая уж ерунда. Отравитель наверняка уже знает, что ошибся с дневником. Где гарантия, что он не попытается вернуться сегодня ночью? До сих пор мне везло, но так не может продолжаться вечно.
– Пожалуй, ты права. Ну что же, я покажу тебе дорогу. Только, чур, разговаривать будешь сама – я в этом ничего не понимаю.
– Договорились.
В этот момент Вике казалось, что она вплотную подошла к разгадке и ее буквально распирало от нетерпения.
Глава 20
Прежде чем двинуться в путь, девушка завернула дневник в пакет и запихнула его в большую холщовую сумку, которую повесила себе на плечо.
– Так будет надежнее, – пояснила она Кате. – Похоже, мой незваный гость, или гостья, открывает эти замки, как свои собственные.
Над деревней начинали сгущаться сумерки и шаги девушек по утрамбованной дорожке звучали непривычно гулко. У Вики стало вдруг тревожно на сердце, но она поспешила отогнать от себя дурные предчувствия. На этот раз она была не одна, а с Катериной – девушкой далеко не слабого десятка. Пусть преступник попытается сладить с ними обеими! Пусть только попробует!
Дорога подвела их почти вплотную к коттеджному поселку. Вика впервые видела новые дома так близко. Ей показалось, что из мирной деревеньки она попала совсем в другой мир. Олицетворением этого мира был замок из красного кирпича, вход в который охранял бугай в пятнистом камуфляже и чучело медведя в натуральную величину. Чучело было классное – Вика поначалу приняла его за живого зверя и даже слегка струхнула, – а вот замок при ближайшем рассмотрении оказался полным дерьмом, бездарным переводом отличного строительного материала. Он чем-то смахивал на казарму, поставленную на попа.
Но еще хуже был его ближайший сосед, решивший поразить не только размерами, но и архитектурной композицией. Гулять, так гулять! Фантазия у хозяина, надо сказать, была не вполне здоровая. Дом напоминал жилище сказочного монстра из Диснеевского мультика: высотой это сооружение было с блочную пятиэтажку, именуемую в народе хрущобой, фасад был сплошь усеян башенками да лесенками и вся эта красота оказалась выкрашенной в запредельный сиреневый цвет. Вика попыталась сосчитать все его башенки и лесенки, но сбилась со счета на втором десятке и бросила бесперспективное занятие.
Дальний хутор, до которого подруги добирались добрых полчаса, состоял всего лишь из десятка-другого домиков. Катя слегка подрастерялась, так как в последний раз была здесь довольно давно и нужный дом отыскала не сразу. В конце концов, его опознали по невероятно высоким зарослям мальвы, сплошь усыпанным темно-малиновыми крупными цветками, в сумерках казавшимися почти черными.
У дома уже зажегся фонарь и Вика смогла хорошо разглядеть открывшую им дверь женщину. Та подозрительно оглядела нежданных гостей и немного смягчилась, узнав Катерину.
– Здравствуйте, – застенчиво поздоровалась Вика. Высокая, сутулая женщина с плаксивым выражением лица и рыбьим ртом, одетая в неопрятный ситцевый халат, ей не слишком понравилась. Хорошо бы, баба Луша оказалась не такая противная.
– Каким ветром вас занесло? – спросила женщина неприветливо.
– Простите, нам бы бабу Лушу повидать, – проблеяла Вика.
– Лукерью Львовну, – подсказала Катя.
– Ты что, Катька, сдурела? Мать померла, почитай, три года назад. Поздновато спохватилась.
– Как померла? – упавшим голосом переспросила Вика.
– Ну, как помирают? Бац, и нет старушки, – женщина хохотнула.
Вику покоробило и от этих слов, от которых веяло неприкрытым цинизмом, и от интонации, в которой не было ни намека на сожаление. Дочь, очевидно, не слишком ладила с матерью, хотя это не оправдание откровенному хамству.
– А ты что, не знала, что ли? Ведь на ее место заступила. Или я ошибаюсь и ты не у Гаевской работаешь?
– У нее, – смутилась Катя. – Только о твоей матери она ничего не рассказывала.
– Неудивительно. Все они так, буржуи недорезанные! Пашешь на них, пашешь, а тапки отбросишь – и не вспомнят!
Похоже, нахалка набивалась на то, чтобы ее пожалели, но Вика испытала лишь острый приступ брезгливости. Она бы с удовольствием развернулась и ушла, но предстояло выяснить еще кое-что.
– Скажите, а как умерла ваша мама? – спросила она робко.
– А тебе зачем?
– Ну… – Вика откровенно растерялась. У нее не было подходящего объяснения и она втянула голову в плечи, ожидая надвигающегося грома и молний.
Раската не последовало. Похоже, женщина спросила просто так, из привычной подозрительности. Смерть матери ее волновала мало, а вот чужой интерес к собственной персоне – в гораздо большей степени.
– Нормально она померла, в своей постели. То есть, не совсем в своей, дело было в санатории. Как же он назывался, дай бог памяти? Какая-то гора…
– Кленовая, – подсказала Вика.
– Верно, Кленовая. Санаторий "Кленовая Гора", так мать и сказала перед отъездом. А все Гаевская. Не могла, видите ли, обойтись без посторонней помощи. Маманя и рада стараться – потащилась следом на свою голову. Кто бы знал, что мы с ней в последний раз тогда видимся!
Женщина смахнула несуществующую слезу.
– А она не сказала, зачем они туда поехали? – спросила Вика, чтобы прекратить этот спектакль.
– Уж не загорать – это точно. Дело-то в сентябре было, если память мне не изменяет, – усмехнулась женщина и посмотрела на Вику совершенно сухими глазами. Чтобы избежать неприятного вопроса, который явно висел у тетки на языке, Вика быстро спросила:
– Долго они там пробыли?
– С неделю, кажется. Или дней восемь. Потом маманю удар хватил. Врачи сказали – инфаркт, четвертый уже. Так что долго она не мучилась.
– А как же с похоронами?
– Все по-людски было устроено. Маманю привезли в закрытом гробу, в нем и похоронили. Гаевская за все заплатила, хоть тут не пожадничала.