Мне вдруг стало жарко. По лицу, спине, груди побежал обильный пот, тело начало расслабляться и погружаться в необычную сладкую истому, в какую, наверное, можно было погрузиться только в перворазрядной небесной сауне под руками опытнейшей ангелицы-массажистки, севшей на тебя верхом. А потом ощущение самого себя и вовсе исчезло, течение мыслей полностью прекратилось, я видел только чёрные всевластные глаза напротив. Чёрные – вот каков их цвет!
Потом наступил кратковременный, как мне показалось, провал в памяти.
Когда реальность вернулась, я увидел дона Кристобаля, созерцавшего всё того же пьяного парня за окном, нашедшего, наконец, приют на обочине дороги.
Я ощущал незнакомую лёгкость во всем теле, непривычную гибкость суставов, как бы эластичность позвоночника – ведь отвратительный спинной нарост постоянно придавливал меня к земле. Мне почудилось, будто я стал стройнее и выше ростом, и почти сразу же понял, что так оно и есть: я вырос сантиметров на двенадцать, а горб исчез и уже не крючит спину.
Схватив себя за спину одной рукой, потом другой, я почти беззвучно ахнул, затем, не удержавшись, вскочил со стула и подбежал к огромному, в полстены, прямоугольному зеркалу, сиявшему у входа в зал.
В зеркале отразился молодой парень, высокий, широкоплечий, с широкой выпуклой грудью. Ставшая короткой рубашка едва доставала до пояса. При всём при этом – ни малейшего намёка на горб.
Это был я! Нет, кто-то другой! Я никак не мог быть таким! Я должен был оставаться горбатым, ничтожным, всеми презираемым и ненавидимым.
Глаза мои всё ещё не верили сами себе, и одновременно в них начала зажигаться радость возрождения, радость от того, что вроде бы я становился своим среди людей. Лицо, еще минуту назад искажённое постоянным сознанием своего уродства, неуловимо изменилось. Пусть я и не стал красавцем, но наверняка должен был теперь привлечь к себе не один заинтересованный женский взгляд.
В голове ещё больше закружилось, и я опустился на стул, так кстати оказавшийся рядом. Ресторан и люди в нём куда-то исчезли, на время я обо всём забыл, и только узенький холодочек слёз не переставал ощущаться на щеках…
– Как вы себя чувствуете? – спросил испанец, когда я, до крайности возбуждённый и вверженный в какую-то неведомую прежде неземную усладу, вернулся за стол.
– Как чувствую?.. – прошептал я, упираясь взглядом в своего благодетеля и едва сдерживая рыдания. Всё-таки две слезинки навернулись на глаза, и я смахнул их ладонями. – Это чудо какое-то! Я не знаю, что сказать! Невозможно передать словами, что я чувствую! Я словно заново родился. Скажите, что мне такое сделать, чтобы хоть чем-то вас отблагодарить? Я… я всё для вас сделаю. Жизни не пожалею…
– Потом отблагодарите, – сказал испанец, не дав мне договорить, и криво усмехнулся – Когда представится случай.
Официант принёс заказанные блюда, но почему-то еду подали только мне, а перед доном Кристобалем поставили один лишь стакан виноградного сока.
– Я солнцеед, – сказал старший товарищ, опережая вопросы. – Восполняю энергию тела за счёт солнечного излучения. Таких людей немало и в вашем мире. Еда мне практически не нужна. Глоток сока – это так, за компанию.
Он отпил немного, я же, по мере возможности стараясь не показаться чересчур прожорливым, принялся за еду. Фирменный салат из телятины, болгарского перца и баклажанов, обжаренных в растительном масле. Слабосолёная сёмга. Суп-лапша куриная с грибами. Свинина с черносливом, курагой, сыром и специями. Штрудель яблочный из слоёного теста. Ароматный кофе со сливками. Всё было исключительно вкусно. Прежде ничего подобного я никогда не пробовал, и даже не знал, что такая еда существует.
Мой друг-приятель сколько-то минут наблюдал за тем, как я управляюсь с кушаньями, а потом немного смущённо проговорил:
– Гм, пожалуй, я нарушу табу. Ну его к чёрту. Вы едите, а я – нет! Такое невозможно дальше терпеть.
Он поднял палец вверх. Официант, не спускавший с него глаз, тотчас же принял заказ. Принесли ещё холодных закусок, затем дымящееся горячее и графинчики с водкой. Испанец опрокинул рюмку "Пшеничной" и навалился на еду так, словно не ел целую неделю.
Тем временем ресторан заполнялся посетителями. Постепенно большинство мест оказались занятыми. Заиграла негромкая музыка.
В какой-то момент в зале появилась группа молодых людей, неспешно направившихся к углу, в котором мы располагались.
– Что такое, Арнольд?! – сказал один из них, обращаясь к ресторанному распорядителю и показывая на нас. Я узнал его. Это был Гриша Федотов, сын городского мэра, высокий, стройный, смазливый – что-то от него исходило приятно-конфеточное. Одни зелёные глаза чего стоили. Наверное, не одну женщину они лишили сна. Время от времени он показывался на телеэкранах. Встретившись со мной взглядом, он чуть поморщился, видимо, его смутила моя неказистая одежда. – Что такое, наши места заняты!
Арнольд угодливо засуетился.
– Мы не думали, что они засидятся. Минуточку.
Склонившись к дону Кристобалю, он что-то зашептал, показывая на столик у входа в зал.
– Вы хотите доставить нам неудобства, чтобы было удобно этим господам! – достаточно громко ответил испанец. Он неторопливо выпил ещё рюмку, на этот раз "Ржаной", и отёр рот бумажной салфеткой. – Нет, мы не будем пересаживаться. Думается, с золотой молодёжью ничего не случится, если сегодня она посидит у входа.
– Жорж, Алекс, помогите пересесть этой парочке, – вполголоса проговорил Григорий.
Двое довольно мощных толстошеих парней вышли из-за его спины и, показывая крутизну, направились к нам, очевидно, намереваясь ухватить за шиворот.
Дон Кристобаль подался ко мне и шепнул шутливо:
– Мой друг, придётся вам защитить нас.
От него слабо пахнуло водочным перегаром.
– Не уверен, что…
– У вас всё получится. Я помогу. Приступайте.
Делать нечего. Отставив стул, я шагнул навстречу молодым людям, которые совсем ненамного были старше меня. Робость, секунду назад заставлявшая моё сердце биться не совсем ровно, исчезла, вместо неё появились удальство и злость, знакомые по предыдущим схваткам в подворотнях.
Дальше действие происходило, как в плохом боевике. Поняв по моему виду, что я задумал, один из парней, Жорж, провёл молниеносный боковой удар левой мне в голову. Почти провёл. Ловко это у него получилось, но я подался чуть назад, и атака была нейтрализована. Пролетев мимо моего носа, кулак врезался в физиономию Алекса, отчего последний растянулся на полу.
Раздосадованный оплошкой, Жорж пришёл в ярость; лицо его налилось кровью, губы стиснулись в узкую полоску. Следующим ударом, прямой правой, он хотел припечатать меня к стене, но опять едва заметный уклон и… кирпичная стена, задрапированная тканью, устояла, а мой противник с глухим рычанием опустился на колени, держа на весу онемевшую руку. Наверняка, кисть у него была сломана в двух или трёх местах.
Вот, собственно, и всё. Я вернулся к дону Кристобалю и с неведомой мне прежде невозмутимой весёлостью принялся за прерванную трапезу. Я чувствовал себя молодцом. Особенно мне понравилась собственная реакция и скорость движений. Испанец, с невинным видом наблюдавший за схваткой, зевнул, прикрывая рот ладонью, и, опрокинув очередную стопку, принялся за багряно-красный приправленный сметаной украинский борщ.
Федотов-младший побледнел, руки его непроизвольно сжались в кулаки. Сколько-то мгновений он стоял неподвижно, не зная, как быть. Наконец, придя в себя, он дал указание позаботиться о своих пострадавших товарищах. После чего круто повернулся и вышел вон. Остатки его компании – две девушки и ещё один парень – последовали за ним.
– Спокойствие, господа! – произнёс распорядитель, обращаясь к притихшим посетителям ресторана. – Все недоразумения разрешены. – Он и двое его помощников переправили горе-драчунов в подсобное помещение – одного увели под руки, другого, Алекса, оттащили подмышки. Кажется, приезжала скорая, которая увезла Жоржа в травмпункт.
Подождав, пока я закончу с едой, испанец опрокинул последнюю стопку водки, запил её охлаждённым апельсиновым соком, слегка осоловело глянул на меня и сказал:
– Сейчас сюда прибудет ОМОН. Нам ведь ни к чему лишние приключения, верно? Потому – уходим.
Дон Кристобаль расплатился, и мы покинули заведение. На выходе мой спутник зацепился ногой за едва заметный порожек, и мне пришлось поддержать его, чтобы он не упал. Вдогонку донеслось:
– Один из них – Квазимодо, детдомовский. Это тот, который моложе. Он так переменился!.. Но я узнал его.
Квазимодо – моя кличка.
Когда мы уже оказались на улице и отошли на несколько шагов, я оглянулся, и мне показалось, что из ресторанных дверей нас провожают чьи-то внимательные глаза.
Глава вторая. В кутузке
Не успели мы отойти и на треть квартала, как подъехала машина с мигалкой, нас схватили дюжие полицейские и, сопровождая тумаками, погрузили в задний зарешёченный отсек. Дон Кристобаль не оказал никакого сопротивления. В тот момент мне казалось, что водка окончательно затуманила его мозг, и он не отдавал отчёта происходящему.
Несколько минут тряски на жёстком полу отсека, поворот налево, поворот направо, и машина остановилась. Снаружи послышался крепкий матерок, дверца распахнулась, и было велено выходить. Нас провели в отделение полиции, и в итоге мы оказались в довольно просторной слабо освещённой камере без окон.
Испанец повалился на деревянный топчан и мгновенно уснул. Временами он всхлипывал, издавал неясные звуки и называл какие-то имена. Наконец он ясно произнёс: "Наташа, милая, прости!.. Ой, мамочки, да за что же меня так?"
Я сидел на другом топчане и размышлял над превратностями судьбы. Сначала меня били, потом я разделывался с вкусной едой в роскошном по ольмапольским меркам ресторане, теперь вот оказался в изоляторе или камере предварительного содержания – я не знал, как такие помещения правильно называются.
Не очень-то кайфово оказаться в кутузке, но почти вся моя жизнь проходила под минорные аккорды, потому и сейчас я не слишком унывал, а больше думал о том, как бы выбраться из неблагоприятной ситуации с наименьшими потерями. Хотелось бы обойтись без очередных побоев, оскорблений и тому подобного.
Прошёл час или больше, прежде чем за дверью послышалась грубая речь, заскрежетал замок, и в камеру вошли три полисмена с дубинками.
– А ну, подъём! – рявкнул старший из них с широкими лычками на погонах.
Словно подброшенный, я сорвался с топчана и встал, вытянувшись в струнку.
Мой же сосед по камере лишь зашевелился, неразборчиво пробормотал два-три слова и повернулся на другой бок лицом к стене.
– Я кому сказал – подъём! – ещё яростней крикнул сержант.
– О господи, да когда же дадут поспать! – теперь уже отчётливо проговорил испанец и поворочал боками, устраиваясь поудобнее.
– Ах ты, сука! – вскричал блюститель порядка, выведенный из себя поведением задержанного, и что есть силы огрел его резиновой дубинкой.
Такой удар должен был если не убить, то серьёзно покалечить, но дон Кристобаль лишь привстал, сел, спустив ноги с топчана на пол, и почесал ушибленное плечо.
– Вы не очень-то приветливы, мой друг, – вежливо сказал он сержанту. И вслед за этим понёс несусветное: – Почему вы так раздражительны? Может быть, оттого, что далеко не полностью удовлетворяете свою жену, и она каждый день пилит вас за это и то и дело поглядывает на сторону?
Ой, что тут началось! Окончательно взбешённый сержант принялся резиновой дубинкой наносить удар за ударом. Свалив заключённого на пол, он продолжил избиение, пуская в ход попеременно и дубинку, и ноги. К нему присоединились его товарищи, и уже втроём они начали втаптывать несчастного в деревянный настил.
Закрыв лицо руками и дрожа от страха, я вжался в угол камеры и боялся посмотреть на происходящее. Одно мне было ясно: у меня на глазах совершается жестокое убийство.
Не помню, сколько времени это продолжалось, должно быть, немало, но наступила минута, когда истязатели устали и в изнеможении присели на топчаны. Тело, распростёртое на полу, походило на кусок окровавленного мяса.
Достав дрожащими руками сигарету, сержант сплюнул, закурил и, немного заикаясь, проговорил:
– Так, этого в мешок и – на свалку.
Тяжёлый взгляд его как бы случайно остановился на мне. Мгновения размышлений, и он продолжил:
– Второго оглушить и – в реку.
От ужаса волосы зашевелились у меня на голове.
Младшие полицейские уже привстали было, чтобы приступить к исполнению приказания, как вдруг испанец судорожно вдохнул, кашлянул, повернулся, сел, опираясь руками о пол, тряхнул головой и поднялся на ноги.
– Не будем спешить, друзья, – невозмутимо, как ни в чём не бывало, проговорил он слегка дребезжащим голосом. – Зачем торопиться с мешками? Может быть, нам удастся договориться?
– Что за чертовщина? – недоумённо проговорил один из полицейских. – Мы же его в месиво превратили.
– Я умею хорошо расслабляться, – всё так же невозмутимо пояснил испанец. – Потому ваши удары не нанесли мне особого вреда. Ну так как, будем договариваться?
С этими словами он вынул из кармана толстую пачку тысячерублёвок и, не спеша, начал отсчитывать одну бумажку за другой.
– Их что, не обшмонали, когда брали? – недоумённо проговорил сержант.
– Как же не проверяли, обязательно, – тоже недоумённо и сбивчиво сказал другой полицейский. – Без этого нельзя.
Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, сержант выхватил деньги у дона Кристобаля, секунду подержал на ладони, как бы прикидывая на вес, и сунул себе в карман.
– Руки! – грозно произнёс он. – Руки за голову, падаль!
Испанец послушно завёл руки за голову, и страж правопорядка удивительно быстро ощупал его одежду. На свет появилось ещё несколько пачек тысячерублёвок, золотой портсигар, золотая зажигалка и длинная цепь, состоящая из толстоватых звеньев – на неё вполне можно было посадить какого-нибудь премогучего ротвейлера, – пригоршня колец и серёжек, мобильный телефон, инкрустированный драгоценными камнями.
– Проверьте и второго, – задыхаясь от волнения, проговорил сержант и кивнул на меня.
Всего за минуту до этого, кроме упомянутых уже полутора рублей, в карманах у меня была одна лишь пустота. Тем не менее подручный сержанта извлёк из потайных мест моей одежды ещё несколько пачек тысячерублёвых и пачку стодолларовых купюр, тяжёлую золотую зажигалку, выполненную в виде пистолета системы "вальтер", дорогой телефон, обложенный по краям золотым ободком и золотые же часы с массивным платиновым браслетом. Под конец полицейский вытащил из правого кармана моих штанов двойную стопку золотых червонцев царской чеканки в целлофановой упаковке.
Я чуть не свалился в обморок от удивления. Наши тюремщики тоже были словно в лихорадке.
– Откуда у них столько? – выговаривал сержант, подрагивая губами и завороженно глядя на купюры и золото. – Тот-то, – он повёл глазами на испанца, – ещё куда ни шло, а эта-то шантрапа!.. – взгляд на меня. – Ограбили они, что ли, кого? Ладно, пусть пока побудут у нас. Скоро Жора с Алексом должны подъехать, поквитаются с ними за ресторан… Посмотрите-ка на этого ублюдка, глазёнками-то как зыркает! – Он пребольно ткнул мне дубинкой в живот. – Вложите и ему.
Последовало ещё несколько ударов "демократизаторами", и я растянулся у ног мучителей.
Когда мы остались одни, дон Кристобаль погладил меня по спине, и вновь его животворящая сила влилась в моё тело. Покряхтывая от боли, я поднялся и сел на топчан.
– Знаешь, Аркадий, – сказал товарищ по несчастью, – мне эта лавочка начинает надоедать. Кроме новых побоев, нам здесь ничего не светит. Посему немедленно убираемся.
Он посмотрел на дверь, и та, скребнув замком, тихо отворилась.
Миновав коридор, мы оказались перед окошком, за которым сидел дежурный.
– Вы куда?! – в изумлении поднял брови полицейский.
– Да вот решили прогуляться, – негромко ответил испанец. – Вы ведь не будете возражать?
Дежурный сразу успокоился и, зевнув, проговорил:
– Конечно, прогуляйтесь. Говорят, полезно для здоровья.
– Фу, какой негостеприимный город! – воскликнул дон Кристобаль, оказавшись вне стен мрачного заведения. Лицо его нервно передёрнулось. Послышались голоса, шаги, и он посторонился, уступая дорогу нескольким прохожим, испуганно взглянувшим на него. Вынув платок, он обтёр лицо и шею, и ни следа побоев не осталось. – Здорово нам вломили. И это при том, что ничего криминального за нами не было, максимум, что мы делали, – защищались, причём совершенно не применяя физическую силу! Какого же приходится тем, кого подозревают в серьёзных правонарушениях?! А ведь среди них могут оказаться и абсолютно невиновные!
Слушая дона Кристобаля, я всё никак не мог изгнать из глаз банкноты и изящные предметы, украшенные золотом. На какую сумму там было всего? В голове не переставали мельтешить числа с большими нулями; я пытался их упорядочить, но они непременно ускользали, никак не желая приходить в соответствие с окончательным знаменателем.
– Не жалко было оставлять полицаям такое богатство? – спросил я, не вытерпев.
– Не жалко. И вы не жалейте, Аркадий. Банкноты, оказавшиеся в руках достославных полицейских, не настоящие. И золотые безделушки – тоже не более чем дурилово. Не успеют наши новые знакомцы поделить эти финтифлюшки, как те превратятся в пыль, мусор, мышиный помёт, словом, во всякую дрянь.
Глава третья. Под началом понятий
Несколько последующих дней дон Кристобаль более обстоятельно знакомился с Ольмаполем. Мы прошли рынки и рестораны, добрую половину магазинов и пивных, побывали в пошивочных и многих других мастерских, на мясных, молочных и маслодельных предприятиях, а также на крупных заводах и ГРЭС – самой мощной в стране электростанции такого типа.
Мы изучали убогую жизнь фавел и роскошную – посёлка Солнечная Долина, который в народе называли Полем Чудес и в котором проживала местная знать, то есть высокопоставленные чиновники, наиболее крупные предприниматели и бандиты. Посёлок этот стоял на берегу реки Ольма за высоким забором со шлагбаумами и охраной. С трёх сторон его окружал весёлый хвойный лес, загораживая от излишне любопытных глаз.
Побывали и в святая святых Ольмаполя – в здании городской администрации, и даже в мрачных тюремных казематах. У моего испанца была способность проникать всюду – как у знаменитого мага и ясновидца Вольфа Мессинга. В его присутствии эта способность передавалась и мне. Оба мы были неуязвимы перед, казалось бы, недремлющим оком охраны.
Нам не нужен был автобус или такси. Дон Кристобаль обладал даром телепортации, и мы мгновенно оказывались там, где хотели побывать.
Мой товарищ покупал на рынке рыбу, пойманную в Ольме, и видел, как, честно глядя ему в глаза, его обвешивают почти на четверть от каждого килограмма. А в закусочной пытаются втюхать пирожки с начинкой из тухлой телятины. В магазине одежды уговаривают купить дорогущий костюм, изготовленный из бумаги и предназначенный для усопших – при первых же каплях дождя ткань этих костюмов превращалась в подобие кисеи и расползалась на отдельные волокна.
Подобных примеров было несть числа.