Бах! - голова лопнула, рассыпавшись светящимися брызгами, которые через мгновение растаяли без следа. Спустя секунду то же самое стало и с телом, и от Якушева в этом мире ничего не осталось.
Только теперь я почувствовала, что изнемогаю от ран, и осела на пол. Этот последний световой удар забрал все мои силы. Всё тело ужасно саднило, голова плыла, меня подташнивало. Держа меч на колене, я гладила его усталыми пальцами и ласкала туманящимся взглядом, как старого любимого друга. Великолепное оружие вибрировало под ладонью, как живое, откликаясь на мою нежность. Клинок зеркально сиял, отражая в себе немеркнущий небесный свет и картины наших с ним совместных дел, а звёзды на его рукояти ласково мерцали, как глаза любящего человека. Карающий Свет… Как же давно мы не виделись и не сражались вместе. Как много всего мы с ним пережили, но всё это уже ушло за густую туманную завесу времени - так далеко, что казалось нереальным. А сейчас мне мерещилось, что я существовала в четырёх ипостасях: здесь, вне времени и пространства, с мечом; в том сне, с копьём и закованная в доспехи; в непонятно где находящемся настоящем, как Настя Головина; в головокружительно давнем и гулком прошлом, как Асахель. Странное это было ощущение - даже не раздвоения, а расчетверения, удивительное и непривычное, но на всех этих планах я жила и действовала автономно.
Однако настала пора всем моим четырём "я" собраться в единое целое.
Поцеловав меч, я всё-таки встала и побрела к выходу.
Меня встретил дождь, и я подставила ему лицо, чтобы он как следует меня умыл. Сквозь тучи проглянуло солнце, и над городом встала высокая и яркая радуга. Я нажала на рукоятке меча кнопку, и он раскрылся над моей головой зонтиком.
* * *
Подплан 1
Копьё вонзается Кувеяшу в глаз и выходит из его затылка. С диким высоким криком он валится кверху брюхом на горячие камни и корчится, а потом его голова лопается и рассыпается светящимися брызгами, следом обугливается всё его тело, превращаясь в скелет, который тоже недолго держится и распадается прахом. Стоя на берегу реки из кипящей лавы, я думаю: уничтожить-то я его уничтожила, но как мне теперь выбраться на поверхность? Дышать всё труднее и труднее, голова плывёт, и мне кажется, что даже моя кровь вскипает. Но на помощь мне приходят крылья: они ловят луч света, непонятно как и откуда проникающий в эту адскую глубину, и по этому лучу, как на лифте, не шевельнув и пальцем, я поднимаюсь вверх. Волосы плащом реют за плечами, а в моей руке зажато копьё.
Глава 24. Видеть сердцем
Когда я прихожу в себя, надо мной снова сияет чистое небо, а дышу я прекрасным и свежим, нектарно-сладким воздухом. Подо мной ковёр из мягкой травы, шелковисто скользящей между моих пальцев, а сверху звучит ласковый голос:
- Поднимайся, Анастасия, и посмотри на свою победу. Ты должна увидеть тех, ради кого совершила этот подвиг.
Я поднимаюсь и вижу рядом с собой подростка лет тринадцати, кудрявого, ясноглазого, в длинной белой одежде. Мы находимся у подножья горы, на которой происходила моя битва с Кувеяшем, в нескольких шагах от тропы, уходящей в залитую солнечным светом долину - зелёную, пестреющую цветами в высокой колышущейся траве. Далеко в долине, почти на самом горизонте, белеет прекрасный город, древний и вечно молодой, светлый и безмятежный. По тропе вереницей спускаются и уходят в долину люди - мужчины, женщины, дети, босые и счастливые. Некоторые из них смеются, а иные плачут от радости, и ни на одном лице нет горя или страха. Их много - так много, что я сбиваюсь со счёта, а вереница всё не заканчивается.
- Сколько же их, - бормочу я потрясённо. - Когда он успел захватить столько народу?
- Это продолжалось веками, - отвечает кудрявый отрок. - Теперь они все свободны и идут в Долину, где они воссоединятся с ангелами-хранителями, когда-то потерявшими их. - Мальчик с улыбкой кивает головой. - Радостная это будет встреча! А потом они пойдут в Город.
Обратив на меня взгляд своих ясных глаз, он улыбается, и от его взгляда и улыбки у меня ёкает сердце. Он снова устремляет взгляд на нескончаемый поток освобождённых пленников, и я тоже смотрю на них, а внутри у меня всё сжимается и дрожит. Я ищу взглядом дорогих мне людей, но не вижу, не узнаю их, и меня охватывает печаль.
- Здесь ли они? - спрашиваю я мальчика. - Может быть, я просмотрела их?
- Смотри сердцем, - загадочно улыбается он.
Я смотрю и - о чудо! - вижу обоих моих родителей, но они не такие, какими я их привыкла видеть, а молодые - наверно, моего возраста. Они идут среди прочих, также босиком по тёплой земле, взявшись за руки и не сводя друг с друга взгляда, как счастливые влюблённые, и мне хочется закричать и побежать к ним, но рука мальчика мягко ложится мне на плечо.
- Нельзя нарушать их покой. Увидев тебя, они будут тосковать и печалиться в разлуке с тобой, и покоя им не будет.
Я знаю это… Асахель в своё время объясняла это много раз, приходя во сне к опечаленным утратой людям и утешая их: она была не только ангелом-воином, но и в промежутках между битвами служила проводником и защитником душ, переходящих с одного плана бытия на другой. Как Асахель я всё понимаю, но как Насте Головиной мне грустно. В горле встаёт ком, в глазах плывёт солёная дымка, а рука мальчика прижимает мне плечо крепче.
- Не плачь. Этим ты их только растревожишь, а их следует отпустить. Разве тебе не радостно видеть их счастливыми и упокоенными?
- Да… радостно, - шепчу я. - Но я очень, очень по ним скучаю.
- Успокойся и отпусти их с миром, - говорит мальчик. - Им хорошо, они больше не будут страдать.
Да, да, всё это Асахель сама говорила много раз и почти такими же словами, но моя душа рвётся на части, из груди вырывается рыдание. Мама с беспокойством оглядывается, ищет кого-то глазами, но мальчик поднимает руку - а может, крыло? - и скрывает меня от её взгляда. Так и не увидев меня, мама отворачивается и идёт дальше, держась за руку отца. Я провожаю родителей туманящимся от слёз взглядом и не двигаюсь с места, повинуясь лёгкой и мягкой, но крепко держащей меня руке отрока. Я ищу взглядом Альбину, но не вижу её ни в каком знакомом мне облике.
- А Аля? - спрашиваю я. - Её я увижу?
- Твой любимый человек здесь, - отвечает мальчик. - Но в привычном тебе облике ты его не найдёшь, если не подключишь для зрения к глазам ещё и сердце. Смотри внимательнее, и ты убедишься, что мало глаз, чтобы видеть. Только сердце видит правду.
Я растерянно перевожу взгляд с одного лица на другое, но никого не узнаю - ни глазами, ни сердцем и, отчаявшись, плачу.
- Анастасия! Отчего ты растерялась? - Мальчик обнимает меня за плечи и показывает рукой на нескончаемый поток людей. - Смотри, смотри внимательнее! - говорит он мне ласково, как плачущему ребёнку. - Ты его обязательно увидишь.
Я снова смотрю. До сих пор я обращала внимание только на женщин, но то ли это сказанное мальчиком слово - "он", то ли что-то ещё подсказывает мне, что нужно присматриваться и к мужчинам. И тут я замечаю ЕГО.
Высокий, худощавый, с коротким ёжиком волос, ОН идёт с поднятым подбородком, задумчиво глядя вдаль. Хотя глаза ЕГО, несомненно, видят, но в походке есть что-то от слепого - особенно в манере держать голову. Лицо не красиво и не уродливо, но оно прекрасно своим спокойствием и внутренним светом.
- Вижу, ты узнала его, - улыбается мальчик. - У тебя зрячее сердце, и потому ты смогла полюбить его в облике слепой изуродованной женщины. Для него это было счастьем и наградой, а для тебя - испытанием, которое ты выдержала.
Я уже не могу ничего с собой поделать, я плачу навзрыд и, упав на колени, умоляю мальчика:
- Пожалуйста… Пожалуйста, можно мне сказать ЕМУ хоть пару слов? Я знаю, нельзя нарушать ЕГО покой, но мне нужно… Очень нужно! Пожалуйста…
- Хорошо, будь по-твоему, - мягко отвечает он. - Ты можешь позвать его.
Но каким именем? - вдруг встаёт вопрос. Альбиной как будто уже не годится: у души много имён, я сама сменила их немало. Мальчик улыбается:
- Тем именем, на которое он точно откликнется, независимо от того, мужчина он или женщина.
Удивительный мальчик, столько печальной мудрости в его недетских глазах! И я зову:
- Утёнок…
ОН замедляет шаг и оглядывается. О, невозможно описать, что я испытываю, встретившись с ЕГО взглядом! Моя родная душа поворачивается ко мне и, не сводя с меня глаз, больших, странных и страшных, выходит из людского потока, а я уже бегу навстречу.
Я глажу дорогое лицо, и незнакомое, и знакомое одновременно, смеюсь и плачу, а его обладатель, заглядывая мне в глаза, спрашивает тихо, робко и недоуменно:
- Настя?.. Настенька, ты?.. Ты - здесь?..
- Я, мой утёночек, я, - шепчу я, улыбаясь сквозь слёзы и гладя тёмный ёжик. - Я здесь, я с тобой. Я люблю тебя.
Моя любовь, всё так же напряжённо всматриваясь мне в глаза, горестно спрашивает:
- Настя, когда?.. Почему?
Я понимаю смысл вопроса: моя половинка хочет знать, когда и почему я умерла.
- Я жива, утёночек, - отвечаю я. - Я прогнала Якушева. Я отправила его в пекло!
ОН улыбается.
- Так это ты сделала?..
Я прикладываю палец к любимым губам.
- Не стоит об этом трубить, утёнок. Я только хотела сказать… Я хотела сказать, как сильно я тебя люблю!
Я помню, что нельзя плакать, но удержаться не могу. Родные пальцы вытирают мне слёзы, а губы шевелятся рядом с моими:
- Любимая. Настя.
Поцелуй лёгок, как прикосновение ветерка. Я тянусь к НЕМУ губами, и ОН целует меня снова, и ещё раз, и ещё. Поцеловав меня в последний раз, ОН заглядывает мне в глаза с грустной нежностью.
- Тебе нужно туда? - Я показываю взглядом в сторону долины, куда все уходят.
Мой родной человек с грустной улыбкой кивает.
- А тебе со мной нельзя.
Я оборачиваюсь: мальчик в подтверждение этих слов качает головой. ЕГО рука, лёгкая, будто сотканная из воздуха, гладит меня по волосам.
- Не грусти… Я всегда буду с тобой. И ты со мной.
Я слышу голос мальчика:
- Анастасия!
Я понимаю: нужно отпустить моего любимого человека и отойти, но я не могу. Мне кажется, если я ЕГО отпущу, моё сердце уйдёт с НИМ. Мальчик снова зовёт меня мягко и ласково:
- Анастасия…
Самая родная на свете рука выскальзывает из моей, ОН отдаляется от меня и снова присоединяется к идущим, а я смотрю вслед. Тот, кого я люблю, оборачивается, и я стараюсь улыбаться, а ОН улыбается мне в ответ, но уходит - всё дальше и дальше, растворяется в веренице идущих. Вот ЕГО уже не видно, а я всё смотрю…
Маленькая мягкая рука берёт меня за пальцы, и я повинуюсь ей, отхожу от тропы на прежнее место.
И вот, я спрашиваю:
- Что же дальше? Я сделала то, что мне было предначертано сделать, моя миссия завершена. Разве Асахель не заслужила отдых? Может быть, мне всё-таки можно в Город, с ними? С папой, мамой и с НИМ?
Мальчик улыбается.
- Да, ты выполнила свою задачу, но это не исключает продолжения жизни. Твой путь ещё не пройден.
- Но какой смысл? Без моего любимого человека мне нет смысла оставаться.
Мальчик качает головой.
- Смысл есть всегда. Смысл - в самой жизни. Кроме того, кое-кто ещё нуждается в тебе.
- Кто? - невесело усмехаюсь я. - Кому я могу быть ещё нужна?
Вместо ответа мальчик улыбается и оборачивается назад. Там, в траве, ни на кого не глядя и улыбаясь каким-то своим мыслям, маленькая девочка рвёт полевые цветы, собирая букет. Я смотрю на неё и узнаю! Это Аля, её улыбка, её нежность - неизменная, вся до капли сохранённая и предназначенная мне. Мальчик говорит:
- Красивый она собрала букет для своей мамы.
Я плачу, я смеюсь, снова плачу - во мне ураган чувств, а мальчик спрашивает:
- Ну что, теперь есть смысл оставаться?
У меня нет слов, кроме одного огромного, размером со всю Вселенную "да".
- Тогда тебе пора возвращаться, - говорит мальчик.
- Я ещё хотела спросить, - бормочу я, вглядываясь в солнечную долину. - А моего ангела-хранителя там нет? Я хотела кое-что ему сказать…
Абсурдный вопрос: нуждаются ли ангелы в ангелах-хранителях? Ведь я - Асахель, пусть и бывшая. Впрочем, наверное, ангелы, ставшие людьми - да, нуждаются. Так же, как хирург, который вряд ли сможет сам себе сделать операцию, а потому в случае болезни нуждается в другом хирурге.
Пожатие руки мальчика становится крепче и нежнее, в его ясных глазах - неземное сияние, мягкое и неяркое, как лучи вечернего солнца.
- За ним не надо далеко ходить, - говорит он. - Он перед тобой. И он знает всё, что ты хочешь сказать.
У меня вырывается тихое "ах", и я оседаю на траву, закрыв лицо руками. Ванна с водой, нож, записка, таблетки. Мягкие руки кудрявого мальчика обнимают меня, моя голова - на его груди.
- Я очень испугался за тебя тогда, Анастасия.
- Я знаю, ты послал ко мне Алю, чтобы помешать мне умереть, - шепчу я сквозь слёзы. - Спасибо тебе…
- Это желание в тебе было вызвано тем, кого ты сегодня победила. Он наслал на тебя уныние.
- Этого не повторится!
- Да, теперь ты знаешь, как побеждать в себе тьму. Светом.
Меня держит в объятиях уже не мальчик, а огромное, сияющее существо, прекрасное, излучающее потоки удивительного, радужного света, по сравнению с ним я не больше трёхлетнего ребёнка. Мы стремительно поднимаемся ввысь, к солнцу, и я смеюсь от переполняющего меня щекотного чувства восторга. Этот полёт - солнечный экстаз, небесное упоение, симфония света и счастья, буря радости, и мне хочется, чтобы это наслаждение длилось бесконечно. Я люблю это сияющее существо и чувствую его ответную любовь ко мне, тёплую, пульсирующую во мне, и это единение в потоке света - самое прекрасное, что мне когда-либо доводилось испытывать. Уже ничего, кроме яркого света, я не вижу, он ослепляет меня, а потом я вдруг оказываюсь в операционной.
Глава 25. Вопросы и ответы
- Сколько уже нет пульса?
- Семь с половиной минут!
- Продолжаем. Триста шестьдесят! Убрать руки! Разряд!
Бабах! - разряд в триста шестьдесят вольт сотрясает тело, пронзает сердце, и оно начинает биться. На оранжевой линии появляется одна загогулина, вторая, третья. Пи. Пи. Пи.
- Есть пульс!
- Фу, слава Богу…
Нет, это не сериал "Скорая помощь", это я лежу на операционном столе, и команда врачей возвращает меня в этот мир. Все они очень хорошие люди и профессионалы своего дела, и их вклад в моё оживление огромен, но все их усилия были бы бесплодны, если бы так не было суждено. Я возвращаюсь, потому что так надо, а если так надо - значит, так будет.
Вы спросите: а как же поединок? Разве его не было?
Он был, и он длился семь с половиной минут - ровно столько, сколько не билось моё сердце. Чтобы победить Якушева, освободить Алю, родителей и остальных страдальцев, мне пришлось побывать за гранью - там, откуда если и возвращаются, то лишь когда так надо.
Семь с половиной минут - маловато, скажете вы. Может быть, но семь с половиной минут прошло в этом мире, а там, где происходила схватка, время течёт по-другому. Там я была сильной, как Геракл, и почти неуязвимой, а вернувшись назад, снова чувствую боль и слабость. Как мне было хорошо там и как я страдаю здесь! Но я понимаю: так надо, а значит, надо терпеть.
И всё-таки врачи удивлены тем, как быстро восстанавливаются мои жизненные функции, а дырка в животе и огромная кровопотеря для моего организма как будто совершенный пустяк. Уже на третьи сутки меня переводят в обычную палату и пускают ко мне посетителей. Меня жаждут видеть: Диана, Костя, Галя, Надежда Анатольевна, Маргарита (подруга Альбины, если помните), мой брат Георгий, моя двоюродная тётка Анна и её сын Игорь, кузина Катя с мужем Андреем, приезжает даже дедушка из-под Тюмени.
Ещё со мной жаждет поговорить следователь по делу, в котором я и Костя являемся потерпевшими. От него я узнаю, что по горячим следам удалось задержать только двоих нападавших, но с ними уже работают, и следователь уверен, что они "расколются" и выдадут остальных. Для меня это не так уж важно, гораздо больше меня занимает вопрос: что такое мне хотел сказать Костя, перед тем как на нас напали? Он, как оказалось, отделался легко - несколькими ушибами и парой синяков на лице: ранив меня, нападавшие сами испугались последствий и поспешили скрыться. Когда он приходит ко мне с букетом цветов, я долго смотрю на его разукрашенную физиономию, чем вгоняю его в смущение.
- Ну, чего ты так смотришь? Шрамы украшают мужчину.
- Шрамы - может быть, но не фингалы, - говорю я. И задаю интересующий меня вопрос: - Слушай, ты хотел о чём-то поговорить… Может, скажешь? А то я теряюсь в догадках.
Он молчит, мнётся. Потом говорит:
- Да ладно… Тебе сейчас нельзя много разговаривать, ты ещё слабенькая.
"Не такая уж и слабенькая, если сумела загнать Якушева обратно в пекло", - хочу я сказать, но раздумываю. Иногда, знаете ли, даже приятно быть слабенькой. Но мне всё равно хочется узнать, о чём собирался поговорить Костя, и я настаиваю:
- Послушай, ну, скажи… А то это не будет давать мне покоя.
Впрочем, о том, что он хотел сказать, наверно, нет и надобности рассказывать: не так уж трудно догадаться. Что я ему отвечу, догадаться чуть-чуть сложнее. Приминая ладонью ёжик на его макушке, я говорю:
- Я не знаю, Костенька… Пока ничего не могу тебе сказать. Когда я была там, за гранью, я кое-что узнала… Но пока не решаюсь делать выводы. Мне нужно время, а сколько - не знаю. Пока я думаю, ты успеешь встретить десять девушек, а может, и жениться. Вариантов куча. А вариант со мной слишком неопределённый.
- Сколько тебе нужно времени? Десять лет? - спрашивает он.
- Ну, может, и не десять… Чуть меньше.
- Если меньше десяти, то это ещё ничего. Подождём.
Наверно, он пошутил, думаю я. А если серьёзно, то это противостояние с Якушевым отняло у меня массу сил, я вымоталась и потеряла двух близких людей - точнее, трёх, считая Нику. Впрочем, у меня остался близкий человек в лице Дианы, а Ника должна освободиться, но захочет ли она меня видеть? Ещё есть маленькая девочка с букетом полевых цветов, но ведь не может же она родиться от непорочного зачатия - у неё должен быть и отец. Однако думать сейчас над всеми этими вопросами у меня нет сил, и я вздыхаю, закрыв глаза:
- Я что-то немножко устала, Костя.
Он поднимается.
- Ну, тогда…
- Нет, не уходи, посиди со мной ещё минут пять просто так, молча, - прошу я. - Ничего не говори, просто побудь со мной.
Как хорошо лежать, прильнув щекой к его руке! Просто чувствовать человеческое тепло, не думая ни о каких значениях и последствиях. Все вопросы я решу потом, обо всём подумаю и во всём разберусь, а сейчас я хочу просто отдохнуть.