Для осуществления брачных договоров во внутренние покои аориума допускаются все прямые родственники главы фамилии, указанные в записи Гармониума о кровных узах. Дети жен фамилии, проживающей в стенах аориума, передаются на воспитание Первого гласеня грифства. Из их числа по разумности, таланту и глубине веры в Адалора избирается наследник".
Старый гласень уселся на своем диване поудобнее и усмехнулся. Как красиво можно расписать самую обычную идею отмены прямого наследования! И никто не возразил. Старый дядя эргрифа не мог зачать наследника. Зато он послушно выбрал пять кип спустя крепкого парнишку, сына одного из своих дальних родичей. Никто не знал имени отца ребенка. Гармониум умеет хранить тайны, и свои, и чужие.
Южане обрадовались новшеству больше, чем остальные. С их горячей кровью и любвеобилием аориум – это важное усовершенствование уклада жизни. Здесь, в жарком климате, редко заключается семь договоров. Смотрители посещают практически каждого важного жителя. Не брезгуют и в крестьянский дом заглянуть, если узнают, что в нем имеется красивая девица. И никогда, за редчайшим исключением тупого упорства или старых счетов, не получают отказа. Кто же воспротивится столь желанному и редкому случаю породниться с самими грифами! Тем более что за договором стоят немалые деньги, а сверх того – перспективные связи, знакомства, возможности.
В первые кипы с момента появления указа каждую невесту проверяли гласень грифства и зрец. Позже бросили безнадежное дело, отнимающее недопустимо много времени. И, кажется, вампиры воспользовались этим. Проникли в аориумы и попытались – у него, опытного гласеня, нет сомнений – тайно стать правителями всего рода людского.
Попасть в аориумы для вампиров не составляет труда. Женщины расы поклонников темного Ролла красивы. Обольщение же есть особый дар тварей, порожденных красным оком их нечестивого бога. Скрыться от зрецов сложнее. Но пока вампиров оставалось много, это, по-видимому, удавалось. Потом, слава Адалору, заговор раскрылся и тварей, судя по всему, вынуждены были уничтожать, не считаясь с их полезностью.
Увлеченный своими размышлениями, гласень смежил веки. До места еще далеко и настоящая его работа начнется именно там. Ох, непросто будет попасть в аориум! Особенно сейчас, в зимний сезон. Столица пуста и тиха, дороги севера завалены снегом. Торговля замерла, сельская жизнь затаилась, стала сонной. Ночи черны, отсвет Ролла падает лишь ненадолго, розовым мягким оттенком красит мрак перед восходом Адалора. Мир отдыхает.
Знать разъехалась по замкам и поместьям. Кто-то охотится, а многие, особенно здесь, на юге, проводят ревизию вассальных договоров. То есть смотрят, скольких девиц расторопные управляющие доставили по осени в аориумы. Решают, кому из живущих в верхних покоях по возрасту пора переехать в нижние, не посещаемые никем из родичей грифа. Выясняют, сколько детей выжило и подросло, готовят их к отправке в Гармониумы грифства – на обучение. Или навещают эти самые Гармониумы, чтобы присмотреться к отпрыскам рода в возрасте десяти кип, отбраковать ненужных и слабых. Тех, кто станет служить Адалору, не порицающему телесное несовершенство в своих чадах.
Гласень усмехнулся. Он сам родился в одном из аориумов юга. Может статься, именно здесь. Не приглянулся грифу. Правда, уже при втором смотре – за плечами к тому моменту было шестнадцать кип. Из которых лучше всего помнится до сих пор именно тот день, в деталях… Утро, полное надежд. Презрительный взгляд грифа, не задержавшегося рядом, даже не замедлившего шаг. Стыд отвергнутого. Прощание с друзьями, подобными ему отпрысками знатных родов, отданными на воспитание в Гармониум… Одиночество. Его сразу отослали на север. Снова был смотр. Теперь уже служители решали, на что он годен. Может быть, у юноши имеются скрытые до поры задатки зреца? Или вовсе редкий талант – внемлеца, слышащего глас самого Адалора. Он был молод и глуп. Мечтал искать тварей и вслушиваться в речь бога. Повезло – миновала его сия чаша, и вся горечь ее, и вся сладость.
Много позже гласень осознал: горечи больше. Чтобы обрести чуткость к гласу, приходится отказаться от привычных звуков. Истинное зрение тоже дается не просто так. Он видел, как происходит посвящение. Одно и, возможно, последнее за минувшие десять кип. В летний полдень заставляют смотреть на солнце, расширив веки особым приспособлением. Ждут, пока белое сияние Адалора доведет будущего зреца до беспамятства. Капают в мутные остановившиеся глаза темную вязкую жидкость. На следующий день – еще, и делают это снова, пока привычное зрение не уйдет окончательно, переродившись в иную способность. Ощущать людей вблизи и вдали, распознавать в их словах ложь. И чувствовать вампиров.
Высокая честь – быть зрецом. Особый талант – ведать слова бога.
Но удел гласеня наилучший. Превыше чести стать родовитым грифом. В его власти умы и души. Постигнув это, стоит ли переживать, что не избран наследником? Повелителем земель или, что самое страшное, вторым, его младшим родичем, гнущим спину перед более удачливым сыном аориума?
– Замок на холме, за лощиной, уже видны шпили с факельным светом, – тихо уведомил сотник, всмотревшись во мрак ночи через малое оконце, забранное безмерно дорогим хрустальным стеклом. – На втором по высоте поднят стяг фамилии Даннар.
Не так уж он и глуп, этот расторопный двужильный светец. Усвоил, насколько чутко дремлет гласень. Сообщает и не создает лишнего шума. Не суетится попусту. Поведал нужное и вовремя. Второй шпиль – это запасной наследник. Всегда избирают двух, а то и трех. Гласень поморщился. Лучше застать хозяина, чем его вечного блюдолиза, второго, ждущего своего часа падальщика. Он наследует, если старший свалится с коня на охоте. Или позже, за ужином, подавится костью удачно загнанного зверя…
– Скажи слугам, мне понадобится полное облачение, – прикинул вслух гласень. – Можно ли привести в чувство зреца, когда прибудем к воротам?
– Это убьет его, – почти испуганно согнулся в поклоне сотник. – Уже спрашивал у лекарей, о лучедар.
"Определенно, не глуп", – отметил с новым интересом гласень. Он спрашивал! То есть ума и знания законов хватило, чтобы углядеть всю шаткость их полномочий и сложность ситуации. Гласень и сопровождающие его во время Большой охоты имеют право посетить любой дом. Даже личные покои самого эргрифа. Но лишь по прямому указанию перста зреца. Или на основании доброй воли хозяина. Когда писался закон, никому не пришло в голову, что зрецов однажды станет слишком мало. Что вампиры вымрут!
Само собой, сложно не впустить служителей гармонии. Наименьшее, что грозит гордецу, – тяжелое и долгое разбирательство, огромный штраф и опала. Но возможны и иные последствия, вплоть до лишения свободы и жизни. И даже хуже: сокрушительное по тяжести признание безродным изгоем.
Гриф понял бы и впустил. Его прямой законный наследник – тоже. А младший? Владыка на час, повелитель замка в отсутствие настоящего хозяина… Отказать побоится. Впустить – тоже. И, весьма вероятно, вступит в бессмысленные препирательства, которыми немедленно воспользуется тварь. Ускользнет. Как изворотливого вампира найти снова, если зрец при смерти? Последний настоящий зрец! И он-то, гласень, знает: не добудет живую тварь – не воспитать уже в семивратном храме новых зрецов и внемлецов. Это – одна из величайших тайн Гармониума… И его трагедия.
"Здесь, у берега моря, земля смята, как кожа старика", – с досадой подумал гласень. Вот он, шпиль. Взглянешь – рядом, хоть рукой факельный огонек щупай! А по кратчайшей дороге придется тащиться до самого рассвета, никак не меньше. Ползти в кромешном мраке, преодолевая глубокую складку рельефа.
Пока что карета двигается вниз, в лощину. Сотник решительно покинул экипаж, и его голос почти сразу сухо и четко зашептал приказы впереди, у конских морд. Когда он на ходу запрыгнул в открытую дверцу, то выглядел довольным.
Гласень плотнее запахнул мех накидки. Пронаблюдал, как страж подбрасывает в печурку свежую порцию древесных углей.
– На подъеме припрягут еще четверку коней, я отослал вперед разъезд. Факелами подсветят нам дорогу, чтобы не рисковать каретой на поворотах и над обрывами не сбавлять ход до шага, – вздохнул сотник, сидя на корточках у медного горячего бока печки, грея руки. – И лекаря местного приволокут. Травника.
– Ладно удумал. Что краснокожие?
– Уже оба разбужены и накормлены. Укротители уехали вперед. Десяток стражей с ними. Я приказал проверить дорогу и две дополнительные тропы.
– Если этот мальчишка не впустит нас, – усмехнулся гласень, – он станет жертвой вампиров.
– Воистину так, – охотно одобрил сотник. – Укажите неразумному, где начнем искать? Зрец пока, увы, бесполезен.
– Сперва покои жен. Затем кормилиц, – раздумчиво прикинул гласень. – Опознать будет нетрудно. Я уверен: это женщина. Не девочка уже, но хороша собой. У нее есть примета, которую трудно спрятать. Волосы с оттенком роллова огня. При любой маскировке заметен.
– Я поясню светцам, – отозвался сотник, не показав и тени удивления.
Гласень еще раз порадовался своему выбору. Этого молодого и честолюбивого стража маэстро считал излишне ретивым. Советовал взять другого, более исполнительного и почтительного. Двигались бы спокойнее, отдыхали чаще. И дали запас времени твари! У вампиров настоящее чутье на опасность. Звериное. К тому же нерасторопный и тупой сейчас сделал бы испуганное лицо или вовсе отказался подчиняться. Он ведь знает: охота идет на тварь. Краснокожую и ужасную. Видел подобных не раз в охране маэстро, да и в отряде их двое имеется. Могучие, на голову выше любого воина. В плотной шкуре багряного цвета, с непроницаемыми глазами без зрачка, зеркальными и блеклыми.
А ловить и хватать приказано человека, женщину. Возможно, одну из жен грифа!
– Если мы возьмем ее живой, – на сей раз гласень смотрел прямо в лицо сотника, – я обязательно спрошу и запомню твое имя, чадо. И постараюсь, чтобы дворец эргрифа услышал его. Таково мое слово.
– Это щедрое обещание, о лучедар.
Веки внимательных серых глаз светца чуть дрогнули. И гласень подумал, что несмотря на ужасающее невезение, у охоты есть шанс. Да, их задержала непогода. Затем приболел старый зрец. Затем, вот хуже некуда случай, молодого вызвали в столицу, такова была воля маэстро, переданная через служителя ближнего Гармониума, оповещенного почтовой птицей. Но все же надежда есть. Безродный страж так хочет передать потомкам никому не известную пока фамилию, возведя собственный аориум, что готов разрушить до основания чужой. Рискнуть всем. Не может не понимать: если план сорвется, именно на него спишут ошибки. Зрец при смерти, а гласень – он выше подозрений… Оспаривать изложенное тем, кто самим Гармониумом избран и обучен проповеди и убеждению, бессмысленно.
Карета загромыхала по ровной дороге, достигнув дна низины. С первой и со второй пары лошадей слуги соскочили на ходу, чтобы облегчить экипаж. Коней гнали теперь нещадно, нахлестывали в два кнута. С обочин подтянулась первая пара светцов с запасными лошадьми, уже обеспеченными временной упряжью. Когда карета стала взбираться на подъем, подвели вторую пару. Почти сразу сбился с хода и захрипел жеребец в основной упряжке. Гласень слышал, как рухнул загнанный конь – и остался позади. Пусть. Уже неважно. Цель близка. Ближе с каждым оборотом крупных колес.
Сотник открыл дверцу кареты на условный стук и одним движением втащил икающего тощего заморыша. Верховой поклонился гласеню и сунул на пол корзину, звякнувшую бутылями. Значит, найден и доставлен травник!
Светец отвесил ничего не понимающему лекарю пару пощечин и согнул его железной рукой, заставляя кланяться служителю Адалора и смотреть на него снизу вверх.
– Он должен прийти в сознание, немедленно, – приказал гласень, указав на старого зреца.
– О-о…
Что хотел сказать лекарь, осталось тайной. Страж уже развернул его, плотнее сжав пальцы на слабом плече, и пихнул к корзине с травами и настойками. Маленький человек испуганно сжался. Суетливо завозился, щупая жилку на руке зреца. Поднять голову он не мог – мешала рука сотника на затылке, жесткая, причиняющая боль. И еще гнул страх, который ужаснее любой боли. Правильно, не следует ему знать, что умирающий – не просто служитель, а сам зрец.
Лекарь составил напиток очень быстро. Правда, этого жалкого времени хватило, чтобы еще один конь выбыл из упряжки.
– Это лучшее, что я мог подобрать. Он едва ли выживет, если…
Сотник выхватил чашу и резко толкнул травника, выбрасывая его из кареты. Спихнул туда же, в зимнюю ночь, корзину. Прикрыл дверцу и сам влил содержимое чаши в рот зреца.
– Уже близко, – отметил он, присаживаясь на передний диван. – Я видел, когда избавлялся от… отравителя. Кони пока держатся. Пять. Самая сложная часть подъема позади. Мои люди впрягут еще пару своих, верховых.
– Твои люди понимают, что мы обязаны взять ее живой?
– Да. – Сотник выглянул из кареты. – Я дал знак, в ворота уже стучат. Ваше одеяние готово, его держал слуги. Там, впереди.
– Коня!
Гласень перебрался в седло не очень ловко. Справился он лишь благодаря заботам сотника. Утомленный жеребец, еще недавно белоснежный, как все кони светочей, был темен от пота. Он шел тяжелой рысью и уже не отзывался на плеть, лишь обиженно храпел и опускал голову ниже.
Над воротами, близкими и отчетливо обозначенными огнем, появились двое стражей. Они выслушали слова десятника охоты. Испуганно глянули на скалящих свои жуткие клыки краснокожих. Поспешно, резвым бегом, удалились.
Когда младший наследник фамилии Даннар выбрался на стену, кутаясь в теплый парадный плащ с меховым подбоем, гласень уже привел себя в порядок и стоял перед воротами лично:
– Большая охота. Немедленно открывайте!
– А где же ваш зрец… – вяло зевнул младший, пьяно наваливаясь на парапет. – Нету? Какого тварьего рыла меня подняли без причины? Э-э… то есть оторвали от дел?
– Там, – из подоспевшей кареты, обе створки дверец которой были настежь распахнуты, указал на стену тонкий палец зреца. – Покои женской половины. Отчетливо вижу…
Старик согнулся и обмяк.
Гласень отстраненно подумал: "А ведь его еще можно спасти". Само собой, если верить древним записям, которые ему вообще-то не полагалось читать. Зато появится, того и гляди, способ испробовать на практике тайные, смущающие ум, знания. Зрец того стоит: безупречный служитель, работал до последнего. Терять такого вдвойне не хочется.
Ворота уже ползли вверх. Поднимались резвыми рывками. В замке понимали, что охота идет всерьез. И уже догадывались, чем грозит любая задержка. Как говорится, шея одна, а топоров у эргрифа в запасе много.
– Всяческое содействие, о лучедар, – тонким сорванным голосом взвизгнул младший наследник фамилии и сполз на плиты, прячась за высокий парапет.
Его никто не слушал. В щель, пластаясь, скользнули краснокожие. Следом, пригибаясь, проникли их укротители, за ними светцы – меченосцы и лучники охраны. Затем вошел сам гласень, уже под высокий свод полностью распахнутых ворот. Возле плеча мелькнул сотник, удивительно резво для его сложения умчался вперед. Зарычал, вминая в стену местного стража. Выяснил искомое и побежал дальше. Новый рык.
– Нижние помещения, – уверенно приказал сотник, возникая из бокового коридора. – Одна здесь такая, красноголовая. Кормилица она. Все проверил, кого надо допросил. Дайте мне немного времени, о лучедар.
Рассвет еще нежился в темных подушках снеговых северных туч, а гласень уже вошел в искомый коридор. Впереди азартно визжали краснокожие. Нашли. Так они выражают лишь одно: жажду крови. Пока неполученной. Значит, жива? Неужели он все-таки справился?
Первый же взгляд избавил от тяжести сомнений. Женщина сопротивлялась отчаянно и умело, видно по разорванному в нескольких местах платью, по свежему шраму на загривке краснокожего и повисшей плетью лапе второго. Вампиры всегда отстаивают свою свободу до последней возможности. И стараются умереть, если нет надежды спастись бегством. Впрочем, против двух краснокожих не устоять никому. Прижали к стене, жадно дышат и визжат. Еще бы! Открытая рана на руке вампирши. Теплая кровь. Как не разорвали, даже удивительно.
По виду обычная женщина кип тридцати. Красивая. Загорелая до золотистого цвета кожа. Стройная точеная фигура. Глаза – характерные для ее расы, темные, в них едва различим зрачок. Длинные волосы каштанового цвета сеют блики огненной красноты даже теперь, в жалком блеклом свете пары свечей.
Гласень заинтересованно рассмотрел младенца, беззаботно агукающего и ползающего по кровати. Человеческий, нет сомнений. Хотя именно его зрец опознал как второго вампира – тоже нет сомнений. А все потому, что женщина пыталась напоить ребенка средством, которое и создает, если верить старым записям, внемлецов и зрецов. А еще целит недуги и закрывает раны.
Короткий взгляд на сотника. Превосходный, надежный исполнитель! Уже убрал из комнаты лишних людей. Выставил охрану снаружи, у дверей.
– Несите сюда зреца, бережно, – приказал гласень. – Где конвой?
– Прибыл, – без промедления отозвался сотник.
– Тогда приступайте.
Мягкие широкие браслеты из прочной кожи, усиленные снаружи сталью, закрыли руки женщины от запястья до локтя. На короткой цепи длиной всего-то в три толстых звена они при первой надобности могли крепиться к подобным браслетам конвоя: двух массивных стражей. По одному воину на каждую руку. И не просто стражи – евнухи, к тому же глухие. Сила обольщения вампира огромна. Но в данном случае вся пропадет впустую. Люди так давно знают своего врага, что научились защищаться. Впрочем, пока нужды в конвое, кажется, не возникло.
Зреца внесли и уложили на кровать, ребенка забрали. Еще пара мгновений – и в комнате остались лишь женщина, ее конвой, зрец, гласень и сотник.
– Как твое имя, чадо? – бледно улыбнулся служитель гармонии, устраиваясь в кресле и глядя на светца.
Он расслабился, позволив себе поверить в успех Большой охоты. Сразу навалилась усталость. Тяжелая, многодневная и мучительная. Задрожали руки, спина заныла и напряглась, напоминая о возрасте.
– Фарнор, – поклонился светец.
– Прекрасно. Я запомнил, можешь не сомневаться. Мы с тобой отлично сработали в паре, как полагаешь, Фарнор?
– О да, – негромко усмехнулась женщина, опережая ответ светца. – Такая победа! Сотня светцов, два выродка и полудохлый зрец справились с армией багровой мглы. Со мной, то есть.
Голос у вампирши оказался низким и приятным. Музыкальным. Старые записи предупреждают: они, древняя раса демона Ролла, ведают о гармонии звучания немало. И умеют использовать силу звука. Возможно, не хуже самого маэстро!
Женщина неспешно прошла к кровати, села у плеча зреца. Конвой не мешал. Их учили ни в чем не препятствовать пленнице, пока не получено иных указаний и тварь не пытается выйти из покоев, предназначенных для ее содержания, или убить себя.
Кровь по-прежнему сочилась из надреза на руке женщины, у самого сгиба локтя. Тварь повернула голову зреца и ловко нажала пальцами под челюстью, раскрывая его рот. Струйка потекла по бледным губам, и сотник дернулся, желая прекратить это издевательство. Женщина усмехнулась: