За пеленой Бескрайней Любви, в тени Горы Бессмертных, взращенные лукавством и праздным словом сохранят Взор, проникающий в Вечность.
И в малом обретается Великое, а Любовью будет искуплена Потеря.
И только Слышащий сердце свое увидит Солнце во Тьме.
И перед Взором Единственной, преклонив Венец, сияющий багровым заревом, Избранный уничтожит Завесу Прошлого и возложит Настоящее на алтарь Будущего.
На холме Волчицы, вблизи Камня, соединившего в себе Небесное и Земное, застынет сверкающая Слеза Искупившего.
И встанут Добро и Зло, подобно Ангелам Света и Тьмы, по разные стороны Пути истины.
И обретет Человек право Божественного Выбора между ними, познав ценою жизни многих, что – истинно, а что – ложно.
Под сенью Небесного Пришельца хранит силу Существовавшая Изначально.
Она не знает сомнений, ей ведомо Последнее Слово, и только ее касанием Правда обретает Силу Истины. На истинном же Она не оставляет следа.
В Ее власти сделать прошлое – будущим, а черное – белым.
Она бессильна без Властелина, но и Властелин бессилен без Нее.
Тот, кто был рожден в Сиянии, но исчез во Тьме, откроет Врата Хаоса, а Ищущий постигнет смысл Великого Замысла, начертанного на Скрижалях Вечности. Силою Пятерых соединит несоединимое и обретет Истинную Сущность.
Без поэтических вольностей, разумеется, не обошлось.
Ошарашенные многозначительным и витиевато-запутанным текстом, его пафосом и тяжеловесными оборотами, Никита с Настей молчали и пытались осмыслить, что бы все это значило. Потом попытались перечесть написанное, – каждый на своем уровне. Запутались еще больше, тщетно придавая словам разные смыслы и воображая уже невесть что. Данила собрал свои бумаги и устало посоветовал не ломать голову, все равно сразу не одолеть этой премудрости. Заметил лишь, что добраться до остальных сокровищ – дело будущего – туманного и не совсем достоверного… Теперь хоть бы от преследований оторваться!
Переезд в Апулию, в старинный городок Бари, занял почти весь следующий день. Ехали на арендованном втихаря стареньком сером фиате – Данила оказался мастером на такие махинации. Отель покинули засветло, никто из возможных преследователей и не дернулся. Даже неприметный мужичок, поселившийся через два номера. Рим прощался с русскими хмуро, шел легкий снежок, и похолодало.
Но по дороге на юг распогодилось, Италия – даже зимняя – все равно была прекрасна и чарующе живописна. Холмы, убегающие вдаль, какие-то селения… Все дышало спокойствием, и не верилось в плохое… Этим Европа россиян и завораживает. Глядя в окно машины Настя нараспев произнесла ахматовские строчки:
Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось -
Все так же льется Божья милость
С непререкаемых высот.
Данила тоже вспомнил какие-то стихи, завязался поэтический дуэт, и Никита с наслаждением их слушал: его детская душа была открыта поэзии, из которой он не знал ни строчки… Разве что "жил-был у бабушки серенький козлик…" Где "козлик" был понятнее и ближе "бабушки", которую детдомовец никогда и не знал…
Тем не менее покой казался обманчивым, и сквозь элегическое настроение пробивалась тревога и ожидание чего-то неожиданного, немыслимого… Жуткого.
Город Бари – последний оплот Византии на италийском берегу – встретил их обычной мешаниной средневековой старины и новодела, глаз уже замылился красотами и все воспринимал не как событие, а как должное. Да и устали в пути…
Данила дорогой рассказал о нем все, что знал сам: подготовился, хитрец, Интернет прошерстил! Никита, которому в качестве начальника охраны пришлось немало поездить с покойным Алексием, обычно изучал путеводители на обратном пути из города.
– В начале предыдущего тысячелетия, когда Вильгельм Завоеватель вторгся в Англию, юг Италии оказался под властью норманнов, изгнавших оттуда сарацин – да-да, сарацины были не только в Испании! Норманны довольно долго тасовали там свои микроскопические княжества, пока не попали под власть Неаполитанского королевства. Кстати, именно от северян-норманнов у многих южных итальянцев светлые глаза и волосы. Они вовсе не обязательно такие смуглые… маврообразные! Хотя сами говорят: "Все, что южнее Неаполя – уже Африка".
– А как в Бари попали мощи Николая Угодника? – перебила Настя, которую насыщенная событиями история этой земли стала утомлять. – Он же был епископом в Мирах Ликийских, а это где-то в современной Турции…
– Итальянские купцы – как раз во времена владычества норманнов – перевезли его мощи сюда, но в Турции, в Домре, до сих пор сохраняется пустой саркофаг. Он вообще был мощный старик, уникальная личность! Своему оппоненту Арию по морде надавал за ересь на Вселенском Соборе, даже от архиерейства его за это отлучали… Тебе, Никита, особо полезно будет Храм Николы посетить: он ведь защитник не только моряков, но и невинно оклеветанных! Попроси его рассеять подозрения в твоей причастности к смерти Алексия.
– А еще он – избавитель от напрасной смерти… – тихо прошептала Настя, хорошо помнившая азы православия. Сумрак грядущих событий окончательно нагнал на нее грусть…
– Ну, если только Никола сам явится Дамиану! Может, тогда в Патриархате и поверят… А что, он может! Явился же нам Алексий! – ни о чьей напрасной смерти Никита думать категорически не хотел.
А смерть была рядом, она уже ползла к ним глубокими подземельями, что соединяют мир в некую единую систему, для человека незримую и человечеству доселе неизвестную…
С отъездом превращенного в девицу помощника Хозяин стал нервничать, потерял покой, и все ему мерещилось, что изворотливые русские, а с ними и перстень окажутся потерянными для него, что путь к остальным реликвиям будет закрыт… Как иглой его пронзила радость, когда он понял, что перстень обрел полную силу и, стало быть, его можно почувствовать на куда большем расстоянии, чем раньше! И Хозяин решился!
Его подземелье было связано сетью древних ходов с другими залами – и так по всей планете. Там, в сырости и мраке, обитали существа пострашнее мерзких ящеров и реликтовых огромных пауков, скорпионов и мокриц. Но не они страшили Повелителя Зла, они как раз служили ему… Страшили люди… Нет ничего ужаснее для Господина, чем встреча со вчерашним рабом, который больше не боится и полон сил. О, если бы прежние силы не иссякли! Он бы показал этим людишкам! Но сил не было, от былого могущества осталась лишь, – пусть зловещая и жуткая, – но всего лишь Тень… Ничего-о, еще покажет!
Тем не менее, не полагаясь на силы втиснутого в женский облик Серого Мастера, не доверяя никому Хозяин решил совершить вылазку и завладеть манускриптами. Это позволило бы отнять Сапфир и найти остальные реликвии. И, наконец-то, уничтожить живучих и докучливых русских! Никто из людей никогда не сопротивлялся Хозяину так долго и так стойко…
И он пустился в путь, сверяясь с внутренним компасом, стрелку которого неудержимо притягивал чудесный перстень.
А в тот день по римскому отелю металась Лилия Серая, она поняла, что ее провели как девчонку! Однако, сосредоточившись, она быстро собрала вещи и выехала на автовокзал, бросив свою экспедицию на произвол судьбы.
Не находил места и неприметный мужичок – не гнев Серафима страшил его, а собственная самонадеянность и беспечность удручала. Ведь было же сказано: "не упускать из виду ни на час!" Исчезнувших следовало найти во что бы то ни стало. Но он не чувствовал Синий Сапфир, он не понимал, куда теперь надо ехать и как могут лечь пути беглецов. Однако, полученные из Москвы ценные указания тех, кто обладал стратегическим мышлением, а не плел тактические кружева, заставили особиста тоже рвануть на автовокзал!
Все пути вели в Бари. А вы все: "Рим, Рим!"
Данила заявил, что поедут они в самых лучших условиях, и купил баснословно дорогие билеты. Мотивировал это не столько привычкой к комфорту – богат, богат, кто спорит! – сколько тем, что в высшем классе проще остаться незамеченным. А вот в третьем, на который нацелились ребята, они оказались бы на виду у толпы любопытных пассажиров "средней руки". Среди которых легко могли затеряться и враги. Бедный Никита напрягся. Он если и ездил в таких условиях, то исключительно по долгу службы, которая не оставляла времени на приятности и роскошества. Однако Настя, довольно быстро вошедшая во вкус "красивой жизни", начала любимого нежно успокаивать и отвлекать рассказами о морских приключениях Святого Николая: "Представляешь, даже убившегося насмерть матроса воскресил!"
Эх, как бы хотелось бывшему спецназовцу оживить своих боевых товарищей, сказать им: "А вы, небось, решили, что – все?! Ан нет, дудки, – еще повоюем!" Но он святым не был и мог только мечтать, направляясь в храм. Уехать из славного города, не поклонившись такому любимому и почитаемому в России Николаю, было бы неразумно и даже просто невежливо.
Да, святые сильны не только прижизненными чудесами и непоколебимой верой, они и после смерти продолжают объединять верующих, внося в дело мира куда больше пользы, чем все политики и партии, вместе взятые.
Храм встретил их сумраком и насыщенной внутренней жизнью: поклониться столь славным мощам всегда много желающих, а просто по-туристически отметиться – еще больше. Но странное дело: как только наши паломники вступили под его сень, народ стал мало-помалу рассасываться и скоро они остались у раки с честными мощами одни. Было похоже, что людей охватила какая-то безотчетная тревога, – как, к примеру, животных она охватывает перед природным катаклизмом. Конечно, время было уже позднее, но все-таки? Люди уходили спешно, хотя никто их еще не просил "очистить помещение".
Тревога передалась и Никите, вновь ощутившему леденящий запах смерти. Он стал торопить друзей покинуть храм, словно не был он наилучшей защитой!
На выходе их встретила пустая площадь… Город как будто вымер, даже бродячие собаки попрятались. Закатное небо налилось багровым светом, надвинулось, резко похолодало. Пожалуй, слишком резко – мороз стоял не хуже алтайского… Ребята тесно сбились в кучу, стоя на древних стертых ступенях и оглядывая пространство перед собой, не в силах двинуться дальше.
И тут же с ужасом увидели, как плиты, которыми была вымощена пьяцца, зашевелились, и в образовавшуюся расселину стало протискиваться нечто… Это даже фигурой нельзя было назвать – так, сгусток мрака, очертаниями напоминавший карлика в длинном плаще.
Никита, окаменев, мысленно взмолился перстню: "Сделай так, чтобы ЭТО исчезло, рассыпалось, обратилось в бегство на худой конец!" Но на существо Сапфир не действовал. Оно приближалось, и холод становился все невыносимее, и, казалось, не было в природе сил его остановить – ни человеческих, ни ангельских. Ни звука не доносилось из кривых улочек, выходивших к собору. Мир оставил ребят, принес их в жертву, спасовал перед воплощенным Злом…
– Так вот оно какое… – едва слышно проговорил Данила, серый, как стены церкви.
Однако подползающая Тень не была всемогущей! Вдруг позади раздался тихий скрип резных створок дверей собора, и из-за спин безжизненных статуй, в которые превратились Никита, Данила и Настя, вынырнула невысокая худая фигура в странном одеянии: риза не риза, сутана не сутана… Через плечо переброшена епитрахиль с вышитыми крестами. Что-то до боли знакомое почудилось Насте в этом свидетеле их бессилия. А человек бодро метнулся по ступеням храма и встал перед жутким карликом, лица которого разглядеть под капюшоном было невозможно. Неведомый храбрец был совсем не молод: лысый, седобородый, сутулый. Но весь его облик дышал такой уверенностью и силой, что Тень попятилась. А незнакомец взмахнул зажатой в руке книжицей и на неизвестном языке стал кричать какие-то слова – не по-итальянски и уж точно не по-английски… Настя первой очнулась от ледяного оцепенения и прошептала: "Господи, он же по-гречески… ругается! Мы же проходили греческий в Универе, я понимаю! "Афоризменос"… "анафематизменос"… – это же означает "отлученный"… "изгнанник"… "проклятый"… Там и похуже слова…"
Ожили ошеломленные ребята! Ожил и камень, выпустивший ликующий синий луч, от которого Тень стала лихорадочно увертываться, все ближе приближаясь к пролому в каменных плитах, откуда она столь неожиданно появилась. При этом очертаниями стала более всего походить на огромного мерзкого паука.
Старик наступал на нее, в ярости сыпал греческими словами, и было видно: внезапный союзник нисколько не боится страшного паукообразного карлика, а только презирает его! Следом за ним плечом к плечу шли парни, окончательно забывшие недавний ужас позорного ступора. В какой-то момент незнакомец обернулся, блеснув широкой белозубой улыбкой, и прокричал:
– Вре, палликарья, эмброс! Эмис tha ники апо афтос!
Настя, следовавшая словно сомнамбула за любимым по пятам, переводила: "А ну, молодцы, вперед! Мы победим его!"
Наконец сгусток мрака, сверкнув красными крысиными глазами из-под капюшона, исчез в расселине, плиты легли на место и ничто больше не напоминало о загадочном появлении. Тут вновь потеплело, повалил снег, сквозь пелену которого стали доноситься привычный городской гул: взвизгивания шин, лай собак, голоса неугомонных итальянцев…
Стоя под падающими снежинками, одевшими его фигуру в слабое сияние, незнакомец вновь широко улыбнулся, весело глянул на девушку, восхищенно сказал "Ти ореа!" и медленно взошел по ступеням обратно в храм. Секунда – и он тоже исчез, только двери вновь скрипнули… Ребята остались одни.
А на пьяцце как ни в чем не бывало стали появляться люди, то спешащие куда-то, то степенно гуляющие после трудов праведных… Самая что ни на есть обыкновенная обстановка. Даже обыденная… Никто не подозревал, что за пару минут до этого загадочный старец вымел Зло из города, как хозяйка выметает метлой из дома ядовитого скорпиона, брезгуя даже раздавить его!
– А… что это он тебе сказал? – спросил Никита. Ему было ужасно стыдно за свое секундное замешательство, и он пытался скрыть стыд за притворной ревностью. – Чумовой старикан, неужели местный батюшка? Одет только как-то странно…
– Он сказал: "Какая красавица…", – словно во сне проговорила девушка и зарделась. Казалось, силы стали возвращаться к ней. – Ребята, вы что, до сих пор не поняли, кто это был?
– Поняли… – за себя и за друга ответил Данила, которого тоже мучила совесть. – Этот старик не только на Рождество местной детворе подарки раздает, он еще на многое горазд, как я посмотрю! Вот мощь! А мы даже спасибо ему не сказали!
И тут нервы не выдержали: Настя вдруг беззвучно расплакалась, и Никита принялся ее утешать, шептать ласковые слова, а князь, как маленький мальчик, бегал перед ними и переживал, и размахивал руками, и комментировал поведение таинственного старца: "А он ка-ак даст, а тот ка-ак брык!"
Ребята медленно побрели в сторону порта, чтобы успеть на вечерний паром. Им было невдомек, что из-за угла узкого, как чулок, переулка за ними внимательно наблюдали выпученные от ярости глаза "звезды московского метрополитена" балаболки Лилии… Но ярость ее была с изрядной долей злорадства! Атака Хозяина провалилась, и госпожа Серая, прекрасно видевшая его позор, мстительно думала: "Теперь ты поутихнешь, чертов заморыш! А то все "упустили!" да "бестолочь"!! А сам?! Затолкал меня в это ненавистное тело, гад!"
За другим углом стоял позеленевший от пережитого мужичок-особист, ставший невольным и до смерти напуганным свидетелем происшествия. Но, поскольку все остались живы, спокойная уверенность постепенно вернулась к нему. Служаке было проще всех: за его спиной маячила могучая организация, думающая и решающая за него.
Посадка на паром подходила к концу. Наша троица едва успела взойти на палубу и разместиться. Впереди их ждала Черногория, недавно вынырнувшая из братоубийственной войны, охватившей Балканы…
Приведя себя в порядок в своих каютах, Никита с Настей решили прогуляться по палубе. Данила сослался на головную боль и остался валяться на кровати. На самом деле он решил осмыслить происшедшее и понять, куда дальше может привести их судьба… Или что, вот так скитаться до скончания лет?! Скитаться вечно не хотелось.
Настя смотрела на черную морскую воду, и временами ей казалось, что среди пляшущих на волнах огней мелькают налитые кровью крысиные глаза таинственного Врага. А Никита разглядывал публику и вдруг присвистнул:
– Насть, глянь, это не Лиля там, у поручней?!
– Нет, ты что! Какая-то старушка… Как ты мог перепутать разбитную пошлую девицу с почтенной матроной?
И верно, когда ребята приблизились, ошибка стала отчетливой: у леера одиноко стояла пожилая женщина в жемчужно-сером пальто и невероятно элегантной шляпке. Она, судя по всему, принадлежала к высшему обществу, до которого Лилечке было семь верст плыть и отнюдь не водой. Мягко улыбнувшись, дама уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг Никите пришла в голову хулиганская мысль: "Остановись!"
Перстень на руке посверкивал тревогой.
Женщина покачнулась, сделала еще шаг и неожиданно рухнула на палубу, потеряв сознание. К ней кинулись люди, среди восклицаний Настя услышала часто повторяемое "виконтесса". Даму усадили в шезлонг, привели в чувство.
Она услышала приказ, но не подчинилась. Та-ак…
– Это у меня от свежего воздуха… Ах, мы живем в таких задымленных городах… – дама пыталась найти причину для столь экстравагантного происшествия. – Упасть в обморок… фи, так неэстетично!
Однако низкий хриплый голос заставил Настю отпрянуть. Она за руку потащила растерявшегося Никиту прочь, шепчу на ходу:
– Это она, она, ты был прав! Надо же – приличной прикинулась, графиней величают, слыхал? Да я этот голос из тысячи узнаю! – парень не сопротивлялся, лишь мельком оглянулся и увидел, каким долгим тяжелым взглядом провожает их почтенная матрона. Сомнений не осталось: Лиля это или нет, но существо явно их знало и, судя по всему, преследовало. Что это было именно "существо", подтвердила реакция перстня: он в отсутствие угрозы погас, успокоился и больше не выказывал тревоги всю оставшуюся дорогу.
В роскошной княжеской каюте они все рассказали Даниле. Решили при сходе на берег затеряться в толпе и пока не ехать к католическому епископу, куда их направил падре Микеле. Всю материально-техническую сторону пребывания на древней земле Черногории оживившийся Данила вызвался взять на себя.
– У нашей семьи давние и прочные связи с этой страной. После бегства из Петрограда мой прадед оказался именно здесь – он был женат на черногорской принцессе, чьи сестры вышли замуж за второсортных великих князей. Долго жил в Цетинье, древней столице края. Потом уже был вынужден бежать, когда Черногорию захватили неуемные сербы. Их король Александр Карагеоргиевич был одержим идеей "Великой Сербии" настолько, что лишил автономии даже местную православную Церковь, пытками вырвал у митрополита Митрофана-Бана отречение… От сербов и у русских только неприятности были всегда, вечно они канючили и выпрашивали у России помощь, тряся панславянской идеей! А чего стоит начало Первой Мировой, с тупым уродом Гаврилой Принципом? Не эта дурацкая война – не было бы никакого "октябрьского переворота" и последующих ужасов. Наверняка и Второй войны не было бы…