- Перескажешь?
- Да, конечно.
- Мы были бы очень рады.
- Я никогда ее не забуду, - сказала я.
- Вот это сила духа! - воскликнул кто-то.
- Вначале все так говорят, но потом забывают.
- Может, она не забудет.
Несмотря на расчесанные, слегка кровоточившие ноги и одеревеневшую руку, я каким-то образом сумела заснуть.
На следующее утро рука все еще болела. Одна из Айрмонгеров взглянула на пятнышко в месте укола миссис Пиггот и сказала, что со мной все в порядке и что уже практически ничего не видно. По правде говоря, рука не волновала меня так сильно, как укусы на ногах. После завтрака, когда нас выстроили для осмотра, я услышала рев локомотива, который мчался в Лондон, где осталось все то, что я знала. Мне разъяснили мои обязанности. Я должна была чистить строго определенные камины наверху. Как я узнала, это было привилегированное положение - гораздо лучшее, чем работа на Свалке. Для начала мне велели почистить камины внизу, чтобы набить руку, прежде чем с наступлением ночи, когда семья отойдет ко сну, отправиться на верхние этажи. Они наблюдали за мной и все время делали замечания. Меня снабдили проволочной щеткой, ведерками, совками и свинцовым бруском, предназначенным для чистки каминных решеток. Также я должна была носить с собой кипы старых лондонских газет, чтобы сворачивать их и наполнять ими камины, после чего класть сверху несколько прутьев, а на прутья - несколько кусков угля. Они были очень щепетильными в этом вопросе. Все недогоревшие угольки следовало класть обратно в камин, чтобы использовать следующей ночью; крупные угли - собирать в металлическое ведерко, а пепел - ссыпать в самое большое из ведер, чтобы потом отнести его в специальную комнату, где собирали пепел со всего дома. Это было большое, покрытое сажей помещение, и все, кто в нем работал, были грязными и перепачканными копотью. Они громко кашляли, их глаза все время слезились, а под носом у них были черные полосы. Но эти люди были очень жизнерадостными и благодарными за то, что им позволено работать в доме. Лучше быть внутри, чем на Свалке, говорили они.
Мое обучение заняло бóльшую часть утра, и меня постоянно подгонял младший дворецкий мистер Бриггс, мол, я могу работать быстрее, еще быстрее. Я была так занята, что временами забывала, кто я такая, и становилась просто еще одним человеком, чистившим камины. Мог пройти целый час, прежде чем я вспоминала о том, кем была до прибытия в Айрмонгер-парк, и о том, что у меня были отец и мать. Работая, я все больше и больше думала о спичечном коробке в комнате миссис Пиггот. Я поняла, что меня тянет к нему все сильнее и сильнее. Что за суета из-за спичечного коробка, сказала я себе. Соберись. Когда отправлюсь наверх, сказала я себе, в более обширную часть дома, я останусь в одиночестве и буду шепотом рассказывать себе все о своей жизни. Повторяя это вновь и вновь, я сохраню себя, не позволю себе исчезнуть. Моя голова должна быть всегда занята. Я должна нарушить правила и исследовать дом, должна отправиться в места, которые мне не следует посещать, должна проникнуть в комнаты. Я должна это сделать. Я Люси Пеннант - вот кто я такая, и нет никакого смысла суетиться из-за спичечного коробка.
За обедом, ближе к концу, ко мне подошел мистер Бриггс. Он не спускал с меня глаз целый день. Мистер Бриггс спросил меня, почему я не ем содержимого моей ложки.
- Это городская грязь, правда, сэр? - сказала я. - Я, пожалуй, откажусь.
- Городская грязь? - повторил он. - Кто тебе сказал? Это сахар со специями. Дорогими специями. То, что мы можем их есть, - привилегия. Эти специи поддерживают силы и не дают тебе заболеть. А вкус просто чудесный. Попробуй.
- Нет, спасибо, сэр, - сказала я. - Я лучше не буду.
- Попробуй.
- Я не голодна.
- Попробуй немедленно, Айрмонгер, или я буду вынужден привести кого-то, кто поможет тебе это сделать. Съесть то, что в этой ложке, очень важно, это поддержит твое здоровье.
- Правда, сэр, я не хочу.
- Не хочешь? Не хочешь?! Какая разница, чего ты хочешь? Ты - Айрмонгер-служанка. Хотеть могут те, кто наверху. Ешь, или я буду вынужден впихнуть ее в тебя силой. И я впихну ее в тебя. Я бы не хотел сделать тебе больно, впрочем, я всегда бываю аккуратным. Просто попробуй, - сказал он. - Сейчас же.
Мне пришлось поднести это месиво ко рту и слегка лизнуть его. Смесь была сладкой, и от нее по всему телу разливалось тепло. Я почувствовала себя так, словно стала чуточку добрее.
- Глотай, - сказал он.
Я повиновалась и почувствовала счастье, которого не ощущала уже долгое время.
- Ну что? - спросил он.
- Мне нравится, - сказала я.
- Я знал, что тебе понравится, - сказал он, ухмыляясь. - Знал!
- Мне правда нравится, - сказала я, доев.
- Конечно, - сказал он. - Такое просто не может не нравиться.
Вторую половину дня и вечер я все так же практиковалась с каминными решетками. Это продолжалось до тех пор, пока не раздался рев вернувшегося из Лондона поезда. Мы отправились ужинать. Растолкав других Айрмонгеров, я села на скамью рядом с той носатой девушкой, которая отказалась слушать мою историю.
- Расскажи мне о себе, - сказала я. - Я хочу знать.
Это была маленькая, бледная и истощенная девушка с грустным выражением лица и длинным носом, но ее кожа еще не приобрела серый оттенок, свойственный многим Айрмонгерам, а ее губы были розоватого цвета. Когда я села рядом с ней, она продолжила есть так, словно меня здесь не было.
- Ты помнишь свое имя? - спросила я.
- Айрмонгер, - сказала она.
- Меня зовут Люси Пеннант, - шепнула я.
- Боже, как будто я сама этого не знаю!
- А ты назовешь мне свое имя?
- Знаешь, здесь ходит целая толпа чертовых Люси Пеннант. Их здесь как грязи. Девчонок просто накрыло, они шепчут это себе под нос в судомойнях, на кухнях и в прачечных. "Люси Пеннант" на разные лады - они часто ошибаются. Я слышала, как одна Айрмонгер бормотала что-то о Лерки Пенбраш. Так что, Лерки, меня от тебя уже тошнит, если хочешь знать. Меня от тебя воротит!
- Тогда скажи мне свое имя, если ты его еще помнишь.
- Я помню свое имя. Помню! Кем ты, черт возьми, себя возомнила?
- Я Люси Пеннант. А ты?
- Я его где-то записала.
- Да? И?
- Да, я его где-то записала, чтобы никогда не забыть. Но когда я пытаюсь вспомнить свое имя, то не могу этого сделать. В голову лезет лишь Люси Пеннант. Целых пять минут я была уверена, что я - Люси Пеннант. Но я - это не она, я точно не она. У меня есть свое собственное имя, и я его записала.
- Где?
- Ох, Люси Пеннант, - сказала она со слезами на глазах, - я не могу вспомнить. Просто не могу. Хоть и знаю, что где-то его записала, знаю. Нацарапала ножом. Понимаешь, я искала его в тот момент, когда меня нашел мистер Бриггс. Меня сразу же отправили к миссис Пиггот и в качестве наказания на два месяца послали работать на Свалку. И я еще две недели не увижу свое чайное ситечко. Не знаю, что мне без него делать. А уж два месяца на Свалке…
- Просто за то, что ты ходила по дому?
- Им это не нравится. Они хотят, чтобы ты была там, куда тебя отправили. Теперь я не знаю, смогу ли найти свое имя.
- Мы с тобой, - сказала я, - продолжим поиски. Мы не остановимся до тех пор, пока не найдем его.
- Они могут отправить тебя работать на Свалку за любую мелочь, - сказала она.
- Ну и пусть катятся к черту. Как страшно!
- Было бы хорошо отправиться к чертям вместе с ними, - сказала она, улыбнувшись. Улыбка редко появлялась на ее лице, хотя с ней она выглядела гораздо симпатичнее, пожалуй, даже довольно хорошенькой.
- Мы разыщем твое имя, обещаю, - сказала я.
- Ни о чем другом я и думать не могу, даже здесь.
- Каково там, на Свалке?
- Это ад. Просто ад.
- Расскажи.
- Ты никогда не знаешь, вернешься ли обратно. Тебе приходится быть очень осторожной - земля под тобой может внезапно поплыть, и ты начнешь тонуть. Не знаю, что ждет меня завтра. Возможно, я встречу свою смерть. Держись за свои каминные решетки, держись за них покрепче всю свою жизнь. Но наверху будь острожной и делай в точности то, что они тебе говорят. И ни в коем случае не сталкивайся с верхними Айрмонгерами, с членами семьи, или окажешься на Свалке вместе со мной. Когда ты идешь наверх?
- Как только мистер Бриггс ударит в колокол.
8 Кружевная салфетка
Повествование Клода Айрмонгера продолжается
Последний завтрак
Я не спал. Не мог уснуть. Мои мысли занимала Пайналиппи, и, когда забрезжил рассвет, я встал и в мрачном расположении духа пошел завтракать.
Я привык приходить в столовую как можно раньше. Если там было слишком много моих товарищей в вельветовых штанишках, то к концу завтрака моя голова просто звенела от голосов их заветных предметов. Обычно я и приходил, и уходил первым. Но тем утром в столовой уже сидел Туммис. Мы пожали друг другу руки.
- Учитывая всю эту историю с Розамутью, - сказал я, - возможно, у меня сегодня не будет Сидения. Возможно, его отменят.
- И мы оба останемся в коротких штанишках? Думаю, это было бы не так уж и плохо.
- Однажды, Туммис, ты обязательно получишь свои брюки.
- Прошлой ночью мне снилась Ормили. Можно, я расскажу тебе об этом?
Нас прервал резкий женский голос, объявивший:
- Сесили Грант.
Рядом с нами сел кузен Борнобби. Сесили была его женской туфлей четвертого размера, лежавшей в закрепленном у него на поясе кисете, который болтался между ногами. У кузена Борнобби была огромная коллекция рисунков и фотографий полуголых женщин. Все они были найдены на Свалке - каким-то образом ему всегда удавалось их разыскать. Борнобби говорил, что у него на них особый нюх. Борнобби всегда выглядел очень уставшим, у него всегда были коричневато-серые синяки под глазами. Он мылся ароматическим мылом, так что его приближения нельзя было не заметить. Но за этим запахом скрывался другой, словно за Борнобби неотступно следовал призрак рыбы. Недавно он нашел на Свалке кое-что новое, но оно ему надоело, и теперь он пытался сдать нам его напрокат. Это был рекламный буклет, гласивший:
ПЕРВОКЛАССНЫЕ КОРСЕТЫ ЧЕСА ТОМПСОНА
Сидят как перчатка. Великолепно подходят к платьям с длинной талией!! Продаются в мануфактурных лавках. Миллион пар в год.
Изготавливаются в вариантах 13-, 14-, 15-тидюймовой длины. Как перчатка!!
В случае отсутствия нужного размера в ассортименте вашего мануфактурщика пишите по адресу: Лондон, Олд-Бейли, 49. В письме следует указать размер и обхват талии. Корсет будет выслан вам незамедлительно.
- Не сегодня, Борнобби, - сказал Туммис. - У него нынче Сидение.
- Сегодня, правда? - сказал Борнобби. - Тогда у него еще больше причин. Давай же, Клод, взгляни на эти корсеты, подумай, как Пайналиппи будет выглядеть в одном из них.
- Борнобби, пожалуйста, не сейчас, - сказал Туммис. - Не порть ему настроение.
- А как насчет этого? Это кое-что особенное. Специально для тебя, Туммис.
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СУСПЕНЗОРИЙ ПУЛЬВЕРМАХЕРА
Мышечная сила за углом. Гальваническое предприятие Пульвермахера, Лондон, Риджент-стрит, 194. Сорокалетний опыт работы. Все приборы с гарантией.
- Нет, Борнобби, - сказал Туммис. - У меня сегодня не рыночный день.
Но от Борнобби было не так-то просто отделаться. Он схватил Туммиса за руку. Однако через мгновение рекламный проспект оказался в другой руке. В руке Муркуса.
- Благодарю вас, джентльмены. Я присмотрю за этой штукой.
- Пожалуйста, Муркус! - взмолился Борнобби.
- Альберт Поулинг!
Повернувшись чуть раньше Муркуса, Борнобби и Туммиса, я увидел свисток по имени Альберт Поулинг и принадлежавшего ему дядюшку Тимфи. Через миг Муркус, Борнобби и Туммис подскочили, потому что Тимфи дунул в своего Альберта.
Моя кузина Пайналиппи
- Клод Айрмонгер! - крикнул Тимфи.
Я выходил из обеденного зала под свист Альберта Поулинга. Этот звук сопровождал меня всю дорогу вверх по лестнице до самой гостиной.
- Нервничаешь? - спросил дядя.
- Немного, - признался я.
- Знаешь, что с другой стороны двери?
- Кузина Пайналиппи, - пробормотал я.
- Как ты выглядишь? - спросил Тимфи. - Ты бледный и потный. Просто подарок. Не сомневаюсь, что множество кузин будет рыдать из-за несчастной любви к тебе. Ты просто сердцеед, Клод.
- Уже пора? - спросил я.
- Почти.
- Каково это, дядя Тимфи? Каково это быть женатым?
- Я был женат на кузине Могритт всего два месяца, - сказал Тимфи грустно. - Потом она подхватила бледную лихорадку и от нее осталась только маленькая губная гармошка.
- Мне жаль, дядя. Был ли ты счастлив? Было ли это тем, о чем ты мечтал?
Из подвалов донесся гудок поезда. Дедушка отправлялся в город, и весь наш мир трясся при звуке его отправления. Это нисколько не улучшило моего настроения.
- Пора, - сказал Тимфи, дунув в своего Альберта, звук которого показался таким слабым после гудка локомотива. Он открыл дверь, втолкнул меня внутрь и закрыл за мной.
- Глория Эмма Аттинг.
- Джеймс Генри Хейворд.
В дальнем конце полутемной комнаты на специальном красном диване, который, как мне было известно, использовался специально для таких случаев, сидела моя кузина Пайналиппи Айрмонгер со своей Глорией Эммой. Мне не нужно было видеть их, я слышал, что они там. Много лет назад на этом же диване сидели мои мать с отцом.
Как кузены Айрмонгеры приближались к своим кузинам в прошлом? Наверное, некоторые из них мчались к своим возлюбленным на всех парах. Другие ломились в дверь и умоляли, чтобы их впустили. Третьи пожимали своим кузинам руки, а четвертые сразу переходили к поцелуям. Я же просто стоял у двери. Наверное, мы были не первыми, кто оказался в такой ситуации, кто не вступал в контакт на протяжении всего получаса, кто держался друг от друга как можно дальше и даже глядел в противоположных направлениях до тех пор, пока не получал избавления от этого ужаса. Кузен и кузина, так близко, кузены каждый день, кузены каждую ночь, кузен с кузиной, кузенство. Я стоял неподвижно и тихо, насколько мог. Я был статуей.
- Глория Эмма Аттинг.
- Я жду, - послышался другой голос.
Статуя.
- Тебе нужны наставления?
Статуя.
- Глория Эмма Аттинг.
- Мне тебя за руку вести?
Голос требовал, чтобы я двигался. И я начал эту ужасную экспедицию к маленькому дивану. Я шел не прямиком через комнату - скорее, я, подобно крабу, двигался маленькими шажками, вплотную прижимаясь к стенам, чтобы путешествие заняло вдвое больше времени.
- Значит, вот и ты, не так ли? - сказала она.
Думаю, так оно и было.
- Я должна выйти за тебя замуж.
- Да, - выдавил из себя я. - Но не сейчас.
Действительно, она была гораздо выше меня, а над верхней губой у нее виднелся пушок.
- А ты нервничаешь, - сказала она.
- Да. Да, - сказал я. Что же еще такого сказать?
- Мы знали, что это произойдет, так что для нас это не стало сюрпризом. Ты дрожишь. Ты что, очень болен?
- Да, болен.
- Ты ведь не умрешь, если я к тебе прикоснусь, правда?
- Я не уверен.
- Значит, тогда я стану вдовой.
- Мы еще даже не женаты.
- Но будем. Другого выхода нет.
- Ну… - сказал я. - Нет.
- Мне придется ухаживать за тобой?
- Надеюсь, что нет.
- Не думаю, что у меня это хорошо получится.
- Нет.
- Ты подрастешь, как думаешь?
- Может быть, - сказал я. - Я попытаюсь.
- В таком случае, кузен Клод, послушай-ка меня. Если мы останемся в Доме-на-Свалке после того, как ты получишь брюки, нам выделят две комнаты. В этих комнатах нам и предстоит жить. Возможно, это будут очень маленькие комнаты. Возможно, на самом деле это будет одна комната с фальшивой стеной чуть толще доски. Именно это произошло с моей сестрой Флиппой, когда она вышла замуж за кузена Кросспина. Но вскоре она поняла, что может двигать стену. И чем больше она презирала Кросспина, тем дальше отодвигала стену. Она жила в комнате, которая становилась все больше и больше, а он - в комнате, которая с каждым разом становилась все меньше. В конце концов ему пришлось спать стоя. Интересно, будет ли у нас передвижная стена. Ты поместишься в стенном шкафу? Думаю, поместишься. Надеюсь, у нас будет стенной шкаф. Если нет, ты сможешь жить под кроватью. Или под каминной полкой. Нет, там ты будешь слишком заметным. У тебя несчастный вид.
- Я на самом деле несчастен.
- Я наврала тебе, ты, растрепа, - сказала она. - Я часто вру. И буду врать тебе. Я ужасная врунья, просто не могу остановиться. Никогда не верь ни одному моему слову, мой тебе совет. Я оказываю тебе услугу, говоря об этом, - часто людям приходится доходить до этого самим.
- М-м-м… - сказал я. - Спасибо.
- Я старше тебя.
- Мне пятнадцать.
- А мне семнадцать.
- И еще шесть месяцев.
- Я тебя не люблю.
- Нет.
- Но я способна любить.
- Ох.
- Я много кого любила в свое время.
- Да?
- Я могу рассказать тебе об этом?
- Да.
- Я постоянно влюбляюсь и перестаю любить, - сказала мне Пайналиппи очень доверительным тоном. - Я и сейчас люблю, но не тебя. Меня распирает от любви, но не к тебе. Мы были вместе. Мы просто не могли остановиться, он и я, нога за ногу, рука за руку. Как это было неуклюже! Пуговицы были повсюду! Руки и глаза! А какие вздохи. А кожа и все остальное! Но надежды нет, я должна выйти за тебя.
- Кузина Пайналиппи?
- Кузен Клод?
- Ты сейчас врешь?
Она не ответила.
- Ты врешь? - спросил я снова.
- Ладно, - сказала она через мгновение, - дай-ка мне взглянуть на него. Давай же. Ты знаешь, что должен. Я взгляну на него. Покажи мне.
Медленно и осторожно я вытащил своего Джеймса Генри и положил на ладонь. Я держал его подальше от нее, но так, чтобы она могла его видеть.
- Затычка, не так ли?
- Да, - прошептал я. - Универсальная затычка. Подходит для большинства сливов. Ее зовут Джеймс Генри Хейворд - я слышу, как она произносит это имя.
- Мне сказали о том, что ты слышишь Предметы, мои тетушки Нуна и Кердлия. И они велели мне отучить тебя от этого. Затычка по имени Джеймс-как-там-ты-его-называешь, Клод Айрмонгер, - это всего лишь затычка, - сказала она и через мгновение добавила: - Затычка - это не слишком романтично, не так ли?
- Нет, - сказал я, - думаю, не слишком.
- Затычка, - повторила она.
- Да, - сказал я. - Универсальная затычка.