– Я хочу с тобой, – сказала она, наконец. – Там… я поняла, что хочу быть с тобой.
– Где Эсдоларг? – вместо ответа спросил он.
Она удивленно на него посмотрела.
– Он очень далеко. Я не знаю точно, но тех воинов, которые провинятся, ссылают в Эсдоларг.
– Где он? Можешь ли узнать?
– Надо сходить к Тонилу Землемеру, но… дядя откажется… он не хочет, чтобы на него чего подумали… – Она замолчала.
– Сходи сама.
– Нет. Женщинам к нему нельзя.
– Что нам нужно от него?
– У него есть карты наших земель. Он служит холларгу и привысоким. Боги поведали ему великие тайны земли. Он маг.
Людомар задумался. Потом встал, порылся в одежде трупов и вытащил несколько дебов.
– Хватит этого?
– Он маг, – повторила девушка и отрицательно покачала головой.
– Надо ждать ночи.
– Не думай об этом, людомар. Его дворец околдован. Ты не проникнешь в него. Или он узнает, что ты проник.
– Где Эсдоларг?
Девушка нахмурила бровки и стала усиленно думать. Ее ножки в грязных разорванных сапожка двигались так, словно бы она семенила по воздуху. Внезапно она подпрыгнула и оборотила на него свое довольное личико.
– Знаю! – сказала она и улыбнулась. – Нам надо только подождать.
– Чего?
– Ну как же, когда туда отправят провинившихся холкунов. Или когда через наш ларг будут идти провинившиеся из других ларгов.
– Ты узнаешь, что они идут туда?
– Весь ларг будет знать. Туда отправляют на погибель.
Эсдоларг Прибрежный
Угрюмые утесы бесконечной чередой тянулись вдоль скалистого берега. В иных местах их остроугольные пики отходили немного назад, уступая место абсолютно ровным покатым каменным глыбам, свалившимся на побережье неизвестно откуда. Ветер завывал в ушах, дополняя серость. Он пронизывал холодом и навевал грустные думы.
Где-то вдалеке, казалось, что у самого горизонта кружились над поверхностью Великих вод белокрылые чайки. Они беспокойно парили между небом и землей, не обращая внимания на свою свободу, но лишь на рыбу, передвигавшуюся под водной гладью.
Мысли о свободе в последнее время все больше доставали Дигальта. В самом начале пути он легко отбивался от них потому, что вся его жизнь прошла под чужой волей. Воином он стал, когда ему не исполнилось и двенадцати лет. Брезды быстро взрастают и даже в этом возрасте способны тягаться силами с быком.
Едва на него надели доспехи, как началась бесконечная гонка в разные стороны. Они шли на юг, потом шли на восток, потом снова на юг, затем на восток; немного к северу, слега на запад и опять на юг. Его память сохранила отпечатки всех без исключения дорог Великолесья и Синих Равнин.
Когда талые воды тридцать шестой раз омыли скалистую почву Боорбогских гор (или Брездских гор, как их называли простые жители Владии), и в высокогорье в тридцать шестой раз рассыпалось по полям ароматное разноцветье, он дослужился до звания начальника отряда – пориана. Даже сейчас Дигальт не мог припомнить, отчего ему в голову стали проникать мысли, которых ранее в ней никогда не водилось.
Если бы он был обучен грамоте и знаком с каким-нибудь искусством, то без труда бы определил, что желание, пробудившееся в нем, всегда носило шипящее название тщеславие.
Проснувшись однажды поутру в казарме, Дигальт вдруг осознал, что пориан уже не его звание; что оно уже его не устраивает и ему хочется стать энторианом. Дигальт до сумасшествия возжелал иметь свой дом, чтобы привести в него женщину, завести детей, какую-нибудь скотину и жить, как… как жил Сиине – энториан их отрядов в высокогорье Боорбогских гор.
Дигальт мучился осознанием того, что навряд ли когда достигнет желаемого и до конца жизни обречен делить казарму с доброй сотней таких же как он брездов. За какие-нибудь две луны чувство, взращённое в нем неведомой до того силой, так сильно истрепало нутро воина, что он стал вспыльчив, не воздержан в питье и расхлябан сверх меры.
Брезд даже и не помнил, что произошло. Ему говорили, что он едва не убил оридонца, который привычно насмехался над брездами и вызывал одного из них на бой. Все сотоварищи Дигальта предупредительно отворачивали лица, когда наглый оридонец подходил к ним. Он трепал их за волосы, дергал за уши, и очень удивился, когда отлетал в другую часть комнаты, сраженные горизонтальным ударом наотмашь.
Говорят, Дигальт даже не поднялся со скамьи, однако его силы оказалось достаточно, чтобы зашвырнуть оридонского ублюдка куда подальше.
И вот… угрюмые утесы Эсдоларга Прибрежного показались прямо перед небольшим отрядом, вереницей вихляющего по узкой скалистой тропинке, выдавленной в скалах под многовековым напором ступней.
Солнце стояло в зените, но проку от этого не было никакого. Отряд провинившихся под охраной нескольких дремсов только что вышел из-под сени леса. Темная полумгла сменилась серой полумглой: над Эсдоларгом всегда нависали тяжелые тучи.
Вдалеке доносился шуршащий грохот – это тяжелые волны Великих вод набегали на скалистую стену глубоко внизу и разбивались о нее в бессильной злобе.
– Оне, Вип, – поднял оружие воин в серых одеяниях, появившийся словно бы из-под земли (вернее сказать, из скалы).
– Оне, Балав, – приветствовал его один из конвоиров.
– Что-то зачастил ты сюда. Неспокойно у вас? – спросил Балав.
– Обычно, – пожал плечами дремс. – Их больше стало, не знаю, почему. Пьют больше, хе! – Он обернулся к отряду. – Забирай их с глаз долой. Надоело до тошноты. Пусть узнают, как хорошо в Равнинах.
– Уже скоро узнают, – улыбнулся Балав. Он кивнул своим людям. Обогнув отряд, они заняли места дремсов. – Прибрежье и Холмогорье их многому научат и быстро собьют спесь.
– Поскорее бы боги снизошли до этого.
– За богами дело не постоит. – Балав протянул Випу мешок с провизией на обратный путь и откланялся: – Оне!
Значит, дремсы больше не будут сопровождать их, пришло на ум Дигальту. А кто это такие? Серые фигуры почему-то не предвещали ничего хорошего.
Едва он успел подумать об этом, как над отрядом взвился кнут и опустился на левые плечи сразу нескольких преступников.
– Пшли, презренные черви.
Да, он знал это. Он чувствовал. Дремсы много добродушнее, чем эти.
Отряд ускорил шаг.
***
Ирима сдерживала рвотные позывы. Вязкие, склизкие, вонючие безмерно внутренности скользили по ее телу. Ее лицо выражало такие муки, что людомар не выдержал и рассмеялся.
– Ну что смеешься?! – насупилась она, тут же позабыв про отвращение.
Охотник ничего не ответил, продолжая отирать ее внутренностями освежеванной лювы.
– Тебе нравилось в Чернолесье до этого момента, – проговорил он неопределенно.
– Я не думала, что меня будут купать в этом.
– Ты не должна пахнуть холкуном. Мы сменим тебе одежду.
Девушка поморщилась.
Вот уже много дней они идут вслед за отрядом преступников, направленных в Эсдоларг. Их путь пролегал вдоль Чернолесья, затем вдоль Желтой реки. После этого они пересекли небольшую равнину, перебрались через низкогорье, углубились в лес, которого людомар никогда не знал, и остановились у кромки прибрежных скал.
Отряд, за которым они шли, уже скрылся из глаз, но Сын Прыгуна особо не торопился. Запах преступников скалы сохранят еще несколько дней, и он без труда отыщет их, да и внутреннее чувство подсказывало ему, что Эсдоларг уже близко.
Продолжая натирать кожу Иримы, людомар продолжал внимательно принюхиваться. Ему слышались запахи, которых он никогда не знал: холодный немного горьковатый с примесью соли запах моря, аромат низкорослой прибрежной растительности. Обоняние охотника улавливало пребывание и живых существ, среди которых были и такие, кого он не смог распознать.
– Хватит. Больше не могу! – Девушка резко встала и отошла от него.
Людомар взвалил себе на плечи внушительных размеров нагромождение из чего-то бесформенного и, кивнув ей, вышел на скалистый берег.
Эсдоларга они достигли ближе к вечеру. Им оказался не город, но замок весьма специфической формы и способа строительства. По сути Эсдоларгом была коронообразная скалистая гряда обнесенная массивной, на вид очень старой, каменной стеной. Неизвестно из чего были сделаны богами горы, но их пористость весьма удачно подходила для устройства жилища.
Сын Прыгуна тут же окрестил Эсдоларг просто муравейником. Его острый взгляд заметил крошечные фигурки, которые двигались к одним из ворот. Это были приговоренные преступники.
Охотник огляделся по сторонам. Высокие стройные густые леса на треть покрывали склоны близлежащих скал. Повсюду струились небольшие ручьи, легко переходя от речушек к заводям либо весело спрыгивая с одного склона на другой в виде водопадов. Его нос донес ему присутствие разнообразной дичи. А это значило только одно: жить здесь можно. Поняв это, Сын Прыгуна мгновенно успокоился. Его уши медленно втянулись обратно, и он повернулся к девушке.
– Мы будем там, – он указал в сторону одного из ручьев.
Лес милостиво принял их под свой покров и внимательно приглядывался к вновь прибывшим. Еще не наступила ночь, когда людомар почуял запах хищника этих мест. Он еще не видел его, но знал, что это хищник. Вместе с терпкой вонью до нюха охотника долетал смрад от разлагающейся полупереваренной пищи, костей и внутренностей.
Ночь путники переночевали на дереве, где бесформенный заплечный багаж людомара преобразился в искусственную подстилку для девушки, состоявшую из переплетенных между собой копий.
Ранним утром, дабы не разбудить ее, людомар не слышно спустился вниз и стал искать хищника. Он нашел его довольно быстро. Запах выходил прямо из скалы. Острый взгляд людомара определил, что под густой растительностью склона сокрыта ниша или углубление, или раскол в скале.
Подняться к сокрытому логову не составило труда. За время жизни в лесу людомар похудел, поэтому явился перед пещерой в своей прежней форме.
Расщелина в скале была внушительной, но вьюн, спускавшийся сверху совместно с травой и мхом, надежно сокрыл это прибежище от посторонних глаз.
Людомар осторожно просунул в щель древко копья. Оно ни на что не наткнулось. После этого он просунул туда голову.
Расщелина внутри была достаточно большой для того, чтобы в нее прошел взрослый людомар. Часть ее была открыта небу, но в глубине расщелины охотник разглядел более черное пятно. Там была пещера или глубокая ниша. Оттуда и разило хищником.
Отставив копье, и обернувшись за спину убедиться, что никого за ним нет, людомар снял со спины разряженный лук, оставшийся от Тикки, натянул на него тетиву, наложил стрелу и запустил ей прямо в черноту в дальнем конце расщелины.
Оттуда послышалось недовольное ворчание. Вторая стрела вызвала взрывной рев, заставивший скалы содрогнуться. Людомар встал в проходе и смачно плюнул вперед себя, так, чтобы запах дошел до сокрытого тьмой чудища.
Из тьмы на него зажглись сразу восемь глаз. По их разбросу Сын Прыгуна понял, что нужно срочно менять планы.
Словно черные молнии, подобно стрелам некто выбрался из темноты и метнулся в сторону охотника. Тот быстро подскочил и в мгновение ока забрался на вершину расщелины. Подобно пушечному ядру из жерла он вылетел из расщелины, подпрыгнув на десять локтей, и бросился прочь от нее.
Вслед за ним расщелина явила лику богов тварей, которых навряд ли увидишь где-нибудь еще. Это были крупные, размером с двух пасмасов олюдеподобные существа. Их передние лапы с тремя пальцами, средний из которых был толщиной с руку пасмаса, были настолько длинны, что существо могло бы почесать себе низ спины через плечо. Густая лоснящаяся короткая черно-бурая шерсть не могла сокрыть развитую мускулатуру. Но самым страшным в них были их головы. Голова твари состояла будто бы из трех наростов. Боковые из них выдавались несколько вперед и служили местом для посадки двух вертикально расположенных круглых глаз, а средний нарост выполнял роль верхней челюсти. При этом нижняя челюсть располагалась на середине груди, поэтому раскрытая пасть чудовища раскрывала миру всю гортань животного вплоть до внутренностей. Ноги чудовищ были вполовину короче рук.
Троица, возглавляемая людомаром, помчалась по скалам, не уступая ловкостью друг другу. Пространство мелькало мимо них с умопомрачительной скоростью, а деревья леса слились в одну сплошную размытую черно-зеленую стену.
Охотник сделал большой прыжок и оказался на дереве. Падение задержало его, но он не терял времени даром. Одна из тварей, бросившихся к нему со скалы, взвизгнула, получив метательный нож в одну из ног. Запрыгнув на ветку, где за миг до этого сидел людомар, оно соскользнуло вниз и повисло на лапах.
Вторая тварь продолжала погоню.
Сын Прыгуна быстро взобрался на верхние кроны. Это хоть и замедлило его бег, но он получил неоспоримое преимущество по весу. Но хищник, следующий за ним, оказался не глупее и не стал взбираться вверх. Он шел низом и при помощи своих длинных лам ломал ветки, стараясь сбить с них людомара. Тогда охотник заприметил для себя упругую ветку, ускорил бег, обогнав монстра, запрыгнул на ветку и, оттолкнувшись от нее, прыгнул в противоположную сторону.
Резкая смена направления дезориентировала животное и оно резко остановило бег, проехало по инерции несколько веток, сбилось с темпа и тоже едва не сорвалось вниз.
Людомар помчался к раненному зверю. Тот следовал за ними, тяжело припадая на раненную ногу, и завидев охотника, взревел и замахал лапами, инстинктивно прижимаясь к стволу дерева. Его угрозы не смогли остановить второй метательный нож, вонзившийся в низ живота.
Охотник продолжил бег, соскользнул с кроны на звериную тропу, шедшую вдоль скальной стены, и опрометью побежал обратно к расщелине. Там он подобрал лук, две стрелы (больше он не носил на охоту) и копье.
Чудовище, следовавшее по его запаху, взревело, когда ему в холку вонзилось копье, а две стрелы проткнули плечи. Оно попыталось взобраться на стену, но порванные мышцы не дали этого сделать. Оно сползло вниз, тяжело дыша и жалобно рыча.
Невдалеке послышался шум переламываемых ветвей. Кусты расступились в стороны, и на тропу медленно вышла вторая тварь. Она медленно ковыляла, держась за рану в животе. Кровь обильным потоком просачивалась сквозь пальцы и орошала тропу. Животное подошло к своему собрату и легло рядом с ним.
Людомар стоял над ними, но впервые в жизни не ощущал чувства победы.
***
– Зачем ты напал на них тогда? Всегда хочу тебя спросить, но забываю.
Ирима старательно вычищала наносы из грязи, навоза и груды костей, которые оставила после себя хищная пара.
Людомар сидел у входа в их новое жилище и внимательно оглядывал окрестности. Свою часть работы он только что завершил. Трупы чудищ были разделаны и разбросаны по лесу, а их кровь старательно выкорчевана с тропы вместе с землей.
Он промолчал на ее вопрос.
– Ответь мне. – Она перестала работать и отерла пот.
– Я не понимаю, что ты спросила.
– Когда я поехала к Черному лесу, а на обратном пути спрятала тебя в телеге.
– Я не нападал.
– Холкуны говорили. – Охотник нахмурился, припоминая и повторил, что ни на кого не нападал. – Ты убил пять холкунов. Зачем?
Сын Прыгуна усиленно вспоминал.
– Нет. Не я убил.
– Сказали, что ты.
– Я убил раньше, но их было больше, и это были не холкуны. Это были четырехрукие.
– Ты убил оридонцев?
Повисла многозначительная пауза.
Ирима стояла, застыв, потом улыбнулась, глядя ему в спину и продолжила шебаршить.
– В тот день, когда ты ждал меня у врат ларга, я поехала в заготовильню и пока ждала очереди, услышала, как холкуны говорили, что на них нападают людомары. Они убивают холкунов. Забирают их тела в Черный лес и поедают.
– Людомары не едят холкунов, – поднял верхнюю губу Сын Прыгуна.
– Ты не ешь, но другие…
– Людомары не едят холкунов. Ни я, ни другие. Продолжай.
– Это не первое нападение. Я много раз слышала про такое. Потому мне было удивительно, когда он так посмотрел на тебя тогда… Помоги мне сдвинуть… В последние луны такие нападения не редкость.
– Нападают не людомары.
– Кто же?
– Я не знаю. Не людомары.
– Почем ты знаешь?
– Я не слышал их запах в Чернолесье. Их там нет уже много снегов.
– Холкунов убивают из Черного леса.
– Это могут быть омкан-хууты, огнезмеи могут быть. Не людомары.
На этом их разговор был прерван движением охотника, призывавшего к тишине. На тропу вышло довольно упитанное животное, похожее на свинью с головой гуся. Через некоторое время его туша лежала перед холкункой.
– Не сливай кровь. Оставь для ааги.
Даже Ирима не знала, что людомар принес с собой целый природный арсенал, состоявший из растений убийц, муравьев скоросшивателей плоти, гигантских москитов, прекрасно обезболивающих раны, и других средств.
– Корми его. Он будет знать тебя и не убьет.
– А ты?
– Ааги знают нас издревле. Мы им как братья. – Он поднялся. – Я пойду к Эсдоларгу.
***
– Паршивые псы. – В лицо ближайшего к Дигальту соседа вонзилась струя слюны, выпущенная существом неизвестной брезду расы, стоявшим перед ними. – Кого мне шлют?! Этими даже тропы не охранишь у замка…
Тот, кто стоял перед ними, походил на олюдя, но черты его лица были тоньше, чем у дремсов, а кожа какого-то странного желто-коричневого цвета. Нос ругавшегося был крючковатый, но не худой, а потому не походил на клюв; глаза слегка навыкате, черные как смоль; большие уши трясли мочками при каждом крике.
– Как тебя зовут? – Большеухий неожиданно предстал перед брездом. – Ты не они? Почему ты здесь?
– Я ударил привысокого.
– И все? За это теперь ссылают сюда? У них там, что, много воинов развелось. Был ли ты предан?
– Да.
– Почему ударил?
– Он дразнил нас… и бил.
– Поэтому только?! Дур-рак! – И обернувшись к еще одному такому же на рожу воину большеухий приказал: – Выпускай его в холодную сторону. – Он снова повернулся к Дигальту: – Ты был в Холведе?
– Нет.
– Я беру тебя к себе. По тебе вижу, что воин старый. Мне такие нужны. Меня зовут Перош. – Неожиданно он небольно ударил брезда по скуле. – И не перепутай. – Остальных в колодцы. Там нынче много передохло, а мы хотим пить. – А ты куда? Я же сказал, что ты со мной теперь. Тупой ты?.. хотя, это хорошо… хорошо… очень хорошо. – Перош осклабился, явив взору Дигальта два ряда крупных кривых зубов.
– Иди за мной, – обратился к нему один из стоявших однорожих воинов Пероша.
Они прошли в сырую комнату, оказавшуюся арсеналом, подобрали ему ржавую кольчугу, старинный тяжелый щит, обоюдоострый топор, чрезмерно длинный кинжал.
– Вот еще возьми. – Воин протянул ему большой облезлый шлем. – Не смотри, что он большой. В Прибрежье их носят не на голове, а на шапке, иначе застудишься до коликов между ушами.
Неужели потому уши такие большие становятся здесь, почему-то ужаснулся про себя Дигальт.
– Вон ту стену видишь? С нее видна переломанная пополам сосна. Иди под нее. Скажешь, что от Пероша. Там тебе укажут дальнейшее.