Если раньше Никита мог лишь с великим почтением внимать словам пастыря и духовного отца, то теперь те времена прошли. Душа его обрела свободу мысли, неведомую бывшему детдомовцу. Впервые он усомнился в истинности слов, таинственным образом звучащих в его голове. Парень смотрел вслед ушедшим вперед Насте и Даниле, и протест разгорался все больше. Друг. Любимая. Что, их жизни могут быть легко принесены в жертву промыслу Божию?! Надзвездным силам?! И он должен смириться и терпеть?!! Протест окончательно набрал мощную силу. В ответ печальным напутственным словам Алексия вдруг зазвучали в сознании слова самого Никиты, горькие и непримиримые. Это говорил не вчерашний начальник охраны – говорил потомок Великих императоров, ответственный за судьбы мира. Но, в отличие от многих и многих власть предержащих, в нем билось живое человеческое сердце.
– Значит, если во славу Церкви мне придется предать Данилу и послать на смерть Настю, я должен буду это сделать? Не бывать тому!
– Смири гордыню, сын мой! То, что сегодня кажется тебе злом, завтра может обернуться великим благом… Доверься Богу, не считай себя умнее Его, смирись, ибо лишь кроткие унаследуют землю… Тебе надлежит вернуться в Москву и не допустить, чтобы престол патриарший из-за склок и интриг долго пустовал. Перстень сам укажет тебе, кто сможет стать новым Предстоятелем…
– Да как же я узнаю, кто именно, если камень по любому поводу начинает светиться?!
– Узнаешь, сын мой, все узнаешь… Но помни, перстень – опасное оружие. Я погиб из-за него…
Поднялся странный шелест других – многих – голосов, словно души усопших праведников окружили неуспокоенную душу Алексия и, утешая, повели его куда-то…
Так ясно звучавший родной голос умолк, головокружение прошло. Мумии продолжали спать вечным сном в своих пещерах, в ледяном холоде, лишь теплились огоньки лампадок… Странное дивное благоухание разлилось в воздухе.
Перстню Никита доверял и решил, что как-нибудь уж поймет его реакцию на "достойнейшего". Он так и не понял, что в присутствии древней реликвии мощи отшельников стали мироточить…
Тряхнув головой, парень бросился догонять экскурсию, узкий ход в скале вдруг показался невыносимо тесным, захотелось на воздух, к солнцу, пусть даже слабенькому, зимнему, окутанному низкими снежными облаками.
Выйдя на поверхность, все отдышались. Какой светлой, милой и ласковой – несмотря на крепчающий мороз – показалась земля после мрачной тишины этой обители смерти!
– А ты чего там приотстал, Никита? Плохо стало? Мне тоже не по себе сделалось, так зловеще э-э… мощи выглядели – жуть! – Настя ласково погладила любимого по щеке, заглянула в глаза и вдруг с тревогой воскликнула:
– Только… раньше ты что-то не был таким впечатлительным! Что случилось? Быстро говори!
А Дэн, философски настроенный к смерти, хлопнул его по плечу и жизнерадостно воскликнул:
– Никитос, не переживай, мы же с тобой!
– Да я не переживаю, просто задумался… – пробормотал смущенный Никита: он очень надеялся, что его замешательство останется для всех незаметным. Не прокатило.
Помедлив, вздохнул и рассказал о странном голосе. Тут же мелькнула мысль: "сейчас скажут, что до глюков дошел!"
И точно, Настя пристально поглядела ему в глаза и проговорила с тревогой:
– Ты прямо как Жанна д’Арк, та тоже всё голоса слышала…
Данила понимающе хмыкнул:
– Я о спасительнице Франции курсовую писал в Сорбонне. Всё доказывал, что она никак не могла быть простой крестьянкой.
– А вот я читала, что "Орлеанская дева" – пиар-проект французской короны, и что народу для поднятия боевого духа показали обкуренную девицу, а ее "голоса" – всего лишь наркотические глюки! И что ваша хваленая Сорбонна перестаралась и вдруг стала доказывать, что Жанна – чуть ли не слуга Сатаны, и ее обязательно надо было сжечь на костре… – Настя оказалась подкованной и в этом вопросе!
"Интересно, – подумал несчастный потомок римских императоров и троечник в школе по совместительству, – а есть что-то, чего Настя не знает? Вот ничего от женщин не скрыть. С мужиками куда проще! Сейчас решит еще, что я втихаря косячок дернул!"
Князь возмущенно принялся что-то доказывать, защищая честь национальной французской героини. Завязалась научная дискуссия, явно грозившая перейти в обиду и ссору.
Троечник устало поморщился – он вообще перестал понимать, о чем спорят Настя с Данилой.
– Стоп, стоп, стоп! Не знаю, что там слышала ваша Жанна, но я точно мысленно говорил с Алексием! Это не было моей фантазией! Он сказал, что надо возвращаться в Москву. Мы там очень нужны. С этим вот перстнем, будь он неладен.
Сказал, как отрезал. Но в душе осталось тягостное сомнение в целесообразности возвращения в Москву…
Чтобы развеять осадок от смутных догадок и ясного предчувствия опасности, было решено прогуляться по городу. Ветер заметал легкий снег, обещая к ночи настоящую метель. Горожане торопились – кто спрятаться в дому от холода, кто в костел – католиков в Киеве достаточно. Наступало их Большое Белое Рождество.
Ноги сами привели ребят к Златоверхому Михайловскому монастырю, ярко сиявшему всеми куполами на фоне серенького уныло-зимнего неба.
В соборе толпились верующие пополам с туристами – обычная храмовая обстановка. Полюбовавшись на убранство, ребята вышли на крыльцо. Уже смеркалось.
На монастырском дворе вдруг началась какое-то брожение. Важные священнослужители рассаживались по машинам. Сопровождающие лица суетились.
– А что за шум? – поинтересовалась Настя.
– Наверное, патриарх Феофил выезжает поздравить католиков с Рождеством, – заметил многомудрый Данила.
– Да вот же он сам! Видите того осанистого седобородого епископа? – узнал Феофила Никита. Он видел архиерея-схизматика мельком в годы работы у Алексия, когда тот наезжал в Киев. Преданный Москвой анафеме за раскол, Феофил не смирился и продолжал служение на посту главы Украинской автокефалии. Надо сказать, официально пока так и не признанной ни одной поместной православной Церковью.
Толпа, высыпавшая на паперть, приветствовала столь уважаемого в Украине человека. Люди кланялись и тепло улыбались старцу. Он, улыбаясь в ответ, оглядел народ и вдруг нахмурился. Никита поймал внимательный взгляд и понял: его узнали.
Кортеж выехал за ворота.
Сидя в машине, Феофил продолжал хмуриться и что-то обдумывать. Наконец он тихо проговорил, наклонившись, начальнику своей охраны, сидевшему впереди:
– Ты сейчас видел в толпе высокого парня, такого, знаешь, русского богатыря, в черной вязаной шапочке – менингитке? – украинский богатырь ответил утвердительно. Цепкий взгляд бодигарда не мог не отметить эту каланчу.
– А известно ли тебе, что этого гарного парубка Дамиан вот уж три недели разыскивает? Он ведь был начальником охраны покойного Патриарха… Краем уха я слыхал, что там после странной смерти Алексия одна реликвия пропала. Важная.
Голос архиерея стал жестким и властным. Отрывистым, не терпящим возражений. – Займись-ка этим молодцем. По-тихому, но плотно. Мне эта реликвия нужна.
По выходе из монастыря "группа товарищей" решила заглянуть в местный торговый центр. Судьбы мира – дело, конечно, серьезное, но и "дело молодое" тоже никто не отменял. Насте приспичило купить что-то там из одежды. На входе в магазин серенький мужичок-особист отстал: кротко решил, что никуда не денутся, а после шопинга он охрану и слежку восстановит.
Парни заходить в отдел женского белья постеснялись и заскочили в соседний, со всевозможными сувенирами.
Пересмотрели всякие безделушки, обсудили роскошный подарочный глобус-минибар, Данила пофлиртовал с красоткой-продавщицей. Заскучали… Насти всё не было.
– Слушай, Никита, а они всегда так долго белье выбирают? – Данила начал нервничать.
– Ну, не знаю, долго вообще-то, а что? – Никиту сувениры настроили на благодушный лад. Очень понравилась трубка-люлька из верескового корня, с чеканной крышечкой. Он давно хотел перейти с вонючих сигарет на ароматный табак, да все как-то руки не доходили. На войне трубка казалась обузой и пижонством. Вот и стоял, раздумывал: купить, что ли? А Настя… Ну – забурилась там в свои дамские дела, подумаешь! Ничего страшного.
Потом заглянули в парфюмерный: Никита решил побаловать любимую подарком. Хотя изысканный парижанин Данила и твердил ему, что "духи человек должен выбирать сам".
Консультант, вертлявый паренек с пестрым шарфиком и замысловатой стрижкой, зачарованно глядел на красавцев и бубнил что-то заученное про "древесную струю и цитрусовые ноты". Чистоплотного Данилу очень насмешил аргумент: "Запах остается на теле три дня!" Никита морщился – все пробники пахли как-то совсем непривлекательно, тяжело, душно.
Он так и не понял, что к неземным ароматам примешались вдруг металлические "ноты" опасности. Жизнь не всегда позволяет дарованиям проявить себя четко и ясно… На подмигивания Сапфира никто не обратил внимания – тот в последнее время то и дело начинал проявлять активность, причин для которой обнаружить не удавалось.
Когда через полчаса девушка так и не появилась, ребята рискнули зайти в отдел, вызвав ироничные улыбки окружающих. Им даже попытались помочь с выбором, решив, что молодые люди ищут подарки любимым.
Это немедленно вогнало парней в краску. Однако Насти нигде не было…
– Скажите, а вот к вам тут девушка заходила… В норковой шубке, красивая такая, с русой косой… – спросил более бойкий Данила.
– А, эта… Так она давно ушла, ей у нас ничего не приглянулось, – суховато ответила немолодая продавщица и недовольно поджала губы: чего от москалей и ждать-то? Разбаловались там в своей сказочно богатой Москве – нефтяные реки, парафиновые берега!
Та-ак… Началось. Стоило только чуток расслабиться.
Надежда, что Настю занесло в еще какой-нибудь бутик – мало ли? – заставила ротозеев ринуться по универмагу. Но тщетно – девушки нигде не было. Ребята вернулись к отделу нижнего женского белья, уже нисколько не думая о соответствии заведения их статусу "настоящих мужчин". Молоденькая продавщица вспомнила, что пропавшая "дивчина" разговорилась с какой-то дамой и они вроде бы вместе вышли.
Какая-такая дама?!
А такая, "ни мазанная, ни сухая", тоже дорого и даже роскошно одетая. В широкополой шляпе, сбоку – брошь с яркими стразами… Лица не разглядела. Пальто-пелерина, опушенное темным мехом, запомнилось лучше всего. Женский взгляд…
– Только… – девчушка замялась, словно не была уверена в своих мимолетных наблюдениях "краем глаза", – ваша-то была бледненькая очень, похоже – задумалась, все в пол смотрела. Я еще подумала, может, потеряла что?
Настю похитили – ясно невооруженным глазом. Наверное, чем-то одурманили. Но – как, кто?! Здесь-то кому это понадобилось?!
На Никиту страшно было смотреть. Он во всем винил себя, проклинал отдел сувениров, глобусы-трубки и раз даже в сердцах так саданул кулаком по стене, что чуть было не проломил ее, несчастную бутафорию гипсокартонную.
Данила мучительно пытался сообразить и проанализировать, торопливо и растерянно бормотал: "Слушай, слушай, а если она…" Но ничего путного в голову не приходило.
На выходе из универмага у стеночки скучал бдительный дядечка. Без всяких преамбул и сыскарских конспираций Никита подошел к нему и с убитым видом заявил, что Настя пропала. Выслушав нехитрый рассказ, побледневший особист утек в сторонку и стал куда-то названивать.
– Поступило предложение… ну, оттуда… – мужичок ткнул пальцем в небо, – вернуться в гостиницу. А то как бы вас поодиночке всех не похитили. Борьба начинается. Нешуточная. Безжалостная. Учтите это. Советую не ускользать от меня. Ну-ну, по глазам вижу, что уже намылились! Я – человек маленький, но еще пригожусь.
Растерянные "гарные хлопчики" поплелись в гостиницу, чтобы еще раз обмозговать происшедшее. Тут даже всемогущий перстень был бессилен: подчинять своей железной воле оказалось некого…
Патриарх Феофил отпустил охрану и остался в своих покоях один, при свечах, горевших в массивном серебряном канделябре. Он сидел у массивного дубового стола, задумчиво вертел наперсный крест, изукрашенный каменьями, и так глубоко задумался, что и не заметил, как дверь тихонько отворилась, словно от сквозняка. Вдруг повеяло холодом, и в комнату скользнуло что-то: не то тень, не то маленький человечек, сотканный из мрака. Тень тут же юркнула в темный угол, за спину окаменевшего патриарха, и растворилась. Казалось, ничего не произошло – только язычки пламени свечей метнулись на мгновение…
Но это было страшное мгновение.
Телефонный звонок заставил Феофила вздрогнуть и прийти в себя. Он судорожно глотнул, поперхнулся, на мгновение стало трудно дышать. Взгляд, заметавшись, остановился на мобильнике. Растерянно глядя перед собой, патриарх выслушал четкий доклад: девушка схвачена и находится "где надо". Остается только связаться с ее "кавалером" и обозначить условия сделки. Как связаться? А никак – сам придет. Феофил тоже хорошо запомнил настороженный взгляд парня – проскочила между ними какая-то искра. Знал умудренный жизнью пастырь: теперь, после исчезновения любимой, точно сам нарисуется.
Старец откинулся на жесткую спинку кресла. Что-то по-прежнему мешало ему свободно дышать. Подумалось: "годы, годы…" Перед глазами возникло лицо Никиты, и вдруг накатила лютая злоба. Захотелось бить по этому ненавистному лицу пастырским посохом – в кровь, до изнеможения…
Старец вытер со лба испарину. "Да что со мной сегодня?" Но эта мысль растворилась в новом приступе всепоглощающей злобы.
Если бы в комнате находился кто-то еще, от его внимания наверняка не укрылся бы странный красноватый блеск в глазах священнослужителя…
Глава 26 Нежданная помощь
Настя медленно приходила в себя. Последние события помнились смутно, фрагментарно, словно и не с ней они происходили… Незнакомая женщина с алым кружевным лифчиком в руке, вдруг что-то спросившая… Что-то про свой возраст и приличия… Легкий укол – словно забытая на обновке булавка… Потом – тягучая вялость, лишенная воли и сил, полная лишь леденящей тревоги: как там Никита, он же с ума сойдет…
Когда сознание окончательно прояснилось, оказалось, что девушка находится в комнатке, напоминавшей больничную палату. Только тяжелая дверь со множеством замков не походила на больничную. Окна тоже не было…
Раздался слабый шум, и дверь отворилась. Вошедший молодой человек ласково улыбнулся и проговорил:
– Ну, очнулась, наконец? Давай разбираться: как тебя зовут? Откуда ты?
– А… где я?
– В больнице. Вас нашли на улице, в бессознательном состоянии.
Настю вдруг обуял ужас. Что это за больница с бронированными дверями?! Все – вранье. И она приняла решение.
– Я… не помню…
– Что, как вас зовут, не помните? – улыбка из ласковой стала холодной, напряженной. Так режиссер смотрит на актрису, которая вместо заученного текста вдруг стала пороть отсебятину.
– Нет… ничего не помню… – Настя попыталась улыбнуться и в глазах заблестели слезы. Уж если пороть отсебятину, то – талантливо!
– А где я? – вновь спросила она, словно плохо понимая, что ей говорят.
Молодой человек резко встал и стремительно вышел, плотно закрыв за собой дверь. Что делать дальше, он явно не знал. Стало быть, и никаким врачом не был.
Настя закрыла глаза, вдруг подумав о подсматривающих камерах. Лучше притвориться на самом деле ничего не помнящей, обессиленной. Единственное, что вселяло некоторую надежду: с ней явно говорил обычный человек, а не "порождение тьмы". Если, конечно, бандита можно назвать "обычным человеком".
А в это время Никита и Данила сидели в гостиничном люксе и лихорадочно строили догадки. Опять нечисть вылезла? Лилечка решила о себе напомнить?
– Знаешь, Дэн, у меня из памяти не выходит этот взгляд Феофила… Тяжелым он стал, мрачным, когда меня узнал. В Черногории мы уже проходили нездоровый интерес пастырей, может, и тут так? Дался им перстень!
– Все может быть, – Данила хмуро глядел куда-то в угол. Его детская вера в доброго Боженьку, обитающего в нарядных расписных церквях, никак не хотела смириться с тем, что все не так просто. – Ясно одно: надо ехать в монастырь и что-то попытаться выяснить. Больше ведь зацепок нет? Лилечка анафемская – та бы тут давно брачные танцы плясала.
– Только нам надо себя как-то изменить. Иначе от нас врассыпную все побегут! И толком ничего не узнаем, – в Никите проснулся бывший разведчик-камуфляжник.
– Ага, я наряжусь гимназисткой, а ты – моей собачкой.
– Только если волкодавом. Точно врассыпную все побегут! Ладно, шутки в сторону, давай туда просто поедем, попытаемся разузнать хоть что-то. Не дает мне покоя взгляд этого схизматика…
– Одно скажу: ехать надо не в монастырь, – нечего ему ночью в монастыре делать, – а в резиденцию Феофила. Сейчас гляну, где она тут находится… – и князь полез в свой ноутбук, все выяснил, и ребята отправились на Пушкинскую улицу отвоевывать свою девушку.
Радостная рождественская атмосфера растаяла без следа. Не до того было.
На Пушкинской улице было почти безлюдно, вьюжно. Ребята потоптались у входа, решая, как быть дальше. Вдруг из ворот выглянул неприметный монах – опять монах, да достали уже эти долгополые! – внимательно оглядел посетителей и вдруг тихо проговорил, что господина Лазарева уже ждут по важному делу. Даже не осведомился, кто перед ним и зачем… Словно Никиту вправду ждали и, похоже, – с нетерпением!
Повеяло металлическим запахом опасности, но отступать было нельзя и некуда: Настя, бедная Настя нуждалась в помощи!
Увязавшегося было Данилу попросили не вмешиваться и ждать у ворот. "Много, мол, званых, да мало избранных"! Никита молча кивнул ему: типа, "не дрейфь, лучше тут поляну секи". И пропал за дверью, ведущей в патриаршие покои.
Данила остался один. Обошел высокую ограду, примерился и вдруг ловко перемахнул ее, темной молнией мелькнув в свете фонаря. Притаился у какого-то сарайчика. Шло время. Ветер унялся, падал снег, и князь спрятался в полутьме под каким-то старинным навесом, куда почти не проникал свет.
Так прошло несколько минут. Он стоял, как часовой на посту, готовился к… даже сам не знал к чему, но весь превратился в клубок нервов: бдительно наблюдал за дверью в дом. Интуиция подсказывала: ничего хорошего от этого приглашения ждать не приходится.
И тут дверь вдруг скрипнула, и в светящемся проеме появился огромный мужчина, по виду – священник. Густым голосом коротко бросив кому-то, пискнувшему неразборчиво за его широкой спиной: "Провожать не надо, сам дорогу найду", он было двинулся к воротам, рассекая пространство словно океанский лайнер. Но, как только дверь захлопнулась, неожиданно легко, по-юношески развернулся и внимательно глянул туда, в сумрак, где стоял продрогший верный Данила… Которому, кстати, показалось, что где-то – и не так давно – он уже этого человека видел. Но где, когда?
– Молодой человек, можно к вам обратиться?
Данила, поколебавшись секунду, выступил из тени, приблизился с опаской.
– Скорее, юноша, надо уходить – Настя в опасности, – голос незнакомца звучал твердо и убедительно.
– Вы… вы знаете про Настю?!
– Я много чего знаю, но об этом потом, потом! Главное – мне известно, где она!
– А Никита? – только и смог вымолвить светлейший князь.
– За него пока не волнуйся. Он под защитой реликвии!