Ее голос был таким низким и хрипловатым, что Сэйтану пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что говорит Королева. Он горько пожалел о том, что ему это удалось.
– Микел не обращает на это особого внимания, – продолжала Сильвия, сделав еще один большой глоток бренди. – Он говорит, что любой, чья голова забита таким количеством интересных историй и познаний, начнет путать всякие мелочи, и Терса, видимо, знала когда-то мальчишку по имени Деймон и очень многое рассказывала ему.
Ей так и не представилось такой возможности. Он уже был потерян для обоих из них, когда достиг возраста Микела.
– Но?..
– Последние пару раз, когда Микел отправлялся проведать ее, она начинала твердить, чтобы он был осторожен. – Сильвия закрыла глаза и нахмурилась, пытаясь припомнить все до мелочей. – Она говорит, что мост очень хрупок и постоянно посылает палки. – Королева открыла глаза и налила в свою рюмку бренди. – Иногда она просто обнимает Микела и плачет. Она хранит палки, которые собрала в каждом дворе в деревне, в огромной корзине на кухне и становится очень беспокойной, если кто-то приближается к ним. Но она не может – или не хочет – говорить моему сыну, почему эти палки так важны. Я велела проверить каждый мост в Хэлавэе, и с ними все в полном порядке, даже с обычными бревнышками, перекинутыми через ручьи. Вот я и подумала, что, возможно, Терса объяснит все тебе.
Станет ли она разговаривать с ним? Позволит ли поднять единственную тему, которую всегда отказывалась обсуждать с ним? Когда Сэйтан раньше навещал ее, один раз в неделю, Терса говорила о своем саде, рассказывала, что ела на ужин, показывала вышивку, над которой работала, говорила даже о Джанелль. Но она упорно молчала об их общем сыне.
– Я попытаюсь, – тихо, но твердо произнес Верховный Жрец.
Сильвия опустила пустой стаканчик на стол и встала, пошатнувшись.
Сэйтан обошел стол, подхватил женщину под локоть и проводил к двери.
– Тебе бы следовало отправиться домой и прилечь вздремнуть.
– Я никогда не дремлю.
– Боюсь, после такого количества бренди у тебя попросту не останется другого выбора.
– Мой организм усвоит его достаточно быстро, – икнув, возразила Сильвия.
– Ага, конечно. Ты сама заметила, что назвала меня Сэйтаном?
Сильвия так резко обернулась, что всем телом налетела на него. Сэйтану понравилось это чувство. Он даже испытал беспокойство, когда понял, как сильно оно пришлось ему по душе.
– Простите, Повелитель. Мне очень жаль.
– Вот как? – мягко уточнил он. – Не думаю, что придерживаюсь твоей точки зрения.
Сильвия уставилась на него, приоткрыв рот. Она помедлила… Но так ничего и не сказала.
Сэйтан отпустил ее.
– Собираешься на прогулку?
Джанелль стояла прислонившись к стене напротив его спальни, заложив пальцем страницы книги, посвященной Ремеслу.
Сэйтан, невольно ощутив всплеск веселья. Обычно родители интересуются подобным тоном, куда направляются их отпрыски, а не наоборот.
– Я собираюсь повидать Терсу.
– Почему? Ведь сегодня ты не должен был ее навещать.
Он уловил напряжение в голосе девушки, едва уловимое предупреждение.
– Неужели я настолько предсказуем? – спросил он, усмехнувшись.
Однако ответной усмешки не последовало.
До своего собственного погружения в бездну, едва не обернувшегося трагедией, Джанелль спустилась в Искаженное Королевство и вывела Терсу оттуда – обратно, к той размытой границе, разделявшей безумие и разум. Дальше женщина не могла пойти – или не хотела.
Джанелль помогла ей вернуть смутное представление о реальном мире. Теперь, когда они жили поблизости, девушка по-прежнему медленно, но постоянно восполняла для Терсы те кусочки мозаики, которые составляли реальный мир. Это были мелочи. Простые радости. Вид деревьев и цветов. Ощущение песка под ногами. Удовольствие, получаемое от миски вкусного супа и ломтя душистого свежего хлеба.
– Сегодня днем ко мне заходила Сильвия, – медленно произнес Сэйтан, пытаясь понять причины внезапного холода, который теперь излучала Джанелль. – Ей кажется, Терсу что-то беспокоит. Поэтому я решил пойти повидать ее.
Сапфировые глаза Джанелль были такими же глубокими и спокойными, как бездонные озера.
– Не ходи слишком часто туда, где тебе не рады, Повелитель, – сказала Ведьма.
Сэйтан невольно задумался о том, знает ли она сама, сколько могут открыть ее глубокие глаза.
– Ты бы предпочла, чтобы я не ходил к ней? – спросил он с искренним благоговением в голосе.
Но ее глаза уже изменились.
– Сходи, если хочешь, – ответила его дочь. – Но не вторгайся в ее личное пространство.
– Вина нет. – Терса открывала и закрывала все шкафы по очереди, с каждым разом все более и более смущенно. – Женщина не купила вина. Она всегда приносит бутылку на четвертый день, чтобы оно было здесь к твоему приходу. Но она не купила вина, а на следующий день я хотела нарисовать свой сад и показать его тебе, но третий день прошел, а я не могу вспомнить, что делала…
Сэйтан сидел за сосновым кухонным столом. Все его тело, казалось, пропиталось глубокой печалью и сделалось таким тяжелым, что он не мог пошевелиться. Повелитель шутил, говоря Джанелль, что слишком предсказуем. Он не осознавал вплоть до этого момента, что его предсказуемость была одним из краеугольных камней в жизни Терсы, средством, позволявшим ей различать дни недели. Джанелль прекрасно знала это и все равно позволила ему прийти сюда, чтобы выучить и навсегда запомнить этот урок.
Упираясь руками в край стола, Сэйтан рывком заставил себя подняться со стула. Каждое движение давалось ему с трудом, однако он подошел к Терсе, которая по-прежнему бессвязно бормотала, открывая и закрывая дверцы, усадил ее за стол, поставил чайник на маленькую плиту и, пошарив немного в буфете, заварил ромашковый чай.
Поставив чашку перед женщиной, Сэйтан нежно убрал спутанный черный локон с ее лица. Он не помнил времен, когда волосы Терсы не выглядели бы так, словно каждый раз после мытья их сушил ветер, будто они не знали иной расчески, кроме ее пальцев. Повелитель подозревал, что безразличной к своей внешности женщину сделало не безумие, а вечное напряжение. Иногда он гадал, не было ли это одной из причин, по которым он согласился на этот договор с хейллианским ковеном Песочных Часов, согласно коему он должен был зачать ребенка. В качестве своей временной спутницы Сэйтан выбрал именно Терсу, уже давно сломленную и готовую переступить грань безумия. Он провел больше часа, расчесывая ее черные кудри той первой ночью. Сэйтан перебирал пряди ее волос каждый вечер на протяжении той недели, которую провел с ней, наслаждаясь прикосновениями к ним и тем, как скользила по тяжелым локонам щетка.
Теперь же, сидя напротив нее и держа в руках кружку с чаем, он произнес:
– Я просто пришел пораньше, Терса. Ты не упустила третий день. Сегодня только второй.
Терса нахмурилась:
– Второй? Но ты же не приходишь на второй день.
– Мне нужно было поговорить с тобой. Я не хотел ждать четвертого дня. Но я обязательно приду в четвертый день, чтобы посмотреть на твою картину.
Доля непонимания и смущения исчезла из ее золотистых глаз, когда женщина сделала глоток чаю.
Сосновый стол был пуст, если не считать маленькой голубой вазы с тремя алыми розами.
Терса нежно прикоснулась к лепесткам:
– Их для меня собрал мальчик.
– Какой мальчик? – тихо уточнил Сэйтан.
– Микел. Сын Сильвии. Он часто приходит навестить меня. Она тебе говорила?
– Я думал, ты имеешь в виду Деймона.
Терса фыркнула.
– Деймон теперь уже не мальчик. Кроме того, он далеко. – Ее глаза затуманились, словно смотрели куда-то в даль, не подвластную чужому взору. – А на острове нет цветов.
– Но ты же называешь Микела Деймоном.
Терса небрежно пожала плечами:
– Иногда бывает очень приятно притвориться, будто это ему я рассказываю сказки. Джанелль говорит, притворяться можно.
Словно ледяное перо прошло вдоль позвоночника, заставив Сэйтана вздрогнуть всем телом.
– Ты рассказывала Джанелль о Деймоне?
– Разумеется, нет! – раздраженно буркнула Терса. – Она еще не готова узнать о нем. Еще не все нити на своих местах.
– Какие еще нити…
– Любовник – отражение отца. Брат стоит между ними. Зеркало кружится, кружится, кружится… Кровь. Сколько крови… Он цепляется за остров вероятности, держится за возможность. Мост должен подняться из моря. Но нитей еще не хватает.
– Терса, где сейчас Деймон?!
Женщина моргнула, сделала неровный вдох… а затем, нахмурившись, уставилась на Сэйтана:
– Но мальчика ведь зовут Микел.
Повелителю очень захотелось заорать что-то вроде: "Где мой сын?! Почему он не отправился в Цитадель или не прошел в одни из Врат? Чего он ждет?!" – однако кричать на Терсу было бессмысленно. Она не смогла бы передать точнее то, что ей открылось. Однако кое-что Сэйтан все-таки понял. Еще не все нити на своих местах. До тех пор пока положение вещей не изменится, ему остается только ждать.
– А для чего эти палки, Терса?
– Палки? – Женщина взглянула на корзину, полную сучьев, зажатую в углу кухни. – У них нет цели. – Она пожала плечами. – Возможно, разжечь огонь?
Она попятилась, очевидно, утомленная усилиями, прилагаемыми для того, чтобы тяжелые камни реальности и безумия не смололи ее душу, заключенную между ними.
– Есть ли что-то, что я мог бы сделать для тебя? – спросил Сэйтан, собираясь уходить.
Терса ответила не сразу.
– Ты рассердишься.
Однако прямо сейчас Сэйтан не считал себя способным на такое сильное чувство.
– Не рассержусь. Обещаю тебе.
– Ты не мог бы… не мог бы обнять меня на минуточку?
Это потрясло его до глубины души. Он, всегда ценивший физические проявления близости превыше всего на свете, даже не подумал предложить дружеское объятие матери своего ребенка!
Сэйтан крепко обнял Терсу. Она сцепила руки за его спиной и пристроила голову на все еще крепкое, сильное плечо.
– По дикой страсти я не скучаю, однако приятно чувствовать прикосновения мужских рук.
Повелитель нежно поцеловал спутанные волосы женщины.
– Почему ты никогда не упоминала об этом раньше? Я даже не знал, что тебе этого хочется.
– Теперь знаешь.
2. Кэйлеер
Члены Темного Совета возбужденно перешептывались. Началось все с задумчивого взгляда, нахмуренных бровей, выражавших озабоченность. Повелитель сделал очень многое за свою долгую жизнь – вспомнить хотя бы о том, что он сотворил с членами Совета, чтобы заставить остальных сделать его опекуном девочки, – однако было трудно поверить, что Сэйтан Са-Дьябло способен на такое. Он всегда настаивал на том, что сила Края, сила всего Королевства, зависит от способностей ведьм – и особенно Королев. Подумать только, что он мог делать нечто подобное с хрупкой, ранимой девчушкой, юной темной Королевой…
О да, они и раньше интересовались благополучием воспитанницы Повелителя, однако он всегда реагировал на их расспросы с большим недовольством. Девочка больна. Она не может принимать посетителей. Ее обучают на дому.
Где же девушка провела последние два года? К чему ее склоняли? Уверен ли Джорвал в своих сведениях?
Нет, лорд Джорвал особо подчеркивал, что он ни в чем не был уверен. В конце концов до него дошел лишь весьма неправдоподобный слух, упорно распространяемый слугой, которого Повелитель лишил места. Нет никаких причин предполагать, что Сэйтан Са-Дьябло был неискренен в своих объяснениях. Возможно, девочка действительно серьезно больна – возможно, даже неизлечимо, – возможно, она слишком возбудима и отличается неустойчивой психикой, поэтому приход незнакомцев повредит ее здоровью.
Однако Повелитель не упоминал о болезни девочки вплоть до того дня, когда Совет впервые потребовал встречи с ней.
Джорвал поглаживал тонкой рукой свою темную бороду и качал головой. Нет никаких доказательств. Только слово человека, которого нигде не могут разыскать.
Только догадки, невнятное бормотание и шепот.
3. Искаженное Королевство
О цеплялся за острые стебли травы, которой порос быстро осыпающийся остров под названием может быть, наблюдая за тем, как к нему плывут палки. Они вставали в ровный ряд, как доски, складываясь в подобие моста, протягивающийся вдаль по поверхности бесконечного моря. Однако становиться на него было бы в лучшем случае рискованно, к тому же у Деймона не было веревок, чтобы скрепить ненадежную опору. Если бы он попытался воспользоваться этим "мостом", то погрузился бы в бурные волны кровавого моря.
Впрочем, он в любом случае утонет. Остров продолжал осыпаться. Рано или поздно не останется ничего, что могло бы поддерживать вес его тела.
Он устал. Он хотел, чтобы чужеродная стихия поглотила его.
Палки нарушили ровный строй, крутясь и изменяясь, и сложились в грубые, едва узнаваемые буквы.
"Ты – мое орудие".
"Слова могут лгать. Кровь – никогда".
"Шлюха с сердцем мясника".
Он попытался отползти подальше от этой части острова, но вторая его половина на глазах осыпалась, осыпалась, осыпалась… Места теперь хватало только на то, чтобы лежать прижавшись к земле. Он был совершенно беспомощен.
Что-то двинулось в глубинах кровавого моря, заставив палки беспорядочно закачаться на волнах, разбив бесконечные слова. Они закружились вокруг маленького острова, наталкиваясь на осыпающиеся песком уступы может быть, и легли друг на друга, образовав хрупкую защитную стену.
Он перегнулся через нее и увидел, как на поверхность всплывает лицо. Сапфировые глаза смотрели в пустоту, золотистые волосы разметались веером.
Губы шевельнулись. Деймон.
Он протянул руку и осторожно поднял лицо из моря крови. Не голову, только лицо, гладкое и безжизненное, словно маска.
Губы снова шевельнулись. Слово прозвучало как нежная ласка, как тихий вздох ночного ветра. Деймон.
Лицо растворилось, утекло сквозь пальцы.
Всхлипывая, он попытался удержать, заново слепить это горячо любимое лицо. Однако чем упорнее он пытался, тем быстрее оно ускользало сквозь пальцы, пока от него не осталось и следа.
Тени в кровавом море. Лицо женщины, исполненное сочувствия и понимания, обрамленное спутанными черными волосами.
Подожди, велела она. Жди. Не все нити стали на место.
Но и она исчезла в мелкой ряби.
Наконец-то у него появилось легкое занятие, которое не угрожало ему ни болью, ни страхом.
Устроившись как можно удобнее, он покрепче уцепился за остров и приготовился ждать.
4. Кэйлеер
Сэйтан уже начал гадать, в чем дело, – что-то не так с книжными шкафами позади его стола или же с дворецким, который уже целую минуту смотрит в одну и ту же точку.
– Повелитель, – чопорно произнес Беале, не отрывая взгляда от книжных шкафов.
– Беале, – осторожно отозвался Сэйтан.
– Вас хочет видеть Предводитель.
Сэйтан осторожно положил очки поверх бумаг, лежащих на столе, и сложил руки, чтобы сдержать нервную дрожь.
– Он лебезит, угодничает?
Губы Беале дернулись.
– Нет, Повелитель.
Сэйтан расслабился в кресле:
– Хвала Тьме. По крайней мере, он пришел не потому, что девочки успели что-то натворить.
– Честно говоря, не думаю, что леди каким-то образом замешаны в этом, Повелитель.
– В таком случае пригласи его пройти сюда.
Предводитель, вошедший в кабинет, был на голову выше Сэйтана, в два раза шире в плечах и отличался завидной рельефной мускулатурой. Его огромные ладони с легкостью могли бы обхватить человеческий череп и раздавить его. Он походил на грубого, жесткого воина, который с равной легкостью вырвал бы желаемое из земли или же у других людей. Однако под массивной оболочкой и громоподобным голосом билось сердце, наполненное радостью и любовью к жизни, и скрывалась душа слишком чувствительная, а потому не терпящая насилия.
Его звали Дужэй. Пятьсот лет назад он был лучшим художником в Кэйлеере. Теперь же – мертвым демоном.
Сэйтан знал, что с его стороны лицемерно злиться на Дужэя за то, что он рискнул прийти сюда, поскольку Мефис, Андульвар и Протвар практически поселились в Зале с тех пор, как Джанелль вернулась сюда вместе с Повелителем и они все общались с гостившими здесь детьми. Но, несмотря на это, граница между Королевствами живущих и Адом всегда была хрупкой, не толще лезвия ножа, поэтому Сэйтан жил с неприятным сознанием того, что самим своим существованием он давно перешагнул ее. Теперь же, когда все дети решили провести лето в Зале, а Темный Совет продолжал требовать встречи с Джанелль, демон, пришедший в Кэйлеер для аудиенции с Повелителем, был весьма некстати. Сэйтан обнаружил, что не может смирить свой гнев.
– Дважды в месяц я устраиваю аудиенции в Аду для всех жителей Королевства, желающих предстать передо мной, – холодно произнес Повелитель. – Вам нечего делать здесь, лорд Дужэй.
Дужэй опустил глаза, уставившись в пол. Его длинные, толстые пальцы теребили край потрепанного голубого берета, который демон держал в руках.
– Я знаю, Повелитель. Простите мою оплошность. Мне не следовало приходить сюда, однако я не мог ждать дольше.
Дужэй продолжал мять берет в руках. Когда он наконец поднял взгляд, Сэйтан прочел в его глазах лишь отчаяние.
– Я так устал, Повелитель. Мне уже нечего рисовать, некого учить, не с кем делиться своим мастерством. Нет ни цели, ни радости. Ничего не осталось. Я прошу вас, Повелитель.
Сэйтан закрыл глаза, забыв о своем гневе. Иногда это случалось. Ад был холодным, жестоким, выжженным Королевством, однако он обладал и своеобразной добротой. В этом месте Кровь могла примириться со своей незаконченной жизнью, обладая почти неограниченным запасом времени, чтобы закончить начатое. Некоторые предпочитали не пользоваться этим последним даром, стойко перенося недели, годы и века скуки, а затем наконец освобождались, угасая и растворяясь во Тьме. Другие с радостью хватались за последнюю возможность взрастить таланты и способности, которые игнорировались на протяжении жизни или же были отброшены прочь, чтобы следовать по другому пути. Третьи, отрезанные от жизни внезапно, продолжали вести существование, напоминавшее их былые годы. Дужэй погиб в расцвете сил – неожиданно, внезапно. Когда он осознал, что по-прежнему может рисовать, то принял возможность продолжить существовать в теле мертвого демона с радостью и благодарностью.
А теперь он просил Сэйтана об освобождении от мертвой плоти, просил Повелителя поглотить остатки его ментальной силы и позволить ему превратиться в тихий шепоток во Тьме.
Иногда это случалось. Не часто, к счастью, однако периодически желание продолжить путь сокрушалось под натиском сохранившейся ментальной силы. Когда подобное происходило, демон приходил к нему и просил о быстром освобождении. И, будучи Повелителем, Сэйтан глубоко чтил это желание, никогда не отказывая.
Он открыл глаза и несколько раз моргнул, пытаясь развеять туман, застлавший их.
– Дужэй, ты уверен в этом?
– Я…
В этот миг в комнату ворвалась Карла: